Kultura_Vizantii_XIII_-_pervaya_polovina_XV_vv

Феодор Ласкарис. Речь идет там о круговом пути небесных светил, шарообразной форме солнца, луны и звезд. Феодор пишет о скорости их движения, гармонии сфер 44.

Математические труды также базировались на достижениях античности. Шестая книга «Всеобщей физики» Феодора II снабжена таким количеством математических фигур, что скорее была похожа на учебник геометрии. Но в этой главе, как и в ряде мест «Мирового обозрения», впервые император исследует связь между кругом, квадратом и треугольником и их «переход» друг в друга (квадрат в окружность и треугольник, а треугольник — в окружность). В этой геометрической символике «перехода» от одной фигуры к другой очень много сходства с последующей символикой Николая Кузанского, который путем таких «переходов» получил понятие бесконечности 45. О любви и интересе Ласкариса к математике говорит и его просьба к Акрополиту разъяснить, что такое среднее арифметическое, геометрическое и гармоническое. Хотя он и не был естествоиспытателем, но его познания в астрономии и математике ставят его в один ряд с такими высокообразованными современниками, как Фридрих II Гогенштауфен и Альфонс X Кастильский — знатоками астрономии, математики и других естественных наук. Необходимо отметить, что в 1252 г. появился на греческом языке учебник арифметики с арабскими числами, которые до этого были мало известны 46.

Большое значение придавалось и развитию медицинских знаний. До {78} нас дошли небольшие сочинения Влеммида, занимавшегося лечением больных. Они были написаны для учеников его школы. Некоторые из них изложены в форме церковного песнопения с целью лучшего запоминания. В этих учебных пособиях, основывавшихся частично на трудах Галена, содержатся перечень лечебных средств, правила кровопускания, излагаются методы анализа мочи и общие принципы обучения врачебному искусству 47.

Влеммиду, вероятно, принадлежит и алхимический труд, дающий рецепты превращения вещества в золото 48.

Таким образом, Никейской империи был присущ высокий уровень образованности и знания при компилятивном характере естественнонаучных трудов, вышедших из-под пера ее ученых и философов.

Никейские императоры считали себя единственными и законными наследниками византийских василевсов. Поэтому в общих чертах дворцовый церемониал в Никее соответствовал церемониалу двора Ангелов, при котором вырос Феодор I. Но недостаток средств и перемена места наложили свой отпечаток на жизнь никейского двора.

Одним из главных событий придворной жизни была коронация императора, которая включала два момента: 1) избрание царя знатью, войском и духовенством; 2) Церковное венчание и миропомазание на царство. В Никейской империи избрание царя и поднятие его на щит не было формальным. Кандидату надевали красные сапожки и пурпурную хламиду, которая теперь часто носилась и до коронации, сажали на щит и поднимали — знать с одной стороны, духовенство и войско — с другой, провозглашали императором, величая его имя и распевая коронационные песнопения. Поднятие на щит совершалось обычно в Нимфее, а церковное венчание, которому предшествовало миропомазание,— в Никее, официальной резиденции патриарха. Обычно перед венчанием давалась присяга на верность новому императору со стороны родных василевса, высших представителей гражданской и военной администрации, духовенства, войска и простого народа 49. Император рассылал манифест, целью которого было известить население и привести его к присяге новому царю.

Не менее торжественно, чем коронация, проходило и бракосочетание императора. История донесла до нас подробное описание церемонии венчания Иоанна III Ватаца с малолетней Анной Констанцией, внебрачной дочерью Фридриха II. Николай Ириник, хартофилак, принимавший деятельное участие в этом бракосочетании, написал предусмотренный церемониалом

44Hunger Η. Ор. cit. Bd. 2. S. 243—244.

45Ivánka E. Mathematische Symbolik in den beiden Schriften des Kaisers Theodoros II. Lascaris: Δήλωσις φυσική und περι;` φυσικη;˜ς κοινωνίας // BF. 1972. Bd. 4. S. 138—141.

46Hunger Η. Ор. cit. Bd. 2. S. 245.

47Kuzes А. Р. Les oeuvres médicales de Nícephore Blemmydès selon les manuscrits existants // Πρακτικα;` τη;˜ς ’Ακαδημίας ’Αθηνω;˜ν. 1944. Τ. 19. Σ. 58—71.

48Hunger Η. Op. cit. Bd. 2. S. 282.

49Жаворонков П. И. Избрание и коронация никейских императоров // ВВ. 1988. Т. 49. С. 55—59.

эпиталамий, который поют два хора 50. По дороге в церковь они воспевают царицу и императора, сравнивая их с пальмой и плющом, и приглашают и войско присоединиться к торжеству. Когда новобрачные выходят из храма, они поднимаются на специальный помост на соборной площади, а затем в сопровождении свиты и народа идут во дворец. На всем пути поочередно поет то один, то другой хор, славословя императора и царицу и сравнивая их то с солнцем и луной, то с лотосом и розой. В воротах дворца император прощается с народом. {79}

Столь же пышно были обставлены и похороны императора. Весь двор, за исключением нового царя, облачался во все черное. Гроб с телом императора, обвитого драгоценными тканями, выставлялся обычно для всеобщего обозрения и прощания. На похороны собиралась вся знать с женами и слугами 51.

