19

© 2002 г.

А.Г.ЛЕВИНСОН

ГЕНДЕР В ОТНОШЕНИИ РОССИЯН КО ВТОРОЙ ЧЕЧЕНСКОЙ КАМАПАНИИ

Категории «война» и «мир» похожи на категории «мужчина» и «женщина» своей несомненной способностью исчерпать все позиции соответствующих номинальных шкал, измеряющих состояния социального в одном случае и человеческого в другом. Но подходит ли первая пара категорий для описания того, что известно общественному мнению о событиях в Чечне в последние годы? В официальных контекстах эти события никогда не именовались «войной». Будь по-иному, это означало бы наступление в высшей степени серьезных последствий, в том числе - юридических, для всех причастных к тому субъектов, в том числе - частных лиц. Меж тем, уже по состоянию на сентябрь 2001 г. 25% граждан РФ старше 18 лет отвечалиⁱ, что есть «члены семьи или близкие знакомые, которые участвовали» в этой войне, еще два процента заявили о своем собственном в ней участии. Эти респонденты готовы были именовать означенные события войной, что, среди прочего, означает, что они не исключают вопроса об ответственности, снимаемого иными формулировками.

При наличии двух таких серьезно конкурирующих трактовок мы, вслед за тем, как это сделано в опросниках ВЦИОМ, будем оперировать и словом «война» и формулами, вроде «продолжение военных действий».

Определенность другой, гендерной пары, также оказывается поколебленной, в частности в случае, когда мы пытаемся установить «мужское» и «женское» в отношении к упомянутой войне. Рассмотрению некоторых возникающих при этом вопросов и посвящена, собственно, данная статья.

Война и мир в вуайеристской перспективе

Всякая война кончается миром. Всякий мир есть результат переговоров. Свой интерес есть в изучении ценностей как основы для выбора между войной и переговорами тех социальных субъектов, для которых война либо переговоры являются практикой. К таковым относятся, в частности военные и политики. Есть, однако, интерес и в том, чтобы анализировать выбор между войной и миром, военными действиями и переговорами, который совершается субъектами, не включенными ни в те, ни в другие действия, но заинтересованными в той или другой перспективе. Природа их заинтересованности может быть различной.

В нашем обществе, которое, по соображению Ю.Левады, в значительной мере является зрительским ⁱⁱ , то есть, имеющим возможности на роли публики (= "зрителя") наблюдать конфликт, занимать (или не занимать) позицию по отношению к нему, но не имеющим и не ищущим возможности участвовать в нем, причины, побуждающие людей проявить заинтересованность в военных действиях либо мирных переговорах, могут также иметь ценностную природу.

Действие насильственное, разновидностью которого является военное действие, означает, что субъект принимает интерес партнера (в этом случае - противника) во внимание лишь с тем, чтобы его блокировать, не дать ему осуществиться путем (если это война) уничтожения партнера, угрозы уничтожения или причинения ему ущерба, вреда, несовместимого с его интересом. Идеалом для субъекта в этом случае является полное устранение партнера как носителя интереса, как того, кто должен быть принят во внимание, и в этом смысле - десоциализация действия. Зрительская позиция на стороне субъекта в этом случае есть проекция тотального Эго, для которого не существует Другого. Для социологии эта позиция, эта антропология, интересна, в частности, тем, что в интенции она упраздняет возможность социологии. (Впрочем, закрываясь в этом плане, возможность для социологии особого рода открывается при вскрытии антропологии тотального Эго как множественного, родового или коллективного «наши», то есть, как коллективно-партикуляристической субъектности.)

Переговоры, напротив, социологичны как социальное действие per exellence. Интересы партнера принимаются во внимание, более того, они с необходимостью интернализуются и формируется общая рамка согласования. Социальность действия подчеркивается тем, что партнеры формируют эту рамку апелляцией к некоторому общему и обобщенному третьему, каковым является социум в целом, репрезентированный взаимопризнаваемой нормой, ценностью.

Зрительское сочувствие переговорной опции может означать иную антропологию и иную социальность, в частности, отождествление себя с социальным целым, с предельной референтной инстанцией, к которой могут и будут апеллировать участники переговоров. Для социологического анализа субъектность этого типа оказывается тогда социально-универсалистической.

Партикуляристическая и универсалистская позиции, всегда исключая друг друга, друг друга же и предполагают в расчете действующего субъекта как два ресурса, две возможности. Для субъекта не действующего, а лишь зрительски отождествляющего себя с действующим, проецирующим себя в него, а его в себя, выбор между этими позициями является социальным упражнением.

Общество, если мы решимся говорить о таком субъекте (а социологу, соглашающемуся с зачислением себя в исследователи общественного мнения, приходится это делать), располагая обеими перспективами, осуществляет свое зрительское поведение-участие как прокачку ценностей того и этого ряда. На глазах общества (=публики) совершается война как социальный перформанс, в головах публики (=общества) боги войны ведут тяжбу с богами мира.

Последние войны России - афганская плюс две чеченских - по длительности равны первой мировой плюс гражданской и отечественной. Сколько убито за это время людей, ты Господи, веси, но точно, что много. За это время общественных действий по поводу войны (за или против) было неизвестно сколько, но точно, что мало. Общество оставалось публикой, зрительской аудиторией, на этот раз зрящей невидимое. Ведь американцы, протестовавшие против войны во Вьетнаме, делали это посредством публичных акций-зрелищ, где призывники, сжигавшие свои повестки, выступали действующими лицами. А у нас самым главным действием в этом случае является по возможности скрытое, непубличное уклонение от участия (в формах от легальных до уголовно-наказуемых). Опросы неоднократно фиксировали поощрительную реакцию публики на эти, ей не видимые, но известные формы поведения. В такой драме зримых действующих лиц просто нет, хотя публика есть.

