Недействительность и порочность

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ И ПОРОЧНОСТЬ СДЕЛОК

1. Недействительность и порочность: понятия и их соотношения

Отсутствие правового эффекта сделки и ее пороки. Неспособность сделки произвести правовой эффект, на который она была рассчитана, может явиться следствием различных причин. Иногда она вызвана внутренними недостатками (пороками) самой сделки, иногда – внешними по отношению к ней обстоятельствами – наличием фактов, препятствующих вступлению ее в силу, или же, наоборот, отсутствием фактов, входящих наряду с ней в сложный юридический состав, необходимый для наступления соответствующего эффекта.

Так, отлагательно обусловленная сделка до наступления условия не порождает основных желаемых сторонами правовых последствий, несмотря на то, что сама по себе

свободна от каких-либо дефектов (а потому уже в момент своего совершения все же вызывает определенный, «ослабленный» правовой эффект в виде связанности и права ожидания наступления условия). С другой стороны, даже наличие в сделке внутренних пороков не всегда с необходимостью приводит к ее неспособности производить те последствия, на которые она направлена. Например, пороки воли (при заблуждении, обмане, угрозах или насилии),какизвестно,неисключаютнаступлениенормальныхпоследствийсделки,но лишь обусловливают возможность их устранения по инициативе заинтересованного лица. Следовательно, между пороками сделки и ненаступлением ее основных, типичных юридических последствий не во всех случаях имеет место отношение строгой зависимости: существуют ситуации, в которых пороки не препятствуют эффекту, и, напротив, ситуации, в которых последний не наступает несмотря на безупречность сделки.

Дуалистическая пандектная концепция. Исходя из этого следует различать две самостоятельные категории (восходящие к разработкам немецкой пандектистики XIX в.):

На основе богатого казуистического материала римских источников в XIX в. немецкая пандектистика выработала и ввела в научный оборот две строго отграниченные друг от друга категории: (a) Unwirksamkeit (итал. inefficacia) и (b) Ungültigkeit (итал. invalidità).

а) недействительность (немецкая Unwirksamkeit), т.е. просто ненаступление

правового эффекта сделки, отрицание за ней юридического действия, причем безотносительно к причине такого состояния;

б) порочность (немецкая Ungültigkeit), т.е. несоответствие сделки установленным

требованиям, наличие в ней пороков, внутренних дефектов, поражающих один или несколько ее элементов, вследствие чего за ней при определенных условиях может быть не

признана сила приводить к тем правовым последствиям, которые имелись в виду при ее совершении. Если недействительность сделки означает невыполнение сделкой своей нормальной функции – приводить к определенным, нормально связываемым с нею правовым последствиям (функциональный аспект), то порочность характеризует сделку как ущербную саму по себе вследствие ее несоответствия правовым установлениям, не исключая, однако, наступления ее правового эффекта (структурный аспект).

Термин Ungültigkeit не поддается точному переводу не только вследствие отсутствия в

русском языке прямого эквивалента, но и потому, что его нынешнее юридическое значение перестало соответствовать первоначальному. Этимологически этот термин, как и соответствующий ему итальянский термин invalidità, означает отсутствие ценности, значимости, происходя от отрицательной формы глагола non valere, часто

использовавшегося римскими юристами для указания на отсутствие эффекта сделки, т.е. на то, имеет ли она или нет юридическое действие (противоположный ему термин – valere,

означавший, наротив, наличие такого эффекта). Логически это должно было бы приводить к отождествлению и самих рассматриваемых категорий.

1

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

Однако впоследствии значение глагольной пары valere/non valere изменилось,

перестав указывать на действительность/недействительность. Это произошло вследствие появления категории оспоримой сделки, способной производить свои типичные последствия

(хотя бы и устранимые вследствие наличия в ней порока), а следовательно, не допускающей квалификации ее как недействительной. Поэтому и была сконструирована самостоятельная категория, охватившая как ничтожность, так и оспоримость, и обозначенная тем же термином, но утратившим таким образом свое первоначальное значение.

Различие между двумя рассматриваемыми негативными характеристиками сделки достаточно ясно и логически последовательно.

Эти две характеристики могут в рамках конкретных фактических составов образовывать различные сочетания. Так, порочная сделка в зависимости от характера имеющихся в ней дефектов может быть как недействительной (ничтожная или аннулированная судом оспоримая сделка), так и действительной (оспоримая сделка, не аннулированная судом).

