2. Атрибутивный стиль и копинг-стратегии как когнитивный и поведенческий компоненты социальных установок

Вещи, явления, события мира не сами по себе хороши или плохи, красивы или безобразны, значительны или незначительны, малы или велики – они приобретают то или иное значение, тот или иной смысл лишь в нашем восприятии. В этой связи древнегреческий философ-скептик Протагор утверждал, что мера всех вещей – человек. Именно он определяет, или «измеряет» вещи. Причем, как говорится в известной поговорке «каждый меряет на свой аршин». Установки, о которых пойдет речь, как раз и являются теми самыми «аршинами» или «мерами», какими люди измеряют, или определяют вещи.

Человек не просто знает о каком-либо явлении. К предмету знания у него формируется определенное отношение. Так, ваше отношение, например, к оперному искусству может быть как положительным, так и отрицательным. Одни люди могут нам нравиться, а другие – нет. Точно также и мы сами кому-то симпатичны, а кому-то – не очень. По этому поводу обычно говорят: «одному нравится поп, а другому - попова дочка».

Наше отношение к людям, явлениям, вещам и событиям предопределяется многими факторами, но, в конечном счете, нашими оценками. Собственно говоря, социальная установка – это и есть наше отношение к кому-либо или к чему-либо, сложившееся на основе знания и оценки [30].

Социальные установки – это результат развития социальной среды, в которой они играют определенную роль. Люди, социальные группы, социальные ситуации и события являются независимыми, но поддающимися измерению переменными этой среды. Реакции индивидов как результат функционирования симпатической нервной системы человека и их аффективные состояния, познание окружающей действительности (перцептивные реакции, познавательные вербальные суждения), а также непосредственное поведение людей выполняют функцию зависимых переменных социальной среды. Социальные установки выполняют роль промежуточных переменных в жизни общества, выступают в качестве буфера между независимыми и зависимыми ее составляющими, смягчая социальную действительность и взаимоотношения людей.

Установка определяет направление действий и одновременно способ восприятия и мышления индивидов. Но различные установки по-разному определяют поведение. Ориентация людей зависит от множества социальных установок, которые соотносятся с определенными сторонами общественного бытия. Они обладают необходимой ценностью с точки зрения их значения для людей, а также различной стабильностью [13, 2, 10].

Социальная установка имеет определенную структуру, включающую когнитивный, аффективный и поведенческий компоненты, которые в отдельности не обладают однозначной направленностью на социальный объект.

Это значит, что социальная установка является многомерной, вследствие чего возможно измерить ее отдельные компоненты. Когнитивный компонент измеряется по шкале приемлемости – неприемлемости, оценка аффективного компонента предполагает установление того, насколько приятен или неприятен данный объект человеку; наконец, измерение поведенческого компонента означает установление благожелательных или враждебных поведенческих тенденций относительно того же объекта.

Когнитивный компонент социальной установки представляет собой определенные знания – истинные или ложные – об окружающей действительности или других людях, полученные при восприятии информации о них. Эти знания могут быть туманными или четкими, в зависимости от количества и качества получаемой информации и опыта людей, от их личной способности к селекции и обобщению информации (получаемой часто и из конкретной социальной среды), специфики их познавательных процессов.

Аффективный компонент социальной установки представляет собой эмоциональные отношения ее носителя к другим людям на основе знаний о них. Эти отношения являются выражением субъективной (но социально обусловленной) оценки субъектом объекта как «положительного» или «отрицательного».

Поведенческий компонент социальной установки представляет собой готовность людей действовать в отношении субъекта соответствующими знаниями о нем, то есть на основе имеющегося образа и эмоционального отношения к другим людям[16, 38].

В нашем исследовании мы рассмотрим когнитивный и поведенческий компоненты социальной установки.

