2008_Betell_T__Sobstvennost_i_protsvetanie

Вода в Калифорнии

Проблемы государственной собственности хорошо иллюстрирует

дефицит воды, возникший в последние годы в Калифорнии. Случайный читатель может решить, что все дело просто в недостатке дождей. Но проблема совсем в другом. Воду транжирят. Около 85% всей наличной воды использует сельское хозяйство, на которое приходится всего 2,5% экономики штата. Все остальные — города, промышленность, добывающие предприятия, кухни, души, бассейны — потребляют не более 15% воды. В этом примере аргумент, основанный на логике прав собственности, нашел под-

держку в Фонде защиты окружающей среды и у Билла Брэдли,

бывшего сенатора от Нью-Джерси.

Главная трудность заключается в том, что собственником вод-

ных ресурсов является штат (определенную часть также контролирует федеральное правительство): в Калифорнии и в других западных штатах водные ресурсы принадлежат правительству. Но штат не берет деньги за воду. «В Калифорнии вода бесплатная, что само по себе бессмысленно», — заявил Том Графф, главный юрист Фонда защиты окружающей среды26. Газеты часто сообщают, что фермеры платят от 7 до 15 долларов за акро-фут#, но это лишь плата за строительство водозаборных сооружений. «Фер-

меры, получающие воду из проекта Большой Калифорнийской

долины, оплачивают только расходы на амортизацию гидротехнических сооружений, рассчитанную на 50 лет при нулевой процентной ставке», — выяснил Питер Пасселл в 1991 году, в самый разгар засухи27. Получатели оплачивали примерно 2% стоимости воды, подаваемой из новых источников.

В западных штатах действует правило «права на воду первого водопользователя»: кто первым подал заявку на забор воды из

канала, тот и получает право на это. «Эти законы дают потреби-

телям право (и стимул) отводить воду для производственных це-

лей, — пишут Марк Рейснер и Сара Бейтс, — а сама вода остается достоянием общественности (т.е. государства). Каждый пользо-

ватель владеет только правом на использование воды, а не самой водой»28. Когда в начале ХХ века создавалась система водоснаб-

жения (плотины и акведуки), фермеры были самыми важными

клиентами. Они подавали заявление в Управление штата по кон-

26 Том Графф, интервью с автором, апрель 1992 г.

#Норма орошения 1233 м3/га. — Прим. ред.

27Peter Passell, “Economic Scene: Greening California,” New York Times, February 27, 1991.

28Marc Reisner and Sarah Bates, “Overtapped Oasis (Washington, D.C.: Island Press, 1990), 60, 61.

Глава 18. Собственность и окружающая среда

381

тролю водных ресурсов и получали права на отвод воды. Действовало правило: первым подал заявку – первым получил право.

Сохранение права фермеров на отбор воды зависит от непре-

рывности ее потребления. Если он перестает откачивать воду, то

сразу отправляется в конец очереди на возобновление этого пра-

ва — так устроена система «используй или потеряешь». Возникает мощный стимул не отрываться от крана. Если фермер получил разрешение, то он ни в коем случае не позволит штату узнать, что на следующий год ему вода не нужна. Поэтому фермеры крайне

заинтересованы в том, чтобы не прекращать отбор воды, кото-

рая достается им почти даром. В результате воду в Калифорнии

используют для того, чтобы на засушливых землях выращивать

рис. (Получается субсидия на выращивание риса. Можно еще затопить поле, ничего на нем не выращивая, и получить от министерства сельского хозяйства 260 долларов за акр неиспользуемой земли.) В разгар засухи калифорнийские рисоводы потреб-

ляли больше воды, чем все домохозяйства Лос-Анджелеса и Сан-

Франциско вместе взятые29.

