rozhkov_aiu_v_krugu_sverstnikov_zhiznennyi_mir_molodogo_chel

посвящения в члены коммуны, предполагавший полное отречение от предыдущей жизни, включая и имя.

Примечательны имена, которыми вновь нарекались коммунары-водники. Председатель «крестильной комиссии» Иван получил прозвище Мэнни в честь героя романа А. Богданова «Красная звезда». Фотокорреспондент Борис стал называться Прибоем, казначей Николай — Граником, другой Николай, председатель ЖАКТа коммуны — Эргом, коммунарка Мария — Волной. Сам Усачёв получил прозвище Вагнер за склонность к игре на рояле. Усачёв признает, что большинство выдуманных имен оказались неудачными и не прижились. В качестве примера точно подобранного имени, он приводит текст объявления об организации кассы взаимопомощи, вывешенного в здании института: «Запись производится тов. Буяном по понедельникам и средам с 12 до 14 час. дня» (Буян — прозвище в рамках коммуны. — А.Р.). Только несколько самых удачных прозвищ сохранились на протяжении десятилетий и еще долго употреблялись в переписке состарившихся коммунаров.

В коммунах, хотя и не часто, рождались дети, и проблема их наречения решалась также коллегиально. В «коммуне водников», например, подбор имени младенцу входил в функции «крестильной», а в коммуне ЛЭТИ — «октябринной» комиссий. Родители принимали участие в выборе имени новорожденного, но на общих правах членов коммуны*. В коммуне ЛЭТИ объявлялся конкурс на лучшее имя новорожденному. Наиболее подходившие с точки зрения комиссии имена утверждались затем на общем собрании коммуны. Ритуал наречения предполагал выборы президиума собрания, в состав которого обязательно избирались родители новорожденного и сам младенец. В изученных мною источниках встречаются упоминания об именах уроженцев новой формации: Афродита, Марсиан, Май, Июнь, Роальд, Феликс, Нинель, Эра, Рэм, Рэд, Гелий и т.д.** Упоминавшаяся выше коммунарка Волна рассказывала о ритуале «крещения» ее сына:

«Когда родился сын, “крестильная комиссия” приняла участие в выборе имени, и с нашего родительского согласия назвали новорожденного Рэд, что в переводе с английского означало Красный. На плетенной кроватке младенца повесили пионерский галстук и красную звездочку»272.

* Согласно циркуляру НКВД от 30 июня 1925 года № 365, в тех случаях, когда родители изъявляли желание изменить имя ребенка, уже зарегистрированное в органах ЗАГС, на новое имя, присвоенное ему на «октябринах», такие изменения были возможны только при условии представления родителями постановлений рабочих и общественных организаций, в которых были совершены «октябрины», и подписки родителей об их согласии переименовать ребенка. Подобные изменения могли осуществляться только в том случае, если со времени регистрации ребенка в органах ЗАГС прошло не более 3 лет (Бюллетень Кубанского окружного исполнительного комитета. 1925. № 12. С. 79).

**Рэм — сокращение от «Революция, Энгельс, Маркс»; Рэд — красный.

300 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

В отличие от переименованных молодых коммунаров, их дети не знали другого имени. Оно записывалось им в свидетельство о рождении и оставалось на всю жизнь. Между тем в акте наречения нетрадиционными, новоявленными именами присутствовал тот же идеальный смысл, что и в переименовании взрослых членов коммуны, — отречение «от старого мира». Это вряд ли можно рассматривать как конформизм, стремление проявить лояльность к советской власти. Скорее это было проявление искренних чувств людей, жаждущих революционного обновления, противопоставляющих новый быт старому. Попутно замечу, что в новых именах, образованных тогда путем сокращения нескольких слов (Вилен, Замвил, Вилор, Люблен, Лунио, Леундеж, Тролезин, Ясленик, Статор, Лагшмивара, Даздраперма, Динэра, Дотнара и т.д.)*, проявилась характерная черта советского новояза. Всплеск этих новых словообразований, зачастую связанных с именами коммунистических вождей, пришелся на период 1924–1932 годов273. Пытаясь противопоставить «буржуазной» вычурности свой новый язык, революционная молодежь, вместо его упрощения, создавала имена не менее замысловатые, но более понятные для представителей своей субкультуры:

И та октябрьская година Ребенку именем дана, —

Вогне возникло: ОКТЯБРИНА,

Внем пламень, ветер и весна.