Мартин Селигман в 1964 г., будучи молодым выпускником университета, сделал наблюдение, которое заложило основу одной из самых известных психологических теорий, дающих объяснение неуверенности в себе и беспомощности. Благодаря счастливому стечению обстоятельств, М. Селинман оказался в одной из известных психологических лабораторий Пенсильванского университета. Руководитель лаборатории – Ричард Соломон в то время проводил серию экспериментов над собаками по схеме классического условного рефлекса И. П. Павлова. Идея эксперимента состояла в том, чтобы сформировать у собак условный рефлекс страха на звук высокого тона. Для этого их, вслед за громким звуком, подвергали несильным, но чувствительным ударам электрического тока. Предполагалось, что спустя некоторое время собаки будут реагировать на звук так же, как они раньше реагировали на электрошок – будут выскакивать из ящика и убегать. Но собаки этого не делали, они не совершали элементарных действий, на которые способна буквально любая собака. Вместо того, чтобы выпрыгнуть из ящика, собаки ложились на пол и скулили, не совершая никаких попыток избежать неприятностей. Селигман предположил, что причина может состоять в том, что в ходе самого эксперимента собаки не имели физической возможности избежать электрошока – и привыкли к его неизбежности. Собаки научились беспомощности. М. Селигман решил использовать Павловскую схему для того, чтобы экспериментально изучить природу беспомощности, понять причины её возникновения, и таким образом найти путь её преодоления. Вместе с другим аспирантом – Стивеном Майером – он разработал схему эксперимента, названного им триадным, предполагавшим участие трёх групп животных. Первой группе предоставлялась возможность избежать болевого воздействия. Нажав на панель носом, собака этой группы могла отключить питание системы, вызывающей шок. Таким образом, она была в состоянии контролировать ситуацию, её реакция имела значение. Шоковое устройство второй группы было «завязано» на систему первой группы. Эти собаки получали тот же ток, что и собаки первой группы, но их собственная реакция не влияла на результат. Болевое воздействие на собаку второй группы прекращалось только тогда, когда на отключающую панель нажимала «завязанная» с ней собака первой группы. Третья группа шока вообще не получала. Таким образом, две группы собак подвергались действию электрошока равной интенсивности в равной степени, и абсолютно одинаковое время. Единственное различие состояло в том, что одни из них могли легко прекратить неприятное воздействие, другие же имели возможность убедиться в безрезультативности своих попыток как-то влиять на неприятности. С третьей группой собак ничего не делали. Это была контрольная группа. После такого рода «тренировки» все три группы собак были помещены в ящик с перегородкой, через которую любая из них могла легко перепрыгнуть, и избавиться от электрошока. Именно так и поступали собаки из группы, имевшей возможность контролировать шок. Легко перепрыгивали барьер собаки контрольной группы. Собаки же с опытом неконтролируемости неприятностей жалобно скулили, метались по ящику, затем ложились на дно и поскуливая переносили удары током всё большей и большей силы. Из этого М. Селигман и С. Майер сделали вывод, что беспомощность вызывают не сами по себе неприятные события, а опыт неконтролируемости этих событий. Живое существо становится беспомощным, если оно привыкает к тому, что от его активных действий ничего не зависит, что неприятности происходят сами по себе и на них никак нельзя влиять [4, 20].