К 1991 году серьезный кризис стал неминуем. Журналисты

наконец-то разглядели заинтересованность фермеров в том, что-

бы не экономить воду30: прежде всего, им не приходится за нее платить; если бы в порыве сознательности они решились воздержаться от ее использования, то потеряли бы право на забор воды; но важнее всего то, что они не могли продать ее тем, кто готов был хорошо заплатить, — городу Лос-Анджелес, например, — потому что это была не их вода. Им принадлежали только права на использование, но не права собственности31.

Попав в критическое положение, губернатор Уилсон сфор-

мировал «водный банк» штата и уполномочил его скупать воду у

фермеров и перепродавать городским пользователям32. Цены, которые фермеры заломили за воду, говорят сами за себя. В одном

случае цену в 125 долларов за акро-фут сочли «слишком низкой для возмещения возможного влияния» на фермеров. Некоторые отвечали отказом даже при цене 200 долларов за акро-фут. На-

29Jane Gross, “Cast as Villains in Drought, Rice Farmers Defend Water Rights,” New York Times, April 7, 1991.

30Elliot Diringer and Lori Olszewski, “Running Dry,” parts 1—5 (“Why Water Crisis Wouldn’t End”; “Workplaces Starting to Share the Pain of Shortages”; “Thirsty Cities Covet Water Used by Farms”; “Nature Gaining Clout in Battle Over Water”; “How to Solve Crisis Over Scarce Water”).

31Marc Reisner, “Kept from Selling Water, Farmers Naturally Waste It,” Los Angeles Times, February 28, 1991.

32Elliot Diringer, “Rival Groups Seek End to State’s Water Wars,” San Francisco Chronicle, February 13, 1991; Lori Olszewski, “California Drought Bank Ends Search for Water,” San Francisco Chronicle, April 5, 1991.

382	Часть IX. Современные проблемы

сколько ценна вода, показал город Санта-Барбара. В разгар засухи жители оплатили установку по опреснению воды, хотя да-

ваемая ею чистая вода обходится в 1900 долларов за акро-фут.

Городу было из-за чего переполошиться. В прежние годы энтузиасты «нулевого роста» заблокировали сооружение новых резервуаров для воды и даже не позволили протянуть водопровод до ирригационных сооружений штата. Пришлось строить завод

по опреснению воды33.

Почему правительственные агентства не берут за воду дороже? Да потому что они заложники своих клиентов. «Без фермеров

правительственные агентства не смогли бы заручиться политиче-

ской поддержкой, необходимой для строительства плотин», — полагает экономист Гордон Таллок34. Вместе с Джеймсом Бьюке-

неном он был пионером в развитии области, известной как «те-

ория общественного выбора», которая строится на применении экономического анализа к исследованию политических проблем. (В 1986 году Бьюкенен получил Нобелевскую премию за вклад в развитие этой теории.) Соответствующие агентства, занимавшиеся строительством плотин, сумели развернуться, потому что активно занимались поиском клиентов, «нуждавшихся» в их услугах. Эти агентства — Бюро мелиорации и инженерные войска — сумели заручиться политической поддержкой фермеров и опереться на них в лоббировании роста бюджетных ассигнований.

Вгосударственном секторе обычные экономические стиму-

лы вывернуты наизнанку. «Если агентство поднимет цену за воду, — рассуждает Таллок, — бюрократы с безразличием отнесутся

кдополнительным доходам». Им платят не из прибыли. И доходы, и расходы не имеют к ним никакого отношения». Поэтому они не заинтересованы в экономии. «В то же время, — добав-

ляет Таллок, — при открытом обсуждении вопроса о повышении цен фермеры забьют тревогу и окажут серьезное сопротивление».

Его ощутят политики, размышляющие об изменениях. В результате реформы, скорее всего, будут заблокированы. А если агент-

ство поднимет цену на воду, то не только спрос на нее упадет, но и агентство может вдруг стать «прибыльным». Тогда его требо-

вания об увеличении бюджетных ассигнований будут производить не столь сильное впечатление, и его доля в бюджете может сократиться. По этой причине блага, поставляемые государством,

обычно достаются потребителям по заниженной цене.

