Глава III. «Новый тип человека» в работах э. Юнгера
§1. Фронтовая молодежь как представители «нового типа»
Э. Юнгер родился 29 марта 1895 г. в Гейдельберге и скончался 17 февраля 1998 г. в городе Ридлинген недалеко от Штутгарта. Его отец, Эрнст Георг Юнгер, защитил докторскую диссертацию по химии в Гейдельбергском университете, однако в дальнейшем завершил научную карьеру и стал аптекарем. В творчестве Э. Юнгера его образ занимает особое место: он воплощает идеи прогресса, линейного историзма, техники как средства достижения комфорта – т.е. те принципы, с которыми писатель как носитель нового мышления находился в постоянном «интеллектуальном диалоге и взаимооталкивании»1. Семья постоянно меняла место жительства, таким образом, Э. Юнгер сменил девять учебных заведений. В школьные годы он принимал участие в молодёжном движении Wandervogel, являвшегося частью движения «бюндише»: «само название указывало на стремление к дали, на романтику странствий, новых открытий»2. Участники этого движения которого вели активную туристическую жизнь, совершая длительные походы «вдали от внимания родителей и учителей, создавая свой собственный мир, чуждый миру больших городов, суеты»3; однако первым серьёзным проявлением авантюрных наклонностей его характера принято считать бегство в Верден, предпринятое в 1913 г., незадолго до получения аттестата зрелости. Там он записывается добровольцем в состав Иностранного легиона для службы в Алжире4. Разочарование, полученное в Африке, не отвратило Э. Юнгера от военной службы, и в августе 1914 г. он отправляется на фронт в составе 73-го фузильерского полка, в котором пройдёт войну до конца1.
В дальнейшем он дважды предпринимал попытки получить образование ботаника: осенью 1923 г. он поступает на биологический факультет Лейпцигского университета, однако женитьба в 1925 г. на Грете фон Йенсен и рождение первенца ставят его перед необходимостью бросить учёбу и посвятить своё время публицистике. Издания, в которых выходили его работы, имели политический характер и националистическую направленность. Сотрудничество с ними Э. Юнгера объяснялось совпадением взглядов на Веймарскую республику и перспективы развития Германии. Первые его статьи выходят ещё в 1920 г. в военном еженедельнике Militärwochenblatt, с октября 1923 г. они начинают издаваться печатным органом НСДАП Völkischer Beobachter2, с 1925 г. – журналом Die Standarte3. Пиком публицистической активности Юнгера можно считать период между ноябрём 1926 г. и сентябрём 1927 г. (более двадцати статей): он также начинает издавать журнал Arminius (Арминий. Боевой орган немецких националистов), при этом продолжая деятельность в других изданиях. В 1929-1931 гг. занимается главным образом редакторской деятельностью в журнале Die Kommenden (Грядущие. Еженедельник германской молодёжи). Спад публицистической активности связан со смещением интересов в сторону литературной деятельности.
Начало его творчества можно условно отнести к 1920 г., когда было издано самое известное из его произведений – книга «В стальных грозах», представляющая собой литературный вариант фронтовых дневников. Глубокая склонность Э. Юнгера наблюдать и постигать происходящее определила, среди прочего, одно из любопытнейших достоинств книги: сквозь подробные описания военных дней видны изменения, претерпевавшиеся сознанием и характером солдат в ходе войны; в частности, становятся яснее те черты немецкого сознания 20-30-х гг., которые принято называть «фронтовым национализмом». Таким образом, из четырнадцати тетрадей фронтовых записок постепенно вырастала большая часть публицистического наследия Э. Юнгера 20-30-х гг1. Юлиус Эвола писал, что Юнгер получил известность как автор произведений, в которых в противоположность пораженческой и пацифистской литературе послевоенного времени подчеркивались духовные измерения, могущие открыться человеку и на полях современной войны2. Надо заметить, что сам Эвола как традиционалист также взращивал концепцию «нового человека», схожую с аналогичной концепцией Юнгера: она диссонировала с «проектами социальной инженерии в тоталитарном государстве», но при этом была также антилиберальной3. Этот диалог нашел отражение в книге ««Рабочий» в творчестве Эрнста Юнгера» (1960).