Дональд Хирото, молодой американский психолог, в 1971 г. попытался проверить, работает ли механизм, обнаруженный М. Селигманом, у людей. Д. Хирото продумал следующую схему эксперимента. Сначала он предложил трём группам испытуемых обнаружить комбинацию кнопок, нажатие которых будет отключать громкий раздражающий звук. У одной группы такая возможность была – искомая комбинация существовала. У другой же группы кнопки были просто отключены, какие бы комбинации они не нажимали – неприятный звук не прекращался. Третья группа вообще не участвовала в первой части эксперимента. Затем испытуемых направляли в другую комнату, где стоял специально оборудованный ящик. Испытуемые должны были положить в него руку, и когда рука прикасалась ко дну ящика, раздавался противный звук. Если испытуемые касались противоположной стенки – звук прекращался. Эксперименты Д. Хирото доказали две важные вещи. Было установлено, что люди, имевшие возможность отключать неприятный звук, выключали его и во второй серии экспериментов. Они не соглашались с ним мириться и быстро обнаруживали способ прекратить неприятные ощущения. Так же поступали люди из группы, не участвовавшие в первой серии. Те же, кто в первой серии испытал беспомощность, переносили эту приобретённую беспомощность в новую ситуацию. Они даже не пытались выключить звук – просто сидели и ждали, когда всё кончится. Два важных факта состояли в том, что у людей существует уже установленный на животных механизм возникновения беспомощности, и что беспомощность легко переносится на другие ситуации. Однако, оставался один факт, который пока не имел объяснения. В экспериментах Д. Хирото получалось так, что при помощи неустранимого шока не удавалось сделать беспомощными примерно треть испытуемых. Создавалось такое впечатление, что люди из этой трети каким-то образом умеют противостоять беспомощности, несмотря на опыт неконтролируемости событий [1].

Итак, М. Селигман определяет беспомощность как состояние, возникающее в ситуации, когда нам кажется, что внешние события от нас не зависят, и мы ничего не можем сделать, чтобы их предотвратить или видоизменить (особенность поведения, приобретаемая при систематическом негативном воздействии). М. Селигман выделяет три «дефицита беспомощности»: мотивационный, когнитивный и эмоциональный. Мотивационный дефицит проявляется в снижении попыток активного вмешательства в ситуацию. Когнитивный – в трудности научения тому, что в аналогичной ситуации действие может оказаться вполне эффективным. Эмоциональный дефицит проявляется в возникающем из-за бесплодности собственных действий, подавленном и даже депрессивном состоянии. Если это состояние и связанные с ним особенности мотивации и атрибуции переносятся на другие ситуации, то значит – налицо «выученная беспомощность» [11, 39].

Нерешённой всё же оставалась проблема, связанная с тем фактом, что не все люди (как, впрочем, и не все животные) в равной степени были подвержены влиянию неконтролируемых неприятных последствий. Часть из них, несмотря на неприятности, продолжали упорно искать решение трудной ситуации, выход из неприятного положения. До определённого момента М. Селигман не видел объяснения этому, но с течением времени решение было найдено. Это решение получило название «теории оптимизма». В соответствии с этой теорией, именно приобретённый в успешной «борьбе с реальностью» оптимизм служит причиной того, что временные непреодолимые трудности не снижают мотивации к активным действиям, точнее – снижают её в меньшей степени, чем это происходит у «пессимистичных» персон, более склонных к формированию выученной беспомощности.

По мнению М. Селигмана, суть оптимизма состоит в особом способе атрибуции – особом стиле объяснения причин неудач или успехов. Атрибутивный стиль (стиль мышления) – способ объяснения самому себе причин, происходящих с человеком, неудач и успехов. Именно через стиль атрибуции (приписывания) «просеивается» опыт беспомощности. В случае оптимистичной атрибуции, значение этого опыта преуменьшается, в случае пессимизма – преувеличивается.

Бернард Вайнер в атрибутивной теории мотивации достижения выделил три параметра, лежащие в основе воспринимаемых причин успехов и неудач: 1. параметр локуса причинности, характеризующий интернальность/экстернальность причины по отношению к субъекту, 2. параметр стабильности, характеризующий постоянство и неизменность причины, и 3. параметр контролируемости, характеризующий меру управляемости воспринимаемой причины [21].

Б. Вайнер указывает также на ещё два возможных параметра причин – интенциональность (или намеренность) и глобальность.