Вобычное время бюрократы мало думают об избирателях. Вера в то, что они руководствуются абстрактной заботой об «обще-

33Michal McCabe, “Santa Barbara’s Drought Fight Over,” San Francisco Chronicle, April 2, 1992.

34Гордон Таллок, интервью с автором, апрель 1991 г.

Глава 18. Собственность и окружающая среда

383

ственных интересах» была одним из непроверенных допущений во всех экономических исследованиях до 1970-х годов. В действи-

тельности у чиновников есть свой, более узкий интерес, который они обсуждают с теми, кто получает выгоду от их деятельности.

«В обычное время», заметьте. Обычно общественность не имеет

никакого представления о том, что происходит в закрытых кабинетах. В Калифорнии Управление штата по контролю водных ресурсов, как правило, просто не упоминается в газетах. Но в годы засухи пресса вцепилась в таинственную историю о ценах на воду.

В этой ситуации и фермеры, и бюрократы попали в осаду: были

пойманы на, так сказать, сотрудничестве.

До того как стать экономистом, Гордон Таллок был служащим

государственного департамента в Китае, где обратил внимание

на то же самое явление. Странным образом стали несомненны порочные стимулы, руководящие бюрократией. У курьеров была

униформа не только зимняя и летняя, но еще и весенняя и осен-

няя. В кабинетах консульства пылилось сорок пишущих машинок. «Заказать новую не составляло труда, но избавиться от старой было очень трудно», — вспоминает Таллок35. Возможно, из этого наблюдения и возникла теория общественного выбора.

Поскольку население Калифорнии быстро росло, а фермеры потребляли воду не считая, агентства предвидели дефицит воды. Однако их это не встревожило. Ведь можно, как и прежде, построить еще больше плотин и каналов. Еще имелись неиспользованные

ресурсы воды. Нужно только перехватить ее до того, как она утечет

в Тихий океан. Все будет в порядке. Фермеры по-прежнему будут

получать дешевую воду, города смогут расширяться, а новые строительные проекты наполнят бюджеты агентств. Однако в 1970-е го-

ды в политическом уравнении появилась новая переменная — защитники природы. Они полагали, что всяческих плотин и без того уже слишком много, и не хотели нового строительства. Поэтому

они занялись поиском исчезающих видов и устраивали судебные тяжбы. Поворотным моментом стал 1982 год, когда экологи за-

блокировали очередной проект, известный как Периферийный канал. С тех пор они являются главной силой, определяющей политическое распределение ресурсов в Калифорнии36.

Из-за недостатка новых плотин и каналов система вышла

на предел своих возможностей. Затем несколько лет подряд количество выпадавших осадков было ниже среднего уровня, и возникла критическая ситуация. В начале 1990-х годов стало ясно,

что необходимы изменения, причем немедленные. Фонд защи-

35Там же.

36Marc Reisner, Cadillac Desert (Harmondsworth, Eng.: Penguin Books, 1986), 379.

384	Часть IX. Современные проблемы

ты окружающей среды заинтересовался ситуацией и сразу обна-

ружил проблему: фермеры держат в «заложниках» бюрократов,

которые, по идее, должны их контролировать. Они выдвинули остроумное решение: отдайте воду фермерам! Отдайте им в полную собственность то, чем при нынешней системе они могут толь-

ко пользоваться. Дайте им права собственности на воду. Тогда у фермеров появится возможность прибыльно торговать водой,

и они не захотят попусту ее транжирить; города получат воду в до-

статочно количестве, и при этом все будут ее экономить. Тогда останется больше для защиты окружающей среды, в том числе дельты реки Сакраменто.

Некоторым защитникам природы идея не понравилась, потому что они верили, что и без компромиссов смогут добиться желаемого — например, остановить рост городов и пригородов. Но другие понимали, что экологам грозит провал на политиче-

ской сцене, если в один прекрасный день в кранах иссякнет вода.

