Влияние неконкурентности поведения на величину и структуру трансакционных издержек

к.э.н., доцент, Мельников В.В.

Новосибирский государственный технический университет, г. Новосибирск

Направленность индивида на познание окружающего мира одновременно с его неспособностью выносить изоляцию вызывает потребность в социальных контактах. Внутреннее стимулирование личности к взаимодействию имеет в качестве побочного эффекта возможность нарушения границ приватности и рост энергетических затрат организма из-за возникновения очагов межличностной конкуренции. Главный ожидаемый результат любого поведения личности – неухудшение существующего положения, что соответствует принципу гомеостаза.

Представление о монолитной «монологической» личности индивида является продуктом картины мира Нового времени, созданной Рене Декартом и Исааком Ньютоном. Индивид предстает перед нами в процессе анализа его поведения, как биологический или социальный атом, выражающий лишь общие свойства человека как организма [Цапкин, 2009, С. 75].

Когда же индивид оказывается способен преодолевать собственные потребности ради чего-то (кого-то) другого и сознательно руководить собственным поведением он становится личностью. Процесс формирования личности в социуме является естественным, как и потребность индивида в эксклюзивном «Я». Такое понимание позволяет сделать вывод, что издержки при осуществлении сделок могут возникать даже в том случае, когда индивид не сталкивается с какими-либо препятствиями при обменных операциях. Экономическую неэффективность может создавать его личность, используя в рамках системы интраперсональных отношений такие иррациональные с хозяйственной точки зрения, однако рациональные с точки зрения индивидуального развития поведенческие механизмы, как табу или обет. Выбор личности может быть сделан в пользу ограничения социальных, а следовательно, и хозяйственных связей.

Нами вводится понятие Ψ-неконкурентности, как свойства психически рационального поведения индивида, связанного с необходимостью интеграции в окружающую среду и попытками избежать ситуаций соперничества, которые способны нарушить состояние внутреннего равновесия (гомеостаза, баланса), а также с ликвидацией негативных эмоциональных последствий возникающих когнитивных диссонансов. Вместе с тем, оно предполагает не только создание пространства низких энергетических затрат, но и агрессивное поведение по его защите [Мельников, 2011, С. 42].

Чем выше степень Ψ-неконкурентности индивидуального поведения, тем больше желание индивида «вырваться» за рамки недружественных иерархий и идеологий, а также обеспечить достижение психофизиологического баланса в пространстве разнообразных механизмов социальных и экономических обменов. Высокая Ψ-неконкурентность характерна в большей мере для развитых стран и проявляется в устойчивом выборе стратегий поведения, направленных на создание и сохранение порядков, что выражается в соблюдении правовых норм и общественных соглашений. Низкий уровень Ψ-неконкурентности в обществе, напротив, приводит к повсеместному использованию неформализованных и плохо структурированных межличностных контактов для согласования разнородных интересов, что обеспечивает регулярное энергозатратное нарушение психологического баланса.

Решение по поводу оптимального поведения личности при осуществлении социальных взаимодействий предлагается принимать в зависимости от того, к какой зоне Ψ-неконкурентности – первичной (пространство идеологии), вторичной (пространство организаций) или общественной (пространство рынков) – относится тот или иной класс событий.

Рассматривая Ψ-неконкурентность в качестве одного из базовых свойств поведения, мы можем предположить, что уровень социально-экономической активности индивидов в значительной степени зависит от энергозатратности межличностных взаимодействий при осуществлении трансакций.

Институциональная структура и динамика изменений определяются трансакционными издержками (ТАИ), которые можно определить как затраты координации и согласования интересов, возникающих в процессе формирования и функционирования институтов. При прочих равных условиях потенциал увеличения ТАИ тем больше, чем выше желаемая индивидом степень Ψ-неконкурентности в данных сферах жизнедеятельности, на «территориях» релаксации, обеспечивающих достижение баланса или гомеостаза. Механизм влияния свойства Ψ-неконкурентности, а также факторы формирования институциональной среды представлены на рис.1.

