7.4. Направления этнопсихолингвистики и методы

Этнопсихолингвистика как наука ориентируется на изучение соотношения язык - мышление - действительность. Однако, поскольку все это соединяется в человеке не с праздной целью, необходимо расширить триаду еде одним членом - поведение, или деятельность. Поэтому этнопсихолингвистика рассматривает теоретические проблемы влияния языков на познавательную деятельность людей и их поведение, отражение национально-культурной специфики в языке и речевой дея­тельности, лингвистические основы этнопсихологии.

С самого зарождения этнолингвистики главной сферой ее интересов была семантика - грамматическая и лексическая (номинации родства, цветообозначения). Позже в поле ее зрения втягиваются понятийные поля и их структура (в этническом и культурологическом аспекте), звукосимволизм. В 70-е годы широко проводятся исследования по народной классификации (закрепленной в языке) паралингвистических явлений (жесты, правила общения и т.п.).

Подход к языку как к деятельности стимулировал исследование национально-культурной специфики речевого общения (см.: Национально-культурная специфика речевого поведения. – М., 1977; Ноционально-культурная специфика речевого общения народов СССР. – М., 1982). Чаще других анализируется структура текста (начало - конец, особен­ности диалога, речевой этикет, стилистические особенности коммуни­кации). Мало изучены такие маргинальные речевые подсистемы, как фатическое общение, речевые стереотипы, темы речи, паузы и способ их заполнения, расположение говорящих и др.

Контрастивное изучение языков в этнопсихолингвистическом аспекте проливает свет на сложнейшие механизмы речевой деятельности, выделяя в них универсальное и идиоэтническое. Такой подход представляет собой также важное дополнительное средство для постижения родного (первого, основного, ά-1) языка.

Практическая значимость этнопсихолингвистических исследований обусловлена задачей поиска оптимизации качества межэтнических контактов в широком понимании.

Этнопсихолингвистическая проблематика имеет, таким образом, вьход в этнопсихологию, лингвистику, этнографию, логику, герменевтику, теорию перевода, лингводидактику.

Социально-политические изменения в обществе активизировали собственно никогда не затихавший интерес к давней гумбольдтовской идее о возможности реконструкции духа народа по лингвистическим данным. Пристальное внимание национальных элит к чертам отдельнос­ти, "самости" этноса, распространяемое средствами массовой инфор­мации на весь народ, стимулирует не только профессионалов, которые действительно стремятся установить, проверить и перепроверить пре­делы этой самости, но и многочисленных любителей-публицистов, за­частую дискредитирующих самое идею. Подобные эссе, как правило, нацелены на обнаружение каких-то особых ценностей в мировоззрении народа (уважение к старшим, трудолюбие, широта души и т.п.). По крайней мере автору не доводилось встречать публикаций, в которых путей апелляции к языковой картине мира обнажались бы негативные черты того или иного (но всегда родного для автора) этноса (ску­пость, неуважение к старшим и др.). Если же такая черта и обнаружи­вается, например, пресловутый русский максимализм, не упомянуть о котором считалось некоторое время чуть ли не дурным тоном, то интерпретировалась она обычно положительно.

Запущенные в массовый обиход термины ментальность, менталитет, мировоззрение теряют свою определенность и превращаются в идеологический набор штампов.

Вслед за Л. Гумилевым (1990) считаем, что следует различать понятия менталитет и мировоззрение. Национальный менталитет - это спо­соб восприятия окружанцего мира, генетически "закодированный" в со­знании этноса, тогда как мировоззрение детерминируется дополнительными факторами образования, культуры, контактов - межэтнических и межъязыковых.

Исходя из этого можно сказать, что изучение менталитета на лингвистическом материале требует целого ряда ограничений. Во-первых, лучше ориентироваться на исторически ранний период формирова­ния этноса (и оставшиеся от этого периода единицы и категории), а во-вторых, жестко отсекать возможные влияния других языков и культур (хотя последний аспект может дать сведения о лабильности психологии этноса). Как видим, практически это очень сложное зада­ние, но оно может дать и очень показательные результаты. Так, если сравнить пространственно-временной континуум на основе персональ­ности (читателю, вероятно, известна формула "я - здесь - сейчас") в латинском и русском языках, наблюдается очень интересный момент в социальной организации. Ср.:

лат. ego "я" - hiс "здесь" - nunc "сейчас"

tu "ты" - ictic "около тебя" - tunc "в твое

время"

ille "тот" - illic "там" - tum "тогда

рус. я - здесь - сейчас

ты - ? ?