И наоборот, сделка, не имеющая никаких внутренних пороков, являясь, по общему правилу, действительной, в отдельных случаях в силу некоторых обстоятельств внешнего характера (лежащих, следовательно, за пределами ее фактического состава) может – иногда временно – и не иметь юридического эффекта, т.е. быть по существу недействительной, хотя в современной русской юридической терминологии ее и не принято так называть. Таковы, например: завещание до открытия наследства (п. 5 ст. 1118 ГК); отлагательно обусловленная сделка до наступления суспенсивного условия (п. 1 ст. 157 ГК); сделка, юридическую силу которой закон связывает с определенным последующим обстоятельством (condicio iuris), до

его наступления, например с государственной регистрацией (п. 1 ст. 164 ГК в той интерпретации данной нормы, которая доминировала до самого недавнего времени, в частности до появления в ГК п. 3 ст. 433: см. комментарий к п. 1 ст. 164); отменительно обусловленная сделка после наступления резолютивного условия (п. 2 ст. 157 ГК).

В этом случае условно можно говорить о недействительности в узком, специальном смысле слова: сделка не влечет присущего ей правового эффекта, хотя такая – не связанная с

пороками – недействительность:

а) можетперейтизатем в действительность,когдабудет«накоплен»весь юридический

состав, элементом которого является сделка (например, после смерти завещателя, если завещание не будет отменено или не утратит силы по иным основаниям; с наступлением суспенсивного условия отлагательно обусловленной сделки) или,

б) напротив, наступает, когда юридический эффект сделки уже исчерпал себя

(например, с наступлением резолютивного условия отменительно обусловленной сделки).

В соответствии с этим в первом случае можно говорить о первоначальной недействительности в узком смысле (которая вместе с тем является временной, так как она

либо перейдет в действительность, либо станет окончательной), тогда как во втором – о

последующей.

Традиционная дуалистическая концепция, восходящая к пандектистике, достаточно точно отражает существо правового регулирования в сфере патологии юридических актов. Во всяком случае, направленной против нее критике, в том числе новейшей, еще не удалось, как представляется, ни опровергнуть ее положений и практической пользы, ни предложить какую-то иную, более удачную схему.

Монистическая концепция отечественной доктрины. Классическая терминология, различающая недействительность и порочность акта, практически неизвестна российской цивилистической доктрине, поскольку которая использует один и тот же термин «недействительность» для обозначения двух рассмотренных выше различных явлений – отсутствия юридического эффекта сделки (собственно недействительность) и наличия в ней

2

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

внутренних пороков (порочность), а это неминуемо приводит к их отождествлению и поэтому к неверным построениям и выводам.

Этот пробел традиционен для нашей цивилистики: разграничение между недействительностью и порочностью не проводилось ни в русской дореволюционной, ни в советскойлитературе.ДажеприподготовкепроектаГражданского уложения,когдауяснению зарубежных концепций и терминологии придавалось особое значение, а сравнительноправовойметод получил в России небывалое до тех пор применение и развитие, о пандектной концепции порочности составители Проекта не обмолвились в своих «Объяснениях» ни единым словом. Традиция переводить немецкую Ungültigkeit как «недействительность»

укоренилась настолько прочно, что ей не изменили даже переводчики учебника Виндшайда, в котором данное слово используется недвусмысленно в качестве технического термина, значение которого разъясняется тут же самим автором. В результате Ungültigkeit была переведена как «недействительность», а Unwirksamkeit, собственно означающая

недействительность, как «бессилие». Недавно это привело к тому, что один из современных авторов,основываясь науказанном изданииперевода,посвятилоколодесяткастраницсвоего сочинения о недействительных сделках выяснению вопроса о том, почему Виндшайд и Растеряев поразному понимали «недействительность» и кто из них был прав, в то время как оба автора на самом деле писали об одном и том же.

В самом деле, последствием такого, казалось бы чисто терминологического, упущения является то, что при подобном подходе отечественной доктрины оспоримая сделка зачастую рассматривается как вид недействительных сделок независимо от аннулирования ее судом, несмотря на то бесспорное и общепризнанное в доктрине положение, что до момента своего аннулирования такая сделка, как признает та же доктрина, порождает те правовые последствия, на которые направлена. В результате возникает неразрешимое логическое противоречие, в стремлении избежать которого иногда даже ставятся под сомнение сами категории ничтожности и оспоримости, впервые появившиеся в нашем законодательстве с принятием части первой Гражданского кодекса, но давно известные позитивному праву многих стран. Отмечается, например, что при формировании понятийного аппарата наш законодатель якобы отступил от правил формальной логики и вследствие этого возникло противоречие: «…оспоримые сделки являются действительными и одновременно одним из видов недействительных сделок» (Томилин).

