Kastels

степени зависеть от их социального, культурного и коммуникационного капитала, накопленного на протяжении их жизней47. В зависимости от каждой из данных переменных социальные атрибуты этих разных старостой будут существенно отличаться, разрывая связь между социальным состоянием и биологической фазой, лежащей в основании жизненного цикла.

Таблица 7.4(а). Ключевые демографические характеристики основных регионов мира, 1970-1995 гг.*

			Общий			коэффициент				Ожидаемая						Мл
			фертильности							продолжительность жизни при
										рождении
			1970-			1980-		1990-		1970-		1980-		1990-		197
			1975 гг.		1985 гг.			1995 гг.		1975 гг.		1985 гг,		1995 гг.		1975 гг.
	Мир в целом		4,4			3,5		3,3		57		60		65		93
	Более		2,2			2,0		1,9		71		73		75		22
	развитые регионы
	Менее		5,4			4,1		3,6		54		57		62		104
	развитые регионы
	Африка		6,5			6,3		6,0		46		49		53		142
	Азия		5,1			3,5		3,2		56		59		65		97
	Европа		2,2			1,9		1,7		71		73		75		24
	Американский		3,6			3,1		-		64		67		68		64
	континент
	Латинская		-			-		3,1		-		-		-		-
	Америка
	Северная		-			-		2,0		-		-		-		-
	Америка
	Океания		3,2			2,7		2,5		66		68		73		39
	СССР		2,4			2,4		2,3		70		71		70		26

* Все данные для столбца 1990-1995 гг. являются прогнозом.

Источники: United Nations, World Population Prospects. Estimates and Projections as Assessed in 1984; United Nations// World Population at the Turn of the Century. 1989. P. 9. Табл. 3; United Nations Population Fund. The State of World Population: Choices and Responsibilities, 1994.

Таблица 7.4(6). Общие коэффициенты фертильности по некоторым индустриальным странам, 1901-1985 гг.

Годы

Дания

Финляндия

Франция

Германия*

Италия

Нидерл

	1901-		4,04		4,22		2,78			4,74					4,48
	1905
	1906-		3,83		4,15		2,59			4.25		-			4,15
	1910
	1911-		3,44		3,68		2,26			3,19		-			3,79
	1915
	1916-		3,15		3,49		1,66			2,13		-			3,58
	1920
	1921-		2,85		3,33		2,43			2,49		-			3,47
	1925
	1926-		2,41		2,88		2,29			2,05		-			3,08
	1930
	1931-		2,15		2,41		2,18			1,86		3,06			2,73
	1935
	1936-		2,17		2,38		2,07			2,43		3,00			2,58
	1940
	1941-		2,64		2,60		2,11			2,05		2,56			2,85
	1945
	1946-		2,75		2,86		2,99			2,05		2,78			3,48
	1950
	1951-		2,55		2,99		2,73			2,09		2,30			3,05
	1955
	1956-		2,54		2,78		2,70			2,34		2,32			3,11
	1960
	1961-		2,59		2,58		2,83			2,50		2,56			3,15
	1965
	1966-		2,20		2,06		2,60			2,33		2,50			2,74
	1970
	1971-		1,96		1,62		2,26			1,62		2,31			1,99
	1975
	1976-		1,65		1,67		1,88			1,41		1,88			1,59
	1980
	1981-		1,38		1,74		1,82			1,32		1,53			1,47
	1985
	* Цифры по Германии включают ФРГ и ГДР.
	Источники: J. Bourgeois-Pichat, "Comparative fertility trends in Europe// Causes and
	Consequences of Non-Replacement Fertility (Hoover Institution, 1985); United Nations// World
	Population at the Turn of the Century. 1989. P. 90. Table. 21.

Таблица 7.5. Число первенцев, родившихся живыми, на 1000 женщин США по возрастным группам матерей (30-49 лет) и расе, 1960 и 1990 гг.

Возрастная группа

30-34 года		35-39 лет		40-44 года		45-49 лет

Всего

1960г.		8,6		3,2		0,8		0,0
1990г.		21,2		6,7		1,0		0,0
Белые
1960г.		8,9		3,3		0,8		0,0
1990г.		21,6		6,8		1,0		0,0
Все другие
1960 г.		6,9		2,9		0,7		0,1
1990г.		19,1		6,3		1,1		0,1
Черные
1964г.		5,4		2,2		0,6		0,0
1990г.		12,9		4,0		0,7		0,0

Отметим значительный рост числа первенцев, родившихся живыми, в период 1960-1990 гг.: на 146,5% в группе 30-34-летних и на 109% в группе 35-39-летних.