он - там - тогда

Система форм латинского языка четко членит мир относительно лица: каждому свое время и свое место, однако при этом в нем наблюдается противопоставление первого лица второму и третьему, а фошн второго лица iste "тот, который у тебя", "тот, о котором ты говоришь" нередко имеют презрительный оттенок.

В русском языке обнаруживаем противопоставление я - здесь - сейчас: он - там - тогда, в то время как форма второго лица ты не маркируется по месту и времени, но тяготеет к первому лицу: "ты тоже здесь, со мной, сейчас". И все это при том, что форма третье­го лица в обоих языках по происхождению - указательные местоимения.

В переводных словарях, учитывая характер противопоставления, переводят: "там", "тогда".

Таким образом, можно сделать осторожный вывод: для римлян ценность составляла собственная личность, русский же включал в свою орбиту и собеседника, делая из него союзника.

Языковая картина репрезентирует мировосприятие, мировоззрение народа в тот или иной период, и в этом отношении исследователь практически не знает ограничений.

Этнопсихологический подход в аспекте национально-культурном оказывается плодотворным при изучении различных групп лексики, поскольку в значениях слов зафиксирован опыт народа, его материаль­ная и духовная культура. Чаще всего в сферу внимания попадают зооморфизмы, оценочная лексика, названия цветов, реалий быта, одежда, блюда, названия профессий и т.п.

Так, например, украинское слово чорнобривці имеет национальный ореол: этот цветок распространен по всей территории Украины, он непременный атрибут цветника возле хаты, символ родного дома, материнского тепла; кроме этого, в сознании украинца непременно возникает песня "Чорнобривці насіяла мати" и мн. др. Естественно, все нюансы значения не покрываются словом бархатцы. Интересно, что русскофоны на Украине почти не употребляют слова бархатцы.

То ж и в отношении лексемы укр. рушник (рус. полотенце, обл. рушник). В украинской культуре два типа рушников: декоративный и предмет туалета. Рушником украшают иконы в переднем углу, портре­ты умерших, их повязывают на кресты, на них опускают гроб в могилу; ни один обряд на свадьбе не обходится без рушника: им перевязывают сватов, на них ставят молодых и рушником заводят их за стол, на рушнике подают каравай, свадебный рушник бережет невеста как зени­цу ока. Рушник - символ жизненного пути зафиксирован в "Пісні про рушник", которая стала поистине народной. Вероятно, именно поэтому в русской речи украинцев четко дифференцируется рушник (декоратив­ный) и полотенце.

В ходе многочисленных экспериментов, чаще ассоциативных, было также установлено, что для американцев основное значение слова земля - "планета", а для украинцев - "почва"; для русских красный - это "красивый", "революционный", а для англичан - "резкий" и т.д. и т.п.

Среди цветовых обозначений выделяют так называемые этноэйдемы; например, для русской культуры - это красный, белый, черный и голу­бой, для финской - синий, белый, черный, зеленый, желтый, серый. Экспериментальные данные по украинскому языку не публиковались, но можно с уверенностью предположить, что среди них будет желтый (цвет пшеницы, подсолнуха, бархатцев), красный или малиновый (цвет кали­ны, мальвы), черный и синий - ибо комбинация черного и красного, черного и синего характерна для украинской вышивки.

Интересны наблюдения над восприятием русскими, немцами, американцами названий профессий. Для русских солдат - "грязный, несчаст­ный, марширует", для американцев - "в форме, защищает родину", для немцев - "в форме, марширует, с оружием"; летчик у русских "веселый, красивый и летает", для немцев - "летает, образованный, дисциплинированный"; начальник для русских "толстый и кричит", для американцев - "образованный, умеет устанавливать контакты", а для немцев - "компетентный, руководит". Как говорится, есть о чем по­думать .

Исследования в таком духе очень распространены в постсоветских обществах. Вот некоторые примеры по данным только одной кон­ференции (1994):

Языковое отражение членения пространства и времени у русских

и украинцев.

Русские просторечия и языковая картина мира.

Психология русского человека в зеркале словаря.

Метонимия и ее роль в формировании языковой картины мира.

Специфика реализации национального компонента в системе оценочных значений.

Словообразовательная недостаточность как фактор формирования

различий языковых картин.