Рис. 1. Механизм влияния свойства Ψ-неконкурентности на трансакционные издержки и институциональную организацию формируемых порядков

Появившееся благодаря Рональду Коузу (1937, 1960) понятие ТАИ в процессе идеологического разделения неоклассики и неоинституционализма стало одним из центральных понятий последнего. В известных работах Джордж Стиглер [Stigler, 1961], Майкл Дженсен и Уильям Меклинг (1976) [Дженсен, 2004], Карл Далман [Dahlman, 1979], Йорам Барцель [Barzel, 1982], Оливер Уильямсон (1985), Дуглас Норт и Джон Уоллис (1986), Пол Милгром и Джон Робертс (1990), Эрик Фуруботн и Рудольф Рихтер (1998) и др. в зависимости от формулирования предмета исследования выделили различные виды ТАИ и факторы, оказывающие на них влияние.

Для того чтобы придать нашему определению ТАИ операциональности и упростить измерение, структурируем и конкретизируем составные элементы, изначально разделив их на поведенческие (психологические) и процедурные (процессуальные, технологические). Последние не имеют отношения к трансформационным издержкам – издержкам «взаимодействия с природой», связанным с преобразованием факторов производства в рамках хозяйственного процесса, связанным с изменением физических характеристик благ (рис. 2).

Рис. 2. Структура издержек осуществления хозяйственной деятельности

Процедурные (технологические) ТАИ связаны с необходимостью осуществления процедур (технологических процессов) на интерперсональном (межличностном) уровне, которые считаются необходимыми в данной институциональной среде до, во время и после заключения соглашений. Перечень издержек, соответствующий процедурным ТАИ часто встречается в экономической литературе, и несмотря на то, что число выделяемых элементов у разных авторов отличается, а единого мнения на счет их классификации не существует – все они по-своему позволяют решать некоторый круг исследовательских задач.

Поведенческие ТАИ представляют собой затраты на адаптивные процессы личности, что вызывает потребность в поиске информации и создании механизмов по ее обработке. Взамен понесенных потерь личность вырабатывает адаптивную стратегию поведения, приемлемую для устранения фрустрирующей проблемной ситуации, что подразумевает выбор или формирование порядка поведения, согласие со своей ролью, а также актуализацию необходимых навыков.

«Пространство идеологии», как зона проявлений Ψ-неконкурентного поведения, содержит набор упрощенных привлекательных идей, которые необходимы личности для защиты от психически травмирующей действительности окружающего мира. Здесь может идти речь о возникновении бесконечно больших ТАИ взаимодействия. Даже неэкономическое благо, доступный объем которого для окружающих не ограничен, способно приводить к возникновению интраперсональных ТАИ, стимулированных развитием личности, способных полностью блокировать использование такого блага и поставить непреодолимый заслон для производственного процесса или технологического прогресса.

Догматы создают ТАИ значительной величины и могут быть, очевидно, неэффективными, однако они предоставляют человеческой деятельности возможность иметь структуру и смысл, что, как мы уже отмечали, является важной предпосылкой для развития личности. Сюда можно отнести издержки соблюдения обетов, а также затраты на формирование индивидуального опыта. На межличностном уровне к зоне идеологии относятся издержки на формирование представления об окружающей действительности – пропаганду, связи с общественностью или рекламу. Сюда же можно отнести возможность возникновения значительных (или бесконечно больших) ТАИ соблюдения табу – категорических, внешних по отношению к личности запретов.

Зона организаций включает ТАИ, которые возникают на этапе взаимодействия человека и организационных структур. Свойство неконкурентности человеческого поведения в группе тесно связано с проблемой идентификации. Для поддержания баланса в группе необходимо не только создание институтов, обеспечивающих опосредованный контроль над окружающим пространством в целях наиболее легкой адаптации, но и наличие механизмов, позволяющих выявить индивидов, нарушающих принципы неконкурентного поведения, т.е. осуществить идентификацию «мошенников».

