24

Ранневизантийская церковная историография

И.В. Кривушин. Ранневизантийская церковная историография. СПб., 1998. С. 224-228.

Ранневизантийская традиция церковного историописания и разделяет, и соединяет античную историческую мысль со средневековой. Она впитала в себя раннехристианские воззрения на историю, эсхатологические и потому «антиисторические» по своему характеру, и одновременно выработала – при использовании достижений греко-римской историографии новые христианские модели исторических событий. В трудах ее представителей обнаруживается и идея бессобытийного (духовного) времени, и причудливое сочетание церковной и христиано-имперской тематики, и попытку прямого синтеза христианских и античных взглядов на историю.

Этапы: рождение, расцвет и закат. Начало положил Евсевий Кесарийский, который первым дал последовательное описание истории церкви и предложил способы ее интерпретации. Свидетель и участник ключевых для христианства событий, свидетель рождения нового христианского государства.

История у Евсевия тянется от Творения и Грехопадения через Первое Пришествие к Великому гонению и перевороту Константина, распадаясь на две эпохи – христианскую и дохристианскую. Дохристианская история мыслится как подготовка человечества к принятию Христа. История Церкви – продолжение священной истории. Она вливается в общий поток всемирной истории и становится одним из ее периодов.

Смысл священной истории – передача Божественной истины, которая находит отображение в сверхсобытиях – соприкосновениях Бога с земной историей. История Церкви воспроизводит неизменный образ христианской духовности через преемства епископов, мучеников, христианских апологетов. Своеобразный «антиисторизм».

Священная история кардинально отличается от светской суетной событийной истории. Соприкосновение священной и светской истории в эпоху Великого гонения и правление Константина. Правление Константина почти равнозначно Первому пришествию Христа (макрособытие). Для оправдания христианской империи Евсевий использует теорию Мелитона Сардийского о моральном порядке в истории (Диоклетиан – Константин). Евсевий скорее завершает линию раннехристианской исторической мысли, лишь намечая новый путь в церковной историографии, ибо идея Мелитона играет у него подчиненную роль. Продолжатели Евсевия наполнили церковную историографию событиями, сделав ее предметом контролируемое Богом прогрессивное развитие христианской империи.

Расцвет греческой церковной историографии приходится на 5 в. – Сократ Схоластик, Эрмий Созомен и Феодорит Киррский. Две проблемы: 1) какие события составляют предмет церковного историописания и в какой мере история церкви связана с историей христианской Римской империи; 2) применимость к истории Церкви и Империи теории божественного управления историей через механизм поощрения-наказания подданных за религиозное поведение правителей.

Все они стремились продолжить Евсевия, но по-разному. Сократ представил историю церкви как историю событий и человеческих действий, дал этой истории земную перспективу и ввел в нее имперскую историю, подчинив последнюю интерпретации Мелитона. Созомен подчиняет интерпретации Мелитона не только имперскую, но и церковную историю, фактически объединяя их. Феодорит пытается вернуть церковной истории автономность от светской, избавить ее от воздействия мирских факторов, но воспринимает ее как процесс событийный. Евагрий Схоластик завершает в конце 6 в. линию ранневизантийского церковного историописания. Сближение церкви и государства, реальная связь церковных и светских событий. Переориентация на модели античной историографии приводит к разрушению жанра церковной истории как такового: не синтез двух подходов, но распад исторической концепции. Размывание границ жанра светской истории в труде Феофилакта Самокатты, «последнего историка античности».

На Востоке на первый план выходит христианская хронистика, на Западе появляются локальные церковные истории. Однако идеи Евсевия и его последователей находят отражение в средневековой исторической мысли. На Западе Августин резко противопоставляет церковную и светскую историю, отвергая провиденциальную связь между судьбой христианства и Римской империи. Однако благодаря Лактанцию, Иерониму и Орозию в конечном итоге в ранней латинской историографии торжествует концепция Мелитона (поощрения-наказания человечества за подвиги и грехи правителей), а также идея христианской империи. В той или иной мере эту концепцию принимают и Беда, и Нитхард, и Оттон Фрейзингенский, и Иоанн Солсберийский, и др. В центре западной церковной хронистики также оказывается земная событийная перспектива ранней церковной историографии. В то же время на Западе долго сохраняется и евсевианский взгляд на историю как передачу неизменной истины (Абеляр, Фома Аквинский), который соперничает с концепцией постепенного раскрытия истины (Гуго Сен-Викторский).

Рождение латинской христианской историографии 4-5 вв.

Латинская христианская историческая проза возникает не как продолжение опыта восточных (греческих) писателей, но как самостоятельное явление, теснейшим образом связанное с римской языческой историографией.