Это заметит каждый, причем сразу. Лучше изобрести гармоничное решение, при котором все окажутся в выигрыше, чем ввязы-

ваться в политические распри37. Ключом к решению проблемы

было установление права собственности на воду. Решение крайне парадоксальное, потому что расточаемый ресурс собирались отдать в собственность расточителям. Впрочем, понимали и то, что расточительны они лишь потому, что это им не принадлежит, по-

скольку закон разрешает им либо использовать этот ресурс расто-

чительно, либо утратить право на его использование. Как только они станут собственниками, они сумеют «оценить» воду. На фер-

меров ляжет груз того, что экономисты называют «альтернатив-

ными издержками», возникающими из-за неспособности найти воде эффективное применение.

И все же без трудностей не обошлось. Многие фермеры были

против торговли водой. Им были не по душе изменение выгодного

им порядка и перспектива ослабления политических привилегий.

Они предпочитали субсидии превратностям перемен и неопределенности рынка. К тому же, продавая воду, они, по сути дела, переставали быть фермерами и превращались в торговцев водой. Отдельным фермерам это было выгодно, но сообщество фермеров в целом непременно пострадало бы. Поставщики семян и сельскохозяйственного оборудования могли лишиться заказчиков, как это случилось после реализации аналогичного проекта в Колора-

до. По этой причине Фермерское бюро Калифорнии выступило против изменений.

37Том Графф, интервью с автором, а также см.: Robert Reinhold, “U. S. Says Scarce Water Supplies Won’t go to California Farmers,” New York Times, February 15, 1992.

Глава 18. Собственность и окружающая среда

385

Тем не менее были разрешены один-два эксперимента по пе-

репродаже воды — один из них в долине Пало-Верде на границе

с Аризоной38. И тут снова вмешался Закон об охране исчезающих

видов. Объем воды, выделяемой фермерам, был урезан, чтобы повысить полноводность реки Сакраменто и спасти рыбу. В 1994 году появилось сообщение, что цена сельскохозяйственных земель в долине реки Сан-Хоакин упала и составляет только треть от уровня 1988 года39. К тому времени уже стало ясно, что фермерам было разумнее принять первое предложение о продаже воды.

Необходимость распределять некоторые блага посредством рынков не столь уж очевидна. Сначала вода была бесплатной, потому что спрос был относительно невелик, а строящиеся плотины

ирезервуары обещали изобилие воды. Казалось, что в расточительном использовании воды нет ничего плохого. «Но когда усло-

вия хозяйствования изменились, и вода стала дефицитом, сомнения в преимуществе рынка исчезли», — говорит Ричард Хауитт из Калифорнийского университета. Когда-то сельское хозяйство было для штата гораздо важнее, чем сегодня, а воды было так много, что фермы казались лучшим местом для ее использования. «Теперь, — говорит он, — лучше мы, пожалуй, употребим ее в произ-

водстве микросхем». Земля на западе страны когда-то тоже была общей, а об эффективности ее использования никто не думал, потому что ее было очень много, а людей — мало. «Но пришел день,

икто-то сказал: “А почему мы не покупаем и не продаем ее, как это делают везде?”» Сегодня то же самое происходит с водой40.

Слоны и дождевые леса

Эти идеи еще важнее для стран «третьего мира», где рынки и права собственности защищены куда хуже. Вот мнение Всемирного банка (1992 г.): «Когда у людей есть бесплатный доступ к лесам, пастбищам или к местам скопления рыбы, они склонны злоупот-

реблять имеющимися возможностями. Наделение таиландских фермеров правами собственности на землю помогло обезопа-

сить леса. Наделение правами собственности обитателей трущоб в Бандунге, Индонезия, вызвало утроение расходов на водопровод и канализацию. Предоставление стабильных условий аренды

фермерам помогло уменьшить эрозию почв в Кении. Закрепление

38Robert Reinhold,” Farmers in the West May Sell Something More Valuable than Any Crop: Water,” New York Times, April 6, 1992.

