- •Глава 8
- •Глава 6. Стереотипы
- •Глава 7.
- •Глава 1. Гипотеза спирали молчания
- •Самосбывающийся прогноз
- •Формирующий (индуцирующий) опрос
- •Вовлечение
- •Интервью
- •Нарциссизм
- •Обращение к идентичности
- •Зона Уэйта
- •Повестка дня
- •«Ответственность»
- •Просвещение
- •Скандал, кризис
- •Тайна, секрет
- •Большие формы
- •Зависть и ревность
- •Дар и отчуждение
- •Угроза, опасность
- •Юмор и сатира
- •Страх манипуляции
- •Глава 11
- •Несколько слов о постмодерне.
- •Прикладная магия постмодерна
- •Предисловие редактора
- •Глава 1
- •Глава 2
- •Глава 3
- •Глава 4
- •Глава 25
- •Предисловие публикатора
- •Введение
- •Белый цвет
- •Черный цвет.
- •Серый цвет.
- •Серебряный
- •Жемчужный цвет
- •Красный цвет
- •Розовый цвет
- •Желтый.
- •Оранжевый цвет.
- •Зеленый цвет
- •Синий цвет
- •Коричневый цвет
- •Фиолетовый
- •Сочетания.
- •Интерьер
- •Алан Пиз «Язык телодвижений».* Совокупность Жестов
- •Конгруэнтность - Совпадение Слов и Жестов
- •Значение Контекста для Толкования Жестов
- •Другие Факторы, Оказывающие Влияние на Интерпретацию Жестов
- •Положение в Обществе и Богатство Жестикуляции
- •Возможность Подделать Язык Телодвижений
- •Как Сказать Неправду, не Раскрыв Себя
- •Как Научиться Говорить на Языке Телодвижений
- •Глава II. Зоны и Территории
- •Личная Территория
- •Зоны и территории
- •Зональные Пространства
- •Практическое Использование Зонального Пространства
- •Ритуалы, Связанные с Занятием Свободного Места
- •Зональные Пространства у Разных Наций
- •Различие Пространственных Зон у Горожан и Жителей Сельской Местности
- •Территория и Собственность
- •Автомобили и Их Влияние на Чувство Территории
- •Глава III. Ладони Честность и Открытость
- •Открытые Ладони и Обман
- •Сила Ладони
- •Доминирующее и Покорное Рукопожатие
- •Кто Должен Первым Предлагать Руку для Рукопожатия
- •Различные Виды Рукопожатий
- •Глава IV. Жесты и Кистей Рук Потирание Ладоней
- •Потирание Большого Пальца об Указательный
- •Сцепленные Пальцы Рук
- •Шпилеобразное Положение Рук
- •Закладывание Рук, за Спину
- •Акцентирование Больших Пальцев
- •Жесты рука-лицо Обман, Ложь, Сомнение
- •Защита Рта Рукой
- •Потирание Века
- •Почесывание и Потирание Уха
- •Пальцы во Рту
- •Толкование Жестов и Ошибки Толкования
- •Подпирание Ладонью Щеки и Подбородка
- •Оценочные Отношения
- •Поглаживание Подбородка
- •Варианты Жестов, Связанных с Принятием Решения
- •Сочетание Различных "Рука-к-Лицу" Жестов
- •Потирание Затылка и Хлопок по Лбу
- •Глава VI. Руки в Качестве Барьеров Руки на Груди
- •Скрещенные на Груди Руки - Самый Распространенный Жест
- •Скрещивание Рук, Усиленное Сжатием Пальцев в Кулак
- •Кисти Скрещенных Рук на Плечевой Части Руки
- •Неполный Барьер, Образуемый Руками
- •Замаскированные Жесты, Связанные со Скрещиванием Рук
- •Стадии расслабления напряженной позы
- •Прижатые Друг к Другу Лодыжки
- •Фиксирование Ступни Одной Ноги на Голени Другой
- •Другие известные Жесты и Движения Манера Сидеть Верхом на Стуле с Широко Расставленными Ногами
- •Собирание Несуществующих Ворсинок
- •Жесты Головой Основные Положения Головы
- •Закладывание Рук за Голову
- •Стартовая Поза
- •Сексуальная Вызывающая Поза
- •Глава IX. Сигналы Глаз
- •Поведение Глаз
- •Прикрытые Веки
- •Как Контролировать Взгляд Собеседника
- •Жан Бодрийар. В тени молчаливого большинства.* Молчаливое большинство
- •Ни субъект, ни объект
- •От сопротивления к гиперконформизму
- •Глава 4.
- •Глава XIII
- •1. Классификация характеристик электората
- •2. Выбор целевых сегментов (аудитории) кандидата
- •3. Определение мотивов поведения и предвыборных предпочтений целевых сегментов
От сопротивления к гиперконформизму
Появление молчаливого большинства нужно рассматривать в рамках
целостного процесса исторического сопротивления социальному. Конечно,
сопротивления труду, но также и медицине, школе, разного рода гарантиям,
информации. Официальная история регистрирует лишь одну сторону дела --
прогресс социального, оставляя в тени все то, что, будучи для нее
пережитками предшествующих культур, остатками варварства, не содействует
этому славному движению. Она подводит к мысли, что на сегодняшний день
социальное победило полностью и окончательно, что оно принято всеми. Но с
развитием социальности развивалось и сопротивление ей, и последнее
прогрессировало еще более быстрыми темпами, чем сама социальность. И теперь
оно существует по преимуществу уже не в тех грубых и примитивных формах,
которые были свойственны ему вначале (сегодня прогрессу социального
благодарны, сегодня только сумасшедшие отказываются пользоваться такими благами цивилизации, как письменность, вакцинация или социальные
гарантии). Прежнее открытое сопротивление соответствовало этапу столь же
открытой и грубой социализации и исходило от традиционных групп, стремящихся
сохранить свою культуру, изначальный уклад жизни. Гомогенной и абстрактной
модели социального сопротивлялась еще не масса, а дифференцированные
структуры.
Этот прежний тип сопротивления проанализирован в концепции "two steps
flow of communication" ("двухуровневой коммуникации"), которая разработана
американской социологией и согласно которой масса вовсе не образует
структуру пассивного приема сообщений средств информации, будь то сообщения
политического, культурного или рекламного характера. На первом уровне
коммуникативного процесса микрогруппы и индивиды их расшифровывают, но,
совершенно не склонные к точному, в соответствии с установленными правилами,
их прочтению, делают это по-своему. На втором -- они с помощью своих лидеров
этот поток посланий захватывают и преобразуют. Они начинают с того, что
господствующему коду противопоставляют свои особые субкоды, а заканчивают
тем, что любое приходящее к ним сообщение заставляют циркулировать в рамках
специфического, определяемого ими самими цикла. Но точно так же поступают и
дикари, у которых европейские деньги находятся в уникальном, характерном
только для их культур символическом обращении (к примеру, у сианов Новой Гвинеи), или корсиканцы, у
которых система всеобщего избирательного права и выборности функционирует по
законам соперничества кланов. Эта манера подсистем добиваться своего путем
присвоения, поглощения, подчинения распространяемого доминирующей культурой
материала, эта их хитрость заявляет о себе повсюду. Именно благодаря ей
"отсталые" массы превращают медицину в своеобразную "магию". И они делают
это не по причине, как принято считать, архаичности и иррациональности
своего мышления, а потому, что и в данной ситуации придерживаются
характерной для них активной стратегии нейтрализующего присвоения, не
анализируемого ими, но, тем не менее, сознательного (ибо они обладают
сознанием "без знания")противодействия внешнему -- стратегии, которая
позволяет им с успехом защититься от губительного для них влияния
рациональной медицины.
Однако здесь перед нами именно структурированные, традиционные -- и с
формальной, и с содержательной точек зрения -- группы. Иное дело -- когда
угроза для социализации исходит от масс, то есть групп чрезвычайно
многочисленных, внушающих страх и безликих, сила которых заключена,
наоборот, в их бесструктурности и инертности. В случае со средствами
массовой информации традиционное сопротивление сводится к тому, чтобы
интерпретировать сообщения по-своему -- в рамках особого кода группы и в контексте ее установок. Массы же принимают все и абсолютно
все делают зрелищным; им не требуется другой код, им не требуется смысл;
они, в сущности, не сопротивляются -- они просто обрекают все на
соскальзывание в некую неопределенную сферу, которая даже не является сферой
бессмыслия, а выступает областью всеохватывающего гипноза/манипуляции.
Всегда считалось, что массы находятся под влиянием средств массовой
информации -- на этом построена вся идеология последних. Сложившееся
положение объясняли эффективностью знаковой атаки на массу. Но при таком,
весьма упрощенном, понимании процесса коммуникации упускается из виду, что
масса -- медиум гораздо более мощный, чем все средства массовой информации,
вместе взятые, что, следовательно, это не они ее подчиняют, а она их
захватывает и поглощает или, по меньшей мере, она избегает подчиненного
положения. Существуют не две, а одна-единственная динамика -- динамика массы
и одновременно средств массовой информации. Mass(age) is message [30]*.
Та же ситуация и с кино, которое создавалось как медиум рационального,
документального, содержательного, социального и которое очень быстро и
решительно сместилось в сферу воображаемого.
Та же ситуация и с техникой,наукой и знанием. Они обречены на
существование в качестве магических практик и предназначенных для
потребления зрелищ. Та же ситуация и с самим потреблением. Экономисты, к
своему изумлению, так и смогли рационализировать его, несмотря на
основательность их "теории потребностей", несмотря на согласие массы с их
рассуждениями о том, что в действительности является полезным, а что нет.