Прием иностранных послов в Никейской империи, как и ранее в Константинополе, проходил особенно торжественно. Необходимо было показать послам роскошь, богатство, могущество и силу империи, щедрость ее правителей. Скутариот восторгался внешним блеском никейского двора, многочисленностью свиты, богатствами, находившимися в Магнезии и состоявшими из массы драгоценностей и тканей, которыми блистал двор при приемах послов (Scut. Р. 286. 7—12). Никея принимала посольства из Латинской империи и Иконийского султаната, Болгарии и Сербии, Рима и Эпира, от Фридриха II и мамлюков Египта, из Венгрии и герцогства Австрия. Интересен прием Феодором II татарских послов, когда благодаря хитрости императора (путь посольства специально предусматривал следование по труднодоступным горным тропам и ущельям, при этом перед ним нескончаемой чередой проходили одни и те же воинские отряды, посланцев не подпускали близко к императору, сидящему с мечом высоко на троне) удалось внушить монголам мысль о могуществе и славе империи и предотвратить их наступление на Никею (Pachym. I. Р. 187. 22—189. 4) 52.

Однако бóльшую часть своего царствования Ласкарисы вместе с двором проводили в походах. Императору часто приходилось кочевать под открытым небом, так как палатки, возимые в обозе, не всегда успевали доставить к месту нового лагеря. Службу по охране лагеря должны были нести все, за исключением царя и великого доместика. Император ежедневно обходил стоянку в сопровождении великого доместика и некоторых приближенных. Впереди него обычно следовал скутерий со щитом и полевым значком-дивеллием в виде небольшого флажка. В определенном месте его ожидали начальники отрядов, с которыми он проводил совещание (Acrop. I. Р. 127. 31—128. 19). В военных походах при выходах василевса и встрече с ним весь сложный церемониал не соблюдался, но проскинесис (обычное приветствие императора) делали все, не исключая и членов царской семьи.

С начала XIII в. резко усиливается влияние Запада на военное дело, нравы и мировоззрение византийцев. Это «варварское», латинское влияние отчетливо ощущалось учеными Никеи и Феодором II, который пытался бороться с «варваризацией», понимаемой им и как огрубление нравов, и как пренебрежение ко всему греческому со стороны знати, поскольку в латинском влиянии ему видится гибель византийско-эллинской культуры.

Постоянные войны, которые вела Никейская империя, и иноземные войска, служившие при дворе, способствовали варваризации, порче языка и нравов, оказывали заметное воздействие на духовную жизнь знати, содействовали охлаждению молодежи к наукам и философии. Поэтому Феодор II стремился создать греческое национальное войско, которое {80} бы заме-

Файл byz3_81.jpg

Евангелист Марк. 1-я половина XIII в. Миниатюра из Евангелия с Деяниями Апостолов. Ленинград, ГПБ, греч. 101

нило многочисленных и небезопасных наемников. Если наемные отряды сельджуков и «кельтов», выходцев из Англии и Шотландии, использовавшиеся чаще всего в качестве охраны дворца и царской сокровищницы в Магнезии, были немногочисленны, то половцы и латиняне составляли значительную часть никейского войска. С их мнением приходилось считаться даже

50Heisenberg А. Ор. cit. S. 100—105.

51Андреева М. А. Очерки... С. 77.

52Андреева М. А. Прием татарских послов при никейском дворе // Сборник статей, посвященный памяти Н. П. Кондакова. Прага, 1926. С. 187—200.

императорам. Именно с этого времени началось усиленное проникновение в разговорный греческий язык иностранных слов западного происхождения, а в традиции и нравы ромеев — «варварских» обычаев, которыми так изобилует эпоха Палеологов.

Поединки в Никейской империи не получили, по-видимому, распространения, хотя рыцарские турниры были известны уже в конце XII в. Зато существовал особый вид единоборства — судебный поединок. Акрополит сообщает, что когда Михаил Палеолог, командовавший находившимися на Балканах войсками, был обвинен одним из жителей Мелника в измене, то из-за отсутствия свидетелей Ватац приказал прибегнуть к поединку. Обвинитель и обвиняемый выехали друг против друга на конях в полном вооружении. Палеологу удалось сбить копьем жителя Мелника с коня, и тот был признан виновным и казнен (Acrop. I. Р. 93. 1—95. 12). Вероятно, это судебное единоборство было заимствовано Византией уже давно (Акрополит пишет о нем как о нормальном явлении) и необязательно на Западе.

Другое заимствование, чисто западное, пришедшее на византийскую землю в это время вместе с латинскими наемниками,— ордалии, которые хотел ввести еще Ватац во время суда над Михаилом Палеологом 53, но встретил сопротивление со стороны как обвиняемого, так и духовенства. Однако в конце царствования Феодора II, когда увеличилось число обвинений в колдовстве, каждый обвиняемый, чтобы спастись, по приказанию императора должен был подвергнуться ордалиям. Нужно было, произнеся слово «свят», взять в руки раскаленный кусок железа и сделать три шага. Затем руку завязывали и человек проводил в посте и молитве три дня. Его признавали невиновным, если не оставалось следа от ожога (Pachym. I. Р. 55. 4— 9).

Еще одно нововведение, распространившееся в последние годы царствования Феодора II, заключалось в применении к обвиняемому особого рода наказания, чем-то напоминавшего китайские пытки: обвиняемого, раздев донага, сажали в мешок с дикими кошками. Именно такому наказанию была подвергнута Марфа Тарханиотисса, насильно выданная императором за Василия Каваллария и обвиненная по причине бездетности в колдовстве (Pachym. I. Р. 55. 25—57. 13).