Лактанций. О смертях преследователей. Локальный сюжет, жанр исторической монографии. Использование концепции войны для изложения истории не только политической, но и религиозной. Новатор, родоначальник христианского историописания на Западе. Концепция Мелитона. Христианская логика в истории римских императоров. Терпимость/нетерпимость к христианству определяет судьбу правителя. Увидел в Константине надежду на дальнейшее процветание империи.

Конец 4 в.- начало автономизации церквей. Забота интеллектуалов Запада о привлечении латинских читателей к достижениям греческой христианской мысли. Расширенные латинские переводы Евсевия – его «Хроники» и «Церковной истории».

Иероним, переводчик Хроник, впервые заявил об истории как универсальном процессе, связанном единой хронологической системой. Хроника демонстрировала линейность истории, ее начало и цель, уникальность и неповторимость каждого события, а также идею о том, что история – это реализация единого Промысла.

Руфин Аквилейский – не только переводчик Церковной истории Евсевия, но и создатель собственной церковно-исторической концепции. История современной ему Церкви – это борьба за истину, борьба православия против язычников и еретиков. Светская история растворена в церковной. Непоследовательное использование концепции Мелитона. Роль светских правителей вообще снижена.

Сульпиций Север, современник Руфина. Церковь – это не только сторонники Православия, но все христиане. Разрушительность церковных споров. Античное понимание истории как череды политических конфликтов. История Церкви спущена на уровень человеческих взаимоотношений, вне присутствия Бога. Включает церковное настоящее в контекст универсальной священной истории, обнаруживает единство между иудейским (ветхозаветным) прошлым и христианским настоящим. Использует концепцию Саллюстия о пагубном влиянии внешнего благополучия для морального облика общества. Связь религиозных успехов иудеев и христиан с тяжелыми годами внешней опасности. Целостная картина истории богоизбранного народа (сначала иудейского, потом христианского).

«История против язычников» Орозия. Результат многолетней интеллектуальной работы христиан по созданию философии истории, но не простая сумма предшествующих взглядов. Отодвинул всю ветхозаветную историю (теорию шести веков, у Августина) и выдвинул теорию четырех империй (переход власти, «перенос империи»). Концепция Мелитона. История – проявление первородного греха и Божиего наказания. Прославление христианской империи. Жанровое и концептуальное влияние на историографию варваров.

Рождение церковной историографии: Евсевий Кесарийский

(по статье И.В. Кривушина)

Ярчайший представитель восточно-христианской мысли 3-4 вв. Фигура первой величины в духовной истории человечества. Отрывочные биографические сведения, но канва восстанавливается.

Свидетель сложной эпохи: солдатские императоры, тетрархия Диоклетиана, гражданская война, единовластие Константина. Мир для христиан при Галлиене и Аврелиане, гонения при Диоклетиане, признание при Константине.

Родился после преследований Деция и Валериана. Учился у Памфила, систематизировал книги Оригена для библиотеки в Кесарии. Кабинетный архивариус-исследователь до начала 4 в. Его Хроника и Ономастикон справочные пособия. Скиталец по Палестине, Египту и Финикии, свидетель расправ после эдикта от 23.02. 303. Заключен вместе с Памфилом 307-310. В Тире вместе с епископом Павлином писал «Апологию Оригена» в 311-313. В 313 посвящен в сан предстоятеля кесарийской церкви.

Проарианская позиция в христологическом споре (отрицал безначальность Бога-Сына). В 324-325 смещен с поста Антиохийским синодом. Добился оправдания на Никейском соборе и подписал определение о единосущии Сына и Отца и безначальности Христа. Но не согласился с запрещением арианам богослужения.

Неприятие арианства и строгой ортодоксии как крайностей. Поддержка императора. Низложение Евстафия Кесарийского и отказ занять пост. Поддержал осуждение Афанасия Александрийского на Тирском соборе 335 г.

Авторитет и после смерти Константина в 337 г. Скончался в 339.

Жанровое разнообразие трудов на протяжении всех трех периодов. Историко-богословская тенденция. Понимание христианства как религии истории. История как теологическая система доказательств. Сохранение фрагментов чужих трудов и документов.

