Вопрос 15. Свобода - в самом общем смысле, наличие возможности выбора, вариантов исхода события. Отсутствие выбора, вариантов исхода события равносильно отсутствию свободы.

Свобода есть один из видов проявления случайности, направляемое свободой воли (намеренность воли, осознанная свобода) или стохастическим законом (непредсказуемость исхода события, неосознанная свобода). В этом смысле, понятие «свобода» противоположно понятию «необходимость«.

В истории развития понятия свободы понятие творческой свободы постепенно вытесняет понятие свободы от препятствий (принуждения, каузальности, судьбы). В древней философии (у Сократа и Платона) речь идет прежде всего о свободе в судьбе, затем о свободе от политического деспотизма (у Аристотеля и Эпикура) и о бедствиях человеческого существования (у Эпикура, стоиков, в неоплатонизме). В средние века подразумевалась свобода от греха и проклятие церкви, причем возникал разлад между нравственно требуемой свободой человека и требуемым религией всемогуществом Бога. В эпоху Ренессанса и последующий период под свободой понимали беспрепятственное всестороннее развертывание человеческой личности.

Со времени Просвещения возникает понятие свободы, заимствованное у либерализма и философии естественного права (Альтузий, Гоббс, Гроций, Пуфендорф; в 1689 в Англии — Билль о правах), сдерживаемое все углубляющимся научным взглядом, признающим господство всемогущей естественной причинности и закономерности. В нем. религии и философии, начиная от Мейстера, Экхарта, включая Лейбница, Канта, Гёте и Шиллера, а также нем. идеализм до Шопенгауэра и Ницше, ставит вопрос о свободе как вопрос о постулате нравственно-творческого соответствия сущности и ее развития. Марксизм считает свободу фикцией: человек мыслит и поступает в зависимости от побуждений и среды, причем осн. роль в его среде играют экономические отношения и классовая борьба. Карл Маркс определяет свободу как осознанную необходимость.

Согласно экзистенциализму Хайдеггера, осн. состоянием бытия является страх — страх перед возможностью небытия, страх, который освобождает человека от всех условностей действительности и, т.о., позволяет ему достигнуть в некоторой степени свободы, основанной на ничто, выбрать самого себя в своем неизбежном возлагании ответственности на себя самого, то есть выбрать себя как собственное, имеющее ценность существование. Согласно экзистенциализму Ясперса, человек свободен преодолеть бытие мира в выборе самого себя и достигнуть трансценденции Всеобъемлющего.

Свободное бытие означает возможность осуществлять добрую или злую волю. Добрая воля обладает достоверностью безусловного, божественного; она ограничивается бессознательным жизненным упрямством простого определенного бытия и подлинного бытия. Согласно экзистенциализму Сартра, свобода не свойство человека, а его субстанция. Человек не может отличаться от своей свободы, свобода не может отличаться от ее проявлений. Человек, так как он свободен, может проецировать себя на свободно выбранную цель, и эта цель определит, кем он является. Вместе с целеполаганием возникают и все ценности, вещи выступают из своей недифференцированности и организуются в ситуацию, которая завершает человека и к которой принадлежит он сам. Следовательно, человек всегда достоин того, что с ним случается.

Вопрос 16 Свобода имеет внешнюю и внутреннюю составляющую. Внутренняя свобода — это свойство индивида не ограничивать себя в выборе целей и средств для их достижения. Внешняя свобода — способность индивида использовать свои личные качества (в том числе — внутреннюю свободу) для достижения максимально возможной и целесообразной для него независимости в своих поступках от внешних условий. Внешняя свобода недостижима без свободы внутренней, а условием для проявления внутренней свободы является свобода внешняя. Тесно связана с проблемой человека в философии Бердяева проблема свободы и творчества. Сам он в учении о свободе видит свой основной вклад в философскую мысль. Мир свободы, по Бердяеву, не подчинен ни рациональному, ни объективному пониманию свободы. "Самое бытие не есть первичное, а есть уже продукт обработки мысли". Это был разрыв с Платоном, Аристотелем, Ф. Аквинским, Соловьевым и др.

