Реституция

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

«заявление о недействительности», о котором идет речь в п. 5 ст. 166 ГК. Во-вторых, поскольку такое требование может быть заявлено лишь в форме иска, для его блокирования нет надобности прибегать к фикции, что оно «не имеет правового значения»: воспрепятствование ему вполне укладывается в уже давно известную и широко применяемую на практике санкцию за злоупотребление правом, состоящую в том, что суд при таком злоупотреблении просто отказывает в защите права (п. 2 ст. 10 ГК), например в осуществлении реституции.

2. Реституция

Комментируемый пункт устанавливает права и обязанности сторон недействительной сделки по возврату ими друг другу всего предоставленного (и, соответственно, полученного) потакойсделкеиливозмещениюегостоимости(«вденьгах»,какуточнялапрежняяредакция комментируемой нормы), реализация которых получила в отечественной доктрине и судебной практике название реституции. Само собой разумеется, что, как отмечалось ранее,

возникновение реституционных прав и обязанностей является последствием не собственно недействительной сделки, а произведенных по ней предоставлений; поэтому если таковые не производились, то и реституция не может иметь места, ибо была бы беспредметной.

Реституция установлена комментируемым пунктом в качестве общего «последствия

недействительности»: здесь же содержится оговорка, что она имеет место, «если иные последствия недействительности сделки не предусмотрены законом». Например, вместо реституции закон может предписывать обращение полученного стороной по недействительной сделке в доход государства, возможность чего предусмотрена ст. 169 ГК.

2.1. Недействительность сделки как предпосылка реституции

Реституция в смысле комментируемого пункта применима лишь в случае недействительности сделки. Если же сделка действительна, то возможные требования о

возврате произведенных по ней предоставлений (например, в случае расторжения договора) осуществляются в специально предусмотренном для этого порядке (в приведенном примере в соответствии со ст.453 ГК), а не согласно п. 2 ст. 167 ГК.

Так, например, само по себе отсуждение вещи у покупателя третьим лицом (эвикция) не означает недействительности договора купли-продажи (обязательственной сделки), по которому вещь была приобретена, даже если продавец не был ее собственником и, следовательно, не сделал таковым и покупателя; именно поэтому последующие претензии покупателя к продавцу, в частности о возврате покупной цены, имеют договорный характер, основываясь на действительном договоре купли-продажи и принимая форму требований в

связи с ответственностью продавца за эвикцию. Как справедливо разъяснено в п. 83 Постановления Пленума ВС от 23 июня 2015 г. N 25, «при рассмотрении требования покупателя к продавцу о возврате уплаченной цены и возмещении убытков, причиненных в результате изъятия товара у покупателя третьим лицом по основанию, возникшему до исполнения договора купли-продажи, статья 167 ГК РФ не подлежит применению. Такое требование покупателя рассматривается по правилам статей 460–462 ГК РФ» (т.е. по нормам об ответственности заненадлежащееисполнениедействительного договоракупли-продажи). Представляется в корне неверным ввиду своей противоречивости подход, согласно которому, наряду с обоснованным применением указанных норм об ответственности за эвикцию, обязательственный договор купли-продажи с неуправомоченным отчуждателем рассматривается тем не менее как ничтожный (этот подход выражен, например, в Определении КЭС  ВС РФ от 17.03.2015 № 306-ЭС14-929, о котором еще будет сказано ниже в

комментарии 2.5 «в»).

2.2. О природе реституции

(а) Недействительность как отсутствие правового основания и традиционный подход. Недействительность сделки означает изначальное отсутствие (при ничтожности) или

последующее отпадение (при оспоримости) правового основания для произошедших вследствие совершения и/или исполнения этой сделки изменений в имуществе ее сторон.

11

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

Поэтому для обратного истребования того, что было предоставлено сторонами друг другу по недействительной сделке, или компенсации стоимости предоставленного традиционно, со времен римского права и по сей день в современных иностранных правопорядках служат общие гражданско-правовые институты, такие как иск о возврате «недолжно уплаченного», именуемый также кондикцией (т.к. предоставление производится в отсутствие долга, правового основания: см. ниже, комментарий 2.4 «в»), иск из неосновательного обогащения

(поскольку возможное увеличение имущества стороны является неосновательным) и, при определенныхусловиях, виндикация(ибо владение, полученноепо недействительной сделке,

является незаконным, беститульным). Аналогичным образом и русское дореволюционное право не предусматривало для этой цели какого-либо специального средства, каких-либо особых последствий неосновательного предоставления, рассчитанных именно на случаи недействительности сделки.

(б) История формирования института реституции в отечественном праве.