Источники: US Bureau of Census// Historical Statistics of the United States: Colonial Times to 1970. Vol. 1. P. 50. Series В 11-19,1975; US Dept of Health and Human Services// Vital Statistics of the United States. 1990. Vol. 1. Section 1. Table 1.9,1994.

В то же время эта связь ставится под вопрос с другой стороны: по всему миру воспроизводство человека оказывается под все большим и большим контролем. В развитых обществах нормой является контроль рождаемости, хотя социальная маргинальность и религиозные взгляды образуют очаги сопротивления планируемому материнству. В тесном взаимодействии с культурной и профессиональной эмансипацией женщин становление репродуктивных прав всего за два десятилетия поменяло демографическую структуру и биологические ритмы наших обществ (см. табл. 7.4). В итоге, самые индустриализированные страны вошли в эру низкого уровня рождаемости (для коренного населения ниже уровня воспроизводства), эру позднего вступления в брак и позднего воспроизводства и в эру, когда границы детородного периода жизненного цикла женщин становятся изменчивыми, в силу того что они пытаются совместить образование, работу, личную жизнь и детей во все более индивидуализированной системе принятия решений (см. табл. 7.5). Вместе с трансформацией семьи и возрастающей диверсификацией образов жизни (см. том II англ. издания) мы наблюдаем существенное

изменение времени и форм материнства и отцовства в жизненном цикле, когда новым правилом становится то, что остается все меньше правил. Более того, новые репродуктивные технологии и новые культурные модели делают возможным до значительной степени разорвать связь возраста и биологического состояния с воспроизводством и материнством (отцовством). С чисто технической точки зрения сегодня возможно определить законного (законных) родителя (родителей) ребенка (кому принадлежит сперма, кому принадлежит яйцеклетка, где и как произведено оплодотворение, в реальном времени или с задержкой, или даже после смерти отца; и кому принадлежит матка, дающая жизнь ребенку). Все комбинации являются возможными и социально избираемыми. Наше общество уже получило технологическую возможность разделять социальное воспроизводство и биологическое воспроизводство особей. Очевидно, что я ссылаюсь на исключения из правила, но этих исключений десятки тысяч по всему миру. Некоторые из них служат примерами возможности для пожилых женщин (в возрасте около 60 лет) рожать детей. Другие являются "мыльными операми", разыгрывающимися вокруг мертвого возлюбленного, чья замороженная сперма служит предметом борьбы разгневанных наследников. Большинство же являются секретами, о которых часто шепчутся за обедом в высокотехнологичной Калифорнии или в любящем сплетни Мадриде. Так как эти достижения связаны с очень простыми репродуктивными технологиями, не включающими генную инженерию, вполне правдоподобно вообразить значительно больший спектр возможных манипуляций с репродуктивными возрастами и условиями репродукции, когда человеческая генная инженерия получит свое юридическое и этическое признание в обществе, как получали его в долгосрочном периоде все технологии.

Поскольку я не занимаюсь умозрительными проектами будущего, но анализирую хорошо известные факты повседневной жизни, то полагаю, что вполне законно размышлять о вытекающих из этих фактов следствиях для человеческой жизни и для жизненного цикла в частности. Это очень просто: они ведут к конечному размыванию биологического основания понятия жизненного цикла - шестидесятилетние родители младенцев; дети от разных браков, рожденные с разницей в 30 лет, у которых нет средних по возрасту братьев и сестер; мужчины и женщины любого возраста, решившие обзавестись потомством, с созданием пары или без; бабушки, дающие жизнь ребенку, зачатому из яйцеклетки своих дочерей (случай из реальной жизни); дети, рожденные после смерти родителей; и все возрастающий разрыв между социальными институтами и репродуктивными практиками (внебрачные дети составляют 25% всех новорожденных в Швеции и около 50% у афроамериканцев). Принципиальным является то, что мы не включаем в это наблюдение ценностные суждения. То, что для традиционалистов равнозначно вызову, брошенному божественному провидению, для культурных революционеров есть триумф индивидуальной воли и полное закрепление за женщинами прав на свои тела и жизни. Однако существенно, что мы имеем дело не с периферийными явлениями общества, даже несмотря на то, что они все еще эмбрионы нового соотношения между нашими социальным и биологическим состояниями. Они суть усиливающиеся социальные тенденции, чья технологическая и культурная диффузия кажется неостановимой ни при каких условиях, за исключением условий новой теократии. И их прямым следствием является другая форма уничтожения времени, человеческого биологического времени, временного ритма, регулировавшего наш вид с момента его возникновения. Независимо от нашего желания мы, возможно, должны будем жить без часов, которые указывали нашим родителям время, когда им предназначалось зачать нас, и которые указывали нам, когда и как передавать (и передавать ли) свою жизнь нашим детям. Последовательный биологический ритм был заменен моментом экзистенциального решения.