Ибо на поведении массы этот ее консенсус с экономистами обычно (а может
быть, и никогда) не сказывается. Масса перевела потребление в плоскость, где
его уровень оказывается показателем статуса и престижа, где оно выходит за
всякие разумные пределы или симулируется, где царствует потлач [31]*, который отменяет какую бы то ни было потребительную стоимость. Обращенные к ней настойчивые призывы к правильному, рациональному потреблению раздаются со всех сторон (они исходят и от официальной пропаганды, и от общества потребителей, и от ассоциаций экологов и социологов), но все напрасно. Ориентируясь на стоимость/знак, не
задумываясь, делая на нее ставку (что экономистами всегда -- даже когда представление об этой стоимости как о чем-то весьма неустойчивом они
пытались ввести в свои теории -- рассматривалось в качестве отступления от
принципов экономического разума), масса разрушает экономику, выступает
против "объективного" императива потребностей и рационального контроля за
намерениями и устремлениями. Если стоимость/знак противопоставляется ею
потребительной стоимости, то отсюда следует, что она обесценивает уже и
политическую экономию. Утверждение, будто все это в конце концов укрепляет
стоимость меновую, то есть систему, не выдерживает критики. Ибо, хотя
система и сохраняет еще способность с успехом защищаться отданной игры и
даже использует ее в своих интересах (ей выгодно наличие массы, потерявшей
рассудок от создаваемых для кухни технических новинок и т. п.), такого рода
соскальзывание, такого рода смещение, которые практикуются массами,
означают, что экономическое, почти не ограниченное никакими пределами,
получившее чуждую себе направленность, превратившееся в магический ритуал и
театрализованное представление, доведенное массами до состояния пародии на
самого себя, -- это экономическое уже сейчас утратило всю свою
рациональность, уже сейчас переживает свой конец. Массы (мы, вы, все),
вопреки надеждам учителей, вопреки всем призывам воспитателей-социалистов,
сделали его асоциальным, отклоняющимся от нормы, и продемонстрировали, что
отныне не ориентируются ни на какую политическую экономию. Они не стали
готовиться к будущим революциям и брать на вооружение теории, в соответствии
с которыми они должны "освободиться" от экономического в рамках "диалектики"
поступательного движения. Они знают, что ни против чего, строго говоря, не
восстают, что упраздняют систему, всего лишь подталкивая ее к
функционированию по законам гиперлогики, в режиме предельной нагрузки,
который ей противопоказан. Они заявляют: "Вы хотите, чтобы мы потребляли. Ну
что ж, мы будем потреблять все больше и больше. Мы будем потреблять все что
угодно. Без всякой пользы и смысла".
Так же обстоит дело и с медициной: и здесь прямое сопротивление
(которое, впрочем, окончательно не исчезло) было оттеснено в сторону
вариантом ниспровержения более гибким -- гипертрофированно, необузданно
почтительным к ней отношением, панически слепым подчинением ее предписаниям.
Фантастический рост потребления в секторе медицинских услуг, полностью
лишающий медицину ее социального характера, -- лучшего средства для ее
уничтожения не придумаешь. Отныне уже и сами врачи не знают, чем они
занимаются, в чем заключается их функция, поскольку масса воздействует на
них в гораздо большей степени, чем они на массу. Пресса вынуждена
констатировать: "Люди требуют от медицины заботы, хороших врачей, лекарств,
гарантий здоровья -- им всего этого мало, они хотят еще, все больше и больше, и они хотят этого без конца".
Перестают ли массы в своем отношении к медицине быть массами? Отнюдь нет:
они разрушают ее как социальный институт, подрывают систему социального
обеспечения; требуя увеличения предоставляемых им медицинских услуг, они
ставят под удар социальное как таковое. Видеть в социальном предмет
индивидуального потребления, товар, цена которого зависит от колебаний
спроса и предложения, -- что может быть большим издевательством над этим
социальным? Пародия на подчинение и вытекающий из нее парадокс: массы
выходят за пределы логики социального, расшатывают всю его конструкцию
именно потому, что в своих действиях следуют его законам. Разрушительная
гиперсимуляция, деструктивный гиперконформизм (как и в ситуации с Бобуром
[32]*, которая была проанализирована по другому поводу [33]) приобретают черты самого решительного вызова, и в полной мере оценить его мощь, предсказать, какими
последствиями для системы он обернется, сегодня не сможет никто. Существо
нашей современности не заключено ни в борьбе классов, ни в неупорядоченном
броуновском взаимодействии лишенных желания меньшинств -- оно состоит именно в этом глухом, но неизбежном противостоянии молчаливого большинства навязываемой ему социальности, именно в этой гиперсимуляции, усугубляющей симуляцию социального и уничтожающей его
по его же собственным законам.
Модуль 11. Реклама как инструмент управления массовым сознанием и поведением.
ХРЕСТОМАТИЯ
Эдди Ван Авермат. Социальное влияние в малых группах.*
Конформизм, или влияние большинства
Шериф и автокинетический эффект
В ранних экспериментах по социальному влиянию (Muzafer Sherif, 1935) автор помещал испытуемых, одного или группу из двух или трех человек в совершенно темную комнату. На расстоянии около пяти метров находился единственный небольшой стационарный источник света. Как вы уже можете знать из собственного опыта, в отсутствие ориентира неподвижная лампа кажется блуждающей во всех направлениях. Эта относящаяся к восприятию иллюзия известна как автокинетический эффект. Шериф просил своих испытуемых дать точную оценку степени движения лампы, естественно, не информируя их об автокинетическом эффекте. Половина испытуемых вынесла свои первые 100 суждений, находясь в одиночестве. В следующие три дня они прошли три дополнительных последовательных испытания, но уже в группах из двух или трех человек. Для другой половины процедура была изменена. Они сначала подвергались трем групповым испытаниям, а затем испытанию в изоляции. Испытуемые, которые сначала высказывались будучи в одиночестве, довольно быстро развивали стандартную оценку (личная норма), вокруг которой колебались их мнения. Этот личный стандарт был стабилен, но значительно варьировался между отдельными личностями. В групповой фазе эксперимента, когда вместе сводились люди с разными личными норнами, мнения испытуемых сводились к более или менее общей позиции — групповой норме. При обратной процедуре эта групповая норма, полученная в первом испытании, сохранялась в последующих испытаниях.
Этот известный эксперимент показывает, что люди, оказываясь перед неоднозначными и неясными стимулами, все же развивают устойчивую внутреннюю систему координат, благодаря которой оценивают раздражитель. Однако, сопоставляя собственные мнения с чужими, они быстро отказываются от этой системы, с тем чтобы приспособиться к мнению других людей. С другой стороны, общая система координат, сформировавшаяся в присутствии других, продолжает воздействовать на выносимые человеком суждения, когда источник влияния уже отсутствует.
Во введении конформизм был описан как изменение личного мнения в сторону мнения, выраженного большинством членов группы, к которой принадлежит человек. Строго говоря, исследование Шерифа не является экспериментом по конформизму или влиянию большинства, потому что он просто сводил вместе двух или трех людей, имеющих различные мнения. Для того чтобы довести этот эксперимент до эксперимента по конформизму, нужно заменить всех испытуемых, кроме одного, сообщниками экспериментатора, проявляющими единодушие по какому-то конкретному суждению, что и было проделано в работе Якобса и Кэмпбелла (Jacobs and Campbell, 1961). Кроме того, после каждых тридцати высказанных суждений один из сообщников заменялся на испытуемого, пока вся группа не оказывалась состоящей из «наивных» испытуемых. Результаты показали, что большинство оказывало значительное воздействие на суждения испытуемого, даже после того как это большинство постепенно вывели из экспериментальной ситуации.
Все сказанное до сих пор вряд ли могло вас удивить. В конце концов, нормально и даже способствует адаптации то, что люди подвержены влиянию со стороны других людей в том случае, когда стимул двусмыслен или когда они не ре-рены в собственных суждениях. Но проявите ли вы конформизм, когда суждения остальных заведомо неправильны и полностью расходятся с тем, что говорят вам ваши чувства и физическая реальность? Восторжествует ли социальная реальность, или же вы будете, как говорится, «называть вещи своими именами»?
Эксперимент Соломона Аша
Вопрос, поднятый выше, послужил отправной точкой для серии известных экспериментов по конформизму, проведенных Соломоном Ашем в начале 1950-х гг. (Asch, 1951, 1956). В своем первом эксперименте Аш привлек семь студентов для участия в эксперименте по зрительному различению. Их задача была достаточно проста: 18 раз они должны были определить, какая из трех сравниваемых линий равна по длине стандартной. В каждом эксперименте одна сравниваемая линия была действительно равна по длине стандартной, а две других отличались от нее.