Специфическое для отечественного права понимание правовой природы возврата предоставленного по недействительной сделке (или компенсации его стоимости) впервые формируется в период действия ГК РСФСР 1922 г. (1923–1964 гг.), который разграничил ситуации, когда полученное по недействительной сделке или его стоимость взыскиваются в доход казны, а когда они подлежат возврату (компенсации) стороне этой сделки (ст. 148–151). Ранее подобного разграничения не делалось, поскольку дореволюционному частному праву такая мера как взыскание в доход государства полученного по сделке была вообще неизвестна. Частью доктрины эти нововведения были истолкованы в том смысле, что законодатель будто бы определил не только судьбу полученного по недействительной сделке имущества (возврат сторонам или конфискация), но и – путем упоминания об этой судьбе в отдельных нормах – особый способ его истребования в том числе и при возврате сторонам, ввел тем самым специальную охранительную меру, рассчитанную именно на случаи недействительности сделок и исключающую применение к данным отношениям норм о виндикации и неосновательном обогащении (или кондикции, которая в отечественном праве отождествляется с иском из неосновательного обогащения).

Впрочем, природа этих мер и тогда оставалась довольно спорной: другая часть доктрины продолжала исходить из вышеупомянутых традиционных представлений, опираясь, в частности, на тот недвусмысленный факт, что в некоторых статьях ГК РСФСР 1922 г. о недействительности сделок, регулирующих вопросы последствий имущественных предоставлений по таким сделкам, содержались прямые отсылки к институту неосновательного обогащения (ст. 147, 149, 150).

В соответствии с получившим преобладание взглядом для обозначения рассматриваемой меры в качестве особой, специфической для института недействительности сделок примерно ссередины прошлоговекавводитсятехнический термин «реституция»(от лат. restituere – возвращать обратно, восстанавливать). Он приобретает в советской

цивилистике узко специальное значение, не совпадающее ни с тем значением, которое ему придавалось в римском праве (restitutio in integrum – особое средство преторской защиты,

состоящее в игноровании правоприменителем определенного имевшего в действительности место юридического факта), ни с тем, в котором его использует современная частноправовая доктрина зарубежных стран (в основном – реализация кондикционных требований). Под реституцией стало пониматься возвращение сторонами недействительной сделки друг другу полученного ими по такой сделке имущества или же компенсация стоимости полученного при невозможности его возврата в натуре.

Эта мера более точно стала именоваться «двусторонней реституцией», противополагаясь таким образом: (а) «односторонней реституции», действующей в пользу

лишь одной из сторон, в то время как предоставленное другой стороной или его стоимость взыскивались в доход государства (такие последствия были императивно установлены до изменений ГК 2013 г. в ст. 179 и ст. 169, а сейчас их возможность сохраняется только при применении последней, если это прямо предусмотрено специальным законом), что не получило отражение в указанном термине; и (б) полному «недопущению реституции»,

причем этот последний термин, совершенно непрактичный ввиду своего чисто негативного характера, эвфемистически прикрывал конфискацию всего полученного по сделке или его

стоимости–публично-правовуюмеру,несвойственнуюгражданскомуправу,прямоназывать

12

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

которую было не вполне подобающим с точки зрения чистоты «цивилистической» терминологии. Использование всех этих не вполне удачных выражений можно встретить и в современной литературе.

Такоепониманиереституциивомногомявилосьплодомрезконегативногоотношения советской правовой идеологии к самому феномену недействительных сделок, которые рассматривались как проявления «пережитков капитализма», «буржуазной, частнособственнической идеологии» в сознании отдельных «отсталых» лиц, как правонарушения, борьба с которыми – одна из важнейших задач советского государства в лице его правоохранительных органов. Теория и практика этой борьбы не могли, разумеется, строиться на фундаменте частноправовых конструкций и категорий. Поэтому в советском праве реституция приобретает ярко выраженные публично-правовые черты, становясь, по сути, особым средством «гражданско-правовой борьбы с недействительными сделками». Она преследовала уже не частный, а государственный, публичный интерес, становясь специфическим властным инструментом устранения «вредных последствий» незаконных сделок, не имеющим почти ничего общего с классическим частноправовым притязанием. Согласно этой концепции для реституции интересы участников сделки не имеют какого-либо значения: она рассматривается не как средство защиты субъективных гражданских прав и интересов сторон недействительной сделки, а как мера, «охраняющая правопорядок».

В практическом плане это привело к установлению в советской судебной и арбитражной практике при поддержке цивилистической доктрины положения об обязанности суда и госарбитража при рассмотрении споров о недействительности сделок

всегда применять реституцию, в том числе и по собственной инициативе. Выглядит парадоксальным, что сходное положение, хотя и не императивное для суда и с некоторыми иными ограничениями, предусмотрено и сегодня, но уже на законодательном уровне: согласно п. 4 ст. 166 ГК суд вправе применять последствия недействительности ничтожной сделки по собственной инициативе. Правда, в отличие от предыдущей редакции данной

нормы (ранее содержавшейся в абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК), такая инициатива возможна, только если это необходимо для защиты публичных интересов, а также в иных предусмотренных законом случаях, что несколько смягчает (но лишь отчасти!) диссонанс рассматриваемого положения с принципом диспозитивности, основополагающим для частного права и гражданского процесса (см. комм. п. 4 ст. 166).

Дальнейшим шагом в оформлении реституции в качествесамостоятельной меры стала ч. 2 ст. 48 ГК РСФСР 1964 г., установившая для недействительных сделок в качестве общего правила единое последствие в виде реституции, не употребляя, впрочем, самого этого термина. Вместе с тем в этом Кодексе не были воспроизведены имевшиеся в ГК РСФСР 1922 г. отсылки к институту неосновательного обогащения (ст. 147, 149, 150).