РЭМ — революции мятежность

Иэлектрическую дрожь,

Имиром чаемую нежность Замкнуло в звуковой чертеж.

Бег дней крылатых неизменен, Но, чу, сквозь топот толп — свирель:

Встолетье врезанное Ленин —

Внапевном имени НИНЕЛЬ274.

Нормирование повседневности. Коммуна навязывала своим членам жесткую регламентацию быта. В строго установленных фреймах общественного обихода личная свобода каждого коммунара максимально ограничивалась.

* Расшифровки этих имен: В.И. Ленин; заместитель В.И. Ленина; В.И. Ленин и Октябрьская революция; Люблю Ленина; Ленин умер, но идеи остались; Ленин умер, но дело его живет; Троцкий, Ленин, Зиновьев; Я с Лениным и Крупской; Сталин торжествует; Лагерь Шмидта в Арктике; Да здравствует Первое Мая; Дитя новой эры; Дочь трудового народа.

Глава 3. «Не хотим жить по-старому!» 301

Отдавая себя добровольно во власть выбранного правления, многие коммунары отрешенно воспринимали все решения руководящего органа. Действовал принцип подчинения меньшинства большинству, индивидуума — коллективу. В свою очередь, выборные органы коммуны, стремясь самоутвердиться и одним наскоком решить все проблемы совместного бытия, порой принимали решения, являвшиеся крайней формой принуждения. Особенно часто это наблюдалось в попытках правлений коммун установить строгий распорядок дня, которому неуклонно должны были следовать все коммунары.

В коммуне ЛЭТИ после 23 часов было строго запрещено шуметь. Курение было разрешено только в специально отведенной для этого комнате; за нарушение следовало наказание в виде внеочередного наряда на работу или дежурства по коммуне. В коммуне ЖБК при Ленинградском пединституте им. Герцена регламент дня включал такие позиции: подъем — в 8 часов «по звонку», до 10 часов — чай, с 12 до 18 часов — обед, с 18 до 21 часов — ужин, с 21 до 23 часов — чай. В час ночи гасился свет в комнатах; в читальне свет горел до двух часов ночи275. По-видимому, расписание занятий в институте или отдаленность учебных корпусов от общежития диктовали сравнительно мягкий режим дня коммуны, с большими интервалами на обед и ужин. Между тем в распорядке дня коммуны Горной академии в Москве, обнаруженном Клаусом Менертом276 и воспроизведенном затем В. Райхом, заложено значительно большее ограничение свободы:

Подъем
7.30	– 8.45	Одевание, завтрак, уборка
8.45	– 14.00	Лекции
14.00 – 15.30		Обед и отдых
15.30 – 21.00		Лекции и самостоятельная работа
21.00 – 21.30		Ужин
21.30 – 23.00		Отдых, чтение
23.00 – 24.00		Чтение газет
Всего:		24 часа 00 мин.277

Как видим, здесь даже чтение регламентировалось вплоть до разделения на чтение литературы и периодики. «Люфт» между позициями распорядка дня вообще отсутствовал, одни действия резко переходили в другие. Трудно предположить, что такой распорядок дня не вызывал возражений со стороны коммунаров, тем более неуклонно соблюдался ими. Значит, этот строжайший регламент, по всей видимости, был не более чем очередной фикцией коммунистического быта, неуклюжей попыткой тотального нормирования повседневности, заранее обреченной на неудачу.

302 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

Можно предположить, что на такую регламентацию жизнедеятельности студентов подтолкнуло модное тогда движение НОТ — научная организация труда. Очевидно, разработчики подобных распорядков дня искренне хотели организовать «нового человека», предназначенного для революционных свершений. У этого «мессии» не могло быть праздного времяпрепровождения; он должен был детально планировать свою жизнь, чтобы успеть многое. Однако коммунары-мечтатели явно не учитывали того, что новый человек замышлялся идеологами революции как человек свободный. Такой человек не мог появиться в атмосфере тотального принуждения и контроля.

Тем не менее нормирование повседневности набирало обороты, и в коммуне ЛЭТИ оно было возведено в абсолют, воплотившись в расчет часов на каждую учебную дисциплину. Коммунар Чебан эмпирическим путем определил, что среднее количество времени в неделю, отводимое на учебу и самообразование, составляет 60–65 часов. Он рассчитал с точностью до часа время, затраченное им на изучение отдельных предметов. В результате им был разработан «часоводитель» по различным дисциплинам, устанавливавший примерный интервал между началом изучения предмета и получением зачета по нему. Эти нормативы выглядели следующим образом:

Магнетизм —	требует 172 ч.
Котлы —		40 ч.
Прикладная математика —		61 ч.
Термодинамика —		80 ч.
Электромеханика постоянного тока —		289 ч.
Переменные токи —		94 ч.