«Хроника» сливает историю язычников и иудеев во всемирную историю. Универсальный смысл истории, провиденциализм. Апологетические сочинения: «Приготовление к Евангелию» и «Доказательство Евангелия». Теология Моисея ка первоисточник платоновской философии. Христианство как высшее развитие религии Моисея. «Ономастикон» – трактат о названиях. Придает реальность библейскому миру и связывает иудейское, библейское и христианское прошлое. Апологии: «Против Иерокла», «Против Маркелла». Панегирики: «Похвала Константину» (336, 30-летие), «Речь о церкви св. Гроба Господня». Надгробное слово «Жизнь Константина». Политическая теория о взаимоотношении христианской церкви и империи. «История палестинских мучеников» (303-311). Экзегеза: «Евангелические вопросы». «Пророческие эклоги». Письма.

«Церковная история» как интеллектуальный переворот в мировой историографии. Первое описание трех веков христианства. Новая литературная форма, новые темы, новая точка зрения, новые методы изложения. Время создания спорно. Окончательный вид после 325. Десять книг. 1 – евангельская история и ее обоснование, 2 – до конца Нерона, 3 – до гонений при Траяне, 4-5 – второй век, 6 – первая половина 3 в. (от Септимия Севера до Деция, «оригеновская»), 7 – вторая половина 3 в. «дионисиевская», 8-9-10 – Великое преследование и переворот Константина.

Сочетание римско-императорской и епископской систем отсчета вместо отсчета хронистов от сотворения мира. Соединение светского и церковного.

Тем шесть: преемственность апостолов и епископов, события внутри церкви, учители и писатели (1-7), судьба иудеев (2-3-4), гонения и мученики (4-5-8). Обслуживают одну: история находит смысл в божественном руководстве Логоса (рациональная структура бытия, доступная познанию). Взаимодействие земного и трансцендентного в Воплощении Христа. Сохранение и распространение Божественной Истины.

Главный герой – христианский народ как носитель учения Христа. Вслед за Оригеном, это третий народ после иудеев и эллинов. Этот народ и есть христианская Церковь, продолжение божественного порядка на земле. Но у него нет этнических, культурных, территориальных черт, только религиозные.

История – взаимодействие Бога с христианским народом. Бог не жестко контролирует события. Его функции – защита и воспитание (божественная педагогия). Наказание как наставление, а затем снова милость. Это принцип объяснения исторических событий, напр., Диоклетиановых гонений. Влияние на язычников определяется отношениями Бога с христианами: поражает язычников за гонения на христиан.

Люди сохраняют автономность: окончательно не наказываются при жизни ни язычники, ни отступники. История как двусторонний процесс, результат совместной деятельности Божественной силы и свободно избирающих свою судьбу индивидов. Функция христиан – распространение Слова. Преемственность апостолов и епископов – структурирующее начало. Смысл церкви – духовная борьба за Истину против ересей. Значимость истории христианской мысли и христианской литературы.

Отсутствие речей (греко-римская традиция) и много дословных извлечений из источников (250): апологетика, теология, экзегеза, истории, указы, послания, библейские цитаты. Юстин Мученик, Тертуллиан, Ириней, Ориген. Иосиф Флавий и Филон. Идеологическое единство – апология. «Цветы с мысленных лугов». Ветхозаветные пророчества о Воплощении. Вместо сюжетного хаоса античности – доказательная теолого-историческая концепция. Значение аутентичности материала. Критический подход к источникам. Критерии: упоминание авторитетов, стиль времени, архив. Глубокое и аргументированное фактами исследование вместо античной парадоксографии. Скрупулезная работа с источниками.

Развитие истории увенчивается христианской державой Константина, но концепция Евсевия не зависит от конъюнктуры, его политический оптимизм не результат ангажированности. Концепция начала разрабатываться ранее победы христианства. Универсальная история как последовательная реализация заданного Логосом смысла: грехопадение, первобытная дикость, разделение народов и почитание небесных светил, политеизм, библейские патриархи. Закон Моисеев, цивилизация, Христос и Август как основатели Церкви и империи, их слияние через обращение Константина, приход Сатаны и Страшный Суд.

Оптимизм Евсевия не внутри, а вне истории, в надежде на ее уничтожение. Христианство «обречено» на торжество. Игнорирует реальную историю гонимого меньшинства. Такая история перестает быть ареной борьбы Бога и диавола. Последний – лишь неудачный инициатор ересей и гонений. Историческое не просто подчинено апологетическому, но и равноценно ему. «История» Евсевия определила всю дальнейшую судьбу исторической мысли. Ее расцвет: Сократ Схоластик, Эрмий Созомен, Феодорит Киррский, Евагрий Схоластик.

Предыстория христианской Церкви в трактовке Евсевия Кесарийского

(по И.В. Кривушину)

Свой труд Евсевий начинает с оценки дохристианской эпохи, которая тянется от Адама до Ирода Великого. Это своеобразное теологическое предисловие. Его цель - объяснить, почему Христос Логос как изначально существовавший исполнитель воли Отца явился людям не сразу, а лишь по истечении определенного срока (поскольку древние люди не были готовы принять христианское учение).