(в) Господствующая концепция реституции сегодня. Ту же позицию российский

законодатель без существенных изменений вновь выражает, с принятием в 1994 г. части первой ныне действующего ГК, в комментируемом пункте. Хотя установление указанного общего правила о реституции ни в ранее действовавшем, ни в новом ГК само по себе еще недостаточно для вывода о том, что тем самым для возврата полученного по недействительной сделке имущества была введена специальная охранительная мера, все же

в пользу особого характера реституции говорит ряд иных законодательных положений, реализованных в ныне действующем ГК. Так, ст. 12 ГК в перечне способов защиты нарушенного права специально предусмотрела так называемые требования «о применении последствий недействительности сделки», а ст. 181 ГК установила при ничтожности сделки

специальные правила исковой давности по ним в отношении как начала ее течения (день начала исполнения сделки), так и – первоначально – ее продолжительности (10 лет; впоследствии,однако,законодательвернулсякобщемусрокув3года).Далее,всилунедавней реформы обязательственного права (Федеральный закон от 08.03.2015 N 42-ФЗ) исполнение реституционных обязанностей автоматически, в силу закона считается обеспеченным тем же способом, который был предусмотрен для исполнения невозникшего обязательства из сделки, оказавшейся недействительной (п. 3 ст. 329 ГК), что не характерно для иных правоотношений. Наконец, ст. 1103 ГКрассматриваеттребованиео возвратеисполненного по недействительной сделке в одном ряду с требованиями о виндикации, о возмещении вреда, о возврате исполненного в связи с каким-либо обязательством и, кроме того, устанавливает

13

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

субсидиарное применение к нему, как и ко всем указанным требованиям, положений гл. 60 ГК о неосновательном обогащении.

Все это приводит к выводу, что обязанности сторон возвратить друг другу полученное ими по недействительной сделке или компенсировать его стоимость в деньгах мыслятся законодателем в качестве самостоятельных, имеющих некую совершенно особую правовую природу, существующих в рамках автономного юридического отношения, не совпадающего с иными известными гражданскому праву имущественными правоотношениями охранительного характера, что реституция, таким образом, конструируется как самостоятельная охранительная мера, отличная от иных гражданско-правовых мер, в том числе от кондикции, иска из неосновательного обогащения и виндикации.

Такой подходкпониманиюреституции, традициякоторого,какбылопоказано, уходит своими корнями в советскую цивилистическую доктрину, с введением в действие части первой ГК РФ окончательно утверждается также в практике российских судов и с тех пор является достаточно стабильным (подробнее о практике применения судами норм о реституции см. ниже, комментарии 2.3, 2.4 и 2.5, посвященные отдельным вопросам реституции).

(г) Критика господствующей концепции реституции. Вместе с тем изложенное

господствующее понимание реституции и основанный на нем подход к решению правовых вопросов, возникающих при недействительности сделок, неизвестные иным развитым правопорядкам, представляются совершенно неоправданными и, более того, вредными, о чем ясно свидетельствует практика применения комментируемого пункта (см. ниже, комментарии 2.3, 2.4 и 2.5).

Приведенные выше нормы, которые дают такому подходу легальное основание, создают для реституции какой-то особый, исключительный режим, не характерный для частноправовых средств защиты. Понять их появление в действующем ГК, впрочем, несложно, учитывая унаследованную из советского права концепцию реституции как специфической меры, охраняющей не частный интерес, а правопорядок в целом. Их переживание при принятии части первой ГК объяснялось, по-видимому, конъюнктурными соображениями и утилитарными целями. Можно лишь предположить, что вывести имущественные притязания сторон недействительной сделки из-под общего гражданскоправового режима и подчинить их специальным правилам, в частности действию первоначально удлиненной, десятилетней исковой давности (см. ст. 181 ГК в ред. до внесения в нее изменений Федеральным законом от 21 июля 2005 г. № 109-ФЗ), требовалось во второй половине 90-х гг. прошлого века и в первые годы нынешнего столетия для более эффективной борьбы государства с незаконными сделками приватизации (в условиях, когда иные, конкурирующие охранительные притязания оказались бы задавненными). Однако оправдать существование подобных положений в современном праве, как и устоявшееся специфическое понимание правовой природы реституции, сегодня вряд ли возможно.

Если оставить в стороне конъюнктурные соображения, обоснованным видится иной, традиционный подход, исходящий из понимания недействительности сделки как просто отсутствия правового основания, а соответствующих имущественных притязаний – как известных «классических» средств, предусмотренных для устранения ситуации неосновательного владения чужим имуществом или обогащения. Согласно такому подходу реституция не является самостоятельной охранительной мерой, но выражается (или должна выражаться), в зависимости от конкретных обстоятельств, в «общих» гражданско-правовых притязаниях, в частности из неосновательного обогащения, кондикции и виндикации. Ибо если, исходяиз господствующей позиции, рассматривать и толковать комментируемый пункт совершенно автономно, то, поскольку в нем обязанности сторон недействительной сделки по возвратуполученногоили(приневозможностивозвратавнатуре)возмещениюегостоимости буквально сформулированы как безусловные, не зависящие ни от вины стороны, ни от какихлибо иных обстоятельств, это, как будет подробно показано ниже, может приводить – и на практике приводит – к применению реституции без учета фундаментальных цивилистических принципов, определяющих бремя несения риска случайной гибели или повреждения имущества, устанавливающих основания и условия гражданско-правовой ответственности и др.