Под «пораженческой» и «пацифистской» литературой, вероятно, подразумевались такие писатели как, например, Э. М. Ремарк: «надо отметить, что Ремарка не любили многие его собратья по перу (к примеру, Томас Манн не переваривал Ремарка), считая его удачу и огромные тиражи случайностью или результатом спекуляций… То, что писал Ремарк было интеллигентской рефлексией утомленного воспоминаниями и разговорами о войне поколения, а не живым переживанием и настоящим опытом войны, духом и ценностями которой жили фронтовики четыре года, в течении которых многие миллионы их сложили головы»1. Юнгер, в свою очередь, был чрезвычайно серьезен с этими темами, и вместе с духом и стилем его книг это отношение имело благотворное воздействие на читателей – они находили оправдание тому огромному напряжению сил, которое испытывали во время войны, и, как заслугу, не хотели отвергать пережитое ради пацифизма.
Либеральное и консервативное видение войны в Веймарской республике принципиально различалось. К концу 1920-х гг. милитаристская, националистическая и почвенническая литература имела огромную популярность, превосходя по тиражам старые реалистические романы и произведения авангардистов. К писателям, публиковавшимся в консервативных изданиях относились, в частности, Лулу фон Штраус унд Торней, Рудольф Биндинг, Эрвин Гвидо Кольбенхейер, Вильгельм Шефер, Агнес Мигель, Франк Тис, Ганс Йост2. Это были книги, «героизировавшие и мистифицировавшие войну, прославлявшие «великую миссию» немецкого солдата и пролагавшие путь фашистской идеологии»3. Эстетическая и нравственная преемственность, существовавшая между ними и литературой «Третьего Рейха», довольно прозрачна: «стальное тело и неутомимый ум, чистая жизнь, радость лишений, материнство как служение Государству» - эти ценности укрепились как элементы почитания расы4.
Впоследствии особенности консервативного видения войны перекочевали в милитаристскую атрибутику идеологии фашизма, и исследования, касающиеся этого вопроса, относят корни и либеральных, и консервативных оценок к одной теме – вызову, который бросает человеку конкретный исторический момент, современность. Несомненно то, что милитаризм – порождение нового века, индустриализации и технической революции1. Война в понимании Юнгера является великим преобразующим началом, горнилом, в котором выкован дух поколения фронтовиков: "Ядро немецкого юношества испытало войну в реальности… И вынесли оттуда не одно отрицание. Лишь узрев силу материи, мы поняли силу идеи. Лишь открыв для себя плодотворность жертвы, мы поняли ценность человека и различие рангов между людьми. Мы видели белое пламя воли, горевшее ярче огня пожаров… Мы предчувствуем, что человек нового склада скоро появится среди всех народов Европы – подобно тому, как война задела не одних только немцев, так и рожденный войной новый национализм возникает не только в Германии.2" Травматичность опыта войны препятствовала адаптации прежних солдат в условиях мирной жизни, построенной на категориях, уже поблекшим в переживаниях боёв (главным образом в "испытании техникой"3). В той же степени, в какой было прочно фронтовое единство духа, была нарушена связь между бывшими фронтовиками и теми, кто не принимал участия в сражениях: таким образом, военное знание оказалось в большей степени разобщающим, чем объединяющим4. "При рассмотрении физиогномического ландшафта ХХ столетия мы… фатально не принимаем во внимание первую мировую войну, которая в сознании ее участников — вольных и невольных — утверждалась как Великая война. Они… ощутили ее пороховой характер. Именно она разорвала культурно-историческую континуальность совершенствования цивилизации и миропорядка"1. Эрнст Юнгер среди своих современников первый выступил с апологией войны, «причём эти книги иногда оказывали сильное влияние на людей интеллектуального склада, у которых вульгарная фашистская писанина способна была лишь вызывать чувство презрения»2. Он интерпретировал войну как «средство освобождения скованных цивилизацией разрушительных инстинктов в человеке», соприкасаясь в этом мнении с идеями Фридриха Ницше3. По мнению Клемперера, Ницше, прямо бросивший вызов остаткам всего того, что он сам называл «стадным инстинктом» и «рабской моралью» во имя «дионисийского изобилия и восхваления «великого полудня Приключения, тем самым обеспечил актуализацию в немецкой мысли 1910-1920-х гг. архетипа «искателя приключений». На наш взгляд, это наиболее близкий по смыслу перевод закрепившегося в англоязычной литературе термина «Adventurer». «Искатель приключений» – ««литературный и фольклорный архетип Одиссея и Ахиллеса, по каким-то причинам до сих пор не отвергнутый современным миром, - точка опоры для всех нас, повторяющая сама себя в историческом прошлом и дающая знать о себе в роковые, волнующие моменты, когда погружение в риск становится привычным»4.