История начинается с грехопадения, за которым следует дальнейшая деградация человечества и война против Бога (ассоциация с греко-мифологической борьбой гигантов против Олимпа). Бог сначала старался истребить людей, а затем начал являться древнееврейских патриархам, через что совершается первый акт приготовления к Евангелию (еврейский народ стал почитать истинного Бога). Второй акт приготовления – это распространение законов Моисея по всему миру. Теперь все человечество оказалось готово к Евангелию, и в этот момент – момент рождения Римской монархи – происходит пришествия Христа на землю. Это оптимистическая концепция, которая делит историю человечества до Воплощения на два периода – период нравственного падения и период нравственного возрождения. Эта история линейна и предопределена свыше, но не предполагает жесткого контроля Бога над людьми. Это скорее некое знание Бога о будущем, которое Он сообщает тем, кого оно касается. Бог у Евсевия выступает в роли педагога, но есть и образ карающего Бога, которые пытается остановить зло.

Представление об обучающем Боге как направляющей Виле истории оставляет место свободному человеческому решению. Земная деятельность Бога-педагога ограничена во времени – только до Моисея. Это т.н. период «начальной педагогии» - некий исторический импульс, который провоцирует распространение по всему миру цивилизации.

Однако далее у Евсевия представлен иной взгляд на историю до Воплощения. Доказывая древность имени Христос, Евсевий смотри на историю как систему прообразов ключевого события – Первого Пришествия. Иудейские пророки, цари и первосвященники образуют длинную цепь «низших форм», указывающих на грядущую высшую форму. Эта концепция не распространяется на историю человечества в целом, но она делает историю единой и предопределенной. Порядок этой истории реализуется в постоянном воспроизведении одного неизменного образа будущего. Постоянство повторений придает основной линии исторического движения непрерывный характер. Это концепция истории как постоянного повторения прообразов центрального события. Затем она сменяется еще одной концепцией – концепцией истории как восстановления утраченного.

Реставрационная концепция. Согласно этой концепции, христиане не являются «новым народом». Этот народ древнее всех остальных и существует «от начала рода человеческого». Евсевий относит к христианам не только членов христианской церкви, но и всех ветхозаветных патриархов вплоть до Моисея. Поэтому законы Моисея предстают как отступление от первоначальной чистоты «древнего христианства», так наз. «образа благочестия Авраама», и поэтому роль Христа и его учеников является восстановительной. Моисей – последний из древних христиан, завершивший первый, «истинно христианский» период истории и открывший своими законами эпоху «отступления от христианства».

Теоретико-историческая мысль Евсевия по поводу дохристианского периода имеется также в заключительной книге 10. Там содержится еще одна концепция истории до Первого Пришествия, наличие которой в Церковной истории либо игнорировалось, либо отрицалось. Это пессимистическая концепция. Мир – это постоянная деградация людей, даже если их иногда касается Благодать Божия. Евангелие – это перелом, абсолютное обновление. Спаситель восстанавливает абсолютное благочестие «из ничего». Но у Евсевия можно найти еще и пятую концепцию предыстории христианской Церкви.

Евсевий излагает историю Иисуса по-своему, он рассматривает лишь некоторые связанные с нею проблемы. Их выбор отражает особое понимание автором дохристианской истории. Он тщательно разрабатывает хронологию, хотя таковая призвана не только подтвердить истинность новозаветной хронологии, но и придать ей особое значение в контексте всемирной истории: соотнести Воплощение с концом … и началом Римской империи. Христос заполняет разрыв между культурной традицией прошлого и новой цивилизацией. Христос являет себя миру, когда власть оказывается в руках иноплеменника Ирода Великого, который становится основателем анти-традиции. Евсевий пытается связать Иисуса с ключевыми фигурами иудейской истории через преемство по крови. В итоге Христос предстает как воплощение традиции в эпоху всеобщего нарушения традиций. Таким образом, Евсевий превращает историю в передачу неизменного порядка, и любое изменение грозит разрывом связей, которые ее цементируют.

Поэтому Пришествие приобретает характер реставрации. В его описании доминируют два персонажа – Христос и Ирод. Ирод уничтожает установленный порядок, а Христос вновь возвращает истории преемственность, организуя Церковь. Бог же карает всех творцов хаоса. Таким образом, Ирод и Христос, разрушение и восстановление соединяются в грандиозном макрособытии, содержанием которого становится Божественное вмешательство в земную историю в целях ее сохранения.