39Jonathan Marshall, “State’s Water Shortage Threatens Farm’s Future,” San Francisco Chronicle, October 24, 1994; а также David Margolick, ‘As Drought Looms, Farmers in California Blame Politics,” New York Times, June 24, 1994.

40Ричард Хауитт, интервью с автором, апрель 1991 г.

386	Часть IX. Современные проблемы

общинных прав на землю в Буркина-Фасо резко улучшило землеустройство. А распределение прав на вылов рыбы, допускающих их переуступку, остановило тенденцию к истощению рыбных ре-

сурсов в Новой Зеландии»41.

В последние десятилетия возникла угроза исчезновения крупных животных — слонов, тигров, носорогов, обитающих в странах с незащищенной частной собственностью. Они обитают на землях, находящихся под контролем племен или государства. При этом за их шкуры и бивни дают хорошие деньги. Браконьеры вооружены мощными карабинами, а численность населения растет. Пока плотность населения была невелика, а люди плохо вооружены, не было нужды охранять животных посредством установления прав собственности. Сегодня, когда во всем мире на воле осталось пять или шесть тысяч тигров, они смогут выжить, только если их либо приватизировать, либо предоставить им действенную государственную защиту от браконьеров42. Просвещенное неодобре-

ние использования звериных шкур в качестве модного украшения

делу не поможет. Его невозможно внушить всему миру.

Что касается слонов, мы склонны забывать, что это отнюдь не ручные животные. «Стадо слонов проходит как медленный тор-

надо, ломая ветви и вырывая деревья с корнем, оставляя за со-

бой разрушения», — напоминает журналист Раймонд Бонне43. Защитники природы, направляющие политику из Нью-Йорка,

забывают о том, что значит жить рядом с такими животными.

В некоторых районах Африки деревенским жителям постоянно приходится отражать атаки голодных львов, слонов или бегемотов. Известен случай, когда львы за ночь убили двадцать пять коз.

Слоны, занятые добычей корма по восемнадцать часов в день,

способны сорвать крышу с деревенского амбара и за ночь съесть

сезонный урожай зерна.

Слоны нравятся кинозрителям и богатым участникам сафари.

Но зачем местным жителям заботиться об их сохранении? Здесь

все дело в стоимости слоновой кости. Цена одного бивня доходит до 5000 долларов, и это в странах, где доход на душу населения

составлял примерно одну двадцатую часть этой суммы. Если сло-

ны станут не врагами, а собственностью сельских жителей, воз-

никнет совсем другая ситуация. Вместо того чтобы жить в осаде и огораживаться от прожорливых тварей, люди смогут поместить

41World Development Report (Washington, D.C.: World Bank, 1992), 12.

42John Ward Anderson, “Poachers Felling World’s Tigers Rhinos,” Washington Post, November 29, 1994; Michael ‘T Sas-Rolfe, “How to Save the Tiger,” Wall Street Journal, February 17, 1998.

43Raymond Bonner, “Crying Wolf Over Elephants,” New York Times Magazine, February 7, 1993; Raymond Bonner, At the Hand of Man (New York: Knopf, 1993).

Глава 18. Собственность и окружающая среда

387

слонов за ограду и торговать слоновой костью. Эту стратегию приняли на вооружение на юге Африки, в том числе в Зимбабве, Юж-

но-Африканской республике и Ботсване. Правительство передало

деревням «права» на диких животных, обитающих на их землях. Люди обнаружили, что если у слонов есть владельцы (они сами), те превращаются в ценное имущество. Численность слонов в Зимбабве подскочила с 32 000 в 1960 году до 77 000 в 1992-м.