14

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

Приведем наглядный пример. Некто А передал Б по ничтожной сделке автомобиль и получил за него деньги. На следующий день А, управляя этим же автомобилем, привел его в полную негодность, а полученные за него деньги вернуть отказывается. Как Б может защитить свои интересы? Деликтный иск здесь невозможен, поскольку А не причинил вреда чужомуимуществу,ибоуничтожилсвоюсобственнуювещь(попричиненичтожностисделки

правособственностикБнеперешло).Вискео«применениипоследствийнедействительности сделки» в виде реституции было бы также отказано, так как при господствующем подходе реституция должна быть двусторонней (подробнее см. ниже, комментарий 2.3), а значит, ей

воспрепятствовала бы невозможность возврата А вещи (автомобиля) со стороны Б. Если же Б решил бы предъявить А иск из неосновательного обогащения, справедливо полагая А обогатившимся за его счет, то согласно все тому же подходу этот иск должен был бы быть отклонен именно потому, что деньги были уплачены по недействительной сделке, а значит, требовать их возврата можно было бы лишь в порядке реституции на основании комментируемого пункта. Очевидно, что, если бы не эта специфическая конструкция двусторонней реституции, то уже изначально, с момента уплаты покупной цены, было бы возможно притязание из неосновательного обогащения (подробнее см. ниже, комментарий 2.5 «в»), являющееся, как и все нормальные частноправовые притязания, односторонним;

при этом последующее уничтожение вещи никак не повлияло бы на его осуществление. Нетрудно видеть (и это будет более детально показано ниже на иных конкретных

примерах), что в комментируемом пункте не заложен механизм учета затрагиваемых при осуществлении реституции интересов сторон, не решен ряд вопросов, связанных с конкретным содержанием их прав и обязанностей, в частности о судьбе плодов и доходов, полученных незаконным владельцем от пользования имуществом, о последствиях произведенных им в связи с этим затрат и улучшений, об условиях и размереответственности в случае несохранности вещи и т.п. Иными словами, унаследованное из советской правовой реальности видение реституции как охранительного средства sui generis привело к созданию

довольно примитивного инструмента, не способного обеспечить потребности правового регулирования в данной области общественных отношений.

Вместе с тем за тысячелетия своего развития гражданское право выработало систему достаточно надежных критериев, позволяющих наиболее справедливо распределять имущественные потери, неизбежно сопутствующие хозяйственной жизни общества. С этим не может не считаться законодатель и правоприменитель, особенно в тех ситуациях, когда механизм вульгарно понимаемой реституции оказывается бессильным или его применение ведет к явно несправедливым последствиям. Думается, именно поэтому отмеченная проблема «дефицита» правовых средств была отчасти решена законодателем путем установления в п. 1 ст. 1103 ГК правила о субсидиарном применении к отношениям сторон недействительнойсделкинормгл. 60ГКонеосновательномобогащении,вчастностиосудьбе доходов, извлеченныхиз истребуемого имущества, атакжепроизведенныхнаего содержание и сохранение затрат, о размере и условиях ответственности незаконного владельца за утрату или повреждение вещи (п. 2 ст. 1104, ст. 1107, 1108 ГК). Однако эти нормы не затрагивают, например, вопроса о судьбе неотделимых улучшений вещи и полученных от нее плодов. Пробел этот мог бы быть легко устранен применением к соответствующим отношениям правил гл. 20 ГК о защите права собственности. С другой стороны, по той же причине правоприменитель иногда вынужден обращаться к нормам соответствующих смежных институтов вопреки господствующему представлению о реституции.

Итак, очевидна потребность в применении к имущественным отношениям сторон недействительной сделки норм иных гражданско-правовых институтов. А поскольку эти отношенияоказываются, таким образом, вполнеурегулированными другими нормами ГК (за исключением разве что отношений владельческой защиты, которая нашему законодательству неизвестна: подробнее см. ниже, комментарий 2.4 «в»), следует признать, что в самом комментируемом пункте просто нет необходимости. Учитывая же, что его существование приводит лишь к негативным для практики последствиям, было бы целесообразно вообще исключить его из ГК.

При дальнейшем изложении отдельные вопросы реституции будут рассматриваться с точки зрения обоих подходов, которые, как увидим далее, иногда вынужденно совмещаются правоприменителем. При этом на конкретных примерах будут показаны недостатки

15

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

господствующего подхода, свидетельствующие не только о его бесполезности, но и о вредоносности, а с другой стороны – достоинства альтернативного ему традиционного подхода (комментарии 2.3, 2.4 и 2.5 ниже).