Нарушение неконкурентного паттерна поведения приводит к присвоению индивиду общественного (в зоне рынков) или внутригруппового (в зоне организаций) статуса «мошенника», разрушающего порядки, приводящего к росту энергозатрат и возникновению когнитивного диссонанса и состояния фрустрации. Если идентификация мошенника становится слишком дорогой, то создание иерархий может блокироваться, а функционирование рынков стать затруднительным.

Проявлением межличностной конкуренции, имеющим те же предпосылки и распространенным в социальной среде, является оппортунистическое поведение. Оппортунизм имеет очень глубокие социальные корни, являясь способом продвижения вверх в рамках социальной иерархии, обеспечивая определенный уровень защищенности своего положения, что находит проявление и в среде животных [Палмер, 2007, С. 221].

В общественной зоне Ψ-неконкурентности оппортунизм может являться эффективным механизмом снижения не только индивидуальных затрат, но также и организационных, что связано с формированием групп специальных интересов и семейно-клановых связей, превращая социальное пространство в «поле боя» различных группировок. Оппортунизм может успешно использоваться в социуме, в котором большинство соблюдает свои обязательства: в этом случае он способствует снижению энергетических затрат и ликвидации когнитивного диссонанса одних участников за счет других. Социальная функция оппортунизма заключается во внедрении новых идей благодаря латеральному мышлению, идущему вразрез с принятыми паттернами поведения и, возможно, стандартами рациональности.

На индивидуальном уровне во вторичной зоне Ψ-неконкурентности можно также выделить издержки на вступление в социальный контакт, ТАИ поддержания социальной активности – издержки на соблюдение ритуалов взаимодействий, а также ТАИ выполнения роли в группе – стоимость занятия своего места и участия в иерархиях, соответствующих логике развития личности. Значительный рост любого из перечисленных видов издержек способен заблокировать развитие организационных структур или препятствовать росту производительности участников.

В пространстве рынков участники испытывают существенное влияние внешних по отношению к личности устойчивых правил, что несколько снижает важность понимания сущности и осознания роли институтов. Понятие личности размывается, и человек превращается в «индивида». Степень влияния особенностей личности на индивидуальную адаптационную стратегию и экономический выбор неуклонно снижаются вместе с удалением событий от первичной зоны Ψ-неконкурентности. Рост уступчивости большинства участников обменов обеспечивает возможность нахождения равновесных и оптимальных (эффективных) стратегий поведения. Рыночная конкуренция, является эмоциональным Ψ-неконкурентным протезом межличностной конкуренции, обеспечивая возможность за счет регулирования уровня фрустрации получения постоянного психологического удовлетворения участниками обмена, как покупателями, так и продавцами.

Для рынков характерен ряд ТАИ, из перечня тех, что мы упоминали при анализе зоны организаций. Еще более остро в момент принятия решения об использовании рынков в качестве механизма личной адаптации, встает проблема «идентификации мошенников», действия которых в условиях неопределенности рыночных обменов могут привести к еще более негативным последствиям, поскольку отсутствие должного контроля со стороны участника при вхождении на рынок подразумевает в дальнейшем высокие процедурные (технологические) ТАИ спецификации и защиты прав собственности, измерения и мониторинга. Кроме того, в случае возникновения договорных отношений вновь встает проблема оппортунистического поведения, также увеличивая общие издержки участников.

Основные выводы:

1. Межличностная конкуренция является одним из наиболее важных факторов, определяющих размер трансакционных издержек и, следовательно, сложность социальной и экономической адаптации. Чем выше уровень Ψ-неконкурентности, тем большее развитие получают отношения обмена и упрощается формирование рынков по причине снижения ТАИ поведенческой группы.

2. Подход Ψ-неконкурентности позволяет рассмотреть базовые понятия институциональной экономики с более общих позиций социально-психологической адаптации и необходимости создания пространств приемлемых энергетических затрат адаптации.

