2. Социальный прогноз в истории философии

Социальное прогнозирование всегда было одной из важных тем философии. На ранних этапах ее развития оно осуществлялось с помощью вписывания данной эпохи в тот или иной цикл мирового развития, причем определенной, хотя и гигантской продолжительности. Само общество полагалось неизменным и проблема состояла лишь в том, как оно окончит свои дни.

Социально-политическая динамика античной Греции разрушила эти представления. В результате сначала в рамках софистики, а потом в философии Платона возникли модели должного общества. Софисты абсолютизировали особенности современной им греческой демократии, и видели ее прообразом общества будущего. Платон построил две модели социума. Одна из них, выраженная в «Государстве», была идеальной, нормативной и по своему содержанию отрицала демократический строй греческого полиса. Она была направлена на восстановление на новом уровне социальных порядков, отраженных в общеиндоевропейской мифологии (строя, близкого варновому), т.е. была ориентирована на прошлое. Концепция идеального полиса, разработанная в «Законах», обобщала черты наиболее жизнеспособных греческих городов-государств, но всем своим строем как бы доказывала невозможность своего осуществления (только островное положение, ограниченное количество граждан и т.п.). Несмотря на то, что обе модели Платона не были собственно прогнозами, именно они положили начало утопии как первой и пока ненаучной форме социального прогнозирования.

Решающую роль в том, что европейская философия открыто занялась прогнозированием, сыграла христианская эсхатология – учении о конце света. Многие поколения богословов и верующих пытались вникнуть в смысл библейских пророчеств, вычислить срок конца света и определить признаки его наступления. Хотя это делалось исключительно в символической форме, возникла определенная традиция анализа настоящего, направленного на предсказание будущего. И как только Страшный суд перестал быть в глазах мыслителей единственным финалом истории, возникло явление собственно социального прогнозирования.

К XVI – XVII векам относятся три наиболее замечательные попытки утопического прогнозирования. «Утопия» Мора и «Город Солнца» Кампанеллы продолжают платоническую традицию и строят идеальную модель общества, характеризующуюся устранением многих важнейших характеристик социума, современного утопистам. Томас Мор ополчился против техники, Томмазо Кампанелла – против институтов собственности и семьи. Их концепции также обращены в прошлое, именно оттуда черпают свое содержание. Зато «Новая Атлантида» Френсиса Бэкона, напротив, рассчитана на технологический и капиталистический путь развития общества, она исходит из настоящего, экстраполирует его квинтэссенцию на будущее.

Утопии начала ХIХ века (Сен-Симон, Фурье, Оуэн) объединяют в себе оба момента. Картина будущего в них весьма мифологична, у Сен-Симона, например, откровенно навеяна представлениями о «золотом веке», но в то же время ее реализация ставится в зависимость от разрешения реального противоречия современного общества. Им противостоит гегельянство, признающее современное ему правовое государство и гражданское общество фактически концом истории и предполагающее лишь их количественное развитие.

Наиболее масштабной попыткой социального прогнозирования стала марксистская теория общественно-экономических формаций (см. лекцию 6). Маркс и Энгельс смогли адекватно предсказать непосредственное и даже обозримое будущее, указав на назревание серии социальных революций и мировой войны. Однако теория ОЭФ не смогла спрогнозировать перерождение капитализма сначала в государственно-монополистический его вариант (его исследованием занимался уже Ленин), а затем – в постиндустриальное общество. Социализм, не говоря уже о коммунизме, оказался вообще нереализуемым на практике. Реальным же результатом развития капитализма стало возникновение т.н. социального государства, осуществляющего более справедливое перераспределение благ без коренной ломки социально-экономических отношений. Заметим, что марксистский прогноз также был построен на идее повторения уже пройденного бесклассового этапа развития общества на новом уровне, хотя и не предполагал его идеализации.

Прогнозирование будущего в России оказалось более экзотичным в силу пронизанности нашей философии религиозными идеями и представлениями. Более всех на этой почве подвизались славянофилы и космисты. Славянофилов интересовало в основном будущее России, а вот космисты мыслили куда глобальнее. Н.Ф.Федоров, например, сциентиски переосмыслил идею Воскресения и сделал телесное воскрешение всех живших на Земле («патрофикацию отцов») целью истории. К.Э.Циолковский полагал, что под воздействием науки и техники человек изменится как вид, станет автотрофом – «растением космоса», вновь шагнув на, казалось бы, уже пройденную ступень эволюции.

Подводя итоги раздела, отметим, что практически любой целостный социальный прогноз означал либо абсолютизацию современных тенденций развития, либо требовал возврата к прошлому, либо осуществлял сложный синтез этих вариантов. Очевидно, что эти логические выходы актуальны и для ситуации нашего времени.