2.3. Реституционные правоотношения

(а) Обязательственная и внедоговорная природа реституции. Реституционные правоотношения, несомненно, являются обязательственными, хотя в рамках

господствующего представления о реституции это нередко отрицается. Их обязательственная природа, думается, очевидна, если исходить из легального понятия обязательства (п. 1, 2 ст. 307 ГК), которому полностью соответствуют «реституционные» права и обязанности. Не противоречит этому выводу и вступивший в силу 1 июня 2015 года п. 3 ст. 307.1, который предусматривает применение общих положений об обязательствах к «требованиям, связанным с применением последствий недействительности сделки» (подп. 2): хотя эти требования, в отличие от договорных, деликтных и из неосновательного обогащения (п. 1, 2 этой же статьи), прямо и не именуются в данном пункте обязательственными, это отнюдь не препятствует их квалификации в качестве таковых. Об обязательственном характере реституционных правоотношений свидетельствует и то, что они обеспечиваются любыми способами обеспечения исполнения обязательств, предусмотренными in concreto для

обязательства, которое возникло бы, если бы сделка не была недействительной (п. 3 ст. 329 ГК). Из обязательственной природы реституции исходит и судебная практика, которая допускает уступку реституционного требования (Постановление Президиума ВАС РФ от 8 февраля 2000 года № 1066/99)2, а также его прекращение, подобно любому обязательству, предоставлением отступного (п. 6 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 21 декабря 2005 года № 102), причем иногда ВАС прямо и недвусмысленно называет реституционное правоотношение обязательственным (там же). Кроме того, известно, что на причитающиеся в порядке реституции суммы подлежат начислению проценты за неисполнение денежного обязательства с того самого момента, когда приобретатель узнал или должен был узнать о неосновательности получения или сбережения денежных средств (п. 55 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7).

Подобно всякому обязательству, реституционное правоотношение – относительное,

так как связывает конкретных лиц – сторон недействительной сделки или их правопреемников, а не «всех и каждого». По функциям, выполняемым в механизме правового регулирования, оно имеет, несомненно, охранительный характер, поскольку

возникает как реакция правопорядка на безосновательные изменения в имущественной сфере сторон недействительной сделки. С точки зрения основания своего возникновения оно являетсявнедоговорным, ибо возникаетневсилу договора(договорнедействителен), ав силу

закона.

В связи с тем, что сделка недействительна и обязательство имеет, следовательно, внедоговорный характер, его предмет и содержание определяются исключительно исходя из факта сделанных предоставлений, а не на основе достигнутой сторонами договоренности. Так, например, если одна из сторон исполнила сделку, передав вещь, которая затем погибла, то обязанность получившей ее стороны по возмещению ее стоимость должна определяться не по согласованной в договоре цене, а исходя из рыночной стоимости вещи. Как неоднократно отмечалось высшими судебными инстанциями, при невозможности возвратить полученное имущество в натуре суд в соответствии с п. 2 ст. 167 ГК обязывает сторону возместить действительную цену (рыночную стоимость) имущества (Определение КЭС Верховного

Суда РФ от 24.12.2015 N 309-ЭС15-11394; Постановление Президиума ВАС РФ от 03.06.2014 N 1152/14). Как разъяснил КС в определении по конкретному делу, возмещение стороне недействительной сделке лишь номинальной стоимости переданных ею приватизационных

чеков расходится с конституционно-правовым смыслом норм п. 1 и 2 ст. 167, направленных

2 Впрочем, допустимость уступки реституционного требования, направленного на возврат переданной по сделке вещи и неразрывно связанного с наличием у кредитора права собственности на вещь, с точки зрения ст. 383 ГК может вызывать споры (равно как и возможность уступки виндикационного притязания без отчуждения права собственности на вещь). Этот вопрос в контексте российского права достаточно дискуссионный (Примечание ответственного редактора).

16

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

на обеспечение равноценности и эквивалентности возмещения каждой стороне стоимости переданного имущества при невозможности его возврата в натуре (Определение КС РФ от 20.02.2002 N 48-О).

Вместе с тем порой судебная практика на уровне высшей судебной инстанции отходит от этого принципа. Такой неправильный, как представляется, подход имел место, например, при определении реституционной обязанности пользователя жилых помещений или земельного участка: последний был признан обязанным оплатить за фактическое пользование не рыночную цену, а цену, согласованную сторонами в недействительном (ничтожном) договоре (см., напр.: Постановление Президиума ВАС РФ от 07.06.2011 N 1744/11; Постановление Президиума ВАС РФ от 04.12.2012 N 9443/12).

В связи с рассматриваемым вопросом требует взвешенной оценки официальное разъяснение,данноекомментируемомупунктувп. 80ПостановленияПленумаВСот23июня 2015 г. N 25: «По смыслу пункта 2 статьи 167 ГК РФ взаимные предоставления по недействительной сделке, которая была исполнена обеими сторонами, считаются равными, пока не доказано иное».

