2.5. Теория доходов

Изложение этой теории П. Прудон построил, рассматривая содержание так называемых трех элементов - труда, капитала и земли, принятых политической экономией в качестве основных источников доходов.

Он утверждает, что «производство является результатом этих трех элементов, которые, взятые порознь, одинаково бесполезны» ибо «капиталы, земля и труд, рассматриваемые в отдельности и отвлеченно, могут считаться производительными только в переносном смысле слова». Однако, по его мнению, каждый собственник земли или капитала, «сам ничего не производящий» и свой доход «получающий ни за что, является либо паразитом, либо мошенником»; те же собственники, которые, «устыдившись своей праздности, работают», все равно не заслуживают большего, чем «только свое жалованье, но не доходы».

Таким образом, П. Прудон, по существу, солидарен с С. Сисмонди в том, что рабочим платят за их труд урезанную часть возникающего в процессе производства дохода. И в аргументации этого положения он красноречив не менее своего предшественника, говоря, например, об «обеднении трудящихся», «мошенническом утаивании», «неравенстве условий жизни», «эксплуатации человека человеком» и т. п.

2.6. Теория воспроизводства

В представлении П. Прудона воспроизводство характеризуется тем, насколько сбалансированы в обществе производство и потребление. Так, по его словам, «в правильном хозяйстве между производством и потреблением существует равновесие». Но в реальной действительности, подчеркивает он, «собственники перестали работать, их потребление, согласно экономическим принципам, непроизводительно» и поэтому «афоризмы политической экономии ложны».

Отсюда П. Прудон делает вывод о нарушении собственниками «экономического закона», в соответствии с которым «труд должен уровновешиваться продуктом». Тем самым он, как и С. Сисмонди, демонстрирует неприятие «закона Сэя». Однако очевидно, что ни тот, ни другой не поняли истинных причин экономических кризисов, которыми, как писал М. И. Туган-Барановский, являются «естественные и необходимые последствия промышленной свободы, при которой каждый производитель полагается на свой собственный расчет, не принимая в соображение других производителей».

2.7. Теория реформ

О необходимости реформ для решения социального вопроса речь дет в большинстве сочинений П. Прудона. В них, считая своим “долгом обосновать концепцию социальной справедливости, он реально отвергает всякую мысль о революции. Причем накануне издания «Философии нищеты» в письме К. Марксу им была сформулирована даже некая конечная цель собственных реформ «С помощью экономической комбинации ввести в общество те богатства, которые вышли из общества с помощью другой экономической комбинации» В случае реализации этой цели, говорится в одной его последних работ, будущее поколение навсегда избавилось бы от «нашей общей вины» за то, что «некоторые из нас получают больше или меньше, чем следует по правилу».

Реформаторские идеи П. Прудона содержат немало общего, сближающего его с С. Сисмонди. Это видно из таких идей П. Прудона, как:

* сочувственное отношение к положению в обществе так называемых «третьих лиц», т.е. крестьян, ремесленников, кустарей;

* признание приоритетной роли в экономике «мелкой собственности и мелкого производства» как условие, создающее рабочим положение, «в смысле обеспеченности, существования, почти такое же, как и при полном равенстве»;

* приверженность принципу социальной справедливости, понимаемому как возможность «давать каждому равную часть благ... действовать сообразно интересам общества»;

* исключение из законодательства принципа неравенства вознаграждения «под предлогом неравенства способностей»

* недопущение, «никакой концентрации капитала или доходов в руках одного человека, никакой эксплуатации труда, никакого грабежа».

К числу же специфических реформаторских идей, принадлежащих только П. Прудону, необходимо отнести следующие:

* ликвидация денег и введение вместо них бонов обращения (обмена);

* уничтожение процента посредством организации дарового (беспроцентного) кредита;

* организацию Банка народа;

* отмена правительства как итог осуществления реформ.

Аргументы П. Прудона в пользу идеи о введении вместо денег бонов обращения таковы. Надежность денег выражается в обязательстве банка возместить их соответствующим количеством универсального эквивалентного товара, т. е. металлическими деньгами. А надежность бонов обращения будет гарантироваться Банком народа, только своим членам - владельцам этих бонов - безоговорочное право на определенные товары. Исходя из этого соображения предполагается, что якобы деньги, в том числе металлические, будут вытеснены бонами обмена, хотя на самом деле нет «никакой гарантии в том, «что количество их не будет превышать потребности рынка обращения в орудиях обращения».

Об уничтожении процента посредством организации дарового процента П. Прудон размышляет, выражая надежду на то, что трудящийся будет «занимать деньги даром» и «непосредственно приобретать все полезные капиталы». На самом же деле «продажа за наличные и в кредит составляет и будет составлять две различные операции, и обладание благом в настоящее время будет всегда считаться более выгодным, чем обладание им в будущем... процент на деньги таким образом снова появится, но в новой форме».

На организацию Банка народа П. Прудон возлагает главные надежды в своей концепции реформ, Его банк должен был отличаться от банков обмена социалистов - рикардианцев по трем позициям.