Образ авантюриста, жизнь как вызов и реализация Судьбы – целый комплекс романтических и героических мечтаний, воплощенные в личности реального человека, современника, не могли не найти своих поклонников, и после войны Эрнст Юнгер стал для многих представителей молодого поколения немцев эталоном.
Факт поражения Германии обострил потребность в переменах. Юнгер неоднократно в своих произведениях делает акцент на огромной созидательной силе, латентно в этом факте присутствующей. Дух "неудовлетворённости и смятения", царивший в Веймарской республике, отрицал либерализм и демократию как продукт ценностей, смятённых Первой мировой войной1. Этот дух "жаждал восстановления порядка", и главным его носителем, как принято считать, была молодёжь, чей настрой постепенно становился всё более радикальным: "Поскольку большинство студентов являлись выходцами из высших и средних слоёв общества, то среди них преобладали антиреспубликанские настроения. Разного рода корпорации и землячества объединяли примерно 56% студентов университетов. В конце 1929 г. большинство студенческих корпораций примкнуло к… "Стальному шлему" или к нацистской партии…"2.
Концепция «нового человека» получает распространение после окончания Первой мировой войны, и особенно – в течении «консервативной революции». Она нашла свое выражение, в частности, в автобиографическом романе Эрнста фон Заломона, где олицетворением «нового человека» является крестьянин3. Под «новым типом» подразумевается человек «массовый», представляющий собой абстракцию, модель, исключающую к тому же всякий индивидуалистический подход. Для Э. Юнгера «новый тип» был носителем созидательных сил, необходимых для построения нового общества и реализации исторического пути Германии, расходящегося с путями демократии и либерализма как плодами ценностей, уничтоженных первой мировой войной.
В межвоенный период творчества Юнгера этот образ под влиянием политических изменений, происходивших в Германии, менял свою смысловую наполненность. В 20-е годы он воплощался в понятии «молодых», или «юношества», которое, однако, объединяло людей не по возрастному признаку, а в соответствии с единым вектором мышления, общим задачам и стремлению к плодотворной политической деятельности.
Э. Юнгер называл эту духовную общность наиболее расположенной к решительному осуществлению перемен частью немецкого общества. Об этом свидетельствует, в частности, содержание написанного им предисловия к книге младшего брата Фридриха Георга Юнгера «Марш национализма»: «Нашему юношеству одинаково чужды позиции доктринеров, либералов и реакционеров, оно не желает заразиться духом той брюквенной революции. Наше юношество в самых страшных ландшафтах мира завоевало себе знание того, что старые пути пройдены до конца и его ждут новые пути1».
Однако в данном случае необходимо остановиться на более подробном рассмотрении значения, вкладываемого Э. Юнгером в понятие "юношество", иначе говоря, того социального движения, которое должно было стать, по его мнению, осью созидания новой Германии.
В то же время следует отметить, что к рассматриваемой социальной категории "молодых" могут духовно примыкать, в системе понятий Э. Юнгера, также и люди преклонного возраста. Интересно, что в качестве примера человека, чья "духовная установка не зависит от количества прожитых лет", он называет Пауля Гинденбурга2.