3. Ключевым фактором, определяющим размер ТАИ и перспективность создаваемых организационных структур будет уровень относительной депривации членов социума, зависящей от восприятия перспектив и вызывающей появление конкурентной и энергозатратной стратегии соперничества как механизма социально-психологической адаптации.

4. Проблема неконкурентности и поддержания границ приватности играет принципиальную роль в определении масштабов ТАИ, которые могут быть подразделены на поведенческие и технологические. Отсутствие учета поведенческих ТАИ при принятии решений относительно альтернативных структур управления может приводить к неспособности последних эффективно выполнять свои функции.

5. Разный уровень Ψ-неконкурентности поведения индивидов влияет на несовпадение величины ТАИ, а следовательно и институтов в том или ином обществе.

Литература:

1. Дженсен М.К. Теория фирмы: поведение менеджеров, агентские издержки и структура собственности / М.К. Дженсен, У.Х. Меклинг // Вестник С.-Петербургского ун-та. Серия Менеджмент. – 2004. – № 4. – С. 118–191.

2. Мельников В.В. Поведенческие основы неконкурентной рациональности / В.В. Мельников // Terra economicus (Пространство экономики). – 2011. – Том 9. – № 1. – С. 33–47.

3. Палмер Дж. Эволюционная психология. Секреты поведения Homo sapiens / Д. Палмер, Л. Палмер. – СПб., 2007. – 384 с.

4. Цапкин В.Н. Личность как группа / В.Н. Цапкин // Психология личности / под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер, А.А. Пузырея, В.В. Архангельской. – М., 2009. – С. 74–80.

5. Barzel Y. Measurement Costs and the Organization of Markets// Journal of Law and Economics. – 1982. – Vol. 25. – N 1. – P. 27–48.

6. Dahlman C.J. The problem of externality // Journal of Law and Economics. – 1979. – Vol. 22. – № 1. – P. 141–162.

7. Stigler G. The Economics of Information // Journal of Political Economy. – 1961. – Vol. 69. – № 3. – Р. 213–225.

Аннотация: статья посвящена обзору причин возникновения трансакционных издержек и уточнению их структуры. Показано влияние фактора неконкурентности на их формирование при согласовании и координации индивидуальных интересов.

РАЗДЕЛ 3 ГОСУДАРСТВО И ОРГАНЫ МЕСТНОГО САМОУПРАВЛЕНИЯ В УСЛОВИЯХ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ ПОСТСОВЕТСКИХ ЭКОНОМИК

Ретроспективный анализ результативности государственного вмешательства

в российскую экономику на макроуровне

К.э.н. Акулов А.О.

Кемеровский государственный университет, г. Кемерово

Важнейшим элементом системы государственного управления является государственная экономическая политика, любое государство в силу самого факта своего существования вмешивается в экономическую жизнь. Безусловно, право на жизнь государственному вмешательству в экономику придает его результативность и эффективность, однако их анализ и измерение продолжают оставаться сложными дискуссионными вопросами.

В настоящее время не доказана результативность государственного вмешательства в экономику. Так, расчеты, проведенные С. Цирель для стран Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), свидетельствуют, что значимой корреляции между темпами роста валового внутреннего продукта (ВВП) на душу населения и долей госрасходов в ВВП не наблюдается [Цирель, 2007, С. 103]. В то же время представляется верной точка зрения тех экономистов (В. Полтерович, В. Попов, Ф. Агион, Д. Асемоглу), в соответствии с которой результативность государственного вмешательства в экономику обусловлена качеством институтов. Это подтверждается моделированием связей между институциональной средой и частными инвестициями, эффективностью функционирования банковской системы и инфляцией [Чепель, 2009, с. 63].