Можно только приветствовать искреннее стремление коммунара передать свой передовой опыт товарищам. Однако индивидуальный опыт не мог стать нормой для всех. Между тем у Чебана нашлись последователи. Коммунар Мухин решил составить методическое пособие по изучению дисциплины «Переменные токи», в котором детально отразил свой опыт овладения этой наукой. Суть пособия сводилась к прагматичному достижению цели с наименьшими потерями: лекции дают мало, надо посещать практические занятия; конспектировать материал учебника с математическими формулами не нужно, важно записать только главные выводы и формулы278. В этом также нет ничего необычного, однако эти прецеденты постепенно конституировали превращение учебы из персонального занятия в коллективное. Подобные «нормативы» и «методички», при всей их оригинальности, не могли не стимулировать потребительское отношение к учебе у других студентов. Состязательность в данном случае была палкой о двух концах: она и подгоняла

Глава 3. «Не хотим жить по-старому!» 303

отстающих, и в то же время приучала их к тому, что за них переживают товарищи, которые всегда помогут.

В. Райх точно подметил основную проблему, мешавшую развитию коммун, — противоречие между самоуправлением и насаждением авторитарной дисциплины, которое коренилось в противоречии между стремлением студентов к коллективной жизни и психической структурой коммунаров, непригодной для нее. Действительно, группы равных сверстников a priori предполагают горизонтальные интеракции, полное равноправие и самоуправление на началах уважения прав и личных свобод каждого члена корпорации. У студентов 1920-х годов повторялась ситуация с ученическим самоуправлением в школе, когда ребята добровольно создавали органы контроля и применения негативных санкций. По сути, это мало отличалось от принципов взаимодействия в родительской семье на микроуровне и от государственного патернализма — на макроуровне. Наглядным примером такого авторитаризма является применение дисциплинарных процедур к коллективу одной из учебных комнат в коммуне ЛЭТИ. В этой комнате вместо занятий студенты постоянно развлекались, громко шутили, пели песни. Комната притягивала к себе всех желавших расслабиться и отдохнуть. Понятно, что соседям это не нравилось и они потребовали от правления коммуны «принять меры». Несмотря на то что одним из нарушителей спокойствия оказался секретарь институтского коллектива ВЛКСМ, правление издало приказ (!), по которому комната объявлялась на военном положении и власть над ней передавалась диктатору. Всем обитателям комнаты предлагалось не курить, убирать столы после занятий и разговаривать в комнате только шепотом. В случае невыполнения этого ультиматума нарушителям грозило исключение из коммуны279. Этот случай показывает, что степень ригоризма у правления коммуны была чрезмерно высока и большинство коммунаров искренне поддерживало такой порядок взаимоотношений.

Оригинальной попыткой нормирования коммунарского образа жизни стали конструкторские проекты жилых домов для коммунаров, получившие распространение во второй половине 1920-х годов. Коммунарское движение в России имплицитно предъявляло социальный заказ на проектирование этих домов-коммун (а в перспективе — соцгородов) с полным обобществлением быта. Особенность данных проектов состояла в том, что все общественные помещения, где должна была протекать основная жизнь студентов в нерабочее время (столовые, читальни, клубные и спортивные залы), планировались с необычайным размахом. В то же время жилые ячейки-спальни проектировались в виде небольших кабин. Такая конфигурация, где за счет экономии кубатуры жилых комнат расширялись объемы помещений для общественного быта, явно демонстрировала приоритет публичной жизни над приватной. Некоторые

304 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

проекты студенческих домов-коммун были осуществлены на практике, в частности проект И. Николаева.