В некоторых экспериментах обе линии были длиннее или обе короче, или одна короче, а другая длиннее, чем стандартная. К тому же испытания отличались по степени отличия неверных линий от стандарта. Все в этой задаче было, как мы видим, очень легким. В контрольной группе из 37 испытуемых, принимающих решение в изоляции друг от друга, 35 человек не ошиблись вовсе, один сделал одну ошибку и один — две. В итоге при контрольных условиях, во всех испытаниях все испытуемые допустили незначительное количество (0,7%) ошибок. В экспериментальных условиях испытуемым, которые были рассажены полукругом, было предложено высказать вслух свои мнения в том порядке, в каком они сидели с первого по седьмое место. В действительности был всего один настоящий испытуемый, сидящий на 6-м месте. Остальные были сообщниками экспериментатора, и в каждом испытании они единодушно давали заранее определенный ответ. В шести «нейтральных» испытаниях (первые два и четыре других, распределенных по оставшемуся набору) сообщники давали правильный ответ. В других 12 «решающих» испытаниях они единодушно соглашались с неправильным ответом. Нейтральные испытания, особенно первые два, были добавлены для отвода подозрений у части настоящих испытуемых и для того, чтобы избежать, в связи с плохим зрением, повторения ответов сообщников. Следует указать на то, что по ходу эксперимента как экспериментатор, так и сообщники действовали в достаточно безличной и формализованной манере, не показывая и вида удивления или негативной реакции на даваемые ответы. Кстати, как вы и могли ожидать, только настоящие испытуемые демонстрировали разнообразные признаки не нейтрального поведения.
Результаты демонстрируют огромное влияние «очевидно» заблуждающегося, но единодушного большинства на суждения единственного испытуемого. В сравнении с контрольными условиями, при которых, как вы помните, было сделано лишь 0,7% ошибок, в эксперименте испытуемыми было допущено почти 37% ошибок. Не каждый испытуемый так много ошибался, но поучительно отметить, что из 123 испытуемых в эксперименте Аша лишь около 25% не сделали ни одной ошибки (в сравнении с 95% в контрольных условиях), еще 28% давали 8 или более (из 12) неправильных ответов, а оставшиеся испытуемые допустили от одной до семи ошибок. С методологической точки зрения важно усвоить разницу между процентом ошибок и процентом испытуемых, на которых было оказано влияние. Студенты (и даже учебники) иногда путают эти два показателя, принимая, что 37% ошибок означает 37% испытуемых, подвергшихся влиянию. Вышеприведенная разница также важна с точки зрения интерпретации, так как сам по себе процент допущенных ошибок дает только неполную картину объема оказанного влияния: она ничего не говорит о распределении этого влияния.
Аналогичные в общем результаты были получены во множестве экспериментов с использованием различных популяций испытуемых и различных задач по выносу суждений. Для тех, кто может посчитать, что эффект Аша отражает только конформистское отношение в определенный момент исторического времени и в определенной культуре и является потому делом прошлого, отметим, что в бо-дее поздних воспроизведениях эксперимента Аша, проведенных в Бельгии (Doms and Van Avermaet, 1982), а также в Нидерландах (Vlaander and Van Rooijen, 1985), были получены практически такие же результаты. Но в исследовании Перрина и Спенсера (Perrin and Spencer, 1980) было обнаружено противоположное. Эксперимент Аша, продемонстрировав ошеломляющие результаты, стал фундаментом богатой традиции теоретических размышлений и эмпирических экспериментов, предназначенных для определения границ этого явления, условий, при которых конформность растет и уменьшается, и того, является ли конформизм только публичным, а не личностным феноменом. Здесь нами представлена выборка из этих исследований на фоне основных теоретических взглядов, в пределах которых она может быть распределена. В большей части этих исследований использована парадигма, созданная по образцу Аша, но намного более экономная. Используя так называемый метод «поле поддержки» (Asch, 1955), испытуемые обычно размещаются в отдельных кабинках, где они видят, как ответы (симулированные) сообщников появляются на электронной панели. Экономия времени и сообщников велика, но некоторый реализм, свойственный оригинальной процедуре Аша, утерян.
Почему люди конформны: нормативное и информационное влияние
Когда люди вынуждены выражать мнение о какой-либо стороне действительности в присутствии других, у них две главные заботы: они хотят быть правыми и стремятся произвести на них хорошее впечатление. Для определения того, что является истиной, люди имеют два источника информации: то, что они реально воспринимают в физической реальности и то, что говорят другие. На всем протяжении своей жизни люди учатся оценивать оба эти источника информации. При многочисленных обстоятельствах они узнают по опыту адаптивную ценность обосновывания своего мнения и поведения на собственных взглядах на реальность. С другой стороны, многое из того, что они узнают о действительности, основывается на информации, предоставленной им окружающими, и их опыт, основанный на мнениях других людей, тоже позволяет адаптироваться. Более того, в большинстве случаев и их собственные мнения, и мнения других совпадают, обеспечивая людей устойчивым взглядом на окружающий мир. Однако при конформных обстоятельствах противопоставляются два источника информации, и личность оказывается перед противоречием, выбирая между этими в принципе надежными информационными базами. Если в соответствии с этим люди конформны, о них говорят, что они подвергаются информационному влиянию: они уступают мнениям других, потому что доверяют ему больше, чем собственному. Однако есть другая причина, по которой человек может уступить давлению группы. Раз мы зависим от окружающих в удовлетворении своих различных нужд, то мы, конечно, придаем огромное значение симпатии других людей к нам. Несогласие с другими может вызвать неприязнь или даже откровенное неприятие, и этот фактор склоняет нас к более положительным оценкам. Ради сохранения членства в группе люди вынуждены подчиняться мнениям других по нормативным причинам. Отсюда следует, что конформизм, вызванный желанием понравиться и нежеланием не нравиться, обусловлен нормативным влиянием.
Информационное и нормативное влияния (Deutsch and Gerard, 1955) являются в таком случае главными механизмами, при помощи которых группа воздействует на своих членов. Конечно, относительный вклад этих двух механизмов различается от случая к случаю. В каких-то обстоятельствах люди более конформны, потому что окружающие обеспечивают им информацию, тогда как в других случаях они конформны главным образом по нормативным причинам. Более того - и это является в равной степени важной отличительной особенностью и для того, и для другого — нормативное и информационное влияния, по-видимому, производят воздействие на различных уровнях. Если человек конформен главным образом, оглядываясь на чужое мнение о нем, он изменит свое внешнее поведение, утаив свое прежнее убеждение, но если он верит информации, предоставленной другими людьми, он еще вдобавок и изменит свое личное мнение. Отсюда можно выделить различия между социальным конформизмом, или уступчивостью, и личным конформизмом, или переменой убеждений. При существующих обстоятельствах исследователи в этой области используют методы публичного и индивидуального опроса для выяснения того, какие из форм влияния — нормативное или информационное -- наиболее значительный механизм изменения мнений. Результаты этих экспериментов показывают, что, по крайней мере, как и в исходном эксперименте Аша, нормативное влияние важнее, чем информационное. Это можно заключить из наблюдений того, что публично высказанные ответы намного более подвержены воздействию мнению группы, чем ответы, данные индивидуально (см. обзор Allen, 1965).
В более общем смысле, через манипуляцию различными характеристиками влияния, социальные психологи пытаются собрать доказательства теоретического предположения о том, что конформизм будет возрастать или снижаться в соответствии с объемом информационной и/или нормативной зависимости личности от группы.
Нормативное и информационное влияния: экспериментальные данные
Начав с нормативного влияния, Эндлер (Endler, 1965) показал, что прямое подкрепление конформных реакций приводит к возрастанию конформизма. В своих исследованиях Дойч и Джерард (Deutsh and Gerard, 1955) увеличили зависимость друг от друга членов группы, пообещав вознаграждение (билеты на бродвейскую пьесу) пяти группам, допустившим в суждениях наименьшее количество ошибок. Такая цель, очевидно делающая членов группы весьма зависимыми друг от друга для получения желаемого результата, повлекла за собой рост конформизма, в два раза превышающей конформизм при нормальных условиях. В работе Тибо и Стрикланда (Thibaut and Strickland, 1956) этот эксперимент был охарактеризован испытуемым как тест на способность к кооперации, и им сообщили, что группы будут сравниваться по этому критерию. Испытуемые при таком условии соревнования между группами проявляли конформизм в большей степени, чем те, для которых подчеркивалась точность индивидуального суждения. В качестве окончательного примера нормативного влияния Диттс и Келли (Dittes and Kelley, 1956) меняли статус испытуемых внутри группы. Они увидели, что члены группы со средним статусом проявляли больший конформизм, чем члены группы с очень высоким или очень низким статусом. Испытуемые с высоким статусом могут позволить себе несогласие, в то время как испытуемым с низким статусом нечего терять (они могут даже и вовсе не заботиться о группе); но испытуемые со средним статусом, проявляя конформизм, приобретают больше всего и больше всего теряют, не проявляя его.
Что касается роли информационного влияния, было показано, что восприятие одного субъекта как компетентного другими вкупе с самоуверенностью самого субъекта определяют объем конформизма (см., например, Mausner, 1954). В работе Ди Веста (Di Vesta, 1959) было показано, что больший конформизм наблюдался в последних испытаниях, если первые по большей части сопровождались нейтральными переживаниями (где большинство давало правильные ответы), так как при таких условиях испытуемый с наибольшей вероятностью посчитает других членов группы компетентными. Трудность задачи или двусмысленность стимула является еще одной независимой переменной, которая, используя информационный механизм, влияет на конформизм. Эти факторы содействуют большей неуверенности человека и большей степени его доверия к единодушным суждениям остальных (Asch, 1952; Crutchfield, 1955).
