Глава V

ДЕНЕЖНЫЙ УРОВЕНЬ ЖИЗНИ

Для большей части людей в современном обществе не­посредственным мотивом денежных расходов сверх тех, что необходимы для физического благополучия, являет­ся не столько сознательное стремление превзойти других в размере явного потребления, сколько желание дер­жаться на уровне общепринятых требований благопри­стойности в качестве и количестве потребляемых товаров. Это желание вызывается не какими-то жесткими неизмен­ными рамками, которых нужно придерживаться и выхо­дить за которые ничто не побуждает. Уровень требований подвижен. В частности, он может бесконечно повышать­ся, как только проходит достаточно времени для привы­кания, вслед за всяким повышением платежеспособности, к новым, большим масштабам расходования. Гораздо труднее отказаться от усвоенного размера расходов, чем увеличить их привычные размеры в ответ на увеличение состояния. Многие статьи вошедших в обычай расходов оказываются при анализе едва ли не чистым расточитель­ством, следовательно, расходование по этим статьям про­исходит только из желания обрести почет, а после того, как эти расходы вливаются в рамки соответствующего нормам приличия потребления, тем самым становясь со­ставной частью образа жизни, отказаться от них точно так же трудно, как и от многих вещей, непосредственно ведущих к материальному благополучию или даже необ­ходимых для жизни и здоровья. Таким образом, демон­стративно расточительные расходы престижа ради, прино­сящие духовное благополучие, могут стать более необхо­димыми, нежели многие из тех расходов, которые покры­вают «низшие» потребности, потребности в материальном достатке или только в средствах к поддержанию жизни. Отказаться от «высокого» уровня жизни или понизить любой уже сравнительно низкий жизненный уровень за­ведомо одинаково трудно; правда, в первом случае мы имеем дело с трудностью морального порядка, тогда как во втором, возможно, будет затронуто материальное бла­гополучие.

В то время как "переход от больших расходов к мень­шим затруднителен, новое увеличение расходов происхо­дит сравнительно легко и как почти само собой разумею­щееся. Те редкие случаи, когда средства для увеличения демонстративных расходов имеются, а увеличения не происходит, обычно вызывают у людей недоумение и объ­ясняются ими таким презренным мотивом, как скупость. С другой стороны, быстрая реакция на соответствующий стимул воспринимается как обычное следствие. Это гово­рит о том, что средний, обычный размер расходов, кото­рый уже достигнут, никогда не является тем уровнем, на достижение которого мы обыкновенно направляем наши усилия. Идеал потребления лежит как раз за пределами досягаемости, либо от нас требуется определенное напря­жение для его достижения. Причиной является соперни­чество, стимул к которому создается завистническим сравнением, побуждая нас превосходить тех, с кем мы привыкли считать себя людьми одного ранга. По сути, то же суясдение выражено в банальном замечании о том, что каждый класс испытывает зависть и тянется к классу, стоящему на социальной лестнице ступенью выше, при этом редко сравнивая себя с теми, кто находится ниже пли значительно опережает его. Другими словами, норма при­личествующих расходов, как и остальные нормы благо­пристойности, вызывающие соперничество, практически устанавливаются теми, кто занимает следующую ступень почтенности. Таким образом, особенно в обществе, где классовые различия несколько размыты, все каноны поч­тенности и благопристойности и все установки на опреде­ленные уровни потребления восходят постепенным обра­зом к обычаям и привычному мышлению самого вы­сокого в социальном и денежном отношении класса — праздпого класса богатых.

В общих чертах именно этот класс определяет, какой образ жизни будет приниматься обществом как благопри­стойный или престижный, заслуживающий уважения. Функция именно этого класса — разъяснять наставлени­ем и личным примером, каков образ высшей, идеальной формы общественного благоденствия. Но выполнять свою исевдосвященническую функцию высший, праздный класс может только при существенных ограничениях. Этот класс не моя^ет по своему усмотрению произвести неожиданный

-переворот в установившемся у людей образе мышления или внезапно возвратить их к прежним привычкам. Нуж­но время, чтобы какая-либо перемена распространилась в массах и затронула привычные взгляды людей; особен­но много времени требует изменение привычек тех клас­сов, которые занимают более отдаленное положение в об­ществе по отпошению к «светилу». Этот процесс медлен­нее происходит там, где меньше подвижность населения либо где дистанции между различными слоями больше и выражены резче. Но при наличии времени у праздного класса есть все возможности предусмотреть в целом и в деталях образ жизни общества; тогда как в отношении существенных принципов престижности те перемены, ко­торые в состоянии произвести праздный класс, лежат в j3khx пределах допустимости. Его наставления и личный пример имеют силу предписаний для всех нижележащих слоев, однако при выработке наставлений, которые спус­каются этим слоям,—чтобы служить руководством при вы­боре форм и методов приобретения почета, т. е. при форми­ровании практической и духовной жизни низших слоев, — эти влиятельные предписания следуют канону демонстра­тивного расточительства, который в различной степени сдерживается инстинктом мастерства. К этим нормам нужно добавить еще один общий принцип, присущий при­роде человека, — хищнический умысел, — который по сво­ей сути и психологическому содержанию лежит между двумя названными свойствами. Воздействие этого послед­него па формирование образа жизни требует особого рас­смотрения.