Старую философскую проблему о соотношении бытия и сознания (духа) Бердяев поворачивает по-своему: примат свободы над бытием, что означает примат духа, который есть свобода. Бытие как бы застывшая свобода. Примат же бытия над свободой приводит к отрицанию свободы. Тем самым Бердяев меняет самонаправленность философского поиска: взаимозависимость и противопоставление материи и сознания, плоти и духа – это надуманная проблема. Истинная же проблема философии: противоречие между свободой и рабством, зависимость от материи, материального, когда "за хлеб соглашаются отказаться от свободы духа". "В свободе скрыта тайна мира. Бог захотел свободы, и отсюда произошла трагедия мира. Свобода вначале и свобода в конце. Бог присутствует лишь в свободе и действует через свободу... Не свобода есть сознание необходимости (Гегель), а необходимость есть сознание свободы, ее направления. Свобода через свободу". Именно эта концепция свободы определяет у Бердяева решение ряда глубинных проблем человеческого существования, человеческой истории. Так, например, именно из концепции свободы вытекает отрицание им любви в рамках законов государства, семьи. "Любовь всегда нелегальна. Легальная любовь есть любовь умершая". Или "Революционность (-ция) есть прежде всего революционность (-ция) духовная, восстание духа, то есть смысла против рабства и бессмыслицы мира".

Таким образом, Бердяев выводит свободу за рамки логики. Он находит замечательный прием, который позволяет ему это сделать, связывая свободу не с бытием, а с ничто, в которое вкоренена свобода, находящаяся, таким образом, вне причинных отношений, которым подчинено бытие. Но в вопросе свободы он не до конца последователен. Так, объявив свободу безосновной, Бердяев в другом случае признает наличие такой основы в Боге. "Бог есть свобода и как Освободитель, а не господин он дает свободу". Более того, Бердяев предлагал и совершенно противоположный (первым двум) подход к свободе и Богу: если Бог есть основа свободы, то свобода есть сила, превосходящая силу Бога или равная ей, ибо человек – не только дитя Бога, но и дитя свободы, над которой Бог бессилен. Свобода, таким образом, абсолют несотворенный.

В продолжение темы свободы выступает тема творчества. Если свобода – источник творчества, то творчество – путь к трансцендентному, потустороннему Бытию. Как свобода есть самодовлеющая ценность, так и творчество есть высшее в человеке, но священное явление. Не жизнь определяет теорию, а творчество в лице теории превосходит жизнь. Бердяеву принадлежит афоризм: "Серо дерево жизни и вечно зелена теория... то, что называют жизнью часто есть лишь обыденность, состоящая из забот. Теория же есть творческое познание, возвышающееся над обыденностью". Так же, как и свобода, творчество у Бердяева вырастает в космическую самодовлеющую силу.

Итак, если свобода – это требование Бога от человека, то ответом на это требование является творчество. Именно в творчестве проявляется взаимозависимость Человека и Бога. "Бог ждет от человека творческого акта как ответа человека на творческий акт Бога..." Из этого замечания видно, что в трактовке творчества Бердяев отходит от исконных христианских ценностей (спасение, святость и т.п.). Он пишет, что цель человека не спасение, а творчество как ценность, не знающее над собой внешнего суда, а культ святости должен быть дополнен культом гениальности.

Бердяев видит, что между его пониманием творчества и свободы и действительностью – дистанция огромного размера. В реальной действительности человек обладает минимумом свободы, а доля творчества весьма незначительна. Отсюда он так решительно осуждает реальность. "Социальная действительность иррациональна. В ней царствует зло". Под тяжестью грехов мира даже творческий человек теряет свободу. Поскольку творчество в силу порочности мира неизбежно искажается, не достигает своей подлинной цели (идеала), то будущее не приносит человеку утешения, напротив, оно становится источником тоски.