Может сложиться впечатление, что тем самым – в части определения сторонами цены предоставления – недействительной сделке как бы придается юридическое значение. На самом деле это не так. Соглашение сторон о взаимной оценке предоставлений рассматривается как всего лишь нечто фактическое (quid facti) и как таковое приводит в

действие механизм презумпции, которая является опровержимой. Об опровержимости рассматриваемой презумпции прямо высказывались как ВАС (см., напр., Постановление Президиума ВАС РФ от 26.03.2013 N 15327/12) так и ВС (см., напр., Определение КЭС ВС РФ от 09.06.2016 N 308-ЭС14-9028). Такая презумпция по вполне понятным причинам не должна вообще иметь места в случаях, когда основанием недействительности сделки является порок воли одной из сторон, использованный ее недобросовестным контрагентом именно для получения таким образом односторонней выгоды (насилие, угрозы, обман), а также существенное заблуждение относительно таких аспектов сделки, которые имеют значение для эквивалентности обмена. На это обстоятельство обратила внимание КЭС ВС, рассматривая конкретное дело: «формирование цены отчуждения происходило с пороками, не позволившими выявить экономически обоснованную стоимость имущества, что, в свою очередь, исключало возможность применения к спорным отношениям презумпции о равенстве взаимных предоставлений» (там же).

Далее, даже при отсутствии подобных обстоятельств эквивалентность лишь предполагается как факт и может быть опровергнута сторонами, при этом само по себе то

обстоятельство, что стороны достигли соглашения о равноценности предоставлений, не имеет – именно в силу недействительности сделки – никакого юридического значения за исключением рассматриваемого презумптивного. Ибо в противном случае имело бы место неосновательное обогащение одной из сторон, которое должно быть предотвращено (см. Постановление Президиума ВАС РФ от 26.03.2013 N 15327/12), а недействительной сделки придавалось бы по сути юридическое значение.

Доказанность же неэквивалентности влияет не только на содержание реституционных правиобязанностейстороннедействительнойсделки,нотакжевлечетприменениекстороне, получившейпредоставлениебольшейценности,ответственностизанеисполнениеденежного обязательства в соответствии со ст. 395 ГК. Согласно п. 55 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7, «когда доказано, что полученная одной из сторон данной сделки денежная сумма явно превышает стоимость переданного другой стороне, к отношениям сторон могут быть применены нормы о неосновательном обогащении (пп. 1 ст. 1103, ст. 110 ГК РФ). В таком случае на разницу между указанными величинами начисляются проценты, предусмотренные ст. 395 ГК РФ, с момента, когда приобретатель узнал или должен был узнать о неосновательности получения или сбережения денежных средств».

(б) Специфика материально-правовой двусторонности реституции. Вместе с тем,

согласно господствующему пониманию реституционного правоотношения, от иных охранительных обязательств, в частности из неосновательного обогащения или деликтного, оно отличается тем, что если эти последние представляют собой безусловно одностороннюю правовую связь между должником и кредитором, в которой праву одного корреспондирует

17

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

обязанность другого, то реституция, по общему правилу, является двусторонней: возвратить все полученное по недействительной сделке в силу комментируемого пункта обязана каждая из сторон. Однако означает ли эта двусторонность, что в реституционном правоотношении права и обязанности являются встречными, взаимными, как в синаллагматических

договорах (п. 2 ст. 308 ГК), как иногда полагают?

Представляется, что подобная трактовка реституционного обязательства была бы ошибочной. Реституционные права и обязанности сторон недействительной сделки не соответствуют такому признаку синаллагмы, как взаимная обусловленность прав и обязанностей, их эквивалентность (хотя бы формальная).

С одной стороны, реституция, как известно, не всегда является двусторонней. При недействительности некоторых сделок обязанность по возврату полученного лежит только на одной стороне. Таковы сделки, по которым предоставление производит лишь одна сторона, – заем, ссуда, дарение и др. Таковы, далее, сделки, хотя и предполагающие (при их действительности) взаимность предоставлений, но исполненные полностью или частично только одной стороной. Наконец, в некоторых случаях, несмотря на реальную взаимность предоставлений, реституция в отношении одной из сторон сделки может быть исключена в принципе (в специально указанных в законе случаях, как предусмотрено ст. 169 ГК). Во всех таких ситуациях имеет место односторонняя реституция, которая уже по своему существу

не может быть синаллагматической.

Но и если, с другой стороны, имеет место так называемая двусторонняя реституция, то и в этом случае неверно было бы считать реституционное правоотношение взаимным, синаллагматическим. Стороны недействительной сделки обязаны передать друг другу в порядке реституции некоторое имущество или уплатить определенные денежные суммы не потому, что получают или ожидают получить взамен в качестве эквивалента какое-либо встречное предоставление, как во взаимных договорах. Каждая сторона обязана совершить соответствующее действие исключительно в силу того, что без правовых оснований удерживает имущество другой стороны, неосновательно получила за счет последней какуюлибо имущественную выгоду, а также в силу некоторых иных обстоятельств.