Динамика общественных реакций

Динамика общественного мнения по поводу войны, смена позиций, смена рассмотренных выше дискурсов, наверное, имеет некую связь с динамикой собственно военных действий, с конъюнктурой поля боя. Перечисленные кампании последних двух десятилетий не были победоносными, и мы не можем отвергнуть предположение, что именно с этим связано направление в переменах настроений от провоенного к пропереговорному, каковую динамику мы регистрируем в 1999-2002 г. (табл. 1).

Но кривая, описывающая соответствующую динамику, выглядит слишком правильной, слишком монотонно возрастающей, чтобы отвечать реалиям военных действий на кавказском театре. Есть фактор, монотонность которого наводит на мысль о его воздействии на показатель настроений. Этот фактор - время. Время от начала кампании. Правда, само время здесь не монотонное.Оно течет не всегда. Первая чеченская кампания 1994-1996 г. начиналась, продолжалась и закончилась в условиях выраженного негативного отношения публики к тому, чтобы в Чечне велись военные операции. Эту позицию регистрировали опросы общественного мнения, ее оглашали и обсуждали СМИ, она была заявлена в выступлениях в парламенте и пр. В отношении этой кампании, можем мы сказать, время шло для политиков, и гораздо медленнее шло, или вообще не шло для общества.

Иначе говоря, в качестве публики, общество порой пребывает в статическом состоянии (точнее сказать, многочисленные текущие в нем времена, не подчиненные единому вектору, образуют белый шум времени, стоячий утомительный хаос, на который так часто жалуются респонденты - все время что-то случается и ничего не происходит.

Особого рода социальные артефакты, каковыми являются результаты опросов общественного мнения, сами, как правило, не участвуют в создании общественного времени, оставаясь достоянием узких профессиональных корпораций. Однако, иногда - в случае публикации - они сами становятся предметом обсуждения. Тогда говорится, что общественное мнение в стране, ведущей войну, как мы знаем из отечественной и зарубежной истории, в одних случаях поддерживает в этом свое правительство, в других занимает антивоенную позицию. В первом случае говорят о патриотическом порыве (либо угаре), во втором – об «усталости» общества. Строго говоря, эти характеристики – суть общественное мнение второго порядка, общественное мнение об общественном мнении. Они, как правило, упрощают картину, сводя непременно существующее разнообразие мнений к одному, доминирующему или приобретающему доминантную позицию именно при переходе на второй уровень.

Таблица 1

ДОЛЯ ВЫСТУПАЮЩИХ ЗА ПЕРЕГОВОРЫ (ноябрь 1999 - май 2002)

Ответы на вопрос "Как вы считаете, сейчас следует продолжать военные действия (в первые месяцы формулировалось иначе: продолжать наступление федеральных войск) в Чечне или начать мирные переговоры?" Доля (в %, округлено до целых) выбравших ответ «начать переговоры» ⁱⁱⁱ

Год	Месяц опроса
	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12
1999											25	25
2000	22	22	22	22	35	33	41	39	37	47	48	42
2001	50	50	46	54	58	55	53	59	44	50	48	48
2002	51	57	61	58	62

В текущей прессе, а затем в учебниках истории отлагается, как правило, именно эта действительность второго порядка в формулировках типа «общество поддержало» или «общество не поддержало». Из опыта последнего десятилетия мы можем почерпнуть иллюстрации для обоих вариантов. Как мы говорили, первая кампания начиналась с негативного отношения к военным действиям, с тем же она и закончилась. Хасавюртские соглашения инстиуционально закрепили (как выяснилось, не крепко) эти позиции общества, превращенные в политическую позицию федеральной власти.

Напротив, начало второй кампании в 1999 г. и в первые месяцы 2000 г. прошло при значительной поддержке российской общественности. Об этом также широко извещали СМИ. Общество, если можно так выразиться, было осведомлено о собственном мнении.

Учитывать этот второй контур общественного мнения необходимо, поскольку норма отношения к войне вырабатывается там. И далее, отправляясь от этой нормы, мы получаем возможность оценить динамику мнений, рассеянных в обществе. Нормой, заданной при начале афганской войны, было благожелательное невнимание к ней, что продолжалось как ее замалчивание с постепенным латентным нарастанием недовольства. Публичным его прорывом, как мы помним, было выступление ак.А.Д.Сахарова на Съезде народных депутатов. Его позиция и позиция его оппонентов тогда впервые социально обозначили, персонифицировали, визуализировали и озвучили два обсуждавшихся выше дискурса. Связь между универсалистическими ценностями, существующими в нашем политическом обиходе как либеральная, демократическая антитоталитарная позиция, и установкой против такой войны, как афганская, была продемонстрирована достаточно ясно. Ясно была показана связь такой позиции с определенным этическим планом: апелляция к правам человека, справедливости, гуманизму. Что также важно, в персоне ак.А.Д.Сахарова была символически репрезентирована и антропология этого типа, в том числе - физическая. Тот факт, что позицию антимилитаристскую занимал и репрезентировал человек, безусловно физически более слабый, чем его оппоненты, очень важен для дальнейших судеб столкнувшихся тогда дискурсов.