Канон почтенности, таким образом, должен приспосаб­ливаться к экономическим обстоятельствам, традициям и степени духовной зрелости того отдельного класса, образ жпзни которого он призван упорядочивать. Надо особо отметить, что, какова бы ни была власть официального по­рядка вещей, как бы он ни соответствовал основополагаю­щим требованиям престижности в его начинаниях, он ни при каких обстоятельствах не может удерживаться в силе, если по истечении времени или при переходе к менее иму­щему классу оказывается, что он идет вразрез с первей­шей основой благопристойности у цивилизованных наро­дов, а именно способностью надежно служить цели стимулирующего, завистного сопоставления денежных успехов.

Очевидно, что каноны расходования в значительной мере определяют уровень жизни в любом обществе ив любом классе. Не менее очевидно и то, что преобладаю­щий в какое-то данное время и на какой-либо данной социальной широте уровень жизни в свою очередь в зна­чительной мере определяет как формы, которые примет престижное расходование, так и степень, до которой эта «высшая» потребность будет управлять потреблением. В этом отношении общепринятый жизненный уровень оказывает действие, имеющее преимущественно воспре­щающий характер: оно направлено почти исключительно на то, чтобы не дать сократиться однажды установивше­муся масштабу демонстративных расходов.

Жизненный уровень имеет природу привычки. Он является привычным мерилом и задает привычный поря­док реагирования на определенные стимулы. Трудность отступления от привычного уровня — это трудность отка­за от однажды усвоенной привычки. Сравнительная лег­кость, с которой повышается жизненный уровень, означа­ет, что жизнь общества есть процесс эволюции и что он будет без труда развертываться в каком-либо из тех на­правлений, где самовыражение получает новую степень свободы. Но когда уже усвоена привычка самовыражения по такой заданной линии малого сопротивления, самовы-раяление будет искать привычный выход даже после того, как в среде произойдут какие-либо изменения и тем самым повысится сопротивление внешних обстоятельств. Эта по­вышенная способность самовыражения в заданном направ­лении, которая называется привычкой, позволяет выдер­живать значительное увеличение сопротивления, которое внешние обстоятельства оказывают развертыванию жиз­ни. Наблюдаются ощутимые различия как среди разнооб­разных привычек, или укоренившихся способов и областей самовыражения, которые в значительной мере определяют уровень жизни отдельного человека, так и в том, насколь­ко сохраняется инерция в противодействии среде, а также в степени упорства, с которым индивид ищет самовыра­жения в заданном направлении.

Таким образом, выражаясь языком современной эко­номической теории, хотя люди неохотно идут на сокра­щение расходов в любой сфере потребления, они все-таки в одних случаях делают это охотнее, чем в других; поэто­му наряду с неохотным отказом от любых статей привыч­ного потребления существуют определенные виды потреб­ления, от которых люди отказываются крайне неохотно.

Предметы и формы потребления, за которые наиболее крепко деряштся потребитель, — это обычно так называе­мые предметы первой жизненной необходимости, или ми­нимум средств к существованию. Минимум средств к существованию, конечно, не является твердо установлен­ным рационом, определенным и неизменным по количе­ству и виду товаров. Но при данном рассмотрении можно считать, что он состоит из некоторой более или менее оп­ределенной совокупности предметов потребления, необхо­димых для поддержания жизни. В случае все большего сокращения расходов от этого минимума, как можно пред­положить, отказываются в последнюю очередь. Вообще говоря, самые древние и закоренелые из привычек, управ­ляющих жизнью отдельного человека, — те привычки, ко­торые затрагивают его существование как биологического организма, — являются наиболее живучими и властными. За ними — в несколько неупорядоченной и постоянно ме­няющейся градации—идут потребности более высокого по­рядка— привычки, усваиваемые позже в жизни отдельного человека или народа. Некоторые из этих потребностей, например вошедшее в привычку потребление алкогольных напитков и наркотиков, потребность в спасении души (в эсхатологическом смысле) или в доброй репутации, могут в некоторых случаях предшествовать низшим, или более элементарным, потребностям. В общем, чем дольше скла­дывается привычка, тем она прочнее, и чем более она совпадает с предыдущими, усвоенными ранее формами общественной жизни, тем настойчивее данная привычка будет заявлять о себе. Привычка будет сильнее, если от­дельные свойства человеческой природы, затрагиваемые ее действием, или особые склонности, находящие в ней выражение, будут свойствами и склонностями, уже став­шими неотъемлемой частью существования или тесно свя­занными с историей отдельной этнической группы.