Число субъектов, составляющих большинство, является помимо всего еще одной переменной в нашем контексте. Аш (1951) экспериментировал с группами, размеры «большинства» которых варьировались от одного до шестнадцати. Одна персона не оказывала никакого влияния, но две уже вызывали 13% ошибок. С тремя конфедератами эффект конформизма разворачивался в полную силу и обеспечивал 33% ошибок. Добавление большего числа конфедератов не приводило к дальнейшему росту конформизма. Более поздние исследования (Gerard, Wil-helmy and Connely, 1968; Latane and Wolf, 1981) поставили под вопрос это заключение. Они полагают, что при дальнейшем увеличении размеров большинства в действительности конформизм будет возрастать с меньшей пропорциональностью количеству дополнительных участников. С другой стороны, степень воспринимаемой независимости источников влияния также важна. Добавление участников, составляющих большинство, приводит к большему влиянию только тогда, когда эти участники воспринимаются как независимые судьи, а не как овцы, бредущие за стадом, или же как члены группы, сообща принявшие решение. В работе Уилдера (Wilder, 1977) показано, что две независимые группы, состоящие каждая из двух человек, имеют больше влияния, чем одна группа из четырех человек, а три группы из двух влияют больше, чем две группы из трех, которые в свою очередь более конформны, чем одна группа из шести человек. Очевидно, независимые источники информации считаются более надежными, чем один сгруппированный источник.
Наконец, замечательная серия экспериментов, проведенных Алленом (Allen, 1975), продемонстрировала результат замены одного из конфедератов другим человеком, позиция которого отклонялась от мнения большинства. В том случае, когда испытуемому оказывали «поддержку» в лице конфедерата, отвечавшего до испытуемого и дававшего правильные ответы на все вопросы, конформность реального испытуемого резко снижалась до 5,5%. С целью попытаться выяснить, является ли пониженная конформность следствием разрушения единодушия большинства или тем, что испытуемый имеет теперь социальную поддержку (по отдельному пункту), Аш добавил условие, при котором конфедерат не соглашался с большинством и давал даже еще более неверные ответы, чем они. Следовательно, большинство больше не было единодушным, но испытуемый уже не получал социальной поддержки. Результаты показали, что крайний оппозиционер был почти так же эффективен с точки зрения снижения конформности, как и социально поддерживающий партнер. Разрушение единодушия тогда являлось бы решающим эффектом. Однако позже в работе Аллена и Левайна (Allen and Levine, 1968, 1969) показано, что это заключение верно только в отношении недвусмысленных ситуаций стимулирования, таких как в экспериментах Аша. При наличии расходящихся мнений только подлинная социальная поддержка могла привести к снижению конформности.
Роль социальной поддержки была в дальнейшем продемонстрирована экспериментами, в которых испытуемый имел партнера в первой части эксперимента, а затем этот партнер прекращал откликаться вследствие мнимого отказа оборудования (Allen and Bragg, 1965) или покидал комнату (Allen and Wilder, 1972). Даже при таком условии «неработающего» или отсутствующего партнера люди продолжали сопротивляться влиянию, по крайней мере, до тех пор, пока были уверены в том, что на их месте, под давлением, партнер отвечал бы точно так же. Но это еще не все. Когда испытуемому сначала давали партнера, который затем его бросал и присоединялся к неверному мнению большинства, испытуемый уже больше не проявлял былой «независимости». Наоборот, он уступал, как будто никогда и не имел партнера (Asch, 1955).
Хотя эффекты социальной поддержки можно отчасти интерпретировать в терминах нормативного влияния, поучительно рассмотреть их с информационной точки зрения. Рассмотрим сначала эффект «дезертирства»: понятно, что человек, узнав о том, что некто, чьим суждениям он доверяет (так как они совпадают с его собственными), изменил свою точку зрения, будет подвержен сильному влиянию со стороны поведения этого последнего. «Этот умный человек изменил свое мнение; я, пожалуй, поступлю так же, как и он, — ведь на него можно положиться!» Похожим образом и другие эффекты социальной поддержки предполагают, что отказ испытуемого от проявления конформности обусловлен тем, что, согласно Аллену, партнер, оказывающий социальную поддержку, дает независимую оценку реальности, достаточную для того, чтобы перевесить потенциальную информационную ценность ответов большинства. Данные экспериментов Аллена и Левайна (Allen and Levine, 1971) в значительной степени поддерживают эту интерпретацию. В этих экспериментах испытуемому тоже давали партнера, но при одном из двух условий поддержка была неполноценной. Партнер, хотя и дававший правильные ответы, не мог считаться надежным источником информации, так как испытуемому было известно, что у того крайне плохое зрение (это было очевидно по результатам до экспериментальной проверки, а также по тому, что партнер носил очки с толстыми линзами). Хотя такая неполноценная социальная поддержка достаточна для того, чтобы значительно ослабить конформность — по сравнению с ситуацией единодушного большинства, — полноценный партнер намного более эффективен. Один урок из всего этого очевиден: если вы боитесь подвергнуться влиянию группы (по крайней мере публично — а это как раз то, что зачастую происходит!), удостоверьтесь, что с вами находится партнер и желательно такой, на которого вы могли бы положиться в том, что он придерживается вашей позиции!
…
Эксперимент с подчинением Милграма
Различные явления социального влияния, описанные в предыдущих разделах, имеют некоторые общие характеристики. Наиболее важной из них является то, что источники влияния и объекты влияния обычно имеют равный статус; давление, обусловленное источником влияния, скорее скрытое, чем явное; источник влияния не предпринимает никаких попыток прямо контролировать и санкционировать сопротивление, которое объекты влияния могут, в конце концов, продемонстрировать. Например, в эксперименте Аша все испытуемые были студентами, большинство весьма неявно оказывало давление, лишь отстаивая мнение, отличавшееся от мнения испытуемого, и ответы испытуемого никогда не приводили к каким бы то ни было явным отрицательным реакциям со стороны большинства. В корне иная ситуация создается, когда источник влияния имеет высокий статус, открыто диктует человеку вести себя так, как он себя никогда бы не повел или даже испытывал бы сильное предубеждение против навязываемого образа действий. При этом источник влияния непрерывно контролирует, выполняет ли человек отданные ему приказы. Именно эти условия были воссозданы в знаменитой и в то же время пользующейся дурной славой серии экспериментов по исследованию подчинения, осуществленных Стенли Милграмом и драматически изложенных в его бестселлере «Подчинение авторитету» (Milgram, 1974). Основные компоненты главного эксперимента Милграма, а также некоторые его варианты уже были представлены в главе 4. Однако ради ясности и наглядности в контексте этой главы необходимо дать более общее и детальное представление об этих экспериментах.
Через газетные объявления Милграм набрал добровольцев, согласившихся за $4 участвовать в эксперименте по изучению памяти и обучения. Возраст участников эксперимента варьировался в пределах от 20 до 50 лет, сами участники представляли из себя почти полный диапазон профессиональных типов. Прибыв в лабораторию, испытуемый знакомился с экспериментатором, действительно в молодости работавшим учителем биологии, и еще одним «испытуемым», конфедератом, в действительности бывшим бухгалтером средних лет с симпатичными манерами. Экспериментатор объяснял, что эксперимент касается эффектов наказания при обучении и что один из испытуемых будет учителем, а другой учеником. Большинство в результате было отнесено к «учителям». Учителя с учеником приводили в соседнюю комнату, где ученика ремнями привязывали к креслу, а к его запястьям прикрепляли электроды, так как в качестве наказания предполагался электрический разряд. Экспериментатор объяснял, что разряды могли быть чрезвычайно болезненными, но не причиняющими непоправимого вреда.
Затем учителя отводили в его собственную комнату, где он получал свои инструкции. Обучение было парно-ассоциативным; всякий раз, когда ученик давал неправильный ответ, учитель должен был его наказывать электрическим разрядом, начиная от 15 вольт — и дальше с увеличением на 15 вольт за каждую новую ошибку. Для этих целей учитель должен был использовать электрический генератор с панелью, на которой находилось тридцать кнопок, отмечавших соответствующие напряжения (от 15 до 450 вольт). Несколько устных замечаний давали испытуемому ясное понимание значений диапазонов электрических разрядов: слабые разряды (до 60 вольт), умеренные (до 120), сильные (до 180) и очень сильные (до 240). А затем: интенсивные (до 300), крайне интенсивные (до 360) и «опасно: серьезный разряд». Два последних уровня разрядов были отмечены символом «XXX». Различные дополнительные особенности придавали электрическому генератору заведомо «реальный» вид. Более того, для демонстрации реальности разрядов учитель сам получал образец разряда, напряженностью в 45 вольт.
После этого можно было приступить к задаче обучения. Как вы уже подозреваете, конфедерат допускал многочисленные ошибки, таким образом вынуждая испытуемого применять все более сильные разряды. Всякий раз, когда испытуемый колебался или отказывался, экспериментатор подгонял его, прибегая максимум к четырем приказам, образующим последовательность: «Пожалуйста, продолжайте»; «Эксперимент требует того, чтобы вы продолжали»; «Совершенно необходимо, чтобы вы продолжали»; «У вас нет выбора: вы должны продолжать». Эксперимент завершался тогда, когда, несмотря на все понукания экспериментатора, испытуемый отказывался продолжать или тогда, когда были испробованы три последние, «крайние», меры. Прежде чем представить результаты, нам следует добавить, что испытуемый подвергался не только явно выраженной попытке влияния со стороны экспериментатора, но и противостоял также недвусмысленным воплям ученика. В то время как поначалу испытуемый мог слышать реакцию жертвы только на уровне глухого ворчанья (от 75 до 105 вольт), при 120 вольтах жертва начинала выкрикивать, что разряды становятся очень болезненными. Далее по мере роста напряжения жертва начинала вопить в муках; страдалец орал, что не может больше выносить «эту боль» и просит его отпустить. С этого момента и далее жертва уже никак не реагировала, но испытуемый по-прежнему наращивал силу ударов, так как «отсутствие ответа есть неправильный ответ».