Опираясь на параметры, выделенные Б. Вайнером, М. Селигман охарактеризовал атрибутивный стиль, используя параметры локуса, стабильности и глобальности. Параметр локуса призван описать направленность причинного объяснения: на себя, когда индивид воспринимает произошедшее событие как вызванное внутренними причинами («моя вина»), или на внешний мир, других («она/он/вы/они в этом виноваты»). Постоянство - временная характеристика, позволяющая оценивать причину как имеющую постоянный или временный характер. Под глобальностью или широтой понималась пространственная характеристика, позволяющая описать универсальность или конкретность причинных объяснений, склонность к чрезмерным обобщениям или, напортив, конкретному рассмотрению отдельно взятых ситуаций.

М. Селигман выделяет оптимистический и пессимистический атрибутивный стиль, обратив внимание на асимметричность восприятия позитивных и негативных событий, которые характерны для людей в состоянии психологического благополучия. Пессимистичный атрибутивный стиль изначально характеризовался объяснением неблагоприятных событий (неудач) личными (внутренними), постоянными и глобальными характеристиками, а хороших событий (успехов) противоположным образом – временными, относящимися к конкретной области и вызванными внешними причинами. Пессимист склонен считать, что в неудачах виноват он сам, они будут продолжаться долго и затронут самые разные стороны его жизни; хорошие же события пессимист воспринимает как временные и случайные. Оптимистический атрибутивный стиль характеризовался объяснением неудач как обусловленных внешними (обвинение другими), временными и конкретными причинами, а успехов - как вызванными постоянными, универсальными и внутренними (личностными) причинами [9].

В большинстве исследований атрибутивного стиля анализировались эти три параметра объяснений – интернальность (локус), стабильность, и глобальность. Однако впоследствии М. Селигман и другие авторы отказались от использования параметра персонализации или интернальности, поскольку, хотя люди в состоянии депрессии и склонны к самообвинениям, обвинение других в своих неудачах не характеризует психологически благополучных индивидов. Кроме того, за внутренним локусом при объяснении неудач может скрываться как обвинение себя и самобичевание, так и принятие на себя личной ответственности за произошедшие события.

Были выдвинуты серьёзные аргументы в пользу важности параметра контролируемости, поскольку именно ощущение неподконтрольности происходящего приводит к беспомощности и депрессии. Параметр контролируемости, первоначально отсутствовавший в классической версии опросника атрибутивного стиля, в последние годы стал включаться в его новые версии.

Это с необходимостью ставит вопрос о внесении изменений в понимание оптимистического/пессимистического стиля объяснений. При оптимистическом (конструктивном) атрибутивном стиле успехи воспринимаются как стабильные, глобальные и контролируемые, а неудачи как временные (случайные), локальные (затрагивающие лишь небольшую часть жизни) и изменяемые (контролируемые). Оптимист видит в неудаче вызов, то есть интересную и трудную задачу, которую предстоит решить, а не опасность или угрозу. При пессимистическом стиле объяснения человек рассматривает происходящие с ним негативные события как вызванные постоянными и широкими причинами (как нечто, что продлится долго и затронет большую часть его жизни) и не склонен верить, что он может их контролировать. Люди с пессимистическим стилем объяснения часто задают себе вопрос «Кто виноват?», веря, что в любой неприятности всегда кто-то виноват, и важно выяснить, кто именно, они склонны к обобщениям, а также ригидному застреванию на одной-единственной возможной причине происходящего. Удачи же, напротив, воспринимаются ими как временные, случайные и, по сути, не поддающиеся контролю, от них не зависящие [8].

В рамках нашего исследования наиболее полно поведенческий компонент социальной установки отражает копинг- или совладающее поведение.

Понятие «coping» происходит от английского «соре» (преодолевать); в германоязычной психологии в этом же смысле используются как синонимы понятия «Bewalti-gung» (преодоление) и «Belastungsverarbeitung» (переработка нагрузок). В российской психологии его переводят как адаптивное, совладающее поведение, или психологическое преодоление [19].