Исходя из того что студенты имеют одинаковый режим дня, Николаев специализировал все помещения для бытовых процессов, предназначив жилую кабину на двух человек только для сна. В этом проекте были просторные, хорошо освещенные читальные залы, кабинки для бригадной проработки занятий, столовая, коридоры для гимнастики, комнаты для различных кружков. Спальные кабины, по выражению корреспондента одной московской газеты, были «очищены от бытовых потрохов»: письменные принадлежности и книги каждый студент хранил в индивидуальном шкафчике возле комнаты для занятий, а туалетные принадлежности, обувь и белье — в шкафу в туалетной комнате. В спальной кабине были предусмотрены только кровати. Существовали двухъярусный и одноуровневый варианты размещения коек. Площадь комнат была соответственно 4 и 6,2 м2. Сам Николаев так описывал жизненный распорядок в спроектированном им доме-коммуне:

«После пробуждающего всех звонка студент, одетый в простую холщовую пижаму (трусики или иной простой костюм), спускается для принятия гимнастической зарядки в зал физкультуры или поднимается на плоскую кровлю для упражнений на воздухе, в зависимости от сезона. Закрытая ночная кабина подвергается, начиная с этого времени, энергичному продуванию в течение всего дня. Вход в нее до наступления ночи запрещен. Студент, получив зарядку, направляется в гардеробную к шкафу, где размещена его одежда. Здесь же поблизости имеется ряд душевых кабин, где можно принять душ и переодеться. В парикмахерской он доканчивает свой туалет. Приведя себя в порядок, студент идет в столовую. <…> Вечерний звонок, собирающий всех на прогулку, заканчивает день. По возвращении с прогулки студент идет в гардеробную, берет из шкафа ночной костюм, умывается, переодевается в ночной костюм, оставляет свое платье вместе с нижним бельем в шкафу и направляется в свою ночную кабину. Спальная кабина в течение ночи вентилируется при помощи центральной системы. Применяется озонирование воздуха и не исключена возможность усыпляющих добавок»280.

Бесспорно, этот проект, прообраз современного европейского хостела и японского «капсульного» отеля, выгодно отличался от реальной жизни многих студентов, в том числе и проживавших в коммунах. Обратим внимание хотя бы на усиленную заботу конструктора о свежем воздухе как основном факторе гигиены и здоровья. Это действительно было крупным шагом вперед в достижении прогрессивных перемен в бытовой сфере, в закладывании высоких жизненных стандартов и новой ментальности. Разумеется, в реальной повседневной жизни в этой коммуне мало кто из студентов пунктуально придерживался

Глава 3. «Не хотим жить по-старому!» 305

всех замыслов проектировщика. В своих ячейках-спальнях они и отдыхали,

иготовились к занятиям, и хранили личные вещи. Вместе с тем жесткое нормирование площади спальных комнат в проекте свидетельствует о том, что вся повседневная жизнь студента, за исключением сна, изначально планировалась как зона тотального социального контроля. Только сон оставался единственной приватной сферой коммунара, пока еще неподконтрольной вторжению извне.

Сексуальная жизнь. Непосвященный во внутренние дела студенческой коммуны 20-х годов наш современник может подумать, что эта социальная конструкция способствовала беспорядочной половой жизни (собственно, подобные мнения существуют и в современной литературе281). На первый взгляд, такое предположение не лишено оснований. Ведь, в отличие от остального «неорганизованного» студенчества, здесь каждодневно бок о бок обитали юноши

идевушки, спальни которых были рядом и весь повседневный быт которых протекал единой «семьей». Отчасти подобный взгляд инициирован откровенными свидетельствами о быте рабочих коммун. В журнале «Смена» один ленинградский рабочий в 1926 году так описывал коммунарскую жизнь:

«Половой вопрос просто разрешить в коммунах молодежи. Мы живем с нашими девушками гораздо лучше, чем идеальные братья и сестры. Мы о женитьбе не думаем потому, что слишком заняты и к тому же совместная жизнь с девушками ослабляет наши половые желания. Мы не чувствуем половых различий. В коммуне девушка, вступившая в половую связь, не оторвется от общественной жизни»282.

Однако даже в этом признании основная мысль коммунара сводится не столько к интенсивности и беспорядочности сексуальных контактов (скорее, наоборот), сколько к обоснованию альтернативности традиционной семейной жизни со стороны коммуны. Разумеется, студенческая коммуна не была монастырем, где запрещались бы всякие контакты с противоположным полом. Вместе с тем в коммуне существовало как минимум два фактора, препятствовавших образованию семьи. Первый — моральный: все коммунары — братья и сестры, но не мужья и жены. Второй — материальный: коммунаров, как и всех советских людей, «испортил» квартирный вопрос.