Иноземное влияние, и в первую очередь западное, сказалось не только на военном деле (создание собственных ромейских тяжеловооруженных отрядов) и нравах греков, но и в области религии и литературы. Хотя подавляющая масса населения была настроена враждебно по отношению к латинянам и их религии, однако многие образованные представители никейской знати стремились к сглаживанию антагонизма, а в конечном {82} итоге — к унии православной и католической церквей. Идеологическим обоснованием позиции пролатинской партии среди высшего духовенства и знати Никеи являлись богословские труды Георгия Акрополита и Никифора Влеммида. Если Влеммид в сочинении об исхождении св. духа предлагает компромисс, на основе которого западная и восточная церкви могли бы соединиться (PG. Т. 142. Col. 568), то Акрополит, полагая, что все христианские народы являются членами одного тела, глава которого — Христос (Acrop. II. Р. 31. 21—22), и что греки и латиняне связаны общим именем — ромеи, вообще не видит серьезных преград для унии церквей. В этих взглядах чувствуется влияние западной богословской мысли 54.

Влияние культуры Западной Европы, усилившееся с начала крестовых походов и особенно после 1204 г., проявилось и в широком распространении среди знати Никейской империи рыцарского романа, возникшего на стыке двух цивилизаций 55. Однако, будучи переработкой западных образцов, он в то же время стал и продолжением популярного при Комнинах эллинистического романа со сказочными приключениями. О знакомстве с эллинистическим романом или его поздней переделкой свидетельствует рассказ Никифора Влеммида в его «Автобиографии» об упомянутом у Гелиодора в «Эфиопике» чудесном камне Пантарбе, обладавшем способностью притягивать золото, как магнит — железо (Nic. Blem. P. 30. 15—19). Следы влияния рыцарского романа можно найти и в переписке Феодора II Ласкариса. В одном из пи-

53Geanakoplos D. J. Ordeal by fire and judicial duel at Byzantine Niсаеа (1253): Western or Eastern Legal Influence? // Geanalcoplos D. J. Interaction of the «Sibling» Byzantine and Western Cultures in the Middle Ages and Italian Renaissance (330—1600) New Haven L., 1976. Р. 146—155.

54Richter G. Das Georgios Akropolites Gedanken über Theologie, Kirche und Kirchenheit // Byz. 1984. Т. 44. S. 279—299.

55Алексидзе А. Д. Указ. соч. С. 3.

сем Акрополиту (Lasc. Ер. Р. 67— 71) император рассказывает о сне, во время которого он проникает во дворец царя Солнца Мудрости. Описание дворца царя очень напоминает распространенный мотив рыцарских романов о дворце царя любви, а повествование о пребывании в нем императора вызывает в памяти сюжет анонимного романа «Велтандр и Хрисанца».

Большой популярностью при дворе пользовался «Физиолог», который в течение всего средневековья оставался домашним руководством по естествознанию и даже, по-видимому, входил в круг обучения (Ibid. Р. 126). В нем рассказывалось о реальных и сказочных животных, растениях, камнях, их свойствах и символическом значении. Вера в чудеса и предопределение являлась неотъемлемой частью мировоззрения даже просвещенного грека. В этом отношении показательна история, рассказанная Феодором в письме Акрополиту, о сказочном звере трагелафе, живущем в Македонии (Ibid. Р. 103—104). Это многоголовое животное с рогами не только на голове, но и на груди якобы убило архонта Тривидия, любимца Феодора. Он просит Акрополита, находившегося в это время (зимой 1254 г.) в Македонии, узнать подробности и сообщить ему. Ласкарис принял всю историю смерти Тривидия за чистую монету, хотя реальной в ней была лишь насильственная смерть архонта.

При дворе никейских императоров, которые, будучи полководцами, при случае и сами вступали в рукопашный бой или единоборство с противником (особенно Феодор I Ласкарис), высоко ценились физическая сила и ловкость и на их развитие обращалось постоянное внимание. Хотя представление об императоре как полководце в Византии всегда было традицион- {83}ным, однако военно-политическое положение империи накладывало определенный отпечаток и на этот традиционный образ. В восьмой главе сочинения «Образ царя» Влеммид пишет, что император должен быть не только полководцем, но и примером для своих воинов; для этого он должен постоянно упражняться в езде верхом в полном вооружении, свободно владеть копьем или мечом, чтобы быть сильным и уметь переносить тяготы походной жизни (PG. Т. 142. Col. 668—669). В среде никейской знати также ценили удаль, ловкость, силу, смелые выступления на поединках, которые по образцу западных турниров получили широкое распространение при Михаиле VIII Палеологе, еще до своего вступления на престол прославившемся как отважный воин (Acrop. I. Р. 137. 1—4).

В Никее, как и ранее в Константинополе, музыка и пение занимали видное место. Торжественные выходы и приемы императора, пиры всегда сопровождались музыкой и пением целого придворного штата певчих. Но к чрезмерному увлечению музыкой и пением, даже церковным, относились отрицательно, считая их делом женским, не достойным мужчин, особенно в глазах воинственной аристократии. Феодор II, разделявший вначале подобные взгляды, став императором, стал усиленно покровительствовать распространению музыки, которую очень любил. Во время путешествий по Малой Азии музыка, по его выражению, была «единственной отрадой», хотя он часто оставался недоволен ее исполнением (Lasc. Ep. Р. 268). Однако при дворе не только исполнялась, но и сочинялась музыка. До нас дошло имя одного из таких сочинителей — Георгия (Ibid. Р. 194). Известно также, что Иоанн III Ватац сам сочинял музыку для церковных песнопений. Одна его мелодия находится в стихираре 1433 г. монастыря Пантократора на Афоне 56.