Другой подход избрали в Восточной Африке. Там слоны вольно гуляют по общественной земле, и правительство попыталось бороться с браконьерством, запрещая любое коммерческое использование слонов, кроме туризма. Была запрещена торговля слоновой костью и шкурами. Президент Кении перед телекамерами сжег на костре слоновых бивней на 3 млн долларов. Но за 1979—1989 годы численность слонов в Восточной Африке сократилась с 866 000 до 404 000. В ответ была предпринята нера-

зумная интернационализация запрета. В 1989 году была принята

Лозаннская конвенция о международной торговле исчезающими видами, и США вместе с большинством стран присоединились

к запрету на торговлю слоновой костью.

Слоны оказались в опасности. Если действует запрет, то животное лишается почти всякой хозяйственной ценности. Использовать такие методы для сохранения диких животных почти то же самое, что запретить говяжьи бифштексы ради сохранения коров. В США миллионы голов рогатого скота, потому что разводить его прибыльно. Если держать слонов на благо туристов в охраняемых заповедниках, мы сможем сохранить сотни, а в лучшем случае тысячи этих животных, тогда как в случае приватизации мы будем иметь миллионы слонов. По сути дела, высокая стоимость слоно-

вой кости служит для слонов страховым полисом. Если позволить африканцам зарабатывать деньги на слонах, они получат мощный

стимул для их защиты от браконьеров44.

Все больше журналистов и групп защитников природы понима-

ет этот довод, а Всемирный фонд дикой природы одобрил удаление

слонов из группы «вымирающие виды». В 1997 году Конвенция о международной торговле исчезающими видами животных ослабила запрет на торговлю слоновой костью, чтобы Ботсвана, Нами-

бия и Зимбабве могли распродать накопившиеся запасы45. Доход (примерно 30 млн долларов) будет использован на сооружение оград. Носороги носят на голове настоящее сокровище, потому что некоторые считают, что порошок из их рога является мощным афродизиаком; в 1990 году в Гонконге один рог был продан за 24 000

44Richard C. Morais, “Save the Elephants!” Forbes, September 14, 1992, 338—345.

45Suzanne Daley, “Ban on Sale of Ivory is Eased to Help 3 African Nations,” New York Times, June 20, 1997.

388	Часть IX. Современные проблемы

долларов46. Приватизация спасает носорогов, потому что рог по-

могает оплатить устройство оград (очень дорогих), необходимых, чтобы защитить животных от браконьеров. Идея прижилась.

В Зимбабве земли, отведенные для защиты животных, составили более 17% территории страны, и большинство этих земель частные;

вЮжной Африке, где десять лет назад было только три охотничьих заказника, теперь их двадцать пять (и сотни мелких)47.

Упорядоченная охота также приносит доход. Хорошо защищенные животные размножаются, и в итоге для сохранения среды их обитания требуется выбраковка. Охотники готовы платить до

40 000 долларов за разрешение добыть единственный охотничий

трофей48. В Африке первый охотничий заповедник, продающий лицензии на охоту на белых носорогов, был создан в 1982 году. «Пять-шесть раз в год, — сообщил Билл Келлер в New York Times, — американский или немецкий охотник выкладывает за разрешение 25 000 долларов». Когда носорога нужно обездвижить, «охотники платят тысячи долларов за право выстрелить

внего шприцем и сфотографироваться рядом с наркотизированным зверем»49. Популяция тех видов, которым грозило исчезновение, начала расти.

Исчезновение дождевых лесов напрямую связано с отсутстви-

ем прав собственности. В конце 1980-х годов, когда возникла озабоченность будущим этих лесов, один репортер написал, что

вБоливии лес можно купить «менее чем по 25 центов за акр»50. Он допустил неточность. В отличие от Чили, в Боливии покупатель приобретает не полное право собственности, а краткосроч-

ное право на использование земли. Если бы действительно можно

было приобрести надежное право собственности на дождевой лес

по цене 25 центов за акр, его вырубка была бы немедленно оста-

новлена. Десять ведущих экологических групп США, совокупный бюджет которых в 1990 году составлял 500 млн долларов, смогли

бы за наличные скупить все дождевые леса Южной Америки и вы-

вести их из эксплуатации.