17

Прежде всего, следовало бы несколько слов сказать по поводу распространенной формулы «свобода есть осознанная необходимость». Во-первых, этот подход, возникший в рамках новоевропейского рационализма, по недоумию сводит свободу к проблемам познания, понимая человека как разум и заслонясь гносеологией от всех философских проблем. Между тем знание вовсе не обязательно дает свободу, и познанием вовсе не покрывается суть и смысл человеческого бытия. Во-вторых, мерилом свободы, по существу, здесь признается успех в деятельности, тогда как свобода и эффективность – вещи совершенно разные. Тем самым, проблема свободы остается вовсе не затронутой в рамках концепции «осознанной необходимости». Именно по вышеназванным причинам эта концепция вместо обещанного осмысления свободы объявляет свободу вообще несуществующей. Впрочем, отрицание свободы, конечно, имеет право на существование как теоретическая позиция, другое дело – такая позиция не выдерживает соприкосновения с практикой. Практически рассуждая и действуя, человек рассуждает и действует так, как если бы верил в реальность свободы, – хотя бы он теоретически ее и отрицал. Исходя из этого «практического разума», мы и начнем наши рассуждения.

Первый архетип, задающий распространенное направление рассуждений о свободе, заключается в восприятии свободы как независимости. Отождествление свободы с независимостью часто встречается на обыденном уровне и во многом определяет характер философского исследования этой темы. Независимость в каком-то смысле, действительно, составляет важную характеристику свободы, однако она не может служить ключом к настоящему пониманию сущности свободы. Если свободу понимать как независимость, то – нетрудно видеть – свободы нет и быть не может. Независимости нет, все в мире от всего зависит, все со всем связано. И человек связан в большей или меньшей степени со всем, что его окружает, и зависит от всего, с чем связан. Иногда зависимость может быть очень мала и незаметна, но, во-первых, она все-таки есть (а независимости нет), а во-вторых, эта почти-независимость ничего не дает человеку, она возможна только по отношению к тому, с чем человек практически вообще не имеет дела, с чем он не связан почти никак. Свобода как независимость «в крупнозернистом приближении» возможна для человека по отношению к тем вещам и событиям, которые не оказывают ощутимого влияния на его существование и на которые он сам не может оказать ощутимого влияния. А в точном смысле слова свободы как независимости просто нет, и поэтому такое понимание свободы не может удовлетворить философскую мысль. Независимым быть нельзя, а свободным быть можно, зависимость свободе не противоречит, более того, именно наличие плотной связи человека с вещами и событиями (то есть их взаимозависимость) обеспечивает возможность свободного движения человека (его собственного движения, по его воле) по отношению к этим вещам и событиям.

Второй также распространенный архетип восприятия свободы заключается в понятии «выбора»: свободой называют часто наличие и осуществление выбора. Безусловно, такой подход многое открывает как в феноменологии, так и в существе свободы, однако «выбор», как и рассмотренная выше «независимость», не может быть ключевым словом в действительном понимании этой темы. Дело в том, что выбор есть всегда, его не быть не может. Не только безвыходных ситуаций нет, но из каждой ситуации существует множество (и в принципе необозримое множество) выходов. Когда говорится об отсутствии выбора, о безвыходной ситуации, имеется в виду некая заведомая неприемлемость для человека существующих альтернатив и выходов. Важно только уточнить, что выбирает человек, а чего он выбирать не может. Говоря в общем, – человек не выбирает ситуацию, в которой находится, но он всегда выбирает и не может не выбирать себя самого в этой ситуации. Идет ли речь в целом о жизни человека, – ситуацию, в которой приходится жить (мир, в котором живешь, и начальные условия своей жизни) человек не выбирает, но он выбирает себя в этой жизни, что он будет делать с этими начальными условиями, кем он окажется в результате этой жизни. Идет ли речь о любом конкретном моменте жизни человека, – ситуацию, в которой оказался, он не выбирает (уже не выбирает, хотя она во многом является следствием его прошлых выборов), но свой жест, свой поступок в этой ситуации выбирает он и только он. То, что свобода выбора есть всегда, мысль очень глубокая, но недостаточная для раскрытия сути свободы.