Музыкальные произведения исполнялись и скоморохами, игравшими на различных инструментах. Они переходили из города в город и нередко прибывали ко двору. Один из таких случаев описан в письме Феодора II к Музалону (Ibid. Р. 237). Три скомороха, пришедших ко двору (один из которых изображал носильщика сыра, другой — носильщика вина, третий - дикого зверя), разыгрывали перед зрителями сцены из народной жизни. Своим видом (один был малого роста с красным лицом, другой — высокий и выпачкан сажей), поведением (один изображал глупца, другой — высокомерного человека) и содержанием разыгрываемых сценок они неизменно вызывали смех у публики. Кроме общих выступлений, были и отдельные номера. Так, один из них, старик, хорошо пел в музыкальном сопровождении песни Диониса, изображая из себя Вакха.

Среди развлечений придворной знати верховая езда и охота занимали едва ли не первое место. В Никейской империи, как и на Западе, знатные особы ездили только верхом на лошади: ходить пешком считалось унизительным. Хороший конь ценился очень высоко и стоил дорого. Феодор II, находясь в Албании, посылает в подарок Музалону коня, восхваляя при этом

56 Порфирий (Успенский). Первое путешествие в Афонские монастыри и скиты. М., 1881.

его качества (хорошее сложение, ритмическую походку, масть), и выражает надежду, что тот будет конем доволен (Ibid. Р. 250).

Полезным упражнением в верховой езде служила охота, которая при никейском дворе была двух видов — соколиной и псовой, для псовой дер-{84}жали своры гончих и борзых собак, при которых были ловчие. С собаками охотились в основном на оленей и кабанов. Охота была любимым развлечением знати и членов императорской семьи. Юноши знатных семей, едва получив начальное образование, отдавались охоте со всей страстью. Хорошей охотницей была Ирина, жена Ватаца. Увлекались охотой и Иоанн III и Феодор II, который любил слушать крик цапель и звук летящей стрелы, наблюдать преследование соколом птиц, хотя соколиной охоте предпочитал стрелы и лук, будучи сам искусным стрелком (Ibid. Р. 156). Следует сказать, что умением стрелять из лука вообще славилось население Малой Азии, особенно жители Пелусиады и Филадельфии; но если простым подданным это умение помогало в борьбе с врагами, то для знати это был спорт, так как на войне они сражались копьем и мечом.

Среди других развлечений аристократии можно назвать циканий, своего рода поло, игру, пришедшую в Византию от кочевников. Игра проводилась в особых помещениях — циканистириях. Две команды юношей верхом на дрессированных лошадях стремились при помощи длинных ракеток со слабо натянутой сеткой загнать мяч величиной с яблоко в заранее намеченное для каждой команды место. Игра в циканий была в Никее очень популярной 57. Она и сейчас существует в Грузии под названием «цхенбурти».

Мы видим, что в греках Никейской империи христианство, любовь к философии, преклонение перед античной культурой прекрасно уживались с жестокостью западных ордалий и восточных пыток, со страстью к охоте и требующим большой физической силы и ловкости играм.

Последние годы существования Никейской империи при Михаиле VIII отмечены спадом культурной жизни государства, отходом от демократических и светских традиций в образовании (оно стало платным и впоследствии контролировалось патриархом). Но культурные достижения империи принесли свои плоды. Барьер, который разделял светскую и монашескую культуру до 1204 г., пал. Эллинизм больше не считался несовместимым с монашеской жизнью 58. По примеру Влеммида Плануд, игумен монастыря в Вифинии, преподавал светские науки мирянам. Он смог передать византийским гуманистам XIV в. научные традиции империи благодаря усилиям Ласкарисов по собиранию книг. Ученые теперь располагали обширным фондом лучших рукописей античных и византийских авторов 59.

В литературе, философии и общественной жизни Никейской империи особенно ярко проявилась «тяга к национальному объединению, протест против иноземной оккупации... чувство национального самосознания» 60. Восприятие жизни характеризуется глубоким интересом к античности, к окружающему миру и человеку. Культура Никейской империи в целом заложила фундамент, на котором расцвел поздневизантийский гуманизм и укрепилась впоследствии греческая народность, превратившаяся в современную нацию. Уже современники хорошо понимали значение Никеи для последующих поколений. {85}

3

Культура Трапезундской империи

Многие характерные черты культуры Трапезундской империи воплотились в облике ее столицы — одного из древнейших городов Причерноморья, Трапезунда. Его благоприятное

57Андреева М. А. Очерки... С. 177—178.

58Tuiller А. Recherches sur les origines de la Renaissance byzantine au XIIIe siècle// Bulletin de ľAssociation G. Budé. Р., 1955. Vol. 3. Р. 75—76.

59Hunger H. Op. cit. Bd. 2. S. 67.

60Фрейберг Л. А. Античное литературное наследие в византийскую эпоху // Античность и Византия.

М, 1975. С. 42.

географическое положение, роль административного и церковного центра (важнейшей митрополии Константинопольского патриархата), экономическое процветание стяжали городу славу и породили немало хвалебных риторических произведений, энкомиев и экфрасисов. Эти похвалы легко объяснимы. Перед глазами путника после долгого и нелегкого плавания или же трудных, выжженных солнцем и проходящих затем через горные теснины дорог Анатолии открывалась поистине пленительная картина города, утопавшего в садах, ласкаемого теплым южным морем, украшенного замечательными дворцами и храмами, гордого неприступностью стен своей твердыни.