Анализ результативности государственного вмешательства в экономику (т.е. выявление его положительного влияния), может быть проведен на основе разных подходов. Эффект или результат на макроэкономическом уровне измеряется тривиально – на основе данных о положительной динамике макропоказателей, росте качества жизни, смягчения экономического цикла, но их детерминацию именно деятельностью государства требуется специально доказывать. Иными словами, необходимо установление взаимосвязи между действиями государства и положительными макроэкономическими и социальными эффектами. Для этого необходимо сначала измерить масштабы вмешательства государства на основе количественных и качественных показателей.

Среди количественных показателей чаще всего используют долю и объем государственных расходов, а также долю государственной собственности в экономике (согласно модели «бремени государства» Е. Ясина). С точки зрения автора, к ним можно добавить также три других индикатора, не используемых в настоящее время для данной цели – доля государственного сектора в общем числе занятых, в основных фондах и выпуске добавленной стоимости. Их задействование позволит дать наиболее полную и системную картину вмешательства государства в экономические процессы. Немаловажно также и то, что эти показатели представлены в официальной статистике.

В то же время следует учитывать качественную степень вмешательства государства в экономику, поскольку даже при формально низких показателях удельного веса государственного сектора возможны методы и формы жесткого экономического диктата. Однако измерить ее существенно сложнее, т.к. приходится учитывать факторы и явления, не имеющие прямого количественного выражения, а часто скрытые. Так, в индексе экономической свободы (EFW Index) принимаются во внимание такие количественно не измеримые действия государства, как прямое вмешательство в экономику, ограничения для иностранных инвестиций, открытость финансовой системы, регулирование цен и зарплат, уровень защищенности частной собственности, бюрократическое регулирование рынка и простота открытия нового бизнеса, уровень коррупции. В уже упомянутой модели «бремени государства» рассматриваются такие явления, как административные барьеры, неформальные воздействия на бизнес и нелегальные поборы (что соответствует «белой», «серой» и «черной» зонам неформального взаимодействия).

С точки зрения автора, именно эта модель более полно характеризует воздействие государства на современную российскую экономику. Особо важно, что изучение эффекта формирования «серой» зоны взаимодействия, предполагающей наложение финансовых, организационных и иных обязательств на экономические субъекты [Общественно-договорные механизмы…, 2005, с. 274-302] позволяет включить в анализ вмешательство государства в экономику не только на федеральном, на и на региональном и муниципальном уровнях. Это принципиально важно для России, где региональные и местные структуры серьезно влияют на экономическое развитие. В то же время, исследуя «серую» зону взаимодействия, весьма сложно получить конкретные эмпирические данные, необходимые для последующего моделирования и установления взаимосвязей между государственным вмешательством в экономику и его эффектом.

В ходе исследования был проведен ретроспективный анализ результативности государственного вмешательства в экономику России на макроуровне в период экономического роста 2000-2008 гг., поскольку данные за 2009-2010 гг. не робастны, вызваны экзогенными шоками и не столь показательны для изучаемой проблемы. Первым этапом анализа результативности государственного вмешательства в экономику России было изучение связи между его количественными показателями (доля государственных расходов в ВВП, доля государственного сектора в основных фондах, доля занятых в государственном секторе, доля государственного сектора в выпуске) и динамикой ВВП.

Рассчитанный коэффициент корреляции между темпами прироста ВВП и долей расходов федерального бюджета в ВВП составил минус 0,47, а между темпами прироста ВВП и долей расходов консолидированного бюджета в ВВП – минус 0,24. При этом ВВП в течение анализируемого периода рос достаточно динамично, в основном на уровне 6-8% прироста в год, в то же время удельному весу государственных расходов были присущи разнонаправленные тенденции. Доля расходов консолидированного бюджета в целом увеличивалась в течение 2000-2002 гг. с некоторой тенденцией к понижению в течение двух последующих лет. В 2005-2008 гг. удельный вес государственных расходов в ВВП возрастает и достигает трети и более. По мировым меркам такая пропорция характеризует умеренные масштабы вмешательства государства в экономику – в англосаксонских странах удельный вес государственных расходов в ВВП находится на уровне 30-35%, а в странах Северной Европы – на уровне 50% и более.