Образ леса у русских, белорусов, поляков.

Проблема универсалий этнонимов цвета.

Важное место в этнопсихолингвистике зенимает так называемое лингвострановедение - особая дасциплина, изучающая национально-культурную специфику языка в целях ого преподавания иностранцам. По понятным причинам основной массив исследований в советской лин­гвистике был посвящен русскому языку - в СССР обучалось много сту­дентов из разных стран мира, в государствах социалистической ориен­тации русский язык изучали как обязательный, а в национальных рес­публиках страны он был одним из государственных языков.

Задача лингвострановедения состоит в описании языковых единиц с учетом фоновых знаний. Ранее мм отмечали, что хотя фоновые знания принадлежат когнитивному сознанию, их удобно исследовать в практических целях по тому, как они закреплены в значениях языковых еди­ниц, поскольку язык - это негатив перманентного мира неязыковых понятийных сущностей (Атаян Э.Р., 1987, с, 212).

В рамках лингвострановедения изучается безэквивалентная и полуэквивалентная лексика, идиомы, собственные названия; социальные и территориальные лингвистические показатели, традиционные образы и символы. (Ср. также восприятие названий произведений: Н. Лесков "Леди Макбет Мценского уезда", В. Маяковский: "150 000 000" и др.)

Человеку, говорящему на родном языке, сложно представить, сколько трудностей должен преодолеть иностранец, чтобы адекватно понимать его речь, ср., например, хотя бы употребление для харак­теристики современного общественного положения следующих единиц: опричники, Бориска, великороссы, малороссы, коммунисты, Киев - Москва (в оппозиции); ох, тяжела ты, шапка Мономаха; Москва слезам не верит; Киев - мать городов русских и др. Для говорящего по-рус­ски и по-украински здесь целая палитра чувств, вызываемых намека­ми, связями, ассоциациями, генерализациями. Так, опричник - это не просто служба безопасности государства, но люди лично подчиняю­щиеся его главе; великороссы, малороссы, Киев, Москва - отголоски сложной истории взаимоотношений двух народов; Киев - матъ городов русских - афористическое выражение погодинской концепции Киевского государства; коммунисты - это не просто представителя партии, но люди, сфокусировавшие в себе все достоинства и недостатки целой эпохи в жизни государства, и к ним не может быть равнодушного отно­шения; Москва слезам не верит - означает, что это город, принимающий сильных, деятельных людей, не имеющий жалости, сюда наслаивается и сюжет одноименного фильма, в общем-то подтверждающий идею.

Национально-культурная специфика рассматривается в этнопсихолингвистике и в аспекте теории перевода (Гак В.Г., 1977; Бархуда­ров Л.C., 1975; Комиссаров В.Н., 1980). Современная наука исходят из того, что существующие космогонические, биологические, социаль­ные, культурные, лингвистические универсалии делают общение между народами успешным, но не полным. Всегда есть какой-то "остаток", и если в отдельных видах общения им можно пренебречь, то в сфере трансляций культур это вызывает сожаление. В одном старом фильме есть ироническая фраза о том, как "наши играют французскую жизнь". Сейчас мы смогли увидеть американские фильмы о русской жизни - смотреть их неловко.

Существование различных культур, закрепленных в языке, делает эти миры в известной степени непроницаемыми. Особенно очевидно это при восприятии европейцами китайской классической поэзии, которую невозможно перевести в принципе. В русском переводе восточная лю­бовная лирика кажется излишне цветистой и слащавой. Примеры можно умножить. Необходимость таких переводов состоит не в привлечении поклонников, но в ознакомлении.

По свидетельству В. Бибихина, иногда переход на другой язык позволяет более зримо обнажить мысль, заложенную в оригинале. Так, переводчик считает, что русские эквиваленты точнее, прозрачнее, чем немецкие слова, к которым вынужден был обратиться М. Хайдеггер:

нем. Leere - рус. пустота (намок на "впускание");

нем. Ereignis - рус. событие (активнее намекает о бытии).

М. Хайдеггер не может найти слов для определения "смысла речи" и использует "указывание"; по мнению переводчика, рус. сказ гораз­до точнее передает суть дела.

По всей видимости, именно в области перевода было обнаружено такое явление, как лакуна, которое было теоретически осмыслено лингвистикой в середине 20 в., а впоследствии было интерпретирова­но как важнейший метод этнопсихолингвистики.