Трапезундский акрополь возвышается в центре города, на обрывистом естественном плато, окруженном с запада и востока крутыми оврагами и водными протоками. В плане акрополь представлял собой клин, обращенный острием к югу и по горизонтали разделенный на три части. Самая южная из них — древнейшее ядро крепости — была заключена в наиболее мощные стены. Здесь находились императорские дворцы и административные здания. «Средний город», вторая система укреплений, также сложился еще до эпохи Великих Комнинов, вероятно в римский период, но его стены не достигали морского побережья, и с севера крепость была наиболее уязвима. Осада города сельджуками в 1223 г. показала это со всей очевидностью. Кроме того, сама территория крепости была слишком мала и с трудом вмещала жителей, укрывавшихся за ее стенами, когда городу угрожала опасность. Большие фортификационные работы были проведены императором Алексеем II в начале XIV в., когда стены были продлены до морского побережья и площадь укрепления более чем удвоилась.

В систему обороны были включены и царские дворцы, находившиеся в древнейшей части крепости. Они примыкали к ее западной стене, возвышаясь над ней примерно на два этажа. По описанию современника, автора «Энкомия Трапезунду» Виссариона Никейского, дворцы отличались особым великолепием внешнего и внутреннего убранства. Их фасады были обращены во внутренний двор крепости, Эпифанию. К центральной части дворцовых сооружений вела парадная лестница. Во внутренних покоях с одной стороны были расположены просторные палаты с балконами, с другой — большой тронный зал, где совершались торжественные акты, заседал синклит, принимались иностранные послы. Здесь под беломрамор- {86}ной пирамидальной крышей, опирающейся на 4 колонны, возвышалось царское место. В этом великолепном зале пол был выложен белым мрамором, а потолок и стены покрывали прекрасные росписи, возможно не только фрески, но и мозаики (Виссарион писал о сиянии красок, обилии золотых тонов, роскоши и яркости рисунков) (Bess. Logos. Р. 63—65). На стенах в ряд были изображены фигуры всех царствовавших в Трапезунде императоров и их предков (видимо, Андроника I и его сына Мануила), а также сцены из истории Трапезундской империи, главным образом победы над врагами, среди которых видное место занимала сцена знаменитого разгрома сельджукских войск в 1223 г. Другая парадная зала была украшена росписями на темы Книги Бытия. Внутренние помещения дворца членились колоннадами. По обыкновению, при дворце имелась небольшая домовая церковь; возможно, она располагалась в северной угловой башне акрополя.

Ансамбль дворца и жилых помещений акрополя складывался веками. Современные исследователи Э. Брайер и Д. Уинфилд выявили его римскую основу, восходящую ко времени до III в. н. э., слои XIII, XIV, XV вв. и, наконец, османские 1. Однако в своем нынешнем состоянии крепость в основном сохранила тот облик, который сложился в период Трапезундской империи. Продуманная система обороны соединяла воедино весь комплекс построек. Прямо из императорского дворца можно было попасть непосредственно в «Средний город», в храм Богородицы Златоглавой (Хрисокефал). Свое название этот храм, уже с Х в. являвшийся кафедральным собором, получил, видимо, от мозаичного изображения Богородицы в рост, с позлащенной главой, на одном из передних предалтарных столпов. В 1223 г. по велению победителя сельджуков императора Андроника I Гида это изображение было украшено драгоценными камнями и жемчугом (П.-К. Сб. ист. С. 115, 131). Собор являлся центром религиозной и политической жизни города: здесь венчали на царство, торжественно отмечали победы, внутри храма и рядом, у апсиды, погребали императоров и митрополитов.

1 Bryer А., Winfield D. The Byzantine Monuments and Topography of the Pontos. Wash., 1985. Т. I. Р. 191—195.

К эпохе Великих Комнинов относится широкий размах строительства в Трапезунде. За эти два с половиной века было построено и реконструировано более сотни церквей как в самом Трапезунде, так и в разных городах и селах империи, сложились специфические черты Трапезундской архитектуры. Основным типом трапезундских церквей времен империи была базилика с одним куполом, чаще всего трехапсидная, с двумя полукруглыми боковыми апсидами и центральной пятиугольной, а также портиком, нередко возводившимся на последнем этапе строительства. Можно проследить формирование этого типа и распространение его па периферию империи и пограничные с ней территории. Наиболее ранней сохранившейся в Трапезунде церковью является церковь св. Анны, построенная в VIII— IX вв. и в дальнейшем, видимо, существенно не перестраивавшаяся. Это трехнефная базилика очень небольшого размера (8,94×6,60 м). Ее центральный неф почти в два раза выше боковых. Все три апсиды полукруглые. К Х—XI вв. относится другая трапезундская церковь, известная как Накып Джами. Она также не имеет купола, но в отличие от храма св. Анны {87} здесь уже появляется центральная пятиугольная апсида в сочетании с двумя боковыми, полукруглыми.