Понятие «юношество» в ранней публицистике Э. Юнгера зачастую чрезвычайно близко стоит к слову "фронтовик", и в целом обозначает едва ли не ту же самую категорию; это становится яснее, если обратиться к статье 1925 года под названием "Разграничения и связи", в которой этому вопросу уделено особое внимание. Сутью малопонятного на первый взгляд отождествления фронтовых солдат с молодежью является их тесная действительная взаимосвязь в качестве двух взаимно направленных сил: "Опираться исключительно на борцов великой войны значило бы ограничить себя одним-единственным источником, который со временем неизбежно иссякнет… Поскольку "фронтовой солдат" означает не просто конкретного человека в пространстве и времени, но в первую очередь определённый характер, то молодые команды могли бы вполне органично влиться в ряды старых борцов… Фронтовому солдату, которому выпали на долю внешние испытания войны, надлежит сделать и внутренние выводы, превратить свою великую судьбу в источник силы и передать её новым поколениям"1. Юнгер указывает на то, что первоначальный энтузиазм фронтовой молодежи во многом еще был рожден идеализмом и обывательским патриотизмом, присущими все тому же буржуазному миру. Но довольно быстро выяснилось, что война требует иных душевных резервов, значительно отличающихся от тех, которые питались источниками подобного рода, то же различие существует между воодушевлением только выступившего в поход войска и «его действиями среди стали и огня на изрытом воронками поле битвы»2. Испытание огнем обозначило границы, в которых был оправдан романтический протест: "Оказалось, что он «обречен выродиться в нигилизм, ибо, будучи попыткой бегства из гибнущего мира, бунта против него, он сам тем не менее всегда остается обусловленным этим миром». Для того же чтобы стать реальной силой, он должен смениться героизмом особого рода"3. Здесь заявлена одна из главных тем эссе «Рабочий»: необходимость пройти через зону разрушения, самому оставаясь ему неподверженным.
В своём эссе "О боли" Эрнст Юнгер также косвенно затрагивает вопрос о механизме обращения человека в иную форму существования. Претерпевание боли и страдания, содействующих акту самоотречения, возвышению над индивидуальным, делает человека способным к переходу в высшее качество, возводит его к превосходству типа. Н. Григорьева относит эту ситуацию к частным случаям "экстремальной трансгрессии", т.е. трансгрессии посредством переживания пограничного между жизнью и смертью состояния, сопровождающегося глубоким катарсисом1.
Фронтовой солдат в чистом виде воплощает тип Рабочего. Облик войны XX века чрезвычайно специфичен: с одной стороны, впервые битва приобретает особый масштаб и уничтожающую мощь технического сражения, с другой - становится возможной "окопная война". Солдат на поле сражения обезличен, в столкновении военной техники он становится одновременно материалом и движущей силой, он действует совместно с ней, и в то же время сам является целью её атак. Его принадлежность к типу рабочего сказывается и в другой, затяжной фазе противостояния, "позиционной войне", когда вступает в силу рутинная работа под постоянным воздействием опасности и судьбоносной случайности: "Равным образом, война ведётся не там, где солдат предстаёт в блеске сословных рыцарских отличий, а там, где он выполняет невзрачную работу, обслуживая рычаги своей боевой машины, где он в маске и защитном комбинезоне пересекает отравленные газом зоны и где он склоняется над своими картами под шум громкоговорителей и трескотню радиопередатчиков"2.
Необходимо добавить, что в политической и идеологической ориентации всей «консервативной революции» в целом было сильно влияние бывших фронтовиков, поскольку они составляли в ней главное ядро1.
В работах "Огонь и кровь" и "Перелесок 125" также утверждается, что новый человек смешивает рассудок и чувства, рациональность и иррациональность, и таким образом способен преодолеть абсурд войны и отчуждение к ней2.
В ранней публицистке 1920-х – начала 30-х годов Эрнст Юнгер рисует образ нового человека преимущественно в узком конкретно-прагматическом ключе. В качестве основной силы, стремящейся к политическим преобразованиям он называет юношество как категорию людей, близких по духу и объединённых общей целью. К этой же группе он относит фронтовых солдат, в испытаниях технических сражений и окопных трудов закаливших дух и ставших способными воплотить в полной мере статус человека нового типа – рабочего.