Следовательно, в реституционных обязательствах отсутствует главное, что характеризует синаллагматическое правоотношение, – взаимообусловленность субъективных прав и обязанностей сторон, их встречный характер. Объясняется это тем, что установление реституционных правоотношений связывается не с взаимным договором

(договор недействителен, да и само по себе его заключение еще, как известно, недостаточно для применения реституции), а с совершением сторонами недействительной сделки имущественных предоставлений, т.е. с отдельными, самостоятельными юридическими фактами, которыечасто могутнесовпадать дажевовремени:сначала, какправило,возникает реституционная обязанность только одной стороны, принявшей предоставление, причем ее существование и обязательность исполнения никак не зависят от того, что еще не возникла одноименная обязанность другой стороны. Эта последняя может и вовсе не возникнуть, если, например, первая сторона не исполнит сделку либо по закону в отношении нее реституция будет исключена (ст. 169 ГК). При таких обстоятельствах было бы весьма трудно понять, каким образом реституционная обязанность одной стороны, изначально безусловная, затем, в случае последующего возникновения одноименной обязанности другой стороны, вдруг попадает в зависимость от исполнения этой последней, как неизбежно вытекает из господствующей концепции «двусторонней реституции»3.

3 Отечественная концепция двусторонней реституции напоминает ту, которая в зарубежной юридической литературе отстаивается некоторыми авторами применительно к реституционным обязанностям сторон расторгнутого договора. Согласно же противникам этой концепции, она представляет собой лишь доктринальную уловку, при помощи которой идут навстречу потребности связать между собой соответствующие обязательства и применить принцип, действующий в обязательствах из неосновательного обогащения, в соответствии с которым должник по такому обязательству должен иметь возможность вычесть из своего долга сумму, на которую он уже не может считаться обогатившимся, оставаясь должным, таким образом, лишь так называемое «сальдо» (теория «сальдо» – Saldotheorie). Конечно, применение принципа теории «сальдо» не исключено и в российском праве, для чего может служить инструмент зачета. Это не дает, однако, основания говорить о том, что реституционные обязательства образуют синаллагму. Речь идет лишь об общем принципе, применимом практически к любым однородным требованиям, принципе, который, следовательно, не должен составлять специфики «применения последствий недействительности сделок».

18

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

Таким образом, хронологическое несовпадение и возможность обособленного существования реституционных обязанностей не позволяют говорить об их взаимности и встречности. То, что обычно понимают под двусторонней реституцией, с точки зрения материального права является реализацией двух самостоятельных, взаимно не обусловленных обязательств, односторонних по своей структуре. Каждое из них имеет место само по себе, не сообщаясь с другим. Связь между ними, в отличие от синаллагмы, лишь внешняя, а не внутренняя, не функциональная; она не имеет характера эквивалентности. Более того, о ней вообще не приходится говорить, если в силу специфики конкретного случая реституционная обязанность лежит лишь на одной стороне.

Соответственно, даже при так называемой двусторонней реституции неприменимы правила ст. 328 ГК о встречном исполнении обязательства, рассчитанные исключительно на обязательства, возникающие из взаимных (синаллагматических) договоров, в то время как реституционное обязательство не является договорным4. Вместе с тем к отношениям сторон, имеющих друг перед другом реституционные обязанности, вполне могут, думается, применяться правила о прекращении обязательств зачетом (ст. 410 ГК), если речь идет о двух однородных требованиях компенсационной реституции (см. комментарий 2.5 ниже), а также

– если стороны являются предпринимателями и одна из них должна вернуть в порядке реституции владения индивидуально-определенную вещь (см. комментарий 2.4 ниже) – правила об удержании (абз. 2 п. 1 ст. 359 ГК).

(в) Мнимая процессуальная двусторонность реституции. Хотя комментируемый

пункт возлагает обязанности по реституции на каждую сторону сделки, само по себе это еще не означает, если понимать данное правило как материально-правовое, необходимость их реализации судом в их единстве. И тем не менее господствующая концепция двусторонней реституции наиболее ощутимо проявляет себя именно на процессуальном уровне, при

судебной реализации соответствующих правоотношений. Поскольку двусторонняя реституция составляет разновидность более общего средства, а именно «применения последствий недействительности сделки», понимаемого как нечто единое с процессуальноправовой точки зрения, то и сама она мыслится, как и прежде, при формировании ее концепции в советском праве, в смысле двусторонней, комплексной меры, подлежащей реализации в одном процессе и обращенной одновременно против обеих сторон, причем

независимооттого,какаяиз\нихпредъявляетискизаявляетлисоответствующеетребование другая сторона.

Очевидно существенное отличие данного подхода от реституционного правила, закрепленного в ст. 3.17(2) Принципов УНИДРУА (где реституция, как и в зарубежном национальном праве, означает кондикцию). Действительно, в этом акте единообразного права имеется в виду лишь необходимость произвести (или предложить) добровольный возвратполученноговпользуконтрагентадлятого,чтобывозниклоправотребоватьвозврата

в свою пользу. Это правило имеет скорее материально-правовое значение, положительно обусловливая само возникновение реституционного притязания одной стороны добровольным исполнением ею своего реституционного обязательства в отношении другой

стороны или, по крайней мере, ее заявлением о готовности произвести такое исполнение (например, в случае, когда оно становится фактически неосуществимым в добровольном