Конечно, в каждой коммуне существовали свои порядки. В одной из коммун II МГУ, например, запрещалось даже думать о любви. Одна влюбленная коммунарская пара стала поводом для горячей дискуссии на собрании коммуны, продолжавшемся всю ночь. В итоге их обвинили в нарушении коммунистической этики. Другой коммунар захотел пойти в театр с понравившейся ему комсомолкой. Свидание так и не состоялось, поскольку завхоз коммуны не выдал ему денег на билет в театр, заявив, что средства нужны на ремонт подметок, а не на индивидуализм. В женской коммуне МГУ студентки, скрывая

306 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

внутренние проблемы, демонстрировали напоказ крепкую дружбу между собой. На самом деле по своим внутренним устоям коммуна была близка к женскому монастырю. С юношами коммунарки говорили только о международном положении и других актуальных политических и философских проблемах. Подавление сексуальности, по-видимому, стало одной из причин быстрого краха этой коммуны. В коммуне Ленинградского педологического института совместный быт, по признанию самих коммунаров, сгладил разделение на мужскую и женскую половины. Половая дифференциация там настолько стерлась, что за неимением жилплощади одна девушка проживала в комнате совместно с ребятами283. В. Райх приводит выдержку из устава одной коммуны, свидетельствовавшую о более здоровой постановке проблемы любви и взаимоотношений между полами:

«Мы считаем, что ограничение половых отношений (любви) не должно иметь места. Половые отношения должны быть открытыми, и мы должны воспринимать их серьезно и сознательно. Следствием нетоварищеских отношений являются стремление уединиться в темном углу, флирт и тому подобные нежелательные

явления»284.

Между тем, столкнувшись с отсутствием условий для таких отношений, коммунары вскоре дополнили устав такой оговоркой: «В первые годы существования коммуны половые отношения между коммунарами нежелательны». Решение актуальной проблемы отодвигалось на второй план. Разумеется, в молодежной среде такие ограничения сексуальности были нереальны. Вытеснение либидо из легальной сферы непременно должно было привести к его удовлетворению в сфере теневой («на лестнице») либо к поливариантной сублимации, все равно не снимавшей сексуального напряжения. Данную закономерность подтвердили сами коммунары. В одном из анкетных опросов, проведенных в коммуне ЛЭТИ, половина коммунаров ответила утвердительно на вопрос о том, влияет ли на работу сексуальная неудовлетворенность. Три четверти коммунаров признали, что коммунарский быт мешает разрешению «полового вопроса». Эти данные указывают на то, что сексуальная проблема стояла очень остро в коммунарской повседневности и путей ее решения коммунары не знали.

Складывается впечатление, что коммунары сами себя загоняли в мораль- но-психологический и физиологический тупик. Большинство из них считало, что «в помещении коммуны половой вопрос неразрешим», и поэтому «зря об этом думать». Несмотря на то что 65% коммунаров признали, что их половая жизнь носит кратковременный характер, этические нормы строителей «нового быта», очевидно, не позволяли им опускаться до беспорядочных половых

Глава 3. «Не хотим жить по-старому!» 307

связей без определенной ответственности перед партнером. С другой стороны, жилищные условия коммуны не позволяли заводить семьи. За несколько лет своего существования коммуна ЛЭТИ, например, смогла разместить в отдельных комнатах только 6 супружеских пар. Появление новых молодоженов грозило не только серьезной жилищной, но и моральной проблемой: чтобы освободить отдельную комнату для новой супружеской пары, коммуну должны были покинуть несколько человек. В коммуне ЖБК на собрании была даже предпринята попытка принятия решения об исключении из состава коммуны в случае женитьбы. В крайнем случае жениться разрешалось студентам старших курсов или выпускникам. Поскольку во многих коммунах запрещалось проводить гостей дальше общей комнаты, коммунары находили выход в завязывании отношений с противоположным полом «на стороне» — в обычных студенческих или рабочих общежитиях, где не действовал принцип «закрытых дверей»285.