Лакуны, да выражению Ю. Степанова (1965), - это "антислова, белые пятна на семантической карте языка", незаметные изнутри, например, человеку, владеющему только одним языком. Интересный пример в этой связи находим у В. Дорошевского (1973, с. 194). При переводе на польский язык французской книги "La Banquise " из­датели вынуждены были сохранить на обложке французское название, поскольку в польском языке отсутствует однословный эквивалент. Невозможно было дать и описательное название "плавающее ледяное по­ле, оторвавшееся от берега", поскольку в сознании поляков отсутствует такой предмет мысли (хотя это не значит, что увидев данный объект, поляк не сможет понять, что это такое).

Ср. подобный пример перевода названия американского фильма на русский язык "Косильщик лужаек / газонов", а потом с русского - на украинский: "Той, що косить газони". В русском сознании, как и в украинском, отсутствует такой предмет мысли, как "человек, специализирующийся на выкашивании газонов", а есть просто рус. косарь, косец (укр. косар), поэтому русский перевод сразу показывает, что речь идет о "другой жизни", а в украинском переводе пришлось преодолевать и грамматическую проблему: номинация лица по действию (-щик - русский суфрикс, а -ник может быть отнесен и к орудию тру­да).

В. Бибихин приводит примеры неправильного понимания философской концепции М. Хайдеггера по причине неточного перевода. Так, у последнего есть работа с названием "Kehre", которую трактовали как "Поворот" (в философском кредо), но в швабском наречии это сло­во имеет значение "поворот серпантина почти в обратную сторону, чтобы подобраться к цели - перевалу", т.е. важный момент смысла упущен. Или название сборника " Holzwege " было воспринято как знак философских блужданий (переводили: "Дебри", "Дороги, ведущие в никуда"), но оказалось, что это "лесная тропа", которая в родных для Хайдеггера лесах вела к источнику (но он о последнем не упомя­нул в книге; дескать, пускай поломает голову).

Метод установления лакун применяется в современной этнопсихолингвистике очень широко и составляет, наряду с объектом анализа, ее специфику как особой дисциплины.

Метод установления лакун используется как применительно к анализу языковой системы в ее семантических звеньях, так и применительно к тексту в аспекте его перевода и восприятия.

Лексико-семантические лакуны определяются путем сопоставления парадигматических групп в целом и их членов.

Ср. англ. friends соответствует рус. друг, приятель, знако­мый . При этом в русском языке это не предел лексической дифферен­циации дружбы: есть еще товарищ, кореш, земляк, коллега, одноклас­сник, однокурсник, соученик; все это в английском языке выражается словосочетаниями с лексемой fellow "парень". Однако в английском языке есть сложное слово playfellow (игpa + парень), что приблизительно соответствует рус. друг детства.

Уже простое сопоставление показывает, что для члена русской лингвокультурной общности друг - это ни в коей мере не "приятель" или "знакомый", но, как поется в известной песне, - это духовный брат, что подчас ближе кровного братства.

Коннотативные, стилистические, оценочные различия наблюдаются широко при сопоставлении русских и украинских единиц. И хотя эти элементы составляют маргинальный слой семантики, они тоже показывают отношения народа к миру. Ср., например, большую склонность украинского языка к уменьшительно-ласкательным дериватам (при от­сутствии уменьшительно-уничижительных) как в системе, так и в речи. Так, сопоставление текстов стихотворений Т.Шевченко и его русских переводов, с одной стороны, и А. Пушкина и его украинских переводов, с другой, показало, что при переводе пушкинских стихов количество уменьшительно-ласкательных единиц возросло вдвое (80160); а при переводе Т. Шевченко резко уменьшилось (155108).

См. различия в стилистической маркировке однокоренных, однозначных слов, которые указывают на характер отношения; русским книжным, устарелым безустанный, безвозбранный, очи, уста соответствуют украинские нейтральные безустанний, безборонний, очі, вуста равно как и разговорно-просторечным вдогонку, докучать, докторша соответствуют украинские нейтральные навздогін, докучати, лікарка, т.е. в украинском языке мы наблюдаем как бы стремление "примирить крайности" - низкое как бы приподнимается, а высокое - снижается. Особо плодотворным как в теоретическом, так и прикладном ас­пекте является установление лакун в художественных (Сорокин Ю.A., 1977), публицистических и научных (гуманитарных) текстах. Обнаруживаются они либо при восприятии текста на другом (неродном) язы­ке - при условии владения им, или при сличении оригинала и перевода - при тех же условиях, или при переводе.