Совладающее поведение – особый вид социального поведения человека, обеспечивающего или разрушающего его здоровье и благополучие. Оно позволяет субъекту справиться со стрессом или трудной жизненной ситуацией с помощью осознанных действий и направлено на активное взаимодействие с ситуацией – ее изменение (когда она поддается контролю) или приспособление к ней (в случае, когда ситуация не поддается контролю) [34].

В последние годы проблема преодоления сложных жизненных ситуаций активно исследуется в отечественной психологии, на материале самых разных видов деятельности и трудных ситуаций – учебной, профессиональной, детско-родительских отношений, социально-политических ситуаций, преодоление ситуаций болезни, а также на разных этапах онтогенеза [26].

В настоящее время наиболее распространены три подхода к толкованию понятия «coping». Первый, развиваемый в работах N. Нааn, трактует его в терминах динамики Эго как один из способов психологической защиты, используемой для ослабления напряжения. Второй подход, отраженный в работах R. H. Moos, определяет coping в терминах черт личности - как относительно постоянную предрасположенность отвечать на стрессовые события определенным образом. Однако, поскольку стабильность рассматриваемых способов очень редко подтверждается эмпирическими данными, это понимание не обрело большой поддержки среди исследователей. И, наконец, согласно третьему подходу, признанному авторами понятия Lazarus и Foklman, копинг должен пониматься как динамический процесс, специфика которого определяется не только ситуацией, но и стадией развития конфликта, столкновения субъекта с внешним миром. Под копингом понимаются усилия по управлению стрессом, а не результаты усилий [19].

В сфере изучения копинга существует интерес к личностным переменным, хотя многие авторы не считают их важными. Отметим, что исследователи, которые подчеркивают важность личностных черт, идентифицируют основные копинг-стили как привычные способы, используемые индивидами в стрессовых ситуациях. Те же, кто подчеркивает важность ситуативных/процессуальных факторов копинга, определяют основные виды стратегий в особых трудных или напряженных ситуациях. Установлено, что некоторые хорошо известные личностные черты, такие, как оптимизм, негативная аффективность, враждебность, влияют на способы, которыми люди справляются со стрессом.

За последнее десятилетие XX и вначале XXI в. появилось несколько новых интересных теоретических подходов к тем или иным аспектам совладающего поведения. Среди них особый интерес представляют: 1) концепция соответствия когнитивной оценки и совладания; 2) модель «Цели и совладание со стрессом»; 3) модель двойного процесса в совладающем поведении; 4) модель опережающего, ориентированного на будущее совладания; 5) модель посттравматического роста.

В рамках нашего исследования более подробно хотелось бы остановиться на 2 и 4 моделях.