В начале XIII в. возник вариант трехнефной базилики с одной центральной пятиугольной апсидой и нартексом. Он известен, в частности, по архитектуре митрополии — Хрисокефала. Фундаментальную перестройку этого храма Э. Брайер относит к 1214—1235 гг., когда существовавший ранее, в Х—XII вв., собор был превращен в место коронации и погребения василевсов, чем и была обусловлена необходимая перепланировка 2. В Хрисокефале, как и в храме св. Анны, по традиции боковые нефы были еще ниже центрального. При реконструкции в 1341—1351 гг. были произведены существенные перемены: подняты коробовые своды, надстроен купол, появился эксонартекс. Облик привычного византийского крестово-купольного храма был изменен из-за удлинения западной части постройки. Эта архаичная черта присутствует и в других памятниках Понта XIII—XV вв., сохраняясь там вплоть до XIX в. Для сравнения укажем, что если в храмах Греции Капникареа (Афины), св. Апостолов (Фессалоники), Пантократора (Константинополь) и др. соотношение длины и ширины колебалось от 1,19 до 1,49, то в трапезундских церквах оно было значительно большим: 1,64 (св. Евгений), 1,86 (св. София), 1,92 (Хрисокефал) 3. Два важнейших трапезундских храма — св. Софии (1245—1255) и св. Евгения (реконструкция после пожара 1340 г.) — строились сразу же как купольные базилики, имевшие в плане не равноконечный, а латинский крест. Храм св. Софии, в отличие от Хрисокефала имел три апсиды, причем центральная также была пятиугольной. Такой же тип имели церкви св. Евгения, св. Василия, св. Филиппа, св. Акиндина, св. Иоанна Богослова, Панагии Евангелистрии и др. В храме св. Софии появляется еще одна характерная деталь: к южному, северному и западному фасадам примыкают три больших портика. Постройка боковых портиков укореняется затем и в других памятниках. Северный притвор возводится в Хрисокефале (после 40-х годов XIV в.) и в церкви св. Евгения.

Строительство храма св. Софии в Трапезунде, равно как и реконструкция Хрисокефала, было связано с превращением города в столицу новой империи Великих Комнинов, символом которой должна была стать София Трапезундская, подобие Софии Константинопольской, находившейся тогда в «плену» у латинян. Ктитором храма являлся император Мануил I (1238— 1263), которого местный хронист называл «искуснейшим полководцем и счастливейшим» (Panar. Р. 61. 18—19). В период постройки действительно были достигнуты немалые внешнеполитические успехи: в 1254 г., пусть ненадолго, был возвращен Синоп, раздвинуты южные и юго-восточные границы. Храму придавали большое политическое и религиозное значение. Это подчеркивалось и самим выбором места — на возвышенном берегу моря, и тем, что он был поставлен на высокий подиум, и относительно большими размерами, и системой внешнего декора. Не меньшее значение имели храм патрона города — св. Евгения, окруженный стенами и башнями одноименного монастыря, и митрополия — Хрисокефал. Многие архи-{88}тектур-

Файл byz3_89.jpg

Трапезунд. Храм св. Софии XIII в.

2Bryer A. Une église «à la demande du client» à Trébizonde // Proche-Orient Chrétien. 1982. Т. 32. Р. 216—232.

3Millet G. Les monastères et les églises de Trébizonde // BCH. 1895. Т. 19. Р. 446.

ные особенности именно этих трех церквей послужили образцом для возведения новых памятников.

Большинство крупных трапезундских церквей принадлежало к типу храма с куполом на четырех свободно стоящих опорах, причем колонны подчас украшали резные ранневизантийские капители. Но в некоторых, преимущественно небольших, церковных постройках (св. Филипп, Панагия Евангелистрия и др.) купол на высоком барабане ставился непосредственно на стены, а не на колонны или столпы.

Сложившиеся в Трапезунде архитектурные особенности влияли и на возведение церквей в пограничных с Понтом районах. Это, например, церкви второй половины XIII в. в тюркских крепостях Испира и Байбурта. Однако большинство небольших церквей в сельской местности, например в области Мацуки, отличалось простотой архитектуры. Это небольшие однонефные базилики с круглой апсидой и цилиндрическим сводом, покрытые каменными крышами.

Примечательно оформление внешнего облика церквей столицы. В их облицовке отсутствует кирпичная кладка, которая иногда применяется лишь для нарушения монотонности тесаного камня. Кладка стен здания грубее кладки апсид. Впечатление тяжеловесности, монолитности нерас-{89}члененного пространства в значительной мере сглаживалось системой внешнего декора. Стены украшались фасадными рельефами, лепным орнаментом, фресками, изредка даже мозаиками. Наибольшую известность получили рельефы храма св. Софии, особенно резной фриз его южного портика. Правая часть фриза изображала грехопадение Адама и Евы, левая — их изгнание из рая архангелом. Изображение одноглавого «комниновского» орла повторено дважды: над центральными окнами главной апсиды и в тимпане южного портала. Наряден архитектурный орнамент архивольта из виноградных листьев и кистей. И скульптура,

иорнамент несколько напоминают рельефы церкви Ахтамара в Армении, где также представлены сцены из Книги Бытия. Но в Софии Трапезундской сцены распадаются на отдельные фигуры, техника более грубая, материал — серовато-желтый камень,— видимо, требовал побелки. Связь с рельефами Грузии и Армении предшествующего периода очевидна, но она носит