Массу интересных фактов обнаружения лакун находим у В. Ленина, в его конспектах немецкой классической философии. Известно, что развитие философской мысли способствовало развитию абстрактных существительных на базе прилагательных во французском и на базе глаголов в немецком языке. По всей видимости, это связано с тем, что объектом внимания немецкой классики была по преимуществу диалектика, в то время как французов интересовали природа и человек в их свойствах.

Ср. немецкие термины, которые и сейчас, по прошествии длительного времени, не освоены до конца русским языковым сознанием: Sein "бытие" (от sein "быть"), Dasein "тут - бытие" - В.Бибихин пере­водит как "вот - бытие", Insichsein "в - себе - бытие", Fünsichsein ("для - себя - бытие").

Читая немецких классиков на языке оригинала, В. Ленин состав­лял конспекты по-русски, т.е. перед ним стояла задача трансляции духовной культуры. В затруднительных случаях, он оставлял слово баз перевода, брал перевод в кавычки. Ср. Gedankenwesen (т.е. "мысленые сущности"); Bewegung ("движение"); Bestimmungen, keine Definition ("определения, не дефиниции"). Редакторские переводы не дают полноты содержания, так как в сложных словах мерцают смыс­лы производящих основ: wesen (глагольность), wegen "двигать, шевелить" (значит, скорее не движение, а деятельность, особенно в контексте мысли, как в оригинале), stimmen "соответствовать истине". Рус. о-предел-ение - это калька лат. de-finitio, поэто­му противопоставление определение: дефиниция не имеет смысла.

Ср. еще попытки ленинского перевода:

1. In-sich-gehen "углубление" - редакторский перевод калькирует "в себя вхождение";

2. Gegenerde (-анти-под?) - ред. перевод калькирует "противоземля";

3. переход - наличное? - а это в

Sein бытие Fünsichsein

в Dasein конечное (для себя

бытие бытие?)

- поставленные В. Лениным вопросы означают сомнение; ред. перевод: Sein "бытие", Dasein "наличное бытие" (ср. ранее переводы В.Бибихина), Knotenlinie von Maßverhälfnissen "узловая линия отношений меры". Заметим, что осознавая неполноту отражения смысла, В. Ленин оставляет рядом слово-оригинал.

В восприятии и интерпретации В. Лениным понятий чувствуется его мировоззренческая позиция, например, его последовательный материализм.

Так, В. Ленин оставляет без перевода выражение Л. Феербаха Orts – und Zeitsinn (ред. "Чувства места и времени", хотя нем. Sinn имеет значения "чувство" и "смысл"). Далее он отмечает осо­бенность Sinnlichkeit (ред. "чувственность") у Л. Фейербаха как единства материального и идеального ("Чувственность не только в желудке, но и в голове"), оставляя фразу без комментариев. В кон­спекте книги Г. Гегеля "Лекции по истории философии" он считает возможным заменить сочетание körperliche Wesen как, по его мнению, "неловкое выражение" - на sinnliche Wesen ; установления тождества между körperlich и ("телесный, физический") и sinnlich позволяют думать об игнорировании В. Лениным элемента "головы" в фейербаховском Sinnlichkeit.

Или например, восприятие В. Лениным сущности как кажимости (Schein), явления (Erscheinung), действительности (Wirklichkeit) - явно выказывает ее сведение к объективному миру (действительность), хотя в немецком языке наблюдается генетическая связь понятий Schein и Er-schein-ung , a wiklich означает "действительный, фактический, истинный".

Движение понятия по линии тезис - антитезис - синтез в немецком оригинале (Schein-Erscheinung-Wirklichkeit) акцентировало путь обнаружения знания в последнем члене триады, тогда как В.Ленин видит здесь материальность.

Излишнем будет говорить, что ленинское восприятие немецкой классической философии оказало влияние на развитие философской мысли в Советском Союзе, формирование философского жаргона.

Вместе с тем не стоит обвинять В. Ленина в небрежности. Обнаружив лакуну и попытавшись ее заполнить, он почти всегда дает в том или ином месте оригинальную номинацию.