Однако эти пять концепций не образуют целостной теории, так как Евсевий не ставил перед собой задачи дать развернутую интерпретацию эпохи между Творением и Пришествием. Его целью было максимально сжать эту эпоху во времени, так как он хотел сделать историю мира историей Церкви. Но чтобы возвести Церковь к истокам всемирной истории, Евсевию надо было сблизить Творение мира и Творение Христом Церкви в Первом Пришествии. Все пять концепция обслуживают эту сверхзадачу. Наличие нескольких концепций объясняется тем, что в христианской мысли того времени еще не утвердилось какого-либо канонического или единообразного отношения к дохристианской истории.

Концепция преемств лишает историю действительного развития.

Концепция прообразов превращает историю в одно универсальное ожидание Христа.

Концепция реставрации делает возвращение к начальной чистоте основным смыслом истории.

Концепция деградации поднимает Воплощение до уровня Творения.

Оптимистическая концепция объясняет причину задержки во времени всеобщего обнаружения Божественной истины, то есть причину того, почему эта дохристианская история все же имела место.

Философия истории Августина Блаженного.

Каноническое изложение «христианской идеи» истории.

Космология: Мир Божий и мир человека

Безличный космос и атрибуты Бога. Мир един. Бог живой, не абстрактный, занят делами мира.

Христианская картина мира базируется не на очевидности (зрелищности), а на вере как исходной посылке ориентации человека в мире. Мир видимый и невидимый. Логос как созидающее Слово Божие. Зависимость творения от Творца. В античности демиург отстранен. Ветхий Завет и Платон. Небо и земля.

Два взгляда на мир земной. Как творение Божие, он славит Творца. Красота мира. Жизнь безрадостна, это победа смерти. Бренность мира сего. Поразительный контраст. Реалии земной жизни – следствие грехопадения.

Человек – часть природы. Но – разум и воля. Тело, душа, дух. Образ и подобие Божие. Подобие по творению, а не рождению Человек – чудо. Существо и родовое. И уникально-неповторимое. Наместник Бога на земле. Но и источник порчи мира. Грех – не телесное начало, а моральное, свободная воля. Зло в ее употреблении. Отпадение от Творца, непослушание. Главная добродетель – любовь к Богу, главный грех – гордыня. Без Бога человек – прах. Отказ от оптимистического взгляда. Не просто общественное животное (по Аристотелю).

Изначальное единство человечества в творении – новое. Повод к гордыне. История мира – это история, в которой чередуются грехопадение и спасение.

История Священная и история светская (сакральная – профанная)

Центральный пункт – спасение через Боговоплощение. Жизнь и смерть Иисуса Христа – центральный пункт священной истории. Догматы веры раскрываются в терминах датированной человеческой истории. Символ веры – история. Религия сугубо историческая. Идея объективной истории, то есть истории как процесса. Доискиваться смысл событий в терминах трансцендентальных.

Человеческая драма – это драма борьбы Бога и Диавола, веры и неверия. События не включены в ритм Вселенной, человек – не главный актер. Главное – отношения человека с Богом. Провиденциализм как идея истории. Проявление Промысла Всевышнего в отдельных событиях. Различать внешнее и обманчивое от истинного. Значение пророчеств.

Языческий миф лишает историческое событие временное определенности, деисторизирует его. В христианстве важно проявление вневременного во времени.

История – процесс универсальный, провиденциальный, линейный, внутренне расчлененный, эсхатологический (конечные судьбы мира и человека).

Августин анализирует всю драму человеческой жизни во времени с позиций Символа Веры. Священное Писание содержит наиболее точную историческую картину, предсказывает будущее. Показать неприглядность картины дохристианской (профанной) истории поручил своему ученику Орозию.

Рассмотрение истории с точки зрения вечности.

Как работает Провидение? Бог посылает Свою Благодать людям злым и добрым. Люди благочестивые отличаются от неблагочестивых тем, как они воспринимают несчастья.

Смысл возвышения и падения Рима.

История развертывается с Востока на Запад: Рим занял место Вавилона. Рим – второй Вавилон. Риму попущено объединить «круг земной» как предуготовление к Благой Вести, Евангелию. Верил в продолжение империи, но не отождествлял с ней судьбу города.