Этот вывод, весьма распространенный, стал возможным благодаря тому, что российская цивилистика не восприняла пандектное разграничение недействительности и порочности сделки, в связи с чем цитированное суждение является следствием невольной подмены понятий, ибо не учитывается, что ничтожность и оспоримость представляют собой формы порочности, а не недействительности: внутренние пороки сделки могут приводить к ее недействительности автоматически, ipso iure, и в этом случае имеет место ничтожность, а

могут лишь порождать право заинтересованного лица на аннулирование, и тогда речь идет об оспоримости порочной сделки.

Это практически бесспорное положение классической доктрины в отечественной юриспруденции поддерживается лишь немногими. Его можно встретить, например, у русского дореволюционного романиста В.М. Хвостова, который, впрочем, излагал, по существу, пандектное право, и у современного коммерциалиста и процессуалиста Е.А. Крашенинникова, также находившегося под сильным влиянием германских правовых концепций. В основном же оно просто игнорируется. Иногда, впрочем, встречаются примеры его сознательного отрицания. Так, И. Б. Новицкий, один из немногих обративший внимание на рассматриваемое пандектное учение, отмечая тот факт, что «немецкий язык и германская наука знают два термина для обозначения общего понятия недействительности: с одной стороны, Unwirksamkeit, а с другой – Ungültigkeit», писал: «На почве этой двойственности

терминологии в германской цивилистике создалась большая путаница». На самом деле никакойпутаницы в германскойцивилистикенетинебыло.Путаницав этойсферевозникла, напротив, в отечественной цивилистике.

3

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

В качестве еще одного последствия рассматриваемого ошибочного теоретического подхода можно указать на то, что многие цивилисты и процессуалисты, исходя из представления о том, что ничтожность и оспоримость – формы недействительности, а следовательно, что оспоримая сделка также недействительна, полагают, что суд своим решением лишь выявляет эту недействительность, как уже имеющую место изначально, а потому такое решение суда, рассматривается ими, подобно решению, признающему сделку ничтожной, как декларативное (установительное), а не конститутивное, каковым оно

является на самом деле.

Помимо уже отмеченного использования термина «недействительнсть» в синкретическом значении, чреватого разными недоразумениями, укажем еще на один теоретический «тупик». Как в русской дореволюционной, так и в советской цивилистике высказывался тезис о несоизмеримости терминов «ничтожность» и «оспоримость»: «Оспоримость указывает на необходимость совершения известного действия для того, чтобы устранить юридические последствия сделки, – писал, например, И. Б. Новицкий, – а ничтожность указывает на результат, получающийся от сделки (вернее – на отсутствие результата)». То же самое писал еще до революции Д.М. Генкин.

На самом же деле эти термины вполне «соизмеримы», если рассматриваются в связи с категорией порочности. Общепринятая терминология, обозначающая эти две формы

(ничтожность и оспоримость), совершенно точно отражает объективное юридическое состояние сделки, указывая на то, к каким последствиям приводят пороки ее состава (см. выше). Если в первом случае (ничтожность) они полностью обессиливают сделку, то во втором (оспоримость) – лишь порождают особое субъективное право на ее оспаривание и аннулирование.Напротив,когдаодинитотже термин«недействительность»используютдля обозначения качественно различных правовых явлений, а ничтожность и оспоримость рассматривают в качестве форм недействительности, как это имеет место в российском юридическом обиходе, неминуемо возникает отмеченная путаница.

С другой стороны, вследствие все того же смешения понятий в отечественной цивилистике отсутствует единое понятие сделки, не имеющей пороков, однако по какой-либо внешней причине не вызывающей присущего ей эффекта, т.е. сделки, которую мы назвали выше «недействительной в узком смысле». Такую сделку (например, не имеющее пороков завещание или суспенсивно обусловленную сделку до наступления смерти завещателя или оговоренного сторонами условия) в современном русском юридическом языке не принято называть недействительной, ибо согласно устоявшейся терминологии недействительность почему-то непременно ассоциируется с пороками состава сделки. Между тем, строго говоря, такие сделки являются именно недействительными и как таковые характеризовались (опятьтаки под влиянием пандектистики) и в русской дореволюционной литературе1, ибо до наступления известного момента или события они не влекут желаемого сторонами правового эффекта и, более того, могут не вызвать его вовсе, оставшись безрезультатными.

2. Формы порочности

Ничтожностьиоспоримостькакформыпорочности.Концепцииничтожности и оспоримости как двух форм порочности были выработаны на базе римских источников путем их интерпретации сначала в Средние века глоссаторами и комментаторами, но главным образом в XIX в. немецкой пандектистикой, четко разграничившей ничтожность (Nichtigkeit) и оспоримость (Anfechtbarkeit), подобно тому, как та же доктрина разграничила

недействительность и порочность.