опосредованный характер. Декоративные элементы храма имеют стилистическое родство, как считает Т. Талбот-Райс, с сельджукскими памятниками 4, а особенности расположения сцен, почти точно иллюстрирующих вторую главу Книги Бытия (не слева направо, а в обратном порядке), имеют аналогии в сирийском искусстве. Однако, несмотря на параллели с Востоком, несколько контрастирующие с системой оформления интерьера, искусство декора в комплексе носило самобытный характер, органически впитывая в себя и преобразовывая достижения разных культур. На распространенность архитектурных орнаментов в Трапезунде указывает их применение, помимо св. Софии, на всех фасадах и на барабане храма св. Евгения, на барабане церкви св. Филиппа, на стенах Трапезундской цитадели (где, кстати сказать, также были представлены сцены из Ветхого завета) и т. д. Но еще шире практиковалась роспись наружных стен фресками. Она была на стенах церквей св. Анны и Накып Джами, на западной стене и апсидах храма св. Евгения. Особенно яркие примеры ее обнаруживаются в церкви Таксиархов в Сахное

ив храме монастыря Сумела. Правда, фрески в Сумеле относятся к XVI—XVIII вв., но генетически и они восходят к эпохе Великих Комнинов, следуя выработанным тогда образцам и иконографическим типам.

На наружной поверхности апсиды Хрисокефала располагалась мозаичная сцена Благовещения. К концу XIX в. еще были видны ее фрагменты, а теперь и они утрачены, и мы лишены возможности что-либо сказать о ее качестве и датировке, кроме того, что она относится к периоду до османского завоевания.

Наружные стены многих сельских церквей также расписывались фресками. Некоторые росписи, как, например, в церкви св. Феодора в Санксену (Мацука), весьма своеобразны и сделаны на фольклорный сюжет. К примеру, петух беседует с волком, а их диалог записан тут же, над фреской. Среди изображений мы иногда встречаем и портреты ктиторов и донаторов, в частности в церкви Таксиархов (Сахное). Роспись наружных стен отнюдь не является исключительно понтийской особенностью; она встречается и на Кипре, и в Греции, и в Молдавии.

4 Talbot Rice D., Ballance S., Talbot Rice Т., Winfield D. The Church of Hagia Sophia at Trebizond. Edinburgh, 1968. Р. 55—82.

Однако на Понте такие росписи делались систематически, хотя сохранности этих фресок, помимо {90} многих иных обстоятельств, мешало и то, что они, как правило, не защищались де-

Файл byz3_91.jpg

Трапезунд. Храм св. Софии. XIII в. Южный портик.

ревянными галереями или широкими свесами кровли.

Интерьер главных церквей Трапезундской империи также представляет значительный интерес; это и великолепные мраморные мозаичные полы Хрисокефала, св. Софии, св. Евгения, и разные капители часто вторично использованных колонн, и, конечно, фрески. К числу выдающихся произведений византийской монументальной живописи середины XIII в. относятся фрески храма св. Софии, открытые и расчищенные экспедицией под руководством Д. Талбот-Райса и Д. Уинфилда. Их отличают замечательный колорит, динамика рисунка, необычность и выразительность композиций. К сожалению, мы не знаем истоков этого творчества, так как в Трапезунде более ранних фресок практически не сохранилось, а росписи монастыря св. Саввы, о которых речь пойдет ниже, лишь альтернативно датируются серединой XIII в. и развивают несколько иные тенденции.

Отдельные черты сходства композиции фресок и миниатюр трапезундских рукописей Х—XI вв. носят слишком общий характер и не позволяют говорить о существовании продолжающейся художественной традиции, хотя, возможно, именно миниатюры рукописей и послужили основой для создания своеобразной живописной программы храма св. Софии 5. Бли- {91}зость росписей этого храма к лучшим образцам константинопольской школы приводит некоторых исследователей к заключению, что основной художник, работавший в Трапезунде, происходил из этого древнего очага византийской культуры 6. Но на трапезундской земле он был менее связан жестким иконографическим каноном. Он не следовал какому-то одному прототипу, но черпал свои образы из многих источников и из самой жизни. Этнический тип понтийцев наглядно проступает в образах евангельских персонажей. Зарисовкой с натуры кажется фигура пожилого человека, подпирающего подбородок и задумчиво рассматривающего на свет вино в стакане в сцене Брака в Кане. Нововведения коснулись порядка и последовательности композиций, в которые были введены необычные для того времени сюжеты. Например, цикл евангельских чудес в нартексе открывается темой «Христос и книжники», развитой затем в мозаиках Кахрие Джами. Особой выразительности мастер достигает в композициях Уверения Фомы, исцеления дочери хананеянки. Явления Христа ученикам на Тивериадском озере, в сцене Вознесения, в изображениях евангелистов и апостола Варфоломея. Новшества имеются и в росписи парусов, где одна из сцен жизни Христа соседствует с изображением евангелиста. Такое совмещение двух композиций в парусе не имеет аналогов в византийском искусстве.

Фрески св. Софии, отличающиеся несомненным высоким художественным вкусом, справедливо относят к кругу памятников, принадлежащих к наиболее прогрессивным течениям в искусстве XIII в. Многие элементы живописной программы Софии Трапезундской нашли свое продолжение и развитие в византийских памятниках эпохи Палеологов, иные, как, например, пестрота и многофигурность росписи подкупольного пространства, были отвергнуты. Но в самом искусстве Трапезундской империи этот памятник остался лучшим образцом.