Учение о двух «градах»

Ни одно политическое объединение не представляет для него абсолютной важности. Важнее борьба между верой и неверием, олицетворением которых служат два «града» – община благочестивых и община нечестивых. Незримая грань, которая делит людей – не противоборство сил политических, не противостояние Церкви и государства. Смирение и послушание, упование на Бога. Неверие – такая степень поглощенноси земными делами, которая ведет к забвению Бога и обожествлению вещей преходящих и тленных. Естественное рождение и духовное возрождение. Истина и тщеславие. Земные богаства не делают людей счастливыми. Богатство – это Бог в душе. Два града – это мистические общности. Состоящие из людей, преследующих разные цели. Они не отождествимы ни с какими земными сообществами. Но есть у Августина и другой смысл: мирское государство и Церковь.

Отношение к государству определяется тем, какую роль оно играет в деле спасения. Государство (град) – результат грехопадения Каина. Братоубийство запятнало начало Рима. Цель гос-ва – справедливость, но там царит право сильного. Но государство необходимо для сохранения мира, без которого не может распространяться свет Евангелия. Церковь – земной знак «Града Божиего», но «община паломников Божиих» ставит себя под защиту государства.

Учение о двух градах – организующих принцип христианского миросозерцания и видения истории. В нем равным образом скрывается возможность оправдания церковного государства (теократии), так и притязаний Церкви на политическую власть (папство). Так и право императоров распоряжаться папским престолом.

Представления о времени

От природы к истории. Смысл человеческой жизни – в истории.

Смена типа исторического сознания и восприятия времени.

1. Августин систематизирует и модифицирует новозаветную традицию с опорой на Плотина (204–268/69).

2. Удвоение мира, видение его с двух несовместимых позиций – метафизической и эмпирической.

Восстановление целостности внешнее, словесное.

Особенности времени:

1) Время и вечность. Различие количественное и качественное.

Трудность определения времени: прошлое, настоящее, будущее не существуют. Связь времени с миром вещей и событий. По Аристотелю: мера движения. Но существует лишь в душе человека, то есть субъективно. Прошлое, настоящее, будущее – память, внимание, предвосхищение. Но время не существует без универсума, в котором только и возможно движение. Душа, хоть и погружена в поток времени, способна воспарять над ним. Время вне связи с Творцом обладает лишь относительной реальностью. Время осквернено грехопадением, но создает возможности для перехода в вечность. Время амбивалентно: синоним греха и проявление Божией милости, Промысла Божия. Итак, время необходимо для «воспитания» рода человеческого. Воспитательный смысл истории.

2) Линейность придают потоку времени три космические точки Священной истории: Творение– Воплощение–Второе Пришествие. Конец времени предначертан в начале. Линейность пришла на смену круговороту. Круг – вечное пленение, проклятие, противоречит идее спасения. Языческая доктрина времени безнадежна. Однократность каждого события Священной истории. Конец предполагал хилиастические ожидания (тысячелетние царство Христа после Второго Пришествия). Верующий измеряет каждое мгновение времени эсхатологически. Важное культурно-историческое требование и этическая ценность. Это генеративный фактор в христианском видении истории. Апокалипсический фермент «конечного времени». Пассивная вера превращается в деятельную энергию верующего. Линия, намеченная пунктиром.

Идея развития.

Периодизация развития.

Космологическая: три эона (до закона– закон– благодать)

Аллегорическая (Филон, Ориген, Августин). Проблема шести дней творения: Юлиан Африканский (один день как тысяча лет). Шестой век с Пришествия Христа. Шесть возрастов человека. Четыре мировые монархии (книга пророка Даниила): вавилонская, персидская, Греко-македонская и римская. Бл. Иероним: отождествление последней с миром христианства. Падение Рима выдвигало проблему периодизации истории профанной. Но последняя не имеет смысла. Августин возвысил историю, но не обосновал ее логику. Эмпирическое каузально, священное – телеологично. Не знает истории христианства, поскольку для него само христианство есть история. Христоцентричность.

ГРИГОРИЙ ТУРСКИЙ – ИСТОРИК ФРАНКОВ

«История франков» в десяти книгах, созданная турским епископом Григорием,— исключительный по своему значению памятник европейской культуры раннего средневековья. В ней описываются события VI в., относящиеся к истории возникновения и развития Франкского государства эпохи Меровингов на территории бывшей римской провинции — Галлии (нынешней Франции).

Григорий Турский благодаря своей образованности, наблюдательности, епископскому сану и влиянию, которое он оказывал на меровингских королей, собрал ценный материал, отражающий жизнь различных слоев меровингского общества, и создал яркую, местами полную драматизма, своеобразную летопись жизни людей той эпохи. Это была эпоха, когда «при родовых муках» рождалась новая цивилизация. Труд Григория описывает события этого мучительного становления и сам является его порождением.