Какова же была реакция испытуемых, столкнувшихся с давлением со стороны авторитета (экспериментатора), со стороны жертвы, а также со стороны самого себя? С огромным для себя удивлением Милграм обнаружил, что 62,5% испытуемых доводили «воспитание» до самого высокого уровня. В среднем максимальный уровень разряда составлял 368 вольт. Авторитета «человека науки», даже не угрожавшего какими-либо санкциями, самого по себе было достаточно, для того чтобы перевесить внутренние (сознание) и внешние (крики жертвы) силы, которые могли бы заставить испытуемого выйти из подчинения. Пугающая перспектива. Может быть, испытуемые в эксперименте Милграма были «злыми» людьми? Все говорит против этого. По крайней мере, поведение испытуемых во время эксперимента отчетливо демонстрировало состояние сильного конфликта, в котором они пребывали: они были крайне напряжены и нервничали, они покрывались испариной, стискивали зубы и сжимали кулаки. Более того, в контрольных условиях, при которых испытуемым позволяли выбирать такой уровень разряда, который они сочтут необходимым, лишь двое из 40 человек превысили уровень в 150 вольт, а 28 из них никогда не поднимались выше 75. Очевидно, испытуемые не были садистами; по-видимому, причина, заставившая их действовать так, как они действовали, была обусловлена могущественной ролью ситуационных факторов. Варьируя свой эксперимент, Милграм проверял, каковы результаты воздействия различных ситуационных факторов. Некоторые из этих вариантов, в той степени, в которой они имеют отношение к характеристикам авторитета, близости жертвы и поведения испытуемых в присутствии других испытуемых, вкратце рассматриваются в следующем параграфе.
Ситуационные детерминанты подчинения
Степень психической (и эмоциональной) близости с жертвой выбиралась исходя из одного из четырех различных условий. При первом условии жертва громко колотила в стенку, разделяющую ее комнату от «учительской»; во втором были слышны ее вопли и крики (как уже описано). В двух оставшихся условиях испытуемый и жертва находились в одной комнате. В одном из них испытуемый не только слышал, но и видел свою жертву. В самом крайнем случае испытуемый должен был удерживать руку жертвы на пластине, через которую пропускался ток. Степень подчинения, соответствующая каждому из этих четырех условий возрастающего контакта, представлена на рисунке 16.9. Степень максимального подчинения уменьшается от высокой (65% из числа испытуемых) до низкой (если так ее можно назвать), составляющей 30%. Данные, подобно здесь представленным, наводят на размышления о разнице между традиционным и современным методами ведения войны с точки зрения дифференциального сопротивления, которое они могут провоцировать в направлении к неподчинению военным приказам.
Авторитетность экспериментатора, а также степень имеющегося у него контроля, варьировались множеством различных способов. Когда эксперимент проводился в менее научной, менее престижной обстановке — в случайном офисе, а не в Йельском университете, где первоначально осуществлялся эксперимент, - уровень подчинения падал незначительно. Однако, когда — в первоначальной обстановке — экспериментатор отсутствовал в комнате испытуемого и отдавал приказы по телефону, максимальная степень подчинения падала до 21% (многие испытуемые сообщали по телефону, что они применяют более высокие напряжения, чем применяли в действительности!). То, что руководитель открыто нарушал обещание, данное ученику, лишь незначительно ослабляло подчинение. В одном из вариантов эксперимента ученик, заявивший ранее о том, что у него больное сердце, соглашался на проведение эксперимента только при условии, что «мне позволят выйти, когда я пожелаю». Начиная с десятого удара (150 вольт) и далее, он требовал, чтобы эксперимент был остановлен, но экспериментатор игнорировал его и настаивал на том, что испытуемый должен продолжать. Процент испытуемых, демонстрирующих максимальное подчинение, в таких пугающих условиях уменьшался только на 10% в сравнении со стандартными условиями. Наконец, среди имеющих отношение к нашей теме, был вариант, в котором экспериментатор до (и, следовательно, без) инструктажа, проводимого с испытуемым о том, что следует повышать напряжение, вынужден был покинуть комнату. Он передавал свою власть второму испытуемому, который первоначально должен был только регистрировать длительность реакции ученика. Этому второму испытуемому затем приходила в голову идея о том, что нужно увеличивать уровень удара с каждой допускаемой ошибкой, и в продолжение всего эксперимента он настаивал, чтобы учитель следовал его правилу. Результаты говорят сами за себя. Двадцать процентов испытуемых, в конце концов, подчинялись руководителю с равным статусом. Кроме того, когда испытуемый отказывался, а «авторитет» решал, что распределять удары будет теперь он, многие из испытуемых физически нападали на «мучителя» или отключали питание генератора. Такой героизм, к несчастью, никогда не демонстрировался, когда авторитетом являлся «человек науки в белом халате»!
В заключение рассмотрим пару экспериментов, в которых Милграм исследовал роль давления со стороны людей, равных по статусу испытуемому. В первом из них было трое учителей: испытуемый и два конфедерата. Первый конфедерат объяснял задачу, второй регистрировал ответы ученика, а испытуемый распределял удары. При 150 вольтах первый конфедерат отказывался продолжать и отсаживался от генератора. При 210 вольтах отказывался второй конфедерат. Воздействие их поведения было драматическим: только 10% выказали максимальную степень подчинения (см. рисунок 16.10). Прежде чем интерпретировать этот результат в том смысле, что в присутствии других людей, равных себе, люди начинают прислушиваться к голосу своей совести, вероятно, экономнее утверждать, что их «независимость» по отношению к источнику влияния руководителя была вызвана их «зависимостью» от иного источника влияния. Воздействие последнего было значительнее, особенно если понимать, что влияние его было неявным, выраженным через демонстрацию поведения конфедератов. Они никогда ничего не говорили испытуемому! Зависимость испытуемого от поведения равных себе людей (а не от его совести) была четко продемонстрирована в условии, обратном вышеприведенному. Если испытуемый, занимавшийся задачей обучения, работал в сопровождении учителя, распределявшего удары, 92% испытуемых участвовали в эксперименте до конца. Разумеется, сами они не «воспитывали»; но что удерживало их от протеста, который продемонстрировали конфедераты в первом из этих двух экспериментов? Принимая во внимание тот факт, что стадное поведение может вызвать либо 10, либо 92% подчинения, можно отчетливо выделить могущественную роль, которую играют межличностные, а не внутриличностные факторы. И снова эти эксперименты заставляют нас задумываться над примерами из реальной жизни, когда вы протестуете или не протестуете против насилия только в качестве функции поведения других.
А что бы сделали вы?
Читая предыдущие параграфы, вы, вероятно, говорили себе: «Я бы не подчинился!» К вашему утешению, именно так реагирует большинство людей при описании экспериментов Милграма. Сам Милграм и другие (например, Bierbrauer, 1979) задавали вопрос людям, занимающим различное общественное положение, в том числе и психиатрам, сколько человек подчинится экспериментатору. Неизменно все они ожидали низкого уровня подчинения (с максимальным в среднем ударом в 130 вольт). Лишь очень непринужденное и многословное обсуждение эксперимента позволило их автору убедить студентов Стэнфордского университета в том, что в среднем максимальный удар будет равен 260 вольтам, что по-прежнему является недооценкой того, что делали испытуемые в действительности. Одно из объяснений разницы между нашим представлением о том, как мы и другие будем себя вести и тем, как мы ведем себя на самом деле, может быть найдено, исходя из фундаментальной ошибки атрибуции — тенденции к недооценке роли ситуационных факторов и переоценке роли субъективных. В ситуации, предлагаемой Милграмом, личностные характеристики не играли особого значения: он выявил лишь небольшую разницу между мужчинами и женщинами, между людьми различных профессий или между людьми, которые по-разному ответили на личные опросники. Более того, воспроизведение экспериментов Милграма в различных странах и культурах продемонстрировало общность эффекта (Mantell, 1971; Meeus and Raaijmakers, 1986; Shanab and Yahya, 1978).
Динамика подчинения
Согласно Милграму, в этих ситуациях работают три блокирующих фактора. Первое, испытуемые в его экспериментах, как и люди вообще, имеют опыт длиною в жизнь вознаграждений за подчинение властям и ожидают того, что авторитет заслуживает доверия, надежен и легитимен. Второе, в экспериментах и в реальности вступают в силу такие состояния человека, когда он чувствует себя обязанным и «припертым к стенке». Не считая того, что существует психологический барьер для немедленного неподчинения, люди лишь постепенно и незаметно втягиваются в действия, которые имеют серьезнейшие и угрожающие последствия. Неуловимость продвижения и эскалации все более крайних форм поведения играет ключевую роль в понимании того, почему морально просвещенные индивиды кончают тем, что совершают несомненно злые дела (Darley, 1992; Kelman and Hamilton, 1989). В качестве третьей объясняющей концепции Милграм вводит понятие исполнительного сдвига, относящегося к субъективному переживанию (оправданию) следующего типа: «Я не отвечаю за это, я только выполняю приказ!» Эти слова напоминают последний аргумент защиты солдат, офицеров и им подобных, привлекающихся к трибуналу за действия, в которых они участвовали. Защита высокопоставленных нацистских офицеров после Второй мировой войны, аргентинских военных после падения хунты и бывших пограничников ГДР после объединения Германии — примеры такого рода.