Таким образом, решение сексуальных проблем выносилось за пределы коммуны. Мы полагаем, что в этом проявлялась несовместимость коммуны и семьи. Дело даже не в том, что существовали проблемы с жилыми помещениями или, как считает В. Райх, коммунарами двигал «судорожный страх» при попытках решения половой проблемы. На наш взгляд, сам принцип коммуны как автономного целого не позволял создавать внутри его параллельные миры и структуры социальных связей. Вынесение сексуальной проблемы за пределы коммуны лежало в русле системы запретов на личную дружбу между отдельными коммунарами или в русле «прозрачности» внутреннего пространства коммуны и отсутствия социальных перегородок. Семья, тесная дружба и любовь грозили разрушить это единое целое, раздробить коммуну на удельные «княжества», поэтому коммунары инстинктивно сопротивлялись любым попыткам сепаратности. Особенно остро эта проблема проявлялась в случае заключения брака с лицом, не состоявшим в коммуне. Приведу в этой связи любопытную цитату из книги В. Райха. Речь в ней идет о рассмотрении на общем собрании вопроса о предстоящей женитьбе одного из коммунаров. В протоколе было записано:

«Владимир: “Я женюсь. Катя и я решили пожениться. Мы хотим жить обязательно вместе, причем в коммуне, так как мы не можем и представить себе жизнь вне коммуны”. — Катя: “Я подала заявление о приеме в коммуну”. — Семен: “Как хочет быть принятой Катя, как жена Владимира, или просто как Катя? От этого зависит наше решение”. — Катя: “Я уже давно собиралась подать заявление о приеме в коммуну, я знаю коммуну и хочу стать ее членом”. — Сергей: “Я за прием. Если бы Катя подала заявление независимо от брака с Владимиром, то я бы всерьез поразмыслил над этим делом. Но в данном случае речь идет не только о Кате, но и об одном из наших коммунаров. Мы не должны забывать это”. — Леля: “Я против того, чтобы в коммуну принимали любого супруга. Сначала надо взвесить, насколько

308 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

вновь возникающая таким образом семья подходит для коммуны. Правда, я считаю Катю подходящей для такого эксперимента, так как она, по сути своей, подготовлена к жизни в коммуне”. — Миша: Сейчас наша коммуна переживает кризис. Брак означал бы формирование группы в коммуне и еще больший ущерб ее единству; поэтому я против приема Кати”. — Леля: “Если мы не примем Катю, мы потеряем Владимира. Мы и сейчас его почти потеряли — он едва бывает дома. Я голосую за прием”. — Катя: “Я прошу рассмотреть мое дело без «смягчающих обстоятельств», я хочу стать полноправным членом коммуны, а не просто женой одного из коммунаров”. — Решение: Катя принимается в коммуну»286.

Этот документ наглядно демонстрирует, насколько серьезно коммунары опасались раскола и образования групп, в том числе семейных, внутри коммуны. Михаил был единственным, кто осмелился сказать об этом открыто, но вполне очевидно, что так думали многие. Сама постановка вопроса о свадьбе на собрании, публичное обсуждение приватной проблемы является важнейшей качественной характеристикой устройства коммунарского обихода. Обратим внимание на вопрос, заданный невесте Владимира: в качестве кого она хочет войти в коммуну — как жена коммунара или «просто как Катя», то есть новый член коммуны безотносительно факта женитьбы? Создается впечатление, что коммуна не столько стремилась решить эту интимную проблему двоих молодых людей, сколько боялась «потерять» своего коммунара. Разрешение брака стало компромиссом между соблюдением моральных принципов коммуны и сохранением ее немногочисленных рядов. Любопытно, что супругам не досталось отдельной комнаты и они проживали раздельно. Опасаясь появления детей, коммуна на следующем собрании принимает парадоксальное дополнение к предыдущему решению: «Брак в коммуне возможен и разрешен. Ввиду трудной жилищной ситуации он должен оставаться без последствий. К аборту прибегать нельзя». Получался заколдованный круг: жениться в принципе можно, но нельзя иметь детей; регулировать рождаемость при помощи аборта также нельзя. По логике этих юных аскетов, студентам оставалось только воздержание, немыслимое в рамках брака между любящими друг друга молодыми людьми. Стоит ли удивляться тому, что вскоре этот брачный союз распался?

Источники свидетельствуют, что все-таки в среде коммунаров находились молодые люди, вполне здоровые в смысле сексуальности и адекватно понимавшие предназначение семьи и деторождение. Как правило, их было немного, и чаще всего это были девушки. Последнее обстоятельство вполне понятно, так как в женщине в первую очередь природный инстинкт воспроизводства потомства мог оказаться сильнее классовой целесообразности. В качестве примера приведем два документа, подтверждающих приоритет женского и материнского начала над коммунарской системой ценностей.

Глава 3. «Не хотим жить по-старому!» 309