В философском предметном поле проблема свободы, как правило, разделяется на три части: проблему свободы действия, проблему свободы выбора и проблему самого хотения, или свободы воли. Причем акцент делается на изучении проблемы свободы воли, т. е. на изучении последних оснований наших поступков и мотивов.

Проблему свободы действия философы именуют первым, внешним слоем проблемы, который не затрагивает ее существа. Чаще всего свободу действия относят к проблеме «практической», «технической». И хотя философы признают, что подлинная свобода должна охватить и свободу действия, в их предметном пространстве проблема свободы не может быть решена и даже правильно поставлена, если исходить из проблемы свободы действия.

В самом деле, свобода действия заключается в беспрепятственном переходе какого-нибудь уже имеющегося у человека желания в движение его тела, которое соответствовало бы цели этого желания. Иными словами, она состоит в том, что человек может делать то, что хочет, если этому не мешает его собственный организм. Являясь внешней и внутренней предпосылкой для какой бы то ни было серьезной жизненной деятельности, эта свобода издавна считалась одним из основных прав человека. Однако она далеко не исчерпывает проблемы социальной свободы человека в контексте философии.

Проблема свободы выбора в философии не без основания считается более сложной, чем проблема свободы действия. Центральный вопрос здесь – вопрос о внутренних границах самого хотения: Способна ли человеческая воля выбирать между мотивами, или она (воля) является лишь регистратором, приводящим в действие наиболее сильный мотив? По этому вопросу среди философов нет (и не было никогда) такого единства, какое имеется во взглядах на свободу действия. Одни – детерминисты – полагают, что волевая жизнь человека сводится к борьбе мотивов, в которой автоматически побеждает мотив сильнейший, а воля является лишь регистратором, приводящим в действие наиболее сильный мотив. Какой из мотивов при этом окажется наиболее сильным, мы можем узнать лишь из практики, по собственному опыту, когда приходится делать выбор между ними.

Другие, напротив, считают, что человеческая воля сама способна выбирать между разными мотивами. Причем, ситуация выбора возникает лишь в случае приблизительного равенства силы разных мотивов, ибо в случае явного неравенства сил выбор совершается автоматически – по существу, его вообще тогда нет, а есть прямое следование мотиву. Получается, что при этом победа достигается через прибавление нового, третьего, мотива, так как наше «я» не может оставаться пассивным зрителем мотивов и должно вмешаться в грозящую «ничью» мотивов или отказаться временно от решения. Однако проблема свободы в контексте философии не может быть решена и на этом, более глубинном, уровне анализа. Ибо я ничем не гарантирован от того, что то, что представляется мне свободным актом выбора-решения, на самом деле предопределено моим характером, воспитанием, средой, не говоря уже об обстоятельствах и факторах более грубого характера. То есть мой, субъективно говоря, «свободный» акт выбора может оказаться на самом деле не выбором, а тем же автоматическим следованием «сильнейшему» мотиву, но о силе которого я в данный момент не имею истинного представления. Пример Спинозы с падающим камнем весьма поучителен: мы можем быть субъективно убеждены в нашей свободе и все-таки быть на самом деле рабами.

Проблема свободы воли – центральная в философии. Здесь встает последний и самый трудный вопрос: существует ли свобода хотения, определяющего выбор? Находится ли во власти человека это самое первичное его воление, следствием которого являются выбор и действие? Мы говорим: человек может выбирать и делать то, что он хочет. Теперь спрашивается: может ли он хотеть то, чего хочет. Участвовала ли моя воля в творчестве моей судьбы, моего характера, моей личности или я всю жизнь был лишь полем игры внешних и чуждых моему «я» сил? Традиционно этот вопрос ставится так: или моя воля есть одно из звеньев в сложной цепи мировой причинности – и тогда воля моя несвободна. Или же моя воля обладает чудесной способностью к самопроизвольным актам – способна нарушать цепь причинности, внося в нее прерывность и принципиальную непредвиденность.