В целом, и как уже было упомянуто выше, сами по себе факты и вышеприведенный концептуальный анализ свидетельствуют о первостепенном влиянии ситуационных факторов и о том, что в восприятии большинства людей они перевешивают личностные детерминанты. Нельзя игнорировать волнующие уроки исследований Милграма. Напротив, они должны быть — и в действительности используются (к несчастью, не всегда) — для прерывания развертывающейся цепи событий, пока еще не поздно (Miceli and Near, 1992).
В заключение, эксперименты, подобные милграмовским, поднимают серьезные этические проблемы, и они должны их поднимать. Перевешивает ли научная польза этих экспериментов и моральные уроки, следующие из них, потенциальный вред, наносимый испытуемым (Blaas, 1992)? Безотносительно к вашему ответу на этот вопрос, однако, спросите себя, было бы ваше этическое беспокойство настолько большим, если бы эти эксперименты показали, что люди в действительности не подчиняются аморальным приказам, отдаваемым экспериментатором.
Д.Майерс. Социальная психология.*
Как портятся хорошие люди
Вы наверняка сталкивались с таким явлением: спикер или музыкальная группа заканчивают свое выступление, и фанаты, стоящие у сцены, начинают бурно аплодировать. Признательная толпа за ними следует их примеру, присоединяясь к продолжительным овациям. Далее к волне аплодисментов присоединяются зрители, сидящие в удобных креслах: они делают это без какого-либо внушения, просто хотят показать себя вежливыми. Но есть и такие, кто готов остановить сидящих рядом («Этот оратор вовсе не выражает моих взглядов»). Но когда волна стоящих людей обрушивается на вас, останетесь ли вы одиноко сидящим? Нелегко быть «белой вороной».
Исследователи конформизма выстраивают социальные миры в миниатюре. Это своего рода лабораторные микроструктуры, которые в упрощенном виде имитируют основные момента повседневных социальных воздействий. Два известных ряда экспериментов — исследование Соломоном Ашем (Solomon Asch) конформизма и исследование Стэнли Милграмом (Stanley Milgram) подчинения — служат хорошей иллюстрацией вышесказанного. Результаты этих исследований сил социального влияния смело можно назвать потрясающими.
Эксперименты Аша: исследование конформизма
Аш (Asch (1907-1996) вспоминал традиционную еврейскую пасху времен своего детства.
Я спросил своего дядю, сидевшего рядом, зачем нужно оставлять дверь открытой. Он ответил: «В этот вечер пророк Илия заходит в каждый еврейский дом и отпивает глоток вина из поставленной ему чаши». Я был удивлен у слышанным и переспросил: «Он что, действительно приходит и пьет?»
Дядя сказал: «Если будешь смотреть очень внимательно, ты заметишь, что спустя какое-то время вина в чаше станет немного меньше».
Наконец наступила пасха. Я не отрывал взгляда от чаши, так хотелось заметить изменения. И мне показалось — с уверенностью сказать не могу, как бы ни хотелось этого сделать, — что уровень вина у ободка чаши чуть-чуть понизился.
Спустя годы социальный психолог Аш воссоздал опыт своего детства в лаборатории. Представьте себя одним из тех, кто добровольно стал подопытным Аша. Вы сидите шестым в ряду из семи человек. После объяснения, что вы принимаете участие в эксперименте по исследованию перцептуальных оценок, экспериментатор просит сказать, какой из трех отрезков, изображенных на рис. 14-1, вы выберете за эталон. Вы, не задумываясь, говорите, что номер 2. Нет ничего удивительного, что остальные пятеро участников выбирают тот же отрезок.
Следующее сравнение дается вам так же легко, и вы уже настраиваетесь на то, что все вопросы будут простыми. Но вот задается вопрос, ответ на который, кажется, лежит на поверхности, но первый участник дает неправильный ответ. Когда и второй участник повторяет тот же неправильный ответ, вы уже вскакиваете со стула и в упор смотрите на карточки. Когда третий участник соглашается с двумя предыдущими, у вас просто «отвисает челюсть» и лоб покрывается испариной. «Что же это такое? — спрашиваете вы сами себя.— Они что, ослепли? Или это я ослеп?» Тут четвертый и пятый соглашаются с тремя первыми. Экспериментатор смотрит на вас. Вы лихорадочно пытаетесь решить эпистемологическую дилемму: «Как же мне узнать, что правильно? То, что говорят другие, или то, что видят мои собственные глаза?» -
Десятки студентов лихорадочно размышляли над этой дилеммой в экспериментах Аша. В контрольной же группе, где участники отвечали поодиночке, правильный ответ давался более чем в 99% случаев. Аша интересовало: если несколько «подсадных» участников дадут одинаково неверные ответы, станут ли люди утверждать то, что в ином случае отрицали бы?
Правда, нашлись и такие, кто ни разу не согласился с общим мнением, а три четверти испытуемых сделали это хотя бы однажды. В итоге 37% ответов были конформистскими (или нам следует сказать, что «отвечающие доверились другим»?). Разумеется, это означает, что 63% времени люди не были конформистами. Несмотря на независимость, продемонстрированную многими из испытуемых, чувства Аша (1955) относительно конформизма были так же ясны, как правильные ответы на его вопросы: «То, что достаточно умные, благонамеренные люди проявляют готовность назвать белое черным, а черное белым, вызывает беспокойство. Это поднимает ряд вопросов о методах нашего образования и о тех ценностях, которые определяют наше поведение».
Результаты, полученные Ашем, поразительны, ведь в эксперименте не было сильного давления, склоняющего к конформизму, не было вознаграждения за «командную игру», не было наказания за индивидуальную. Если люди уступчивы при минимальном давлении, то что же будет при прямом принуждении? Может ли кто-нибудь принудить среднего американца или англичанина к актам жестокости? Полагаю, что нет. Думаю, их человеческие, гуманистические, демократические, индивидуалистские ценности помогут им противостоять такому давлению. К тому же от безобидных устных заявлений, которые делаются в таких экспериментах, еще очень далеко до причинения кому-то реального вреда. Ни вы, ни я никогда не поддались бы давлению, если бы нас принуждали причинить кому-то реальный вред. Или все-таки поддались бы? Социальный психолог Стэнли Милграм (Stanley Milgram) заинтересовался этим вопросом.
Эксперименты Милграма: подчинение
Эксперименты Милграма (1965, 1974), целью которых было определить, что произойдет, если авторитетные приказания будут расходиться с призывами совести, вызвали жаркие споры и стали одними из самых знаменитых экспериментов социальной психологии. «За всю историю существования социальных наук ни один эмпирический эксперимент не может сравниться по своему вкладу в развитие социологии с экспериментами, проведенными Милграмом, — отмечал Ли Росс (Lee Ross, 1988).— Они стали частью социального интеллектуального наследия человечества, состоящего из не столь уж большого количества исторических случаев, библейских притч и шедевров классической литературы, к которым обычно обращаются мыслители, рассуждая о природе человека и об истории человечества».
Вот сцена, поставленная Милграмом, талантливым мастером, который стал одновременно и автором сценария и режиссером спектакля. Два человека приходят в психологическую лабораторию Йельского университета, чтобы принять участие в проведении исследования процесса обучения и запоминания. Суровый экспериментатор в сером рабочем халате объясняет, что это первое в мире исследование влияния наказаний на процесс обучения. В эксперименте требуется, чтобы один участник руководил процессом запоминания набора парных слов другим участником, наказывая его за ошибки ударами электрического тока возрастающей интенсивности. Для распределения ролей они должны были тянуть из шляпы свернутые листки бумаги. Один из участников, 47-летний бухгалтер с манерами, выдающими его мягкий характер (на самом деле это был «подсадной», помощник экспериментатора), тянет первым и говорит, что у него на листке написано «ученик». Он уходит в соседнюю комнату. «Учитель» (доброволец, откликнувшийся на объявление в газете) для того, чтобы прочувствовать наказание на себе, подвергается легкому удару электрического тока, а затем видит, как экспериментатор привязывает «ученика» к стулу и укрепляет на его запястье электрод.
После этого «учитель» и экспериментатор возвращаются в главную комнату, где «учитель» занимает свое законное место у генератора тока с диапазоном от 15 до 450 вольт и с пошаговым переключением в 15 вольт. На переключателе стоят пометки: «слабый удар», «очень чувствительный удар», «удар, опасный для жизни» и т. п. Напротив цифр 435 и 450 вольт стоит пометка «XXX». Экспериментатор говорит, что «учитель» должен переключать генератор на одну ступень выше всякий раз, когда «ученик» дает неверный ответ. При каждом переключении вспыхивает лампочка, щелкает реле и звучит зуммер.
Если «учитель» уступает требованиям экспериментатора, он слышит, как «ученик» начинает вскрикивать уже на 75, 90 и 105 вольтах. При 120 вольтах «ученик» начинает кричать, что разряды тока причиняют ему боль. На 150 вольтах он взывает к сочувствию: «Экспериментатор, выпустите меня отсюда! Я не хочу участвовать в эксперименте! Я отказываюсь № жать!» При 270 вольтах его протесты сливаются в один непрерывный агонизирующий крик мольбы выпустить его. На 315 вольтах из хрипа «ученика» с трудом можно понять он отказывается отвечать, а после 330 вольт он вовсе замолкает. В ответ на просьбу «учителя» прервать процедуру экспериментатор заявляет, что отсутствие ответа должно расцениваться как неправильный ответ. Для того чтобы добиться продолжения, экспериментатор прибегает к четырем фразам: Фраза 1: «Пожалуйста, продолжайте» (или «Пожалуйста, дальше». Фраза 2: «Условия эксперимента требуют, чтобы вы npodoлжали. Фраза 3: «Чрезвычайно важно, чтобы вы продолжали». Фраза 4: «У вас нет другого выбора; вы должны продолжить» Как далеко бы зашли вы? Милграм описывал экспектации 110 психиатров, студентов и представителей среднего класса. Люди во всех трех группах предполагали, что они, скорее в , перестали бы подчиняться уже на 135 вольтах, ни один не старался бы выйти за 300 вольт. Понимая, что на самооценке могло сказаться пристрастие относиться к себе благосклонно, он спрашивал также, как далеко, по мнению участников могут зайти другие. Практически никто не ожидал, что участник может дойти до отметки «XXX» (психиатры предполагали, что примерно один из тысячи).