Таким образом, чисто статистически связь между долей расходов бюджета в ВВП и темпами прироста ВВП была отрицательной. Однако преждевременно утверждать, что снижение государственных расходов стимулировало рост ВВП. Отрицательная связь между расходами консолидированного бюджета и темпами прироста ВВП является очень слабой. Даже между долей расходов федерального бюджета и темпами прироста ВВП связь относительно слабая. Скорее всего, данные переменные независимы, что позволяет распространить на Россию результаты, полученные С. Цирель по странам ОЭСР – ВВП России и государственные расходы были относительно независимыми.

Коэффициенты корреляции между темпами прироста ВВП и другими количественными показателями вмешательства государства в экономику составляют: между темпами прироста ВВП и долей государственного сектора в основных фондах – минус 0,196, между темпами прироста ВВП и долей занятых в государственном секторе – минус 0,02, между темпами прироста ВВП и долей государственного сектора в выпуске – 0,07. Таким образом, статистически значимая связь между темпами прироста ВВП и удельным весом государственного сектора в экономике также не выявлена.

Представляет существенный интерес измерение связи между уровнем государственного вмешательства в экономику и социальным эффектом, связанным с ростом уровня и качества жизни. Для измерения такого эффекта используем индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП). Коэффициент корреляции между ИРЧП и долей расходов федерального бюджета в ВВП обнаруживает значимую положительную корреляцию – 0,56, с долей расходов консолидированного бюджета корреляция еще выше – 0,78. Это объясняется непосредственным положительным воздействием расширения бюджетного финансирования образования и здравоохранения на показатели, используемые для расчета ИРЧП. Показателен в этом свете более высокий уровень корреляции ИРЧП и доли расходов консолидированного бюджета, т.к. по преимуществу два нижних уровня бюджетной системы России обеспечивают финансирование базовых отраслей социальной сферы. Следовательно, повышение доли ВВП, перераспределяемой через бюджет, может способствовать развитию человеческого потенциала. В то же время возможности для этого появляются лишь с ростом ВВП, повлиять на который государство может лишь в весьма ограниченной степени, что показывают соответствующие коэффициенты корреляции.

Однако анализ результативности государственного вмешательства на основе количественных показателей не является исчерпывающим в силу особенностей российской экономики и специфики ее огосударствления в 2000-2008 гг. Во-первых, значительное количество корпораций, где доля государства достаточно высока и органы власти оказывают определяющее воздействие на их деятельность, номинально являются открытыми акционерными обществами и не учитываются в составе чисто государственной собственности. Для 2000-2008 гг. характерны факты огосударствления экономики, формально не являющиеся расширением государственного сектора и не учитываемые статистикой в таком качестве. Речь идет о различных формах реприватизации: приобретении частных предприятий государственными компаниями («Газпром», «Рособоронэкспорт»); интеграции в структуры холдингового типа разнородных активов (госкорпорации и другие формы); скупка акций компаний государственными банками (так, банк «ВТБ» выкупил часть акций корпорации «Алмазы России»).

Все это привело к втягиванию многих экономических субъектов в орбиту государства и переходу на нерыночные принципы работы. Огосударствление было наиболее четко выражено в нефтегазовой, машиностроительной отраслях, финансовом секторе. Металлургическая, угольная и химическая промышленность по преимуществу остались в частной собственности, хотя и здесь наиболее привлекательные активы брало на себя государство (например, крупнейший в мире продуцент титана – «ВСМПО-Ависма» вошел в госкорпорацию «Ростехнологии»). Таким образом, государство во все большей мере становилось производителем и участником рынка, а не только его регулятором.

Во-вторых, другая немаловажная характеристика государственного вмешательства в экономику 2000-2008 гг. – расширение практики администрирования работы предприятий и компаний властями, сужение зоны самостоятельного принятия решений. Привычной практикой стали «советы» и различные указания бизнесу со стороны федеральных и региональных властей, нередко – и местного самоуправления, неформальное согласование структуры собственности и инвестиционных решений с государством.

