Вопрос №30. Тема искусства и художника в новеллистике т. Манна. Образ писателя в новеллах «Тристан», «Тонио Крегер», «Смерть в Венеции».

Новеллы Томаса Манна посвящены теме искусства и художника. Это своеобразный цикл, объединенный образом писателя. В каждой новелле героем является писатель.

Рассматривая общую культурную ситуацию можно сказать, что особое воздействие оказывает Шопенгауэр, Ницше, Вагнер.

Шопенгауэр «Мир как воля и представление» (высшая форма искусства – музыка – отражение идей и воли).

Влияние Шопенгауэра на Ницше. «Рождение трагедии из духа музыки». Трагедия родилась из духа музыки, о противопоставлении 2 начал, заключенных в человеческом сознании и искусстве. Аполоническое (светлое)и дионисийское (темное, но воплощение свободы) начала. Он дает романтическую форму искусству.

Основная проблема – проблема соотношения искусства и действительности.

«Тристан»

Посвящена теме искусства, его воздействию на человека. Ведущий лейтмотив – внутреннее родство искусства и смерти. Писатель-декадент – главный герой. Он презирает мир обывателей, пишет роман, к вещам он более внимателен, чем к людям. Живет в санатории, не для лечения, а ради стиля ампир.

Образ санатория – интересна сама нездоровая атмосфера, царящая в санатории.

Намек на произведение Вагнера «Тристан и Изольда» - столкновение двух областей: любви и смерти. Это как нечто неразделимое друг от друга. Обольщение красотой смерти и приводит его самого к смерти.

Смерть возлюбленной Шпигеля символична: смерть бюргерской системы неизбежна.

«Тонио Крегер»

Раскрывает проблему бытия художника, поницшевски противопоставляя «дух» и «жизнь». Читатель ожидает сю­жетного разрешения взаимоотношений Тонио с другом детства Гансом Гансеном и Ингеборг Хольм, девочкой, в которую герой был некогда влюблен. Однако то, что должно было бы объеди­нять, разъединяет. В повествовании о взрослом Крёгере Ганс и Ингеборг соединены, а Тонио существует в другом измерении — он живет творчеством.

О своем призвании герой рассказывает ху­дожнице Лизавете Ивановне. Встреча Тонио с Гансом и Ингеборг знаменательна. Он их видит на одном из приемов и узнает, они его — нет. Воплощение «жизни», белокурые и голубоглазые Ганс и Ингеборг не способны заметить, узнать художника, жертвующего всем ради творчества.

Эта любимая автором лирическая новелла раскрывает самые интимные переживания писателя: «Литература не призвание, а проклятие. Когда ты начинаешь чувствовать его на себе? Рано, очень рано. В пору, когда еще нетрудно жить в согла­сии с Богом и человеком, ты уже видишь на себе клеймо, ощуща­ешь свою загадочную несхожесть с другими, обычными положи­тельными людьми; пропасть, зияющая между тобой и окружаю­щими, пропасть неверия, иронии, протеста, познания, бесчув­ствия становится все глубже и глубже; ты одинок — и ни в какое согласие с людьми прийти уже не можешь». В «Тонио Крёгере» дух и влюблен в жизнь, и ощущает невозможность слияния с ней.

«Смерть в Венеции»

Еще более эта коллизия заострена в новелле «Смерть в Вене­ции». В письме к литературоведу К. М. Веберу 4 июля 1920 г. Т. Манн, комментируя свое довоенное творчество, подчеркивает: «Отноше­ния духа и жизни — это крайне деликатные, трудные, волную­щие, болезненные, заряженные иронией и эротикой отношения. ...Страсть исходит и от духа, и от жизни. Жизнь тоже желает духа. Два мира, взаимоотношения которых эротичны, без явственной полярности полов, без того, чтобы один мир представлял муж­ское начало, а другой — женское — вот что такое жизнь и дух. Поэтому у них не бывает слияния и согласия, и между ними царит вечное напряжение без разрешения... Проблема красоты заключена в том, что дух воспринимает как "красоту" жизнь, а жизнь — дух».

Сформулированная Манном проблема рассматривается им на при­мере любви стареющего писателя Густава Ашенбаха к юному польскому аристократу Тадзио, приехавшему с матерью на отдых в Венецию.

Пятидесятилетний прозаик пользуется широкой извест­ностью, получил от императора личное дворянство за роман о Фридрихе Великом, вместе с тем он исписался, перестал получать от творче­ства радость. И вот испытание, которое стоит ему жизни. Ашенбах умирает от холеры, вспыхнувшей в Венеции. Когда начинается эпидемия, писатель не стремится покинуть город. Ни­когда он не чувствовал себя столь раскрепощенным, столь радост­но творящим, как в минуты созерцания «божественно прекрасно­го» Тадзио на берегу моря.

Эта страсть выглядит если не амораль­ной, то эгоистической, — когда Ашенбах не сообщает матери юноши об эпидемии; она жалка и смешна — когда он, чтобы со­ответствовать объекту своей любви, всячески омолаживается.

Но осуждение Ашенбаха, встретившего, подобно Р. Вагнеру, смерть в Венеции, не входило в намерения Манна. Ашенбах умирает не толь­ко из-за того, что в дальнейшем не увидит Тадзио, этого нового бога Эрота, вышедшего из моря, но и потому, что ему не суждено пережить более высокие мгновения встреч с Красотой, чудо кото­рой, в трактовке новеллы, выше границ пола.

Зна­менательно, что место действия у Манна — Венеция. Ирония этого обстоятельства в том, что подлинная слава Венецианской рес­публики — в далеком прошлом. Теперь — это «музей», воплоще­ние цивилизации, — словом, город мертвых, из которого ушла жизнь. Но манновская Венеция и «царица морей», средоточие мас­карада, переодевания, авантюры, где все возможно. Любовь к Тадзио ассоциируется у Ашенбаха прежде всего с образом моря, мотив «юноша на берегу моря» обыгры­вается неоднократно. Именно на берегу, на пляже умирает Густав Ашенбах, увидев в последний раз «дитя Юга» - Тадзио. Новелла Манна не только сводит вместе самые разные реминисценции (Платон, Гёте, Шопенгауэр, Вагнер), не только дает современную трактовку знаменитым образам («клас­сическая Вальпургиева ночь», тристанизольдовское тождество любви-смерти), но и загадывает читателям загадку на тему соот­ношения искусства и жизни.