Но когда Милграм проводил эксперимент, в котором
приняли участие 40 мужчин — представители различных профессии в возрасте от 20 до 50 лет, — 25 из них (63%) дошли до 450 вольт. Фактически, все, кто достигал 450 вольт, подчинялись команде продолжать до тех пор, пока их не останавливал экспериментатор.
Получив эти обескураживающие результаты, встревоженный Милграм проводит еще один подобный эксперимент, сделав просьбы «ученика» остановиться еще жалобнее и убедительнее. Когда «ученика» привязывали к стулу, «учитель» мог слышать, как тот жалуется на слабое сердце, но экспериментатор отвечал: «Хотя удары могут быть болезнен-
ными, они не причинят необратимых повреждении ткани.
Такая покорность испытуемых встревожила Милграма, а используемая им процедура встревожила, в свою очередь, многих социальных психологов (Viller, 1986).
Чем вызвано подчинение?
Эмоциональная дистанция
Испытуемые Милграма действовали с меньшим сочувствием к «ученикам», когда те их не видели (и сами они не могли видеть жертвы). Когда жертва находилась на значительном расстоянии и «учитель» не слышал ее криков, почти все спокойно отрабатывали до конца. Если «ученик» находился в той же комнате, только 40% «учителей» доходили до 450 вольт. Уровень подчинения падал на 30%, когда от «учителя» требовали прижимать руку «ученика» к токопроводящей пластине.
В повседневной жизни также легче всего проявлять жестокость по отношению к тем, кто находится на расстоянии или обезличен. В таких случаях люди могут остаться безразличными даже к большим трагедиям. Палачи обезличивают жертвы, надевая им мешок на голову. Военная этика позволяет бомбить беззащитные деревни с высоты в 40 000 футов, но не допускает расстрела в упор беззащитных крестьян. Когда в бою можно воочию увидеть своих врагов, многие солдаты или не стреляют вообще, или стреляют не прицеливаясь. Подобное неподчинение — редкость для тех, кто получает приказ убивать посредством артиллерийского или авиационного оружия, отдаленного на большое расстояние от цели (Padgett, 1989).
И несомненно, люди больше сочувствуют тем, кто персонализирован. По этой причине призывы к спасению не рожденных или голодающих почти всегда сопровождаются фотографиями или описаниями конкретных людей. Возможно, наиболее убедительно изображение эмбриона, полученное с помощью ультразвука. Опрос, проведенный Джоном Лайдоном и Кристиной Дункель-Шеттер (John Lydon & Christine Dunkel-Schetter, 1994), показал, что забеременевшие женщины демонстрируют большую решимость родить ребенка, если видят перед этим ультразвуковое изображение эмбриона с ясно различимыми частями тела.
Близость и легитимность авторитета
Физическое присутствие экспериментатора также влияет на степень послушания. Когда Милграм давал указания по телефону, ему подчинился только 21% испытуемых (причем многие лгали, говоря, что продолжают). Другие опыты также подтвердили: когда отдающий приказы находится в непосредственной близости, процент уступчивых возрастает. Если слегка прикоснуться к руке человека, он скорее одолжит вам, подпишет петицию или отведает новый вид пиццы (Kleinke, 1977; Smith & others, 1982; Willis & Hamm, 1980).
Приказы, однако, должны исходить от человека с признанным авторитетом. В одном из вариантов эксперимента преднамеренно вызванный телефонным звонком экспериментатор уходил из лаборатории. При этом он говорил, что поскольку данные регистрируются автоматически, «учитель» может продолжать эксперимент и без него. После ухода экспериментатора появлялся человек, которому отводилась роль «простого клерка» (еще один «подсадной»). И этот «клерк» вдруг начинал командовать. Решив, что удар нужно усилить, он отдавал «учителю» соответствующий приказ. В таких случаях полностью отказывались подчиняться 80% «учителей». Тогда «клерк», изображая возмущение таким поведением, сам садился перед электрическим генератором и пытался взять на себя роль «учителя». В этот момент большинство непокорных участников выражали резкий протест. Некоторые предпринимали попытку отключить генератор. Один довольно крепкий мужчина схватил этого «новоявленного командира», приподнял его со стула и.бросил на пол, в угол комнаты. Такое восстание против «незаконного авторитета» резко контрастирует с той почтительностью, которая обычно выказывается экспериментатору.
Подобное поведение резко отличается от поведения медсестер больницы, которым в одном из экспериментов позвонил незнакомый доктор и приказал ввести больному явно завышенную дозу лекарств (Honing & others, 1966). Исследователи рассказывали медсестрам и студенткам, обучающимся на медсестер, об этом эксперименте и спрашивали, как бы они поступили в таком случае. Одна из опрашиваемых утверждала, что ответила бы примерно так: «Извините, доктор, но я не имею права давать лекарства без письменных предписаний, особенно если доза превышает норму и речь идет о лекарстве, с которым я мало знакома. Если бы это было возможно, я бы с радостью выполнила ваше указание, но это противоречит правилам нашей больницы и моим собственным моральным нормам». Тем не менее, когда 22 другие медсестры получили такое указание по телефону, все, кроме одной, сразу же ему подчинились (правда, их перехватили на пути к пациенту). Хотя не все медсестры так уступчивы (Krackow & Blass, 1995; Rank & Jacobson, 1977), но эти, не раздумывая, следовали привычному правилу: доктор (признанный авторитет) приказывает — медсестра подчиняется.
Бездумное подчинение признанному авторитету со всей очевидностью проявилось в одном невероятном случае, также произошедшем в больнице (Cohen & Davis, 1981, цитируется Cialdini, 1988). Врач прописал капли больному, страдающему воспалением правого уха. В предписании доктор сократил предложение «place in right ear» («закапать в правое ухо») до «place in R ear» («закапать в ухо заднего прохода»). Прочитав приказ, послушная сестра ввела капли в задний проход послушного пациента.
Институционализированный авторитет
Коль скоро престиж авторитета столь важен, не исключено, что законность приказов в экспериментах Милграма поддерживалась за счет официально признанного авторитета Йельского университета. В интервью, проведенных после эксперимента, многие его участники отмечали, что если бы не репутация Йельского университета, они бы таким приказам не подчинились. Для проверки этого утверждения Милграм решил перенести эксперимент в Бриджпорт, штат Коннектикут. Экспериментаторы обосновались в скромном офисе под вывеской «Исследовательская ассоциация Бриджпорта». Как вы думаете, какой процент участников эксперимента безоговорочно подчинился в этом случае — при условии, что и суть эксперимента была та же, и в качестве экспериментатора и его помощников выступали те же люди? Он действительно понизился, но остался по-прежнему высоким — 48%.
Либеральное влияние группы
В классических экспериментах рассматриваются негативные стороны конформизма. А может ли конформизм быть конструктивным? Возможно, вы припомните случаи, когда пылали праведным гневом из-за несправедливого поведения учителя или из-за чьего-то оскорбительного поведения, но побоялись возражать. А потом кто-то рядом решительно высказал свой протест, и вы сразу же последовали его примеру. Милграм собрал данные о таком либеральном воздействии конформизма в экспериментах, где к «учителю» присоединялась пара «подсадных» помощников. В ходе эксперимента оба помощника отказывались подчиняться экспериментатору, и тогда тот предлагал «учителю» продолжить эксперимент в одиночку. Подчинялись ли испытуемые? Нет. Вдохновленные примером своих партнеров, 90% из них освобождались от конформизма.
Размышления о классических экспериментах
Когда в реальной жизни приходят к результатам, подобным полученным в экспериментах Милграма, то обычно ответная реакция такая: «Я только выполнял приказ!» Но такой ответ защищает и немецкого нациста Адольфа Эйхманна, и капитана Уильяма Келли, уничтожившего в 1968 году сотни вьетнамцев, и «этнические чистки», происходившие совсем недавно в Ираке, Руанде, Боснии и Косово.
Солдат учат подчинаться командирам. Так, один из участников бойни в Мэй Лай вспоминает:
(Лейтенант Келли) приказал мне стрелять. Я начал стрелять и выпустил в них четыре обоймы.,. Они умоляли: «Нет, нет». Матери сжимали в объятьях детей и... Ну, мы продолжали огонь. Они размахивали руками и умоляли, умоляли... (Wallace, 1969).
Эксперименты Милграма отличаются от других экспериментов на подчинение силой применяемого социального воздействия: послушание вызвано прямым приказанием. Без принуждения люди редко проявляют жестокость. Но в экспериментах Аша и Милграма есть и нечто общее. И в тех и в других нам демонстрируют, как уступчивость может возобладать над соображениями морали. В этих экспериментах удалось вынудить людей идти против своей совести. Такие опыты не просто занятия наукой; они привлекают наше внимание к нравственным конфликтам нашей собственной жизни. К тому же они иллюстрируют и подтверждают несколько принципов социальной психологии: связь между поведением и установками, возможное влияние ситуации и силу фундаментальной ошибки атрибуции.