Разные люди с разной степенью легкости усваивают привычки и в разной мере способны от них отказываться; это говорит о том, что усвоение отдельных привычек за­висит не только от продолжительности привыкания. При решении вопроса о том, какая совокупность привычек станет господствовать в образе жизни индивида, такое же, как и продолжительность усвоения привычки, значе­ние имеют унаследованные склонности и свойства харак­тера. Преобладающий тип передаваемых по наследству склонностей, или, другими словами, тип темперамента, присущий господствующему слою какой-либо этнической общности, в значительной мере предопределяет масштабы и характер жизнедеятельности. Насколько большое зна­чение имеют унаследованные индивидом особенности для быстрого и определенного усвоения привычки, показыва­ет то, с какой крайней легкостью усваивается порой все­властная привычка к алкоголю или как аналогичным об­разом усваивается неизменная привычка соблюдения обрядов благочестия у лиц, имеющих к тому особучо склонность. Схожее значение имеет и та своеобразная лег­кость привыкания к конкретному человеческому окруже­нию, которая называется романтической любовью.

Люди отличаются друг от друга в отношении унасле­дованных склонностей или в отношении того сравнитель­ного умения, с каким они разворачивают свою жизнедея­тельность в тех или иных областях. И привычки, которые переходят в сравнительно сильные склонности или совпа­дают с ними, проявляясь легче других привычек, стано­вятся очень важным фактором в материальном благопо­лучии человека. Роль, которую склонности играют в усво­ении ряда сравнительно устойчивых привычек, определя­ющих уровень жизни, и объясняет тот факт, что люди крайне неохотно отказываются от привычных статей рас­ходов в процессе демонстративного потребления. Предрас­положенность, в которой нужно усматривать почву для такого рода привычки, — это склонность к соперничеству; а склонность к соперничеству, к завистному сравнению — черта, имеющая глубокие корни, пронизывающая всю человеческую природу. Она в любом новом обличий про­являет себя достаточно бурно и, укоренившись однажды в какой-нибудь форме выражения, заявляет о себе с боль­шой настойчивостью. Когда стремление проявить себя в какой-то статье престижных расходов становится привыч­кой, когда некий данный набор стимулов встречает при­вычный ответ в деятельности данного рода и направления, деятельности, движимой живой и глубоко проникающей предрасположенностью к соперничеству, — от таких рас­ходов человек отказывается как раз с крайней неохотой. С другой стороны, как только наращение денежных сил позволяет развернуть деятельность в большом масштабе, с новым размахом, издавна присущие роду человеческо­му свойства дают о себе знать, устанавливая то, а не иное, новое направление, которое принимает общественная жизнь. И те наклонности, которые уже активно выража-

ются в каких-либо родственных формах, и те, которым приходит на помощь получивший в данное время общее признание образ жизни с его корректирующими указани­ями, и те, для проявления которых всегда имеются в на­личии материальные средства и предоставляется удобный случай, — все они будут играть особенно важную роль в выборе формы и направления, в которых заявит о себе новый прирост совокупной силы индивида. Таким обра­зом, говоря конкретно, в любом обществе, где демонстра­тивное потребление есть составная часть образа жизни, увеличение платежеспособности индивида с большой сте­пенью вероятности принимает форму расходов в какой-нибудь общепринятой сфере демонстративного потребле­ния.

За исключением инстинкта самосохранения, предрас­положенность к соперничеству является, вероятно, самым сильным, живым и настоятельным из собственно эконо­мических мотивов. В индустриальном обществе эта пред­расположенность к соперничеству выражается в денеж­ном соперничестве, а что касается цивилизованных запад­ноевропейских стран, то практически такая предрасполо­женность выражается в какой-либо форме демонстратив­ного расточительства. Потребность в демонстративном расточительстве, следовательно, всегда готова поглотить любое повышение эффективности производства или вы­пуска товаров, когда наиболее элементарные материаль­ные потребности удовлетворены. Там, где в современных условиях этого не происходит, причину расхождения сле­дует обычно искать в том, что темп увеличения состояния отдельных людей слишком быстр и привычный размер расходов не успевает за ним или же данный индивид мо­жет откладывать заметное демонстративное потребление дохода на более поздний срок, обычно намереваясь повы­сить зрелищный эффект- предполагаемого совокупного расхода. Когда возрастающая эффективность производства дает возможность обеспечить средства к существованию меньшими затратами труда, усилия участников производ­ства не ослабляются, а направляются на достижение бо­лее высоких результатов в демонстративном потреблении. С появлением вследствие увеличения эффективности про­изводства возможности сбавить темп напряженность тру­да не ослабевает, а прирост выработки обращается на удовлетворение потребности в демонстративном потребле­нии, которая может расти бесконечно, подобно тому как, оо экономической теории, растут обычно высшие, или духовные, потребности. Главным образом именно благо­даря наличию элемента роста в уровне жизни Дж. С. Милль смог сказать, что «до сих пор представляет­ся сомнительным, чтобы все сделанные механические изо­бретения облегчали тяжелый труд хотя бы одного чело­века».