Материал, собранный деятельным и любознательным епископом из письменных и устных источников, огромен, а форма его изложения и обобщения позволяют проникнуть в общественную атмосферу и психологию людей того сложного периода. И в том, и в другом отношении Григорий напоминает «отца истории» Геродота. «Геродотом варварства» (варварского мира) назвал Григория Турского французский филолог-романтик Ж. Ампер. И как «История» Геродота стала основой той картины героической борьбы древней Греции за свою свободу, которая навсегда, как художественное произведение, запечатлелась в памяти потомства, так и образ раннего средневековья с его контрастами варварской мощи и христианской одухотворенности, первобытной непосредственной простоты и изощренной коварной жестокости был осмыслен европейским культурным сознанием прежде всего по Григорию Турскому. Заучивавшиеся в течение веков каждым школьником хрестоматийные рассказы о крещении короля Хлодвига («почитай то, что сжигал, сожги то, что почитал»), о суассонской чаше, о «войне двух королев» — Брунгильды и Фредегонды были ни чем иным, как изложением эпизодов из «Истории франков».

«История франков» Григория Турского начинается для современного читателя неожиданно — от сотворения мира. Почти вся первая ее книга представляет собой краткий пересказ библейской истории, а затем очерк истории христианской церкви до времен св. Мартина Турского (336— 397). Это не случайность: так начиналось большинство ранних средневековых летописей. Историография в те времена была жанром религиозной литературы, и одним из важнейших ее жанров. В ней господствовала по сравнению с античной историографией другая историко-философская концепция, основанная на религиозном мировоззрении, методика исследования исторических фактов приобрела новый характер, изменился и круг исследуемых вопросов. Задачей истории теперь становится не исследование реальных исторических фактов, а подбор доводов для подтверждения Священного писания. Она утверждала христианскую концепцию истории рода человеческого: от первородного греха к искуплению его Христом и к грядущему спасению. Всемирная история представлялась подготовкой вселенского торжества Христовой церкви, а изображаемые недавние и современные события — борьбой за это торжество. Такая историко-философская концепция, уже не имеющая ничего общего с главными принципами античной историографии, была выработана отцами церкви в IV в. В эту рамку вставляли свое изложение все средневековые историки, в том числе и Григорий Турский.

Следствие такой концепции — важная роль, которая придается событиям церковной истории. Именно история победы христианской церкви над язычниками — главная тема ранних средневековых хронистов; история государственных событий — лишь фон и подкрепление для нее. История Римской империи (и ее предшественниц — Македонской, Персидской и других империй) занимает историка лишь постольку, поскольку частичное воссоединение человечества в империи есть подготовка грядущего полного воссоединения человечества в лоне христианской церкви; а история современных государств — постольку, поскольку они являются прямыми наследниками Римской империи. Содержание ранних средневековых сочинений — это описание распространения христианства среди язычников, торжества ортодоксального христианства над еретическими учениями, успехов праведных правителей и возмездии неправедным. Иногда эта тема выносится даже в заглавие: история англосаксов, написанная Бедой Достопочтенным в начале VIII в., имеет название «Церковная история народа англов», и по аналогии с ней сочинение Григория Турского в одной из старейших рукописей названо «Церковная история франков».

Поэтому не приходится удивляться, что Григорий Турский формулирует свою задачу так: первая цель — описать борьбу праведников с язычниками, церкви с ересями, королей с враждебными народами; вторая — успокоить читателей, боящихся приближения конца света, показав им, как еще мало прошло лет со времени сотворения мира. Вслед за этим он излагает свой символ веры, дабы будущий читатель не сомневался в том, что он — правоверный католик; апология католического вероисповедания и защита его от арианства, еще господствовавшего в соседней вестготской Испании, для Григория имеют первостепенную важность, и диспуты с арианами пересказываются им в дальнейшем во всех подробностях. А заканчивает свое сочинение он еще одним пересчетом лет по пяти периодам от сотворения мира до «двадцать первого года нашего служения епископом... тридцать первого года правления короля Гунтрамна и девятнадцатого года правления короля Хильдеберта Младшего» (X, 31): т. е. до апреля или августа 594 г., когда Григорий кончил свой труд.

Историческая концепция христианского средневековья не только «задавала» историку начальный и конечный рубеж его поля зрения, но она побуждала его соответственно распределять внимание внутри этого поля зрения и искать примеры божественного вмешательства и руководства на каждом шагу между этими рубежами. В центре внимания Григория находится не столько Франкское государство, сколько галльская церковь, а еще точнее — турская церковь. Он прослеживает ее историю с самого основания, от епископа к епископу и заканчивает свое сочинение резюмирующим перечнем всех сменившихся за это время епископов. Он старается по этому образцу сообщать о смене епископов и на других галльских кафедрах, но здесь ему не удается достичь полноты: чем дальше кафедра от Тура, тем скуднее его сведения. Идентично распределяется его интерес и в отношении к светским событиям: междоусобицы, затрагивающие Тур и турскую церковь, описаны подробнейшим образом, а войны на дальних германских границах — хотя бы их вели покровители Григория Сигиберт и Хильдеберт — едва упоминаются.