Внутренние пороки сделки могут (а) полностью ее обессиливать, приводя к ее недействительности изначально, в самый момент ее совершения (ab initio), причем независимо от чьей-либо воли, автоматически (ipso iure), и в этом случае имеет место

1 Против выступал разве что Д.И. Мейер, который считал более уместным для случая ненаступления отлагательного условия термин «несостоявшаяся сделка».

4

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

ничтожность, а могут (б) при первоначальной действительности сделки лишь порождать

право заинтересованного лица на ее оспаривание и аннулирование, как правило с обратной силой, и тогда речь идет об оспоримости сделки.

Это четкое деление зачастую может показаться не вполне ясным вследствие того, что, как уже отмечалось, в русском юридическом языке повсеместно используется один и тот же термин «недействительность» для обозначения двух рассмотренных выше различных явлений – отсутствия юридического эффекта сделки (собственно недействительность) и наличия в ней внутренних пороков (порочность), а это неминуемо приводит к их отождествлению и поэтому к неверным построениям и выводам.

Исторические корни. Учение о ничтожности и оспоримости юридических актов относится к числу классических в том смысле, что оно, первоначально развившись на основе анализа и обобщения отдельных римско-правовых институтов, стало прочным и универсальным достоянием частного права и европейской цивилистической традиции. Оно распространилось,крометого,надругие правовыеотрасли: в зарубежнойюриспруденцииэта концепция нашла применение также в сфере административного, процессуального и конституционного права, послужив основой для разработки «отраслевых» учений о ничтожности и оспоримости административных актов, судебных решений и даже законов. Отчасти оно получило признание даже в системе общего права (см., напр.: Ансон Вильям Р.)

ив так называемой «социалистической» правовой семье.

Вримском праве оно не нашло еще сколько-нибудь четкого и законченного формального выражения. Концепция порочности и вытекающее из нее противопоставление ничтожных сделок сделкам оспоримым не была известна римскому правопорядку. Вместе с тем современное учение о ничтожности и оспоримости берет свое начало именно в римском праве, которое справедливо характеризуется с этой точки зрения как система, «где отсутствует теория порочности, но уже появляются конкретные ситуации и нормативные модели, аналогичные тем, к которым современная наука относит эту концепцию» (М. Брутти).

Сама практическая проблема порочности актов, их возможного несоответствия предустановленным схемам, внутренне присуща любому правопорядку, любой правовой системе, и римское право не являлось в этом плане исключением. Однако существенно различаются методы ее решения: «Римское право следует по преимуществу критерию конкретного анализа, оторванного от системной строгости, отличаясь от догматических и классификационных направлений, характеризующих современную доктрину». Проблема порочности находит здесь «эмпирические решения, ограниченные конкретными случаями и свободные от классификационных устремлений», свидетельством чему и является контраст между современной устойчивой терминологией и многообразием выражений, используемых в языке римской юриспруденции.

Постановка рассматриваемой проблемы применительно к римскому праву обусловлена существованием и взаимодействием в нем двух нормативных систем, участвовавших в формировании римского правопорядка в целом: цивильного права (ius civile) и права преторского (ius honorarium). Как мы уже видели, единственная альтернатива, мыслимая в рамках ius civile, – это альтернатива между правильно совершённой сделкой,

которая вследствие этого производит свой эффект в полной мере, окончательно и бесповоротно, и сделкой ничтожной, или несуществующей, которая его не производит совсем. В обеих ситуациях средство, которое было бы направлено на лишение сделки юридической силы, немыслимо: в первом оно не имеет основания, во втором – смысла. Римляне не представляли себе существования порочной, но в то же время действительной сделки, которая производила бы свои правовые последствия, однако при этом допускала бы возможность аннулирования по требованию заинтересованного лица, ссылающегося на ее пороки, как это имеет место в современном праве. Они рассматривали сделку или как возникшую изначально свободной от пороков, а потому действительную, или же как никогда не существовавшую.

5

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

Трансформациябылаобязанаюрисдикционнойдеятельностипретора,претворявшего в практику новые идеи, выработанные юриспруденцией и осуществлялась в процессуальной сфере. «Юриспруденция была проводником, претура – силой» (Ч. Санфилиппо). Претор не мог вопреки ius civile объявлять формально совершенные акты материально

несуществующими и не мог преобразовывать их цивильные последствия. Однако он мог – это находилось в рамках его административной власти (imperium) – воспрепятствовать тому,

чтобы стороны добивались реализации этих последствий по суду, если созданная сделкой ситуация противоречила, по его мнению, справедливости (aequitas).