43Berger (1984), цитируется Адамом: Adam (1990).

44Schor (1991).

45MeNeill (1977).

46Guillemard (1972); Castells, Guillemard (1971).

47Guillemard (1988).

7.7 Отрицание смерти

Вера в возможность умереть с достоинством есть попытка - наша собственная и нашего общества - бороться с реальностью тою, что слишком часто становится рядом деструктивных событий, по самой своей природе влекущих за собой дезинтеграцию человеческой сущности умирающей личности. Мне не часто доводилось видеть много достоинства в процессе нашего умирания. Поиск возможности обрести истинное достоинство терпит неудачу тогда, когда сдают наши тела... Наибольшее достоинство, которое следует искать в смерти, есть достоинство жизни, ей предшествовавшей.

Шервин Б. Нуланд48

Время в обществе и в жизни измеряется смертью. Смерть, относились ли к ней с почтением, как к воле Божьей, или воспринимали как наибольший вызов, брошенный человеку, служит и служила центральной темой культур на протяжении истории49. С ней воевали с безрассудством романтиков, она изгонялась в обрядах, предназначавшихся для успокоения живущих, принималась со смирением просветленных, укрощалась накарнавалах простонародья, но никогда не отрицалась50. Отличительной особенностью нашей новой культуры является попытка изгнать смерть из наших жизней. Хотя логическим основанием этой попытки служит рационалистическая вера во всемогущий прогресс, именно выдающиеся открытия и достижения медицинской технологии и биологических исследований, сделанные за последние 20 лет, обеспечивают материальную основу для старейшего желания человечества: жить так, как будто смерти не существует, несмотря на то, что она - единственный несомненный факт нашей жизни. Когда мы начинаем поступать подобным образом, завершается полное ниспровержение жизненного цикла и жизнь становится плоским ландшафтом, размеченным моментами различных переживаний в бесконечном магазине чувств, превращенных в товары. Таким образом, когда приходит смерть, она становится просто дополнительным пятном на экране радаров рассеянных наблюдателей. Если правдой являются слова Ионеску: "каждому из нас суждено умереть первому"51, то социальные механизмы делают каждого из нас также и последним, т. е. обеспечивают то, что мертвые являются действительно одинокими и не забирают жизненной энергии живых. Однако это старое и здоровое стремление к выживанию, чье присутствие в западной культуре со средних веков зафиксировал Филипп Ариес52, выбирает иное направление в условиях биологической революции. Сегодня мы так близко подошли к раскрытию секретов жизни, и два основных направления медицинских наук проникают во все остальные сферы общества: навязчивая идея предотвращения смерти и желание сражаться до конца.

В соответствии с первым направлением каждое биологическое исследование, каждый медицинский опыт, указывающие на связь человеческого здоровья с окружающей средой, становятся быстро переводимыми в гигиенический совет или обязательное предписание (например, крестовый поход против курения в США, в той самой стране, где полуавтоматическое оружие можно купить по почте), что все более и более превращает общество в символически оздоровленную окружающую среду при полной поддержке этого процесса средствами массовой информации. Действительно, телекомментаторы обрели в войне за здоровье бесконечный источник общественного внимания, тем более что результаты исследований периодически опровергаются и заменяются новыми

особыми инструкциями. Целая индустрия "здорового образа жизни" напрямую связана с этой войной: от гигиеничной еды до модной спортивной одежды и не имеющих почти никакого значения витаминов. Это извращенное использование медицинских исследований особенно умиляет, когда ему противопоставляется безразличие компаний, страхующих здоровье, и основной части бизнеса к первичной заботе о здоровье и безопасности труда53. Возрастающая доля населения развитых стран и классы профессионалов повсюду в мире тратят значительное время, много денег и психологической энергии на протяжении всей своей жизни, стремясь hjtth в ногу с модой на здоровье такими способами и с такими результатами, что лишь немного отличны от способов и результатов шаманских обрядов. Например, в то время как недавние исследования показывают, что вес в значительной степени связан с генетически запрограммированным метаболизмом и что он колеблется в диа-