Возможно, что ко второй половине XIII в., как доказывает М. Рестле 7, относятся также росписи двух западных (верхней и нижней) часовен пещерного монастыря св. Саввы. Здесь также прослеживается переход от позднекомниновской линейности к более свободной и объемной живописной манере. Но все эти фрески, принадлежащие кисти местных мастеров, сохраняют ряд архаических черт в построении фигур и лиц, в колорите, где резко противопоставляются светлые и коричневатые тона. Проявилась и тенденция к пышному декору одежд и убранства, с обилием жемчуга и драгоценных камней. Индивидуальность стиля местных мас-

5Talbot Rice D. а. о. Ор. cit. Р. 237—238; Lafontaine-Dosogne J. Remarques sur le programme décoratif de Ste Sophie à Trébizonde // Bb. 1981. Т. VII. Р. 391.

6Talbot Rice D. a. о. Op. cit. P. 88—163, 184. О. Демус, напротив, относит росписи св. Софии к провинциальному искусству, отмеченному восточными влияниями; см.: Demus O. Die Entstehung des Palaiologenstils in der Malerei //Berichte zum XI. Internazionalen Byzantinistenkongress. München, 1958. S. 52—53.

7Restle М. Die Byzantinische Wandmalerei in Kleinasien. Recklinghausen, 1967. Bd. 1. S. 86—88.

теров, локальные особенности не могут все же скрыть того, что фрески св. Саввы, как и св. Софии, следуют общему направлению в развитии византийского искусства и имеют аналоги в живописи балканского региона.

Близкими по стилю к росписям св. Софии являются фрески небольшой часовни Пророка Ильи в Вазелонском монастыре (конец XIII—XIV в.), отличающиеся выразительной композицией и высокой техникой письма, стремлением к объемному изображению фигур. {92}

Файл byz3_93.jpg

Трапезунд. Храм св. Софии. XIII в. Капитель колонны западного портика

Плохое состояние большинства фресок XIV—XV вв., их недостаточная изученность, параллельное существование разновременных композиций, создаваемых на протяжении иногда нескольких веков по старым, точно копируемым образцам, крайне затрудняют исследование трапезундской живописи этого периода и делают многие выводы предварительными. И все же в росписях монастыря Богородицы Богопокровенной (Феоскепастос, вторая половина XIV в.), восточной часовни церкви св. Саввы (1411 г.), колокольни св. Софии (1442—1443) стойко сохраняются и нарастают в целом консервативные традиции, несмотря на высокую технику письма. В XV—XVI вв. тенденции к «огрублению» стиля, усилению линейности, схематизации композиций становятся все более заметными в росписи церквей Панагии Евангелистрии, св. Анны, армянского монастыря Каймаклы, монастыря Сумела. Вряд ли этот процесс был следствием прекращения регулярных связей с Константинополем во второй половине XIV в. 8. Напротив, в это время можно говорить об их активизации 9. Тогда, возможно, искусство бывших восточных провинций Византии оказало существенное влияние на фрески Трапезунда? Видимо, после систематического изучения памятников Центральной Анатолии и публикации этих материалов М. Рестле и на этот вопрос приходится отвечать в целом отрицательно. Скорее всего, перемены, происходившие во всем византийском искусстве второй половины XIV—XV в., сказались и на живописи Трапезунда, которая и раньше была теснее связана с более древними традициями комниновского искусства Константинополя. Аскетизация образов, преобладание линейно-графического стиля, подчеркнуто плоскостной характер изображений, делавшие живопись Трапезунда более архаичной, были связаны также с торжеством исихастских эстетических принципов и усилением прямых контактов с Афоном. Быть может, и черты сходства между искусством {93} Трапезундской империи и Балкан связаны с посреднической ролью Афона, где Трапезундская империя с 70-х годов XIV в. проявляла известную активность и располагала «своим» монастырем — Дионисиатом 10.

Для мастеров, работавших в Трапезунде в XIII—XV вв. было характерно стремление тщательно моделировать лица, придавать образам черты индивидуальности. Отчасти это было, видимо, связано с очень широко распространенным в Трапезунде, как и на Балканах, искусством светского портрета. Современники и путешественники XVI—XIX вв. оставили нам описания целых галерей фресок, изображавших Великих Комнинов. Почти все сколько-нибудь заметные церкви города были украшены императорскими портретами. Помимо дворца, все императоры, от Алексея I до Алексея III, были представлены в храме св. Евгения. В св. Софии был изображен Мануил I и на восточной стене эксонартекса — Алексей III и его двор. На внешней стене колокольни св. Софии сохранялись изображения императора Алексея IV и Иоанна IV, стоящих по сторонам от Богородицы с младенцем Иисусом. В Феоскепастосе перед зрителем представали Алексей III, его мать Ирина и жена Феодора Кантакузина (композиция известна по обобщенному эскизу, сделанному К. Тексье в 1839 г.) 11. На южной стене пещерного храма монастыря Сумела вплоть до начала XX в. были различимы портреты Алексея III и его сыновей — Мануила III и Андроника. В церкви Григория Нисского до ее реконструкции в 1863 г. сохранялись изображения шести императоров, в том числе, видимо, Иоанна II и его жены Евдокии, в церкви св. Константина (разрушена в 1880 г.) — Евдокии Комнины, возможно дочери Мануила III. Галерея императорских портретов имелась и в нартексе Хрисокефала, где

8Millet G., Talbot Rice D. Т. Byzantine painting at Trebizond. L., 1936. Р. 173—177.

9Ср.: Карпов С. П. Трапезунд и Константинополь в XIV в. // ВВ. 1974. Т. 36. С. 83—99.

10Карпов С. П. Трапезундская империя и Афон // ВВ. 1984. Т. 45. С. 95—101.

11Texier С., Pullan R. Р. Byzantine architecture. L., 1864. Pl. LXVI.