Преторскими средствами против несправедливых последствий действительной по цивильному праву сделки являлись: (а) denegatio actionis – отказ в предоставлении

цивильного иска, основанного на подобной сделке, что, однако, с материально-правовой точки зрения не влияло на действительность сделки; (б) actiones poenales – штрафные иски, например actio doli и actio metus, которые также ни в коей мере не колебали юридической

силы сделкиидаже,вотличиеотпервогосредства,неблокировалинапроцессуальномуровне ее эффект, но фактически приводили к устранению ее вредных последствий путем возмещения потерпевшему понесенных им убытков, иногда даже в кратном размере действительному ущербу; (в) exceptiones – процессуальные возражения, например exceptio doli и exceptio metus, которые потерпевший мог использовать, находясь в позиции ответчика,

т.е. когда ему был предъявлен иск об исполнении сделки: они, будучи включены претором по просьбе ответчика в формулу основанного на сделке иска, предоставленного истцу тем же претором, препятствовали его удовлетворению и таким образом, не подрывая, как и другие преторские средства, цивильной силы сделки, обессиливали ее на уровне преторского права; в силу же погашающего эффекта литисконтестации предъявить тот же иск повторно (например, при новом магистрате) было уже нельзя, поэтому с практической точки зрения сделка становилась недействительной, как в современном праве; (в) in integrum restitutiones

– восстановление в первоначальном правовом положении: дело рассматривалось так, как если бы сделки (действительной по цивильному праву) вообще не было, а значит, перемещение имущества во исполнение этой сделки рассматривалось как безосновательное с предоставлением потерпевшему исков об истребовании исполненного и иных исков, которые бы ему принадлежали, не будь сделки; с точки зрения влияния на юридическую силу сделки можно повторить все то, что было сказано об эксцепциях, с одним уточнением: для применения реституции не обязательно было находиться в позиции ответчика.

Таким образом, можно различать в римском праве недействительность ipso iure, или

ничтожность, с одной стороны, и парализацию правового эффекта сделки преторскими средствами – эксцепцией (недействительность ope exceptionis) и реституцией – с другой. Как

можно видеть, «сделка, которая производит в плоскости цивильного права свой эффект, является оспоримой в плоскости преторского правопорядка: достигнутое таким образом устранение последствий этой сделки зависит, следовательно, от инициативы заинтересованной стороны; в случае если такая инициатива отсутствует, продолжается действительность сделки на уровне цивильного права» (Таламанка). Поскольку типичные основания предоставления заинтересованному лицу эксцепций и восстановления в первоначальном положении закреплялись в преторском эдикте и воспроизводились в последующих эдиктах, в обществе формируется обоснованное ожидание, что в подобных повторяющихся ситуациях цивильный эффект сделки будет блокирован и не получит практической реализации, а сами такие основания представляются чем-то близким тому, что в современном праве выполняет функцию оснований оспоримости.

Окончательное слияние при Юстиниане ius civile и ius honorarium исключает

двойственность юридического статуса сделок: теперь вопрос об их действительности должен был решаться уже с позиций единой правовой системы. Кроме того, вытеснение формулярного процесса процессом extra ordinem, в котором отсутствовало деление на фазы in iure и in iudicio, и отмена преторской юрисдикции сделали уже невозможной ситуацию,

имевшую место в классическом праве, когда сделка считалась существующей и действительной по цивильному праву, но заинтересованному лицу можно было воспрепятствовать добиваться по суду ее исполнения.

6

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

Современныеконцепцииничтожностииоспоримостикак двухформ порочностибыли выработаны на базе римских источников путем их интерпретации в Средние века глоссаторами и комментаторами, но главным образом в XIX в. в Германии благодаря немецкой Пандектистике, которая четко разграничила Nichtigkeit (ничтожность) и Anfechtbarkeit (оспоримость). При этом для добавления нового понятия оспоримости к

альтернативе между несуществованием акта и его действительностью глоссаторы использовали классическое соотношение ius civile – ius honorarium.

Райнхард Циммерман в своей известной книге «Обязательственное право: Римские основания романо-германской традиции» (Reinhard Zimmermann, The Law of Obligations: Roman Foundations of the Civilian Tradition, Cape Town, 1990) цитирует замечание южноафриканского судьи Van den Heever, считая его недалеким от истины, а именно, что в

стремлении приписать разграничению оспоримости и ничтожности юридических актов материальное значение комментаторы ius commune «были подобны слепым, ищущим в

темнойкомнатечерную кошку,которойтам нет».Конечно,«интерпретация»в данном случае привела не к выяснению римских исторических институтов, а к созданию новой концепции. Пандектное понятие Anfechtbarkeit выражало попытку перевести ряд нормативных решений,

порожденных дуализмом цивильного и преторского права, в понятийные термины, свойственные унитарному правопорядку, связывая с конкретной возможностью устранить эффект фактического состава квалификацию этого последнего как порочного и представляя, таким образом, оспоримость как некоторое качество сделки (М. Брутти). Однако, бесспорно, невозможно отрицать эволюцию и преемственность с римским правом.