В каждом сколько-нибудь значительном событии Григории усматривает божье вмешательство: если погибает дурной человек, то это для него — заслуженное наказание, если праведный, то для него — мученический вход в царствие небесное. Наконец Григорий никогда не упускает случая описать чудеса (обычно явленные мощами того или иного святого); именно такими чудесами для него подтверждается неусыпное бдение божьего провидения над верующими. Перед нами — раннесредневековое христианство, распространяющееся среди темного варварского простонародья, привыкшего видеть в чуде лучшее доказательство истинности своей веры. Все эти чудеса, предсказания и знамения, щедро описываемые Григорием, в тогдашних условиях были для глубоко верующего католика-епископа, как и для его паствы, полны большого значения и смысла.

Следует отметить, что элемент чудесного играл значительную роль во всей христианской эстетике. Еще ранее апологеты христианства II—III вв. (Тертуллиан, Лактанций и др.) уделяли много внимания знамению (знаковому образу). Знамение, говорил Тертуллиан, лишь тогда является знамением, когда оно необыкновенно чудесно. Чудо для христианских писателей — это знак божественной силы. Подобной силой, по их утверждению, не обладают языческие боги, и проповедники христианства, в том числе и Григорий Турский, не упускают случая посмеяться над языческими античными богами, а многие свои «знаки» наделяют чудесными силами.

С упрочением и распространением христианства процесс наделения святых церкви чудотворной силой все более углублялся и занял ведущее место в нарождающейся средневековой культуре. Все многочисленные нравоучительные и назидательные рассказы о чудотворной силе святых, мощах и чудесах, а также разного рода знамениях и видениях в сочинении Григория предназначались для зримо-эмоционального воздействия на умы в своей массе неграмотных и невежественных христиан тогдашнего варварского общества. Весь этот арсенал наиболее доходчивых и впечатляющих средств воздействия на верующих, с помощью которых служители церкви старались довести до их сознания довольно сложные, а порой и отвлеченные идеи и догмы церковного христианского вероучения, был направлен на то, чтобы доказать им, еще недавно язычникам, существование бога и могущества божественной силы, а также неотвратимость божьего возмездия в отношении тех, кто сомневается в его существовании и не соблюдает установленных им законов.

Христианская концепция истории определяет и все оценки событий и лиц, которые даются Григорием. Критерий деятельности всякого короля или вельможи определяется прежде всего одним — способствовал ли этот человек процветанию христианской веры, католической церкви, и турской епархии в частности. Король Хлодвиг, хитростью завладевший королевством рипуарских франков, истребивший многих своих родичей ради собственного единовластия, «ходил,— по выражению Григория,— с сердцем правым перед господом и делал то, что было приятно его очам» (II, 40). Король Хлотарь, который заживо сжег своего мятежного сына Храмна с женой и детьми (IV, 20) и собственноручно зарезал своих племянников, детей Хлодомера (III, 18), не вызывает у Григория никакого осуждения, потому что он уважал епископов, похоронил с почетом св. Медарда, велел покрыть оловом церковь св. Мартина после пожара, перед кончиной посетил Тур и принес турским святыням много даров (IV, 19—21), и, что для Григория очень немаловажно, простил турской епархии податные недоимки (IX, 30). О приверженности Григория к боголюбивому Гунтрамну, несмотря на многие его жестокие поступки (V, 35; X, 10), уже говорилось. А ненависть Григория к Хильперику (человеку явно талантливому и любознательному, чьи стихи хвалил Фортунат и чьи добавления четырех букв к латинскому алфавиту, несомненно, были полезны для более точного написания германских имен и слов), объясняется не только плохим отношением Хильперика к турской кафедре, но и его склонностью к савеллианской ереси (V, 44). Но к чести Григория как историка необходимо отметить, что он не умалчивает ни о позорных делах тех, к кому он благоволит, ни о хороших делах тех, кого он недолюбливает. Он твердо помнит, что на нем лежит обязанность донести события современности до суда потомства («...чтобы память о прошлом достигла разума потомков, не решился я умолчать ни о распрях злодеев, ни о житии праведников...» —1-е предис.), и старается это делать честно и нелицеприятно.