46Jane Perlez, “Rare White Rhino Avoids Extinction in Preserve in Zaire,” New York Times, June 5, 1990; см. также: Jane Perlez, “Rhino Near Last Stand, Animal Experts Warn,” New York Times, July 7, 1992.

47Ken Wells, “Animal Farm: The Hot New Slogan in African Game Circles Is ‘Use It or Lose It’; Private Ranches Proliferate, Villages ‘Sell’ Elephants and Favor Ivory Sales,” Wall Street Journal, January 7, 1997.

48Ibid., а также Wendy Marston, “The Misguided Ivory Ban and the Reality Living with Elephants,” Washington Post, June 8, 1997.

49Bill Keller, “Africa Thinks About Making Wildlife Pay for Its Survival,” New York Times, December 27, 1992.

50Nathaniel C. Nash, “Bolivia’s Rain Forest Falls to Relentless Exploiters,” New York Times, June 21, 1993.

Глава 18. Собственность и окружающая среда

389

Дождевые леса подверглись настоящему опустошению, а причиной была трудность получения защищенных прав собственности. Роджер Седжо из фонда «Ресурсы для будущего» привлек внимание к «практическому отсутствию защищенных прав собствен-

ности»51. С этим согласен Фрэнсис Кэрнкросс, редактор журнала

Economist. Проблема в том, что у «дождевых лесов нет четких владельцев»52. Теодор Панайоту из Гарвардского института международного развития отметил, что «незащищенность земельной собственности — самая серьезная политическая проблема развивающихся стран»53. Если в тропических странах провести инвентаризацию, добавил Роджер Седжо, мы выясним, что «большинство тропических лесов принадлежат государству», а ответственность за их защиту лежит на правительстве. «Тщательное исследование показало бы, что во многих случаях эти правительства либо не хотят, либо не способны организовать адекватную защиту и управление лесными ресурсами». Рассмотрим пример Непала: «В конце 1950-х годов правительство “национализировало” леса страны. До этого леса были в общественной собственности, и деревни имели право на то, что дает лес, а также несли ответственность за его защиту. Национализация привела к тому, что сельские жители стали лесу чужими, а в итоге возникли проблемы браконьерства и незаконной вырубки деревьев. Правительство не в состоянии справиться с задачей охраны обширных лесных угодий, которую оно взвалило на себя. [Это

привело к чрезмерной эксплуатации] и типичной для стран “третьего мира” “трагедии общинных выпасов”»54.

Проблема актуальна для многих стран. В Индонезии лесозаготовительные компании, работающие в государственных лесах,

получают концессии на двадцать лет, что недостаточно для над-

лежащего управления лесными ресурсами. В Либерии, по свидетельству Роберта Репетто из Института мировых ресурсов, «не признается право частной собственности на лес». В Гане изме-

нение прав собственности привело к ускоренному сведению лесов. Прежде здесь существовали права собственности, возникшие из племенных обычаев, но в 1970-х годах «центральное правитель-

ство присвоило все права себе. Теперь лесам в Гане “трагедия общинных выпасов” угрожает больше, чем в то время, когда права

51Roger Sedjo, “Tropical Forests, Property Rights,” неопубликованная статья, Recourses for the Future, Washington, D. C., April 15, 1991; а также Roger Sedjo, “The World’s Forests: Conflicting Signals,” Washington, D. C.: Competitive Enterprise Institute, February 1995.

52Frances Cairncross, Costing the Earth (Boston: Harvard Business School Press, 1992), 142.

53Theodore Panayotou, Green Markets: The Economics of Sustainable Development

(San Francisco: ICS Press, 1993), 77.

54Sedjo, “Tropical Forests”.

390	Часть IX. Современные проблемы