В Германии благодаря Пандектистике выработываются, утверждаются и совершенствуются такие фундаментальные категории пандектной доктрины, впоследствии распространившиеся практически по всей континентальной Европе и за ее пределами, как две формы порочности (Ungültigkeit) – ничтожность (Nichtigkeit) и оспоримость (Anfechtbarkeit).

Ничтожность (Nichtigkeit) не требует признания сделки недействительной в суде, хотя

и допускает возможность предъявления иска о констатации ее ничтожности, который не подвержен действию давности. Но установить ничтожность в судебном порядке можно и без этого специального иска, сославшись на нее как на один из элементов основания обычного искового требования. Любое заинтересованное лицо может ссылаться на ничтожность в ходе рассмотрения любого спора. С другой стороны, суд или иной правоприменительный орган, обнаруживший ничтожность сделки в процессе своей деятельности, должен принять ее во внимание ex officio, даже если никто из заинтересованных лиц этого не требует. Оспоримость же (Anfechtbarkeit) означает, что недействительность сделки наступает по одностороннему –

при этом, согласно современному немецкому праву, внесудебному (§ 143 Германского гражданского уложения, далее также – BGB) – заявлению строго определенных лиц, причем возможность такого заявления ограничена сроками, различающимися в зависимости от оснований оспоримости (см. § 121, 124 BGB). Если своевременное одностороннее заявление о недействительности сделки соответствующим лицом не сделано, сделка остается действительной, приобретая окончательную и полноценную юридическую силу.

В то же время, когда Пандектистика разрабатывала это учение, в других европейских странах складывались предпосылки для его восприятия, выражающиеся главным образом в потребностях юридической практики и научной систематики.

Так, французское право не знало соответствующего деления. Code civil 1804 г.,

использовал для всех случаев, когда пороки договора приводили или могли привести к его недействительности, без разбора один термин «ничтожность» (nullité). Однако он все же иногда различал случаи, когда ничтожность наступает ipso iure, а когда для этого необходим

иск заинтересованного лица. Например, согласно art. 1117 этого кодекса «соглашение, заключенное вследствие заблуждения, насилия или обмана, не является ничтожным в силу самого закона; оно дает лишь основание для иска о ничтожности…». Однако в целом какойлибо ясности в данном вопросе не было: в разных случаях такой «ничтожности» предусматривались различные правила. А art. 1234 того же кодекса поместил

7

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

недействительность договора как таковую в перечень оснований прекращения обязательств, что вызвало вполне естественную критику в доктрине (Годемэ).

Равным образом, итальянский Codice civile 1865 г., подобно лежавшей в его основе

«наполеоновской» модели, использовал лишь категорию ничтожности.

Терминология, используемая французским и итальянским ГК, а также сложившейся на их основе доктриной и судебной практикой, была далека от совершенства: сходные и даже идентичные ситуации обозначались в литературе и судебных решениях разными терминами без какого бы то ни было различия между ними: ничтожность (nullità), юридическое несуществование (inesistenza giuridica), недействительность (inefficacia), порочность (invalidità), оспоримость или аннулируемость (impugnabilità, annullabilità) и т.д., что

вызывало нарекания специалистов.

Аналогичной была ситуация и в других правовых системах до распространения в них пандектного учения, в том числе в русском праве. Это не отвечало потребности учитывать неодинаковое влияние на сделку различных пороков ее состава – потребности, которую со временем стали ощущать доктрина и судебная практика. Последние стали привлекать цивилистические концепции, выработанные пандектной школой, которая в XIX веке в этом направлении бесспорно лидировала в Европе. Она уже разработала к тому времени стройное, законченное учение о ничтожности и оспоримости и их четком разграничении.

Во Франции доктрина и судебная практика второй половины XIX в., подобно тому, как это происходило в других странах континентальной Европы, вовсе не остались равнодушными к привлекательности учений немецкой пандектной школы, не устояв перед их рационализмом и логической стройностью. Во французском праве данное разграничение выразилось в противопоставлении абсолютной недействительности (nullité absolue) и недействительности относительной (nullité relative), первоначально соответствующих

категориям ничтожности и оспоримости, принятым в других странах. Однако во Франции классическое учение ожидала наименее счастливая судьба. В то время как в других странах, в частности в Италии разрабатывались и в конце концов были закреплены на уровне закона (ГК 1942 г.) категории ничтожности и оспоримости, французские цивилисты, основываясь на аналогичном кодексе (в сравнении с итальянским ГК 1865 г.), действовали в прямо противоположном направлении, критикуя и постепенно отвергая пандектную систематику, рассматривали отдельные случаи актов с пороками вне всякой связи с какими-либо общими категориями. Последующие доктринальные направления во французской цивилистике, подкрепленные усиливающимся скепсисом сообщества практических юристов в отношении чрезмерной, по их мнению, учености и абстрактности указанных пандектных категорий, привели в течение первой половины XX в. к значительному выхолащиванию сути этих последних.