Во-первых, тем, что у него металлические деньги были бы уничтожены не сразу, а благодаря предварительному выпуску бонов в обмен на деньги и коммерческие векселя. Во-вторых, тем, что процент на деньги предполагается уничтожить все-таки не полностью, а довести с зафиксированного вначале уровня в размере 2% до минимального уровня - 0,25% (для выдачи ссуд также и под залог непроданных товаров). И, в-третьих, тем, что создание Банка народа произойдет не без привлечения капитала, а, напротив, с капиталом в 5 млн. фракций по 5 франков.

Наконец, идея отмены правительства у П. Прудона зиждется, по существу, на том, что в результате его реформ осуществится «слияние классов» и останутся только трудящиеся, которые обмениваются продуктами своего труда по их истинным ценам, и поэтому призванное «положить конец их (притеснителей и притесняемых, сильных и слабых) взаимной борьбе ярмом общего угнетения, правительство станет бесполезным». Таким образом, по его мысли, «раз капитал и труд будут отождествлены, общество может существовать самостоятельно и не нуждаться в правительстве».

Заключение

В заключение об историческом значении экономического романтизма. Экономический романтизм, как одно из самостоятельных направлений экономической мысли постмануфактурного периода, являет собой качественно новый этап в истории теоретической экономики, и об этом свидетельствуют следующие обстоятельства.

Во-первых, С. Сисмонди и П. Прудон -- лидеры экономического романтизма -- в своих трудах смогли обосновать многочисленные неопровержимые доказательства о несостоятельности смитианских идей об «экономическом человеке» и «невидимой руке», т. е. о гарантированном в условиях экономического либерализма гармоничном и поступательном развитии экономики и автоматической саморегуляции хозяйственного механизма.

Во-вторых, им принадлежат аргументированные суждения против сентенций так называемого «закона Сэя», отвергая которые, они характеризовали возникновение кризисов в постмануфактурной экономике развитых стран той эпохи не как случайное явление, а как имманентное свойство хозяйства, организованного на принципах laissez fairе.

Наконец, в-третьих, экономисты-романтики, находясь в «оппозиции» по отношению к экономическому учению классиков, противопоставили «классической школе» концепции социально-экономических реформ, отдельные положения которых не утратили свою актуальность вплоть до настоящего времени.

Аргументированное неприятие ключевых положений классической политической экономии, системное отображение собственных взглядов на существо и роль экономической науки послужили С. Сисмонди л П. Прудону основой для попыток обосновать альтернативные концепции о ее предмете, методе и предназначении в общественной, в том числе хозяйственной, жизни.

Эти исследователи явились основоположниками нового направления экономической мысли, а их творчество стало одним из лучших достижений политической экономии на этапе постмануфактурного развития экономики.

Известные французские историки экономической мысли Ш. Жид и Ш. Рист еще за несколько десятилетий до появления экономического учения Дж. М. Кейнса, и, соответственно, теоретического осмысления положений государственного регулирования экономики отмечали, что, безусловно, «Сисмонди был первым проповедником принципа государственного вмешательства» и что прежде всего благодаря ему в политической экономии «становится уместной социальная политика». При этом, однако, пишут они, он всегда хранил «тайную симпатию к старому режиму корпораций и привилегированных цехов», но, осуждая эти учреждения как «не соответствующие интересам производства», постоянно задавался вопросом, «нельзя ли почерпнуть в них опыт для обуздания злоупотреблений конкуренции». Они убеждены также в том, что, призывая к государственному вмешательству и открывая «реакцию против абсолютного либерализма», родоначальник экономического романтизма дал основание К. Марксу почерпнуть у него идею «о концентрации имуществ у небольшого числа собственников и о растущей пролетаризации рабочих масс» и что даже возникновение понятия «прибавочная стоимость» мог предвосхитить именно С. Сисмонди, поскольку К. Маркс, подобно ему, «объясняет прибыль тем, что рабочий продаст не труд свой, а силу своего труда».

В одном из лучших сочинений Й. Шумпетера «Капитализм, социализм и демократия» (1942) имеют место во многом аналогичные оценки творческого наследия С. Сисмонди. В этой работе, в частности, подчеркивается, что не следует считать д. Рикардо единственным, «кто повлиял на экономическую теорию Маркса», что произведения С. Сисмонди и ряда других авторов «во многих отношениях параллельны его (К. Маркса) собственной». Сказанное подтверждается тем, пишет Й. Шумпетер, что К. Маркс «без конца подчеркивает растущую нищету трудящихся масс». Кроме того, уточняет он, «близость учения Маркса к учению Сисмонди» очевидна в его «объяснении кризисов», а также «в теории прибавочной стоимости».

Кроме того, вслед за Н. Кондратьевым можно с полной определенностью признать: «Сисмонди, т. е. в учении о ценности и цене, в учении о распределении и доходах, в общем оставался на почве доктрины классиков. Но, потрясенный картиной экономических кризисов и обнищания части массового населения, отверг именно те построения классиков, которые выражали их оценочное отношение к достоинствам строя свободной конкуренции».