Поведение и установки
В модуле 9, где рассказывалось о. поведении и убеждениях, мы отмечали, что установки не могут определять поведение, если внешние воздействия сильнее внутренней убежденности. Эксперименты наглядно иллюстрируют этот принцип. При опросе поодиночке испытуемые Аша почти всегда давали правильный ответ. Но другое дело, когда они в одиночку противостоят группе. В экспериментах по подчинению мощное социальное давление (приказы экспериментатора) превосходило более слабое (отдаленные жалобы жертвы). Разрываясь между жалобами жертвы и указаниями экспериментатора, между желанием избежать жестокости и желанием быть хорошим участником эксперимента, поразительно большое количество людей выбирают все-таки подчинение.
Почему участники не выходили из эксперимента сами? Каким образом они попадались в ловушку? Представьте себя на месте «учителя» в еще одной версии эксперимента Милграма — в той, которую он ни разу не попытался реализовать. Предположим, что уже после первого неверного ответа «ученика» экспериментатор просит вас включить напряжение в 330 вольт. Щелкнув переключателем, вы слышите стон «ученика», его жалобы на сердечное недомогание и просьбы пожалеть его. Станете ли вы продолжать?
Думаю, что нет. Вспомните поэтапное втягивание, характерное для феномена «нога в дверях» (см. модуль 9), и попробуйте сравнить этот гипотетический эксперимент с тем, что реально переживали испытуемые Милграма. Там первая мера наказания была довольно мягкой — 15 вольт — и не вызывала протестов. На это вы бы тоже согласились. К моменту, когда напряжение достигло 75 вольт и послышался первый стон «ученика», испытуемые уже пять раз уступили требованиям. В каждом следующем задании экспериментатор предлагал им совершить лишь чуть-чуть более жесткое действие, чем то, которое они многократно совершали. На отметке в 330 вольт, после 22 уступок, испытуемые уже в некоторой мере подавляли свой когнитивный диссонанс. Следовательно, они находились теперь в ином психологическом состоянии, чем те, кто вступил в эксперимент с этого момента. Внешнее поведение и внутреннее состояние могут подпитывать друг друга, развитие будет идти по спирали. Таким образом, как сообщает Милграм (1974, р. 10):
У многих испытуемых резкое занижение оценки жертвы стало прямым следствием их действий против нее. Такие комментарии, как «он был настолько туп и упрям, что заслужил наказание», оказались обычным делом. Решившись действовать против жертвы, эти испытуемые считали необходимым рассматривать ее как малозначительную личность, которую неизбежно ждет расплата за недостаток интеллекта и характера.
Сила воздействия ситуации
Наиболее важный урок модуля 13 (культура формирует бытие) и наиболее важный урок этого модуля (непосредственное влияние ситуации не менее значимо) раскрывают силу социального контекста. Чтобы прочувствовать это, попробуйте вообразить, что вы нарушаете какие-нибудь незначительные социальные нормы: вскакиваете посреди лекции, громко поете в ресторане, запросто приветствуете почтенного профессора по имени, приходите в церковь в шортах, играете в гольф в парадном костюме, хрустите карамелью на фортепьянном концерте, сбриваете себе волосы с половины головы. Пытаясь нарушить социальные ограничения, мы с удивлением начинаем понимать, насколько они сильны.
Некоторые из студентов поняли это, когда Милграм и Джон Сабини (John Sabini, 1983) попросили их помочь в исследовании эффекта нарушения простейших социальных норм: они должны были попросить пассажиров нью-йоркского метрополитена уступить им место. К их удивлению, 56% пассажиров уступали место, даже не получив никаких объяснений. Не менее интересной оказалась реакция самих студентов: большинство из них сочли это задание чрезвычайно трудным. Зачастую слова буквально застревали у них в горле, и экспериментаторам приходилось отступать. А высказав просьбу и получив место, многие из них старались оправдать попрание общественных норм, притворяясь больными. Такова сила неписаных правил, регулирующих наше поведение на публике.
Студенты Пенсильванского университета пережили сходные трудности при попытках подыскать нужные слова. Они принимали участие в обсуждении, кого следует взять себе в компанию, для того чтобы выжить на необитаемом острове. Студентов попросили представить, как один из участников обсуждения говорит следующее: «Думаю, нам нужно взять побольше женщин, чтобы мужчины на острове не испытывали проблем с сексуальным удовлетворением». Как бы они отреагировали на такие сексистские замечания? Только 5% студентов предположили, что они проигнорировали бы такие слова или бы подождали и посмотрели, как прореагируют другие. Но когда Дженет Слим и Лаури Хайерс (Janet Slim and Lauri Hyers, 1999) пригласили других студентов принять участие в дискуссии, где такое заявление действительно было сделано, 55% (не 5%) ничего не сказали в ответ. Это вновь продемонстрировало силу нормативного давления и то, как тяжело предсказать поведение, даже свое собственное.
Из экспериментов Милграма можно также извлечь урок, насколько быстро может распространяться зло. Несколько гнилых яблок могут погубить весь урожай. Таков образ зла, символами которого стали растленные убийцы из остросюжетных романов и фильмов ужасов. В качестве примеров зла из реальной жизни мы вспоминаем об истреблении Гитлером евреев, уничтожении Саддамом Хусейном курдов, убийствах Пол Потом камбоджийцев. Но иногда причиной зла могут стать обычные социальные причины — жара, влажность и инфекция, которые способствуют тому, что в бочке «сгниют» все яблоки. Как показывают эксперименты, описанные выше, ситуация может вынудить обычных людей соглашаться с неправдой или капитулировать перед жестокостью.
Немецкие служащие удивили нацистских лидеров своей готовностью выполнять канцелярскую работу для Холокоста. Они, конечно, не убивали евреев, они просто составляли бумаги (Silver & Geller, 1978). Творить зло легче, когда разделяешь ответственность за содеянное с другими. Милграм изучал такое разделение, для чего вовлек 40 новых участников эксперимента в «совершение зла» косвенным образом. Они не включали генератор сами, а лишь предлагали очередное тестовое задание. В этом случае полностью подчинились 37 человек из 40.
Фундаментальная ошибка атрибуции
Почему результаты классических экспериментов так часто вызывают удивление? Не потому ли, что мы ждем от людей действий, соответствующих их склонностям? Нас не удивляет, когда грубые люди совершают отвратительные поступки, но мы ожидаем, что люди с положительными склонностями будут совершать добрые поступки. Злые люди творят злые дела, добрые люди — только добрые.
Когда вы читали об экспериментах Милграма, какое впечатление у вас сложилось об их участниках? Большинство людей приписывают им отрицательные черты. Говоря о том или другом подчинившемся участнике, его обычно представляют агрессивным, холодным и непривлекательным, даже узнав, что его поведение было типичным (Miller & others, 1973). Мы уверены, что жестокость вызывается жестокосердием.
Гюнтер Бирбрауэр (Gunter Bierbrauer, 1979) пытался уменьшить недооценку социального воздействия (влияния фундаментальной ошибки атрибуции). В его эксперименте студенты университета, где он преподавал, все делали сами: сами переписывали сценарий, сами играли роль послушного «учителя». Повторяя эксперимент Милграма, они предполагали, что уж их-то друзья не будут столь уступчивы. Бирбрауэр приходит к выводу, что, несмотря на собранные социологами многочисленные свидетельства того, что наше поведение является продуктом истории общества и непосредственно окружающей среды, большинство людей все-таки продолжают верить, что внутренние качества проявляются сами по себе: добро творят только добрые люди, а зло — злые.
Слишком просто было бы предполагать, что Эйхманн, равно как и прочие коменданты Освенцима, представляли собой нецивилизованных монстров. После трудного рабочего дня они отдыхали, слушая Бетховена и Шуберта. Сам Эйхманн внешне был похож на заурядного человека с обычной профессией (Agendt, 1963; Zillmer & others, 1995).
Это же можно сказать и о тех, кто служил в немецком карательном батальоне, уничтожившем почти 40 тысяч евреев в Польше, преимущественно женщин, стариков и детей — они были убиты выстрелами в затылок, так что мозги выплескивались наружу. Кристофер Браунинг (Christofer Browning, 1992) подчеркивает, что внешне это были вполне «нормальные» люди. Они не были ни нацистами, ни членами СС, ни фанатиками фашизма. Это были рабочие, торговцы, служащие и ремесленники — люди семейные, слишком старые для службы в армии. Но это были те, кто, получив прямой приказ убивать, были не способны отказаться.
Принимая во внимание выводы Милграма, уже нельзя объяснить Холокост какими-то уникальными чертами немецкого народа. «Наиболее фундаментальный урок наших опытов, — отмечает он, — состоит в том, что обычные люди, просто выполняя свою работу и не проявляя особой враждебности, смогли стать соучастниками ужасного разрушительного процесса» (Milgram, 1974, р. 6). Как часто напоминает своей дошкольной телеаудитории мистер Роджерс, «хорошие люди тоже иногда поступают плохо». Но тогда, возможно, мы должны стать более осторожными по отношению к политикам, чье очарование убаюкивает нас и заставляет поверить, что они не способны на зло. Под властью злых сил даже лучшие люди иногда изменяются в худшую сторону.
Р.Харрис. Психология массовых коммуникаций.*