пазоне порядка 10-15% от средней величины, соответствующей данному возрасту и росту, независимо от индивидуальных усилий54, диета является навязчивой идеей общества, идеей настоящей или манипулируемой. Верно, что персональная эстетика и отношение к телу также связаны с культурой индивидуализма и нарциссизма, но гигиенические воззрения наших обществ придают им существенно инструментальный характер (действительно, часто они связаны с тем, что люди не желают принимать в расчет объективные обстоятельства, когда дело касается женского тела). Они направлены на отсрочку смерти и старения и борьбу с ними в каждую минуту жизни с помощью медицинской науки, индустрии здоровья и работы средств массовой информации.

Однако настоящим наступлением на смерть является добросовестная и всеобъемлющая борьба за то, чтобы отодвинуть границы неизбежного так далеко, как это возможно с точки зрения гуманности. Шервин Б. Нуланд, хирург и историк медицины, пишет в своей потрясающей душу книге "Как мы умираем":

"Каждый медик должен признать, что он иногда убеждал пациентов пройти диагностические или терапевтические меры на той стадии болезни, когда эти меры настолько потеряли свой смысл, что Загадку лучше было бы оставить нерешенной. Если бы доктор был способен заглянуть глубоко внутрь себя, то слишком часто он мог бы признать, что его решения и советы мотивированы его неспособностью отступаться от Загадки и признавать свое поражение, пока есть хоть один шанс решить ее. Даже если он добр и внимателен к пациенту, которого лечит, врач позволяет себе отложить в сторону всю свою доброту, ибо искушение Загадки столь сильно, а неудача с ее решением делает его таким слабым"55.

Этот медицинский импульс отторжения смерти не имеет никакого отношения к капитализму. На деле многие страховые компании скорее одобрили бы эвтаназию и пожелали бы отправлять пациентов домой настолько быстро, насколько это возможно, - циничная точка зрения, с которой каждый день сражаются доктора. Без этого неутолимого желания отвергать неизбежное могли бы быть забыты ценные уроки, а наша коллективная способность выживать и преодолевать страдания была бы ослаблена. Однако то, что несут обществу подобные усилия в совокупности с менее благородными инициативами по использованию безнадежных пациентов в качестве экспериментального материала, равнозначно отрицанию смерти до последнего мгновения жизни. Временная и пространственная замкнутость смерти, ее отгороженность настолько сильны, что подавляющее большинство смертей (80% в США и растущая доля во всех странах - см. рис. 7.3 для Японии, общества с сильной семейной культурой) происходит в больницах, очень часто в специальных реанимационных отделениях, когда тела извлечены из своей социальной и эмоциональной среды. Несмотря на некоторые ограниченные движения в

защиту гуманных хосписов для безнадежных пациентов и на еще более ограниченную тенденцию отвозить умирающего домой, последний эпизод нашей жизни делают все более и более стерильным - а наши близкие не имеют мужества возражать - в нем слишком много беспорядка, слишком много грязи, слишком много боли, слишком много нечеловечного, фактически слишком много деградации. Жизнь прерывается на пороге последней возможной улыбки, и смерть становится видимой только на короткий церемониальный момент, после того как специализированные имиджмейкеры представят свою утешающую мизансцену. И потом, оплакивание выходит из моды в наших обществах, что является и реакцией на традиционное общественное лицемерие, и приземленной философией выживания. Однако психоаналитики и антропологи показали социальные функции и индивидуальную пользу оплакивания, как его ритуалов, так и его чувств56. Но потеря оплакивания есть та цена, которую мы должны заплатить за доступ к вечности при жизни через отрицание смерти.

Источник: Kuroda Koichiri. Medicalization of Death: Changes in Site of Death in Japan after World War Two. Hyogo: Kobe College, Department oflntercultural Studies, 1990 (неопубликованный документ исследования).

Рис. 7.3. Отношение смертности в больницах ко всей смертности, 1947-1987 гг.