Теория права оспаривания. При этом отдельные французские цивилисты, такие как Жапьо (Japiot) и Годэмэ (Gaudemet), пришли к крайним выводам: первый свел все случаи

пороков к тому, что в других системах называется ничтожность, которую в некоторых случаях нужно только выявить и доказать в процессе, а второй – к оспоримости, утверждая, что в любом случае либой юридический акт действителен несмотря на порок, и необходим иск и процесс, чтобы его аннулировать.

Данные крайние концепции французской доктрины, выдвинутые против классического учения Жапьо и Годэмэ, условно можно объединить под общим именем теории права оспаривания. Отвергая традиционное представление о порочности как

объективном качестве сделки, Жапьо и Годэмэ предлагали рассматривать ее как санкцию за нарушение закона, выражающуюся в реализации предоставленного тем или иным лицам права оспаривания. Характер этой санкции зависит от того, какую цель преследует нарушенная сделкой правовая норма. Если она направлена на защиту общего интереса, то право оспаривания предоставляется любому заинтересованному лицу, если же частного – только тому, чей интерес нормой охраняется (Но в обоих случаях круг управомоченных лиц

8

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

колеблется в зависимости от конкретного основания оспаривания; по этому признаку Годэмэ выделял десять разновидностей недействительности – по пять для каждого из двух ее видов).

При этом круг субъектов права оспаривания рассматривался в данной теории как единственное различие двух видов порочных сделок – абсолютно недействительных и относительно недействительных, согласно используемой авторами терминологии. Никакой другой разницы между этими сделками не проводилось. Оспаривание любых сделок, по их мнению, осуществляется одинаково. Но в чем состоит юридическое значение оспаривания и каков его механизм – в этом взгляды авторов разделились.

По мнению Жапьо, недействительность акта, как абсолютная, так и относительная, означает, что в отношениях между заинтересованными лицами акта просто нет, что он – юридический «нуль» и, следовательно, не вызывает никаких правовых последствий. Поэтому какого-либо специального иска о признании такого акта недействительным не существует.

Совершенно по-иному понимал недействительность Годэмэ. Он исходил из того, что в подавляющем большинстве случаев, как при абсолютной, так и при относительной недействительности, имеется внешняя видимость акта и его правовых последствий. «…Акт существует, по крайней мере, по внешности. Он производит действие». Уничтожить это действие, по мнению Годэмэ, может только суд. Недействительность, с точки зрения Годэмэ, в абсолютном большинстве случаев наступает только в результате оспаривания, поэтому иск о недействительностиимеетвполнесамостоятельноеипритом преобразовательноезначение: он направлен «на уничтожение договора, породившего обязательства». Даже при абсолютной недействительности право оспаривания подлежит давности и может прекратиться подтверждением акта.

Главное различие между концепциями Жапьо и Годэмэ сводится к неодинаковому пониманию природы недействительности. Обе концепции в равной мере отрицают классическое деление порочных сделок на ничтожные и оспоримые, однако если Жапьо представлял недействительность как отсутствие правового эффекта (по сути, как ничтожность, но действующую иногда в отношении строго определенных лиц), то Годэмэ, напротив,рассматривалеекакусловноенаступлениеюридическихпоследствий,подлежащих уничтожению в судебном порядке (т. е. как оспоримость, согласно традиционной терминологии). При этом оба автора имели в виду недействительность как абсолютную, так и относительную, поскольку это деление, сохранившееся в теории права оспаривания, теперь имело значение только для определения круга лиц, управомоченных заявлять требование о недействительности сделки.

Действующее французское право. Несмотря на то, что эти крайние подходы не были

восприняты французским законодательством и судебной практикой,во Франции ониоказали существенное влияние на современные правовые конструкции в данной области. Значительная специфика французского права состоит в том, что оно знает две формы недействительности, причем в новой редакции реформированного в феврале 2016 г. ГК

Франции (принятой Ордонансом от 10 февраля 2016 г. № 2016-131, и вступившей в силу 1 октября 2016 г.) они впервые закреплены и определены на уровне закона. Речь идет о понятиях абсолютной и относительной недействитель ности (nullité absolue и nullité relative),

уже давно известных французской доктрине и судебной практике. Эта категориальная пара лишь на первый взгляд кажется соответствующей пандектному делению форм порочности сделки на ничтожность и оспоримость.

