Критика взглядов и творчества Мережковского
При том, что все отмечали новаторство, дарование и глубину произведений Мережковского, у современников, «как до революции, так и в эмиграции, <он> получал по большей части весьма критические оценки»
«Глубоко не литературным явлением» считал Мережковского литературовед, теоретик формальной школы В. Б. Шкловский, критик Р. В. Иванов-Разумник видел в нём «великого мертвеца русской литературы»[10], а К. И. Чуковский считал Мережковского «книжником», которому «до страшных пределов чужда душа человеческая и человеческая личность»[7]:80.
Социал-демократическая, а затем советская критика всегда отрицательно относились к Мережковскому. Согласно «Литературной энциклопедии» (1934), художественное творчество Мережковского эмигрантского периода «является ярким примером идейной деградации и культурного одичания белой эмиграции», а «в плане литературного наследства творчество <Мережковского> реакционное от начала до конца, представляет безусловно отрицательную величину».[49]. Творческое наследие писателя (как отмечал А.Николюкин) — начиная со статьи Л.Троцкого «Мережковский», вошедшей затем в программную книгу последнего «Литература и революция», и до 1980-х годов — представлялось в карикатурном виде.
Определение, данное М.Горьким в 1928 году — «Дмитрий Мережковский, известный боголюбец христианского толка, маленький человечек, литературная деятельность которого очень напоминает работу пишущей машинки: шрифт читается легко, но бездушен, и читать его скучно»)[50], — стало для советской литературной критики основополагающим и не менялось в течение десятилетий.[8]
Не только творчество Мережковского, но и его имя в советское время было не просто забыто, но забыто «агрессивно»[2]. Произведения писателя не переиздавались, само имя его находилось «под негласным полузапретом». Даже в университетских курсах литературы и в академических трудах «адекватная оценка роли Мережковского в литературном процессе, объективный анализ его критического наследия были практически невозможны»[9]. Интерес к писателю и его творчеству в России стал возрождаться лишь в начале 1990-х годов.
«Л. Толстой и Достоевский» — литературно-критическое эссе Д. С. Мережковского, публиковавшаяся в 1900—1901 годах в журнале С. П. Дягилева «Мир искусства» и изданное отдельным двухтомником в 1902 году. Работа, опубликование которой совпало с Определением Святейшего Синода № 557 о графе Льве Толстом, вызвала широкий общественный резонанс[1].
«Лев Толстой и Достоевский» считается наиболее значительным произведением Мережковского в жанре литературного исследовательского эссе. Работа отчасти была посвящена путям становления всей русской литературы, а отчасти — эволюции мировоззрения самого Мережковского [2]. В идейную основу эссе легла дилемма о христианстве и язычестве. Как отмечал о. Александр Мень, язычником здесь представал Лев Толстой («тайновидец плоти»); ему противостоял Достоевский — «тайновидец духа». Мережковский продолжил в этой своей литературной работе поиск синтеза между Ветхим Заветом (говорившим о плоти) и Новым Заветом (говорившим о духе).[3]
Д. С. Мережковский не был первым автором, подвергнувшим анализу творчество Л. Н. Толстого: до него это делали Н.Г. Чернышевский (о «Севастопольских рассказах») и Д. И. Писарев («Промахи незрелой мысли» о «Детстве. Отрочестве. Юности»; «Старое барство» по роману «Война и мир»). Оценку творчества Л. Толстого давали также Некрасов, Салтыков-Щедрин, Михайловский, Горький, Вересаев и другие современники писателя. Однако исследование Мережковского многими впоследствии было признано наиболее подробным и обстоятельным[4].