Господствующая тенденция в наших обществах как выражение наших технологических амбиций и в согласии с нашим прославлением эфемерного состоит в том, чтобы изъять смерть из жизни или сделать ее ничего не значащей посредством ее многократного представления в средствах массовой информации, представления всегда в виде смерти другого, так что нашу собственную мы встречаем с удивлением, как что-то нежданное. Отделяя смерть от жизни и создавая технологическую систему для того, чтобы продлить это убеждение достаточно долго, мы конструируем вечность во время нашей жизни. Таким образом, вечными мы становимся всегда, за исключением того краткого момента, когда свет принимает нас в свои объятия.

48Nuland (1994: xvii, 242).

49Morin (1970).

50Thomas (1988,1985).

51Цитируется Томасом, Thomas (1988:17). 52Aries(1977,1983).

53Navarre (1994).

54Kolata (1995).

55Nuland (1994: 249).

56Thomas (1975).

7.8 Мгновенные войны

Смерть, война и время - суть извечные исторические союзники. Одной из наиболее впечатляющих характеристик возникающей технологической парадигмы является то, что их связь существенным образом изменена, по крайней мере для решающих боевых действий господствующих держав. Действительно, появление ядерной технологии и возможность планетарного холокоста парадоксальным образом погасили крупномасштабные, глобальные боевые действия между основными державами, заменив собой условия, характеризовавшие первую половину XX в. как самый разрушительный, смертоносный период в истории57. Тем не менее геополитические интересы и социальные противостояния продолжают разогревать международную, межэтническую и идеологическую вражду вплоть до стадии нацеливания на физическое уничтожение58: мы должны признать, что корни войны лежат в человеческой природе, по крайней мере, это нам известно по историческому опыту59. Однако в последние два десятилетия демократические, технологически развитые общества в Северной Америке, Западной Европе, Японии и Океании стали отвергать войну и оказывать необычайное сопротивление призывам правительств к своим гражданам идти на крайние жертвы. Алжирская война для Франции, вьетнамская война для Соединенных Штатов, афганская война для России60 были поворотными пунктами с точки зрения способности государств предавать свои общества разрушению по причинам не столь уж непреодолимых обстоятельств. Так как ведение боевых действий и убедительная угроза прибегнуть к ним все еще составляют сердцевину власти государства, то после окончания войны во Вьетнаме стратеги были заняты поиском способов того, как можно продолжать вести войны. Только при этом условии экономическая, технологическая и демографическая сила может быть превращена в господство над другими государствами - это самая старая игра человечества. В развитых демократических странах быстро пришли к трем выводам относительно условий, необходимых для того, чтобы сделать войну более или менее приемлемой для общества61.

1.Она не должна затрагивать простых граждан, т. е. должна вестись профессиональной армией, к принудительному набору нужно прибегать только в случае действительно чрезвычайных обстоятельств, а они предполагаются маловероятными.

2.Она должна быть короткой, даже мгновенной, чтобы результаты не заставляли себя ждать, истощая человеческие и экономические ресурсы и поднимая вопрос об оправданности военной акции.

3.Она должна быть чистой, хирургической, с разумной величиной разрушений (даже у противника) и скрытой от взгляда общества настолько, насколько это возможно, что приводит к тесной связи обработки информации, создания образов и ведения войны.

Впечатляющие прорывы в области военной технологии, произошедшие за последние два десятилетия, дают средства воплотить в жизнь эту социовоенную стратегию. Хорошо обученные, хорошо экипированные, посвящающие все свое время службе, профессиональные вооруженные силы не требуют массового вовлечения населения в военные дела. Оно лишь должно наблюдать и приветствовать из своих гостиных особенно