Уровень расходов, принятый в обществе или внутри того класса, к которому принадлежит человек, в значи­тельной мере определяет его жизненный уровень. Обще­принятый уровень расходов естественно осознается им как правильный и хороший, осознается через привычное созерцание и усвоение того образа жизни, к которому этот уровень относится. Но уровень расходов осознается и опо­средованно, через распространенное требование придер­живаться — из страха неуважения и остракизма — обще­принятого размаха расходов, считая это делом приличия. Принять модный жизненный уровень и придерживаться _ег0 — до такой степени приятно и целесообразно, что это становится необходимым условием личного блага и жиз­ненного успеха. Уровень жизни любого класса — по край­ней мере когда речь идет о демонстративном расточитель­стве — будет обыкновенно настолько высок, насколько позволяет уровень доходов этого класса — при постоянной тенденции к повышению. Воздействовать на серьезную деятельность людей нужно, следовательно, имея в виду одну-единственную цель — направлять их на приобрете­ние как можно большего состояния и на неодобрение работы, которая не приносит никакой денежной прибыли. В то же время влиять на потребление — значит сосредо­точить его на тех направлениях, где оно наиболее хорошо видно со стороны тем людям, доброе мнение которых учи­тывается, тогда как те наклонности, следование которым не требует престижных затрат времени или средств, гро­зят оказаться не у дел.

В результате того предпочтения, которое отдается де­монстративному потреблению, семейная жизнь многих классов сравнительно убога в контрасте с той блистатель­ной частью их жизни, которая проходит на виду. Как вто­ричное следствие того же предпочтения люди скрывают свою личную жизнь от чужих глаз. Когда дело доходит до той части потребления, которая может без осуждения оставаться в тайне, люди устраняются от всяких контак­тов с соседями. Отсюда обособленность, замкнутость людей в их частной жизни, что наблюдается во многих промышленно развитых обществах; и отсюда, косвенно, привычка к уединению, скрытности, которая является столь характерной чертой кодекса приличий высших клас­сов в любом обществе. Низкий уровень рождаемости в тех слоях общества, на которые накладывается особо настоя­тельное требование престижных расходов, подобным образом объясняется потребностями стереотипа сущест­вования, основанного на демонстративном расточительст­ве. Демонстративное потребление и последующее увеличе­ние расходов, необходимое для престижного содержания ребенка, составляют изрядную статью расходов, что и является мощным сдерживающим фактором. Он являет­ся, пожалуй, наиболее действенным из мальтузианских мер благоразумного сдерживания рождаемости.

Влияние этого фактора как в плане сокращения менее демонстративных статей потребления, идущих на созда­ние материальных благ и поддержание существования, так и в малочисленности или отсутствии детей в семье видно, пожалуй, лучше всего среди тех, кто предается уче­ным занятиям. Из-за предположительного превосходства и редкости талантов и навыков, которыми характеризует­ся жизнь этих слоев, они по обычаю попадают на более высокую ступень социальной лестницы, чем им дает осно­вание занимать их денежный статус. Согласно занимае­мой ступени, велик для них и масштаб престижных рас­ходов. Вследствие этого остается крайне мало возмояшо-стей уделять внимание другим сторонам жпзни. В силу обстоятельств наряду с высокими требованиями денеж­ной благопристойности, предъявляемыми обществом к ученым, чрезвычайно высоки и привычные представления их самих о том, что хорошо п правильно, — высоки при сравнении средней состоятельности п уровня доходов' социальной группы ученых и тех групп, которые номи­нально им равны. В любом современном обществе, где нет монополии духовенства на занятия науками, ученые люди неизбежно вступают в контакт с классами, занимающими более высокое положение в денежном отношении. Высо­кие нормы денежной благопристойности, действующие среди этих вышестоящих классов, проникают в среду ученых, лишь слегка смягчая свои суровые требования: вследствие этого в обществе нет слоя, который бы тратил больше своих средств в демонстративном расточительст­ве, чем этот.