Абсолютная недействительность констатируется судом по требованию (в том числе

в форме возражения) любого заинтересованного лица или прокурора независимо от того, как к этому относятся стороны договора. Во французском праве достаточно дискуссионен вопрос о том, подлежит ли задавниванию соответствующий иск. Доктрина дает отрицательный ответ наэтотвопрос,суды жеприменяютк таким искам общую давность,нов то жевремяпризнают неподлежащим давностивозражениеоб абсолютнойнедействительности,обосновываятакое решение принципом «quae temporalia sunt ad agendum perpetua sunt ad excipiendum» («то,

что ограничено давностью для иска, не ограничено давностью для возражения»). Новая

9

© Д. О. Тузов, 2017, из курса лекций «Сделки» для магистрантов, Санкт-Петербургский государственный университет, Юридический факультет, кафедра гражданского права

редакция ГК Франции, по-видимому, также не вносит определенности по этому поводу. Хотя абсолютная недействительность во французском праве по своему значению весьма близка, как мы видим, фигуре ничтожности, традиционной, в частности, для российского права, она все же не идентична ей, а в ряде важных аспектов принципиально отличается: самое существенное отличие состоит в том, что для констатации такой недействительности требуется, как и при относительной недействительности, вынесение судебного решения.

Относительная же недействительность констатируется судом на основании иска

или возражения только той стороны, чьи интересы незаконный договор нарушает и на защиту которых направлен нарушенный закон; при этом такая недействительность, в отличие от абсолютной, устраняется подтверждением договора. В отношении исков о признании договора недействительным в рамках режима относительной недействительности некогда применялся 10-летний срок давности, который впоследствии был уменьшен до пяти лет (ст. 1304 ГК). В новой же редакции Кодекса рассматриваемый вопрос решается весьма своеобразно. Согласно ст. 1183 ГК одна сторона может письменно потребовать от другой стороны, а именно той, которая вправе ссылаться на недействительность, совершить по своему выбору одно из двух действий: либо подтвердить договор, либо предъявить иск о его недействительности в шестимесячный срок под страхом утраты этого права и признания договора подтвержденным. По-видимому, независимо от заявления такого требования на соответствующий иск распространяется срок исковой давности, установленный вообще для личных исков и исков по поводу движимого имущества, который составляет пять лет (ст. 2224 ГК в новой редакции). Что касается возражений об относительной недействительности, то применение к ним исковой давности, в противоположность господствующему в доктрине взгляду, в основном отвергалось в судебной практике как в силу уже упомянутого выше принципа «quae temporalia sunt ad agendum perpetua sunt ad excipiendum», так и на

основании того, что ст. 1304 ГК Франции в прежней редакции, устанавливая срок давности дли иска о недействительности, просто не упоминала об одноименном возражении. В новой же редакции ГК в ст. 1185 прямо установлено, что к такому возражению не подлежит применению исковая давность, если стороны еще не приступили к исполнению договора. Поэтому, если стороны приступили к исполнению, возражение об относительной недействительности может оказаться задавненным и на этом основании отклонено. Как мы видим, французская относительная недействительность напоминает российскую оспоримость с тем отличием, что первая может применяться в том числе и на основании возражения (необязательно подавать иск), причем давность в отношении такого возражения начинает течь, только если стороны приступили к исполнению договора.

Итак, французские формы недействительности отличаются от традиционных для российского права пандектных конструкций ничтожности и оспоримости. Обе эти формы – абсолютная и относительная недействительность – предполагают по общему правилу вынесение констатирующего недействительность судебного решения на основании либо иска, либо возражения. Различаются же они между собой с точки зрения управомоченных на заявлениев судтакихисков иливозраженийлиц,правилисчислениядавности,атакжев ряде иных аспектов.

Вправовыхсистемахсемьиcommonlawтакжеможно различить,в сущности,ситуации

недействительности изначальной и абсолютной, с одной стороны, и аннулирования по требованию заинтересованной стороны – с другой. В английском праве еще более, чем

когда-то в праве французском, терминология далека от совершенства. Для обозначения ничтожности, прикоторой акт не способен произвести какого-либо правового эффекта (void), принято говорить о voidness. Для оспоримости же нет какого-либо единого термина, т.к.

отсутствует вообще единая концепция оспоримого акта. В ситуации, которую мы именуем оспоримостью, применяются разнообразные средства защиты, в каждом случае особое средство. Ситуация осложняется запутанной терминологией: в сходных ситуациях применяются различные термины и наоборот – в различных сходные, такие как set aside (в случае mutual mistake и undue influence), avoid (в случае durèss), rescission (в случае misrepresentation).

10