В практике перевода выработано два способа преодоления лакун, заполнение и компенсация. Заполнение - это репрезентация поняий другими средствами. Например, при переводе фразы: у каждого поэта свое Болдино, можно заменить Болдино выражением период творческого подъема.

Безэквивалентные или полуэквивалентные слова заменяются близкими им синонимами, родовыми словами, описаниями и толкованиями различной глубины, например, название экзотического туркменского блюда самса можно заменить родовым понятием "пирожки", можно сделать уточнение "пирожки с мясом", а можно описать: "пирожки их слоеного теста с мясной начинкой, выпеченные в тандыре" (более подробно см.: Марковина И.Ю., 1981).

Компенсация - замена фрагмента чужого национально-культурного слояспецифическим элементом культуры реципиента-читателя. Например, название какой-либо популярной игры, или типичного для местности дерева, или говорящего имени заменяется соответствующим для языка читателя.

Вместо игра в джин - игра в карты, вместо названия экзотического дерева - с листьями, как у липы, вместо Пулитцеровская премия - соответствует нашей Государственной, вместо Джон – ячменное зерно - зеленый змий и т.п.

Компенсации снимают национально-культурную специфику, но они бывают необходимы, особенно если описывается чужая культура в целях ознакомления (ср., например, публикации в журнале "Вокдгг света") или на обыгрывании национально-культурных реалий строится смысл, как в произведении Л. Кэррола "Приключения Алисы в стране чудес". Переводчики данного произведения использовали метод компенсации в разной мере: В. Сирин (1923) компенсирует по возможности все, даже имена (Аня, Яшка, Петька), Б. Заходер (1979) компенсирует гораздо меньше, он прибегает и к объяснениям (см. подробнее: Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю., 1988).

Метод компенсации широко применяется при переводе лингвистических работ, когда иллюстрации - для облегчения восприятия - за­меняются аналогичными языковыми формами языка перевода (ср. наш пример с Андрюшей вместо анг. Litha – Lisa).

Кроме собственного метода - установления лакун, этнопсихолингвистика использует метод межъязыковых сопоставлений и разного рода психолингвистических экспериментов.

Этнопсихолингвистика - наука молодая, но результаты ее уже значительны, особенно в области лингвострановедения, теории перевода, национально-культурной специфики общения.

Список литературы

Атаян Э.Р. Язык и внеязыковая действительность. – Ереван, 1987.

Бархударов Л.С. Язык и перевод. – М., 1975.

Бромлей Ю.B. Этнос и этнография. – М., 1973.

Брутян Г.А. Гипотеза Сепира -Уорфа. – Ереван, 1968.

Васильев С.А. Философский анализ гипотезы лингвистической относительности. – К., 1974.

Верещагин Е.M., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория языка. – М., 1980.

Верещагин Е.M., Костомаров В.Г. Язык и культура. – М., 1990.

Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. - М., 1977.

Гачев Г.Д. О национальных картинах мира // Народы Азии и Африки. - 1967. - № 1.

Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. – М., 1984.

Гумилев Л.Н. География этноса в исторический период. – М., 1990.

Дорошевский В. Элементы лексикологии и семиотики. – М., 1973.

Звагинцев В.А. История языкознания 19-20 веков в очерках и отвлечениях. Ч. 2. – М., 1965.

Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. - М., 1980.

Левицкий В.В., Стернин И.А. Экспериментальные метода в семасиологии. – Воронеж, 1989.

Марковина И.Ю. Лакуны как инструмент описания специфики локальных культур // Проблемы организации речевого общения. – М., 1981.

Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР. – М., 1982.

Национально-культурная специфика речевого поведения. – М., 1977.

Национальный язык и национальная культура. – М., 1978.

Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. – М., 1988.

Серебренников Б.А. О материалистическом подходе к явлениям языка. – М., 1983.

Слобин Д. Психолингвистика. – М., 1976.

Сорокин Ю.А. Исследование внеязыковой обусловленности психолингвистических явлений // Основы теории речевой деятельности. – И., 1974.

Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю. Культура и ее этнопсихологическая ценность // Этнопсихолингвистика. – М., 1988.

Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю. Национально-культурные аспекты речевого мышления // Исследования речевого мышления в психолингвистике. – М., 1985.

Степанов Ю.C. Французская стилистика. – М., 1965.

Хайдеггер М. Время и бытие. – М., 1993.

Этнопсихолингвистика. – М., 1988.

Этнопсихолингвистические проблемы семантики. – М., 1978.

63