Итак, модель опережающего, ориентированного на будущее, совладания. Модель опережающего совладания, ориентированного на будущее (проактивное совладание – Future – Oriented Proactive Coping). Большинство исследований совладающего поведения ориентировано на изучение того, как люди совладают с событиями, которые уже произошли в прошлом или происходят в настоящем. Достаточно новым перспективным является появление исследований, свидетельствующих о том, что совладание нередко может быть сфокусировано не только на ситуацию угрозы, потери или вызова в прошлом или настоящем, но и развиваться в направлении предупреждения влияния событий, которые являются потенциальными стрессорами (ожидаемая сложная медицинская процедура, предполагаемое увольнение с работы и т. д.). Еще в 1985 г. Виллс и Шифман предложили разделение совладающего поведения на антипационное (предвосхищаемое) и восстановительное. Антиципационный копинг рассматривался ими как средство управления событиями, которые могут произойти, и как предвосхищаемый, предвидимый ответ на стрессовую ситуацию, возникновение которой ожидается. Восстановительный копинг рассматривается ими как механизм, помогающий снова обрести психологическое равновесие, после произошедших негативных событий. Выделение предупреждающего типа совладания вызвало в последующем развитие теории опережающего совладания, проактивного копинга. Опережающее, проактивное совладание (proactive coping) рассматривается как комплекс процессов, посредством которых люди предвосхищают или обнаруживают потенциальные стрессоры и действуют упреждающе с целью предупреждения их влияния. Оно рассматривается как сочетание процессов саморегуляции и совладания. В опережающем совладании выделяется пять взаимосвязанных компонентов: 1) накопление разных ресурсов (социальных, финансовых, времени и т. д.), которые в последующем могут быть использованы для предупреждения или нейтрализации будущих потерь; 2) понимание, осознание потенциальных стрессоров; 3) оценка потенциальных стрессоров на начальном этапе; 4) заблаговременные, подготовительные попытки совладания; 5) получение вывода и осуществление обратной связи об успешности совершенных попыток. Совладающее поведение некоторыми современными исследователями разделяется на следующие формы: а) восстановительное, реагирующее, (реактивное) совладание (reactive coping), которое указывает на пережитую в прошлом ситуацию угрозы или вреда; б) опережающее, проактивное совладание (proactive coping) – совладание с предстоящими испытаниями, которые являются потенциальным вызовом для совладающего поведения. Оно создает возможности для роста и подчеркивает важность накопления ресурсов, позволяющих человеку продвигаться в достижении поставленных позитивных целей, которые являются стимулирующими и связанными с личностным ростом. В процессе опережающего совладания человек борется за совершенствование жизни или среды вместо того, чтобы реагировать на прошлую или ожидаемую ситуацию угрозы; в) предвосхищаемое, антипационное совладание (antici- patory coping) – попытки совладания с угрожающим событием, неизбежным или почти неизбежным в ближайшем будущем (подготовка к защите диссертации); г) профилактическое, превентивное совладание (preventive coping) – совладание с предвещаемым, неопределенным потенциалом угрозы в отдаленном будущем (включение человека в программу физической активности, направленную на предупреждение развития связанных с возрастными изменениями медицинских состояний, таких как остеопороз, атеросклероз сосудов и т. д. [34].

Модель «Цели и совладание со стрессом». Основное значение в разработанной в 1997 г. модели придается роли целевых процессов в совладающем со стрессом поведении. Авторы базируются на ранее выработанных положениях о том, что эмоциональные состояния есть результат оценок под углом зрения целей. Аффект играет роль в определении того, каким целям привержен человек, аффект наделяет энергией целенаправленное поведение, и аффект же служит обратной связью, сообщающей человеку о том, в каком положении находятся его цели. Авторы уточняют условия, при которых различные формы совладания приводят к адаптивным и дезадаптивным последствиям. Они пытаются понять, каким образом цели помогают сохранить позитивные эмоции при ухудшении жизненных обстоятельств. Успешное совладание требует двойственного процесса, предполагающего выявление недостижимых и нереалистичных целей и отказ от них, а также способность породить новые цели, которые были бы личностно значимы, реалистичны и достижимы. Чтобы сохранить или восстановить благополучие перед лицом невзгод, люди должны гибко стремиться к целям, определяя, когда следует продолжать стремиться к ним, а когда отбросить и пересмотреть цели. Цели, возможно, являются особенно важными компонентами процесса смыслопорождения, поскольку с ними связаны разного рода процессы совладания. Личные цели, по-видимому, участвуют в обеих формах совладания (консервативном и трансформативном), поскольку человек стремится сохранить перед лицом угрозы внутреннюю согласованность сначала за счет усиления приверженности определенным целям и стремления к ним с обновленными силами, а затем – за счет постепенного пересмотра приоритетов и целей [34].

Исходя из вышесказанного, следует еще раз сказать о том, что многие ученые отмечают связь между атрибутивным стилем и копинг-поведением, следовательно, можно предположить, что и атрибутивный стиль и совладающее поведение влияют на наш выбор в будущем. Наше будущее это поставленные нами цели, которые мы планируем реализовать.