4 Хотя, как было показано выше, в данном случае нет синаллагмы, все же на стадии исполнительного производства можно было бы говорить о некоторой «квазивстречности» с вытекающим из этого применением п. 2 ст. 328 ГК по аналогии закона на стадии исполнительного производства с возможностью для одной стороны приостановить исполнение свое реституционной обязанности вплоть до исполнения соответствующей обязанности другой стороной. Иначе могло бы, например, получиться что после вынесения судом решения о двусторонней реституции одна сторона исполнила бы решение в своей части под давлением судебных приставов, а другая – нет и впала бы в банкротство. Во избежание такой ситуации при двусторонней реституции суд мог бы в решении определять порядок его исполнения обеими сторонами. Например, суд может указать, что сначала с расчетного счета одной из сторон списывается причитающаяся с нее сумма и зачисляется на депозитный счет судебных приставов, и только после этого и у другой стороны забирается имущество. Для обоснования такой взаимозависимости и можно было бы прибегнуть к применению ст. 328 ГК по аналогии закона на стадии исполнительного производства. Впрочем, КГД ВС высказалась против возможности определить в судебном решении очередность исполнения сторонами недействительной сделки своих реституционных обязанностей, обосновав это тем, что комментируемый пункт не предусматривает такой возможности (Определение КГД ВС РФ от 06.10.2015 N 5-КГ15-124). С таким решением нельзя согласиться (Примечание ответственного редактора).

19

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

порядке вследствие отказа контрагента принять обратно переданное им имущество, или если есть опасность злоупотреблений с его стороны, когда, соглашаясь принять указанное имущество обратно, он не проявляет в то же время готовность возвратить в свою очередь то, что было получено им).

В отличие от изложенного подхода, отечественная конструкция «применения последствий недействительности сделки» предполагает, по существу, принудительное осуществление судом двусторонней реституции, т.е. реституции не только в пользу самого истца, но и в пользу ответчика.

Руководствуясь таким, напрямую не основанном на законе, пониманием реституции в процессуальном аспекте, указанному пути следует и судебная практика. Так, согласно п. 80 Постановления Пленума ВС от 23 июня 2015 г. N 25, «при удовлетворении требования одной стороны недействительной сделки о возврате полученного другой стороной суд одновременно рассматривает вопрос о взыскании в пользу последней всего, что получила первая сторона, если иные последствия недействительности не предусмотрены законом».

Изэтого,еслиследоватьгосподствующемумнению,можнобылобысделатьвывод,что суд, рассматривая реституционное требование истца, должен, в случае его обоснованности, уже по своей инициативе, ex officio присудить не только ответчика в пользу истца, но и истца

в пользу ответчика. Более того, если требования сторон окажутся однородными и при этом «сальдо» будет в пользу ответчика, то, как ни парадоксально, решение об удовлетворении (!)

иска о реституции окажется, по сути, против самого истца и только против него.

Подобное понимание двусторонней реституции не учитывает, однако, того обстоятельства, что целью любого иска является защита прав или охраняемых законом интересовтолькоистцаиникогоболее.Заявляяиск,лицотребуетзащитытолькосвоихправ

или интересов (если не рассматривать здесь довольно специфическую фигуру процессуального истца), но в любом случае не прав или интересов ответчика. При применении же двусторонней реституции в изложенном понимании получалось бы, что истец инициирует не только принудительное осуществление собственного реституционного притязания, но и – независимо от своей воли – реализацию обращенного против него самого притязания ответчика, причем безотносительно к желанию этого последнего. Подобная процессуальная «взаимность» не характерна даже для тех исковых требований, которые вытекают из подлинно синаллагматических правоотношений, основанных на двустороннеобязывающих договорах, и вступает в противоречие с основами процессуального права, в частности с принципом диспозитивности гражданского процесса. К тому же, как уже было отмечено,прямооназакономнепредусмотренаиутверждатьоеесуществованииможнобыло бы лишь прибегая к более чем сомнительному толкованию.

Итак, признание за судом права и даже обязанности вынести решение как против ответчика, так и против истца одновременно, присудив их к «взаимной» реституции, противоречит принципу диспозитивности гражданского процесса, а также процессуальному положению сторон. Система гражданского судопроизводства не рассчитана на применение мер принуждения вопреки воле заинтересованных лиц. Ведь если управомоченный сам не заинтересован в защите своих прав или охраняемых законом интересов, то принудить его к этому не в состоянии никакой суд. При вынесении подобного решения оно не может быть исполнено вопреки воле заинтересованного лица, без инициативы которого не может быть начато исполнительное производство.

Исходя из изложенного представляется, что как с доктринальных позиций, так и исходя из принципов действующего законодательства для присуждения к реституции обеих сторон, а не только ответчика, самого по себе предписания комментируемого пункта недостаточно; необходимо предъявление ответчиком встречного иска, и тогда каждая сторона будет добиваться реституции в свою пользу, действуя в качестве истца. Например, сторона, истребующая проданную по недействительному договору купли-продажи и переданную покупателю вещь, может отвечать по встречному иску последнего, будучи обязанной возвратить ему полученное от него встречное предоставление в виде уплаченной покупной цены, которое составляет неосновательное обогащение продавца. Если же встречный иск не будет заявлен, ничто не препятствует предъявить то же требование в качестве первоначального иска в новом процессе. Таким образом, вопреки сложившемуся подходу (освященному, как мы видели, официальным разъяснением ВС) думается, что

20