Очевидно, правомерно также еще одно положение Н. Кондратьева, в соответствии с которым борьба С. Сисмонди - «против классиков, проистекала не столько из теоретических разногласий «в представлениях об общественном идеале», сколько в пробуждении интереса «к проблеме исторической относительности и изменчивости общественно-хозяйственного строя», и в этом смысле он и Ф. Лист «могут считаться вместе с Контом и Миллем идейными родоначальниками исторической школы в социальной экономии.

Современные российские историки экономической мысли в своем отношении к С. Сисмонди в части его воззрений, в том числе реформаторских, далеко не единодушны. В их числе есть и такие, как, например, А. Сурин и другие, которые по-прежнему убеждены, что С. Сисмонди (равно как и П. Прудон) «принадлежит к идеологам, мелкой буржуазии», ибо он «не понял процесса становления капитализма и его результатов» и поэтому с присущей ему наивностью «обращался к правительствам стран с просьбой, чтобы они своей властью прекратили капиталистическое развитие» и вернули «общество к мелкому производству», ибо «оно -- идеал Сисмонди».

В числе же произведений, содержащих неидеалогизированные оценки творчества С. Сисмонди, в российской историко-экономической литературе последних лет обращают на себя внимание труды Е. Майбурда, Р. Левиты и др. К примеру, в монографии Е. Майбурда «Введение в историю экономической мысли» От пророков до профессоров» (1996) С. Сисмонди характеризуется прежде всего как критик идеологии экономического либерализма, указывающий на то, что «прогрессирующее накопление капитала может сочетаться с неизбывной бедностью трудящихся». Одновременно с этим в заслугу этого ученого ставятся его высказывания «за государственное регулирование рыночной стихии». И хотя «сколь-нибудь конкретных мероприятий» родоначальник экономического либерализма не предложил, тем не менее, подчеркивает автор монографии, «допустимо назвать его (С. Сисмонди) имя а качестве предтечи Кейнса».

Сугубо позитивная оценка дана творчеству С. Сисмонди и в книге Р. Левиты «История экономических учений» (1998). По убеждению этого автора, именно «Сисмонди был первым экономистом, поставившим проблему кризисов перепроизводства в центр исследования». Вопросам реализации, подчеркивает он, классики, кроме Т. Мальтуса, не придавали существенного значения, хотя в условиях капиталистической (либеральной) системы вполне возможна ситуация, когда «производство растет, а потребление (личное) падает». Кроме того, Р. Левита обращает внимание читателя на то, что, считая неестественной хозяйственную систему, при которой безграничный рост производства сопровождается «в то же время понижением жизненного уровня», С. Сисмонди «противопоставляет ей не социализм», а программу, предполагающую «раздробление промышленного и сельскохозяйственного производства на возможно большее число самостоятельных предприятий, раздробление собственности на капитал, соучастие рабочих в хозяйственном деле».

Наконец, важно отметить позицию авторов одного из популярных в России учебников по экономической теории, изданного в 1995 г. под общей редакцией ВИ. Видяпина и ГН. Журавлевой. В этом учебнике С. Сисмонди рассматривается прежде всего как критик «экономического механизма» своей эпохи, как ученый, который «считал, что политическая экономия призвана быть наукой о совершенствовании социального механизма ради счастья человека».

Выдвигая собственную экономическую программу, П. Прудон рассчитывает на то, что социальную справедливость возможно достичь лишь посредством осуществления экономической справедливости. В том, что ныне «требуется реформа», полагает он, имеет место «наша общая вина», ибо, «некоторые из нас получают больше или меньше, чем следует по правилу».

Согласно оценке Ш. Жида и Ш. Риста, «лучше, чем кто-либо из его предшественников, он (П. Прудон) понял, что экономическая свобода есть окончательное завоевание современных обществ, что всякая глубокая реформа должна опираться на эту свободу. Но этот либерализм, -- продолжают они, -- покоится на глубоком чувстве экономической реальности, и ныне социальная проблема ставится в тех же рамках, в каких поставил ее П. Прудон: реализовать справедливость в свободе».

Таким образом, в экономических учениях С. Сисмонди и П. Прудона красной нитью прослеживается мысль о их приверженности принципам социальной справедливости. Экономика и общество являются в их творчестве предметом реформаторских забот, а в предлагаемых ими социально ориентированных реформаторских проектах, говоря словами Ш. Жида и Ш. Риста, доминирует идея о целесообразности поиска «среднего (не капиталистического и не социалистического) пути, на котором они, исправляя злоупотребления свободы, не пожертвовали бы своими принципами» неприятии «всех форм авторитарного социализма ради безусловной необходимости «индивидуальной свободы как двигателя экономической деятельности». С учетом этого правомерно отметить, что в мировой истории экономической мысли концепции реформ экономистов - романтиков знаменуют собой начало совершенно иного, чем у экономистов - либералов, видения хозяйственной системы, социальные ориентиры для которой, как очевидно, должны обеспечиваться соответствующими мерами и «сверху», как у С. Сисмонди, и «снизу», как у П. Прудона.