возбуждающее шоу, отмеченное глубокими патриотическими чувствами62. Профессиональное управление подачей новостей в средствах массовой информации может принести в дома людей в прямом эфире войну с ограниченным, стерильным восприятием убийства и страдания - тема, досконально разработанная Бодрияром63. Но важнее всего то, что технология связи и электронного оружия позволяет наносить противнику опустошительные удары за чрезвычайно короткое время. Война в Заливе была генеральной репетицией нового типа войны, и ее 100-часовая развязка, когда союзники расправились с большой и хорошо вооруженной иракской армией, стала демонстрацией решительности новых военных держав, когда ставкой является важный вопрос (в данном случае -снабжение Запада нефтью)64. Естественно, к этому анализу и самой войне в Заливе требуется сделать несколько пространных оговорок. США и их союзники послали в зону боевых действий полмиллиона солдат на несколько месяцев для того, чтобы организовать наземную атаку. Многие эксперты подозревают, что на деле это было связано с внутренней политикой в Министерстве обороны, еще не готовом уступить военно-воздушным силам и признать, что войны могут быть выиграны, если их вести с воздуха или с моря. Именно это обстоятельство и имело место, так как наземные силы практически не встретили сильного сопротивления иракцев после потерь, понесенных ими от ударов авиации. Союзники не стали продолжать свое наступление до Багдада, но это решение было принято не из-за серьезных военных препятствий, а по политическому расчету сохранить Ирак в качестве военной силы в регионе для уравновешивания сил Ирана и Сирии. Отсутствие поддержки со стороны какой-либо крупной державы (России или Китая) сделало иракцев особенно уязвимыми, так что другие значительные войны не будут столь же легкими для коалиции держав Запада. Державам, находящимся на одном уровне технологического развития, было бы гораздо труднее получить друг от друга сатисфакцию. Однако при условии взаимного неприменения ядерного оружия основными военными державами их потенциальные войны и войны между их странами-сателлитами, скорее всего, будут зависеть от быстрых обменов ударами, определяющих истинное состояние технологического дисбаланса между воюющими сторонами. Массированное уничтожение или быстрая демонстрация возможности осуществить его за минимальное время, по-видимому, являются общепринятой стратегией ведения войн современного типа в информационную эпоху.

Однако этой стратегии могут следовать только державы, доминирующие в технологии, и она резко контрастирует с многочисленными, бесконечными внутренними и международными вооруженными конфликтами, заполонившими мир после 1945 г.65. Эта темпоральная разница в ведении войн есть одно из самых ярких проявлений разницы в темпоральностях, характеризующей нашу сегментированную глобальную систему. Это и есть та тема, которую я собираюсь развернуть ниже.

Источник: Кауе et al. (1995).

Рис. 7.4. Смертность в результате войн, в % к численности населения Земли, по десятилетиям (1720-2000)

Вдоминирующих обществах, как известно по историческому опыту, эта новая эпоха военного искусства оказывает значительное влияние на время и на понятие времени. Чрезвычайно насыщенные моменты принятия военных решений будут возникать как мгновения, определяющие форму долгих периодов мира или сдержанного напряжения. К примеру, согласно количественному историческому исследованию вооруженных конфликтов, проведенному для канадского Министерства обороны, продолжительность конфликтов в первой половине 1980-х годов сократилась в среднем более чем наполовину по сравнению с 1970-ми годами и более чем на две трети - с 1960-ми годами66. Рисунок 7.4, опирающийся на тот же источник, демонстрирует сокращение за последние годы масштабов смертности в результате войн, особенно если их сравнивать с численностью мирового населения. Тем не менее тот же рисунок показывает, до какой степени война исторически - и особенно в первой половине XX в. - была способом жизни. Другие источники отмечают, что количество смертей, приходящихся на душу населения в войнах

вЗападной Европе, Северной Америке, Японии и Латинской Америке, было значительно меньше в 1945-1989 гг., чем в 1815-1913 гг.67. В условиях новой темпоральности боевых действий, порожденной сошедшимися вместе технологией и давлением со стороны гражданских обществ в развитых странах, кажется весьма вероятным, что война отойдет на второй план в этих господствующих обществах, для того чтобы время от времени вспыхивать, неожиданно напоминая о человеческой природе.

Внескольких странах это исчезновение войны из жизненного цикла большинства людей уже повлияло решительным образом на культуру и поведение. В индустриальных демократических странах, если исключить меньшинство населения во Франции, Португалии и США, поколения, рожденные после второй мировой войны, - первые в истории (за исключением счастливых шведов и швейцарцев), кто в своей жизни не прошел через войну. Это фундаментальный разрыв в человеческом опыте, существенным образом влияющий, например, на мускулинность и культуру мужественности. Вплоть до этих поколений предполагалось, что в жизни всех мужчин наступит момент, когда они будут посланы убивать или быть убитыми, жить среди смерти и разрушения, испытать широкомасштабную дегуманизацию и тем не менее гордиться ею, в противном случае они потеряют уважение своего общества, а часто и своих семей. Невозможно понять необычайное терпение женщин в традиционной, патриархальной семье безотносительно к этому моменту истины. Этой жестокой судьбе мужчины матери, жены и дочери платили