Безусловно, анализ результативности государственного вмешательства в российскую экономику требует изучения влияния данных процессов на макроэкономическую динамику. Однако, как уже отмечалось выше, получить численные аналитические характеристики таких процессов для последующего моделирования весьма сложно. Наиболее распространенным методом оценки степени государственного вмешательства в экономику по качественным признакам является построение различных индексов и рейтингов, позволяющих получить интегральную характеристику различных процессов и явлений. Среди них наиболее известен уже упомянутый EFW Index (чем он выше, тем большая степень экономической свободы наблюдается в стране, тем в меньшей степени имеет место государственное вмешательство). Рассчитанный коэффициент корреляции между значением данного индекса и темпами прироста ВВП составляет 0,76, что свидетельствует о наличии статистической зависимости. Такой результат (при всех методических проблемах расчета подобных индексов) свидетельствует о том, что динамика ВВП чувствительна даже к небольшим изменениям масштабов государственного вмешательства в экономику. Некоторое увеличение EFW Index на фоне роста ВВП подчеркивает положительный эффект сокращения масштабов неформального вмешательства государства в экономику.

Проведенный анализ результативности государственного вмешательства в экономику России в течение 2000-2008 гг. позволяет сформулировать ряд выводов. Во-первых, статистическая связь динамики ВВП с долей расходов федерального и консолидированного бюджетов в ВВП не выявлена. Это объясняется как справедливостью для нашей страны гипотезы об относительной независимости государственных расходов и макроэкономической динамики, так и большой ролью специфических для России методов и форм государственного вмешательства в экономику, реальные масштабы которых недостаточно улавливаются и фиксируются статистикой. Преобладание влияния именно неформальных внеэкономических действий государства подтверждает положительная связь роста EFW Index и темпов прироста ВВП. Поэтому дальнейшее расширение и так значительного присутствия государства в экономике вряд ли позволит ускорить экономический рост.

Во-вторых, рост доли государственных расходов оказывал положительное влияние на ИРЧП, что можно объяснить эффектом расширения финансирования здравоохранения и образования. Но было бы преждевременно призывать к дальнейшему увеличению перераспределения ВВП через бюджет, поскольку более высокая, чем в России, доля государственных расходов в ВВП развитых стран является скорее следствием, чем причиной экономического и социального развития [Medema, 2007, p. 350].

В-третьих, необходима дальнейшая разработка информационного обеспечения и методического инструментария для исследований результативности, а в перспективе и эффективности государственного вмешательства в экономику, поскольку корреляционно-регрессионный анализ в экономических исследованиях не всегда обеспечивает корректные результаты, а методики построения синтетических индексов типа EFW Index достаточно спорны. В этом случае станет возможным более полно и системно оценивать эффекты государственной экономической политики и государственного вмешательства в экономику в целом, как на макроуровне, так и на уровне регионов и отдельных хозяйствующих субъектов.

Литература:

1. Общественно-договорные механизмы формирования социально-экономических моделей рыночной экономики / М.В. Курбатова [и др.]. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2005.

2. Цирель С. Влияние государственного вмешательства в экономику и социального неравенства на экономический рост // Вопросы экономики. – 2007. – №5. – С. 100–116.

3. Чепель С. Как повысить эффективность экономической политики: эмпирический анализ роли государственных институтов // Вопросы экономики. – 2009. – №7. – С. 62–74.

4. Medema S. The hesitant hand: Mill, Sidgwick, and the evolution of the theory of market failure // History of political economy. – 2007. – Vol.39. – №3. – P. 331–358.

Аннотация: В докладе проведен анализ результатов государственного вмешательства в экономику России за период 2000-2008 гг. Исследованы взаимосвязи между показателями государственного вмешательства в экономику и динамикой валового внутреннего продукта, индекса развития человеческого потенциала.