5) Некоторые особенности синтаксиса простого и сложного предложения.

1. Преобладание глаголов

Зримой особенностью поэтического стиля Лохвицкой была простота и яс­ность синтаксических конструкций. Эта черта была видна уже в ранних ее стихах, и с течением времени не исчезала, но напротив становилась все заметнее - на фоне общей тенденции к усложнению синтаксиса, к преобладанию анаколуфов и безгла­гольных периодов. У Лохвицкой, напротив, глагол несет едва ли не основную смысловую нагрузку. В противоположность Фету, у которого на целое стихотво­рение может не быть ни одного глагола, норма Лохвицкой в среднем - глагол в ка­ждой строке, в отдельных строфах количество глаголов превышает количество строк.

Приведем несколько примеров:

1. Как жарко дышат лилии в саду! Дыханьем их весь воздух напоен... И дремлет сад: к зеркальному пруду

Склонился весь, в мечтанье погружен. («Ночи» I, 29) В четырех строках пять глагольных форм (три активных личных формы и два кратких пассивных причастия, одно - именная часть сказуемого, другое - именная часть деепричастного оборота, обе со значением результата действия.

2. Тускнеет солнца яркий щит, Не шелохнется воздух сонный... Один фонтан поет, журчит -

И бьет струей неугомонной. («К чему?», I, 89) В четырех строках пять активных личных глагольных форм.

3. Проснувшись рано, встал Жако, шагнул через забор. Заря окрасила едва вершины дальних гор.

В траве кузнечик стрекотал, жужжал пчелиный рой,

Над миром благовест гудел - и плыл туман сырой. Идет Жако и песнь поет; звенит его коса;

За ним подкошенных цветов ложится полоса. («Мюргит», IV, 99) В шести строках одиннадцать личных форм глагола и одна форма дееприча­стия, а кроме того форма страдательного причастия в функции определения («под­кошенных цветов»), также называющая результат действия.

Во двух первых случаях изображаемые картины абсолютно статичны, в третьем тоже нет особой динамики. Тем не менее, во всех трех случаях глагол - ос­новное изобразительное средство. Очевидно, именно этим создается то ощущение «напора», о котором писал В.Ф. Марков, характеризуя стиль Лохвицкой. Возмож­но, это же свойство имел в виду Бальмонт, упоминая Лохвицкую в сонете «Гла­гольные рифмы», в котором собственно глагольных рифм нет, за исключением деепричастных.

Сопоставляя стиль Лохвицкой и Бальмонта, нельзя не заметить, что у них были совершенно противоположные тенденции в передаче динамических призна­ков. У Бальмонта - стремление передать процесс в его застывании, отсюда - лю­бовь к действительным причастиям настоящего времени - «догорающий», «таю­щий», «умирающий» и т. д. Следующая стадия - «окостенение» признака в сущест­вительных типа «безглагольность», «подневольность», «предельность». У Лохвиц­кой таких существительных нет (пожалуй, единственный пример - «лазурная не­объятность», но здесь очевидно стремление избежать штампа), а действительные причастия крайне редко несут на себе логическое ударение - разве только в стихах, где сознательно имитируется стиль Бальмонта. Сама же она предпочитает пассив­ные причастия и деепричастия прошедшего времени, передающие результат дейст­вия. В сочетании с глаголами они дают возможность добиться предельной напол­ненности действием:

. Ветер, веющий пустынями,

Льет миндальный аромат.

Грозный там, в стране загубленной,

Он притих на склоне дня...

В статическую картину вечернего успокоения вносится воспоминание и о неистовстве ветра в далекой стране, и о стремительности его движения, - таким образом, покой наполняется напряженным ожиданием, разрешающимся в эмоцио­нальном призыве лирической героини:

. Мой желанный, мой возлюбленный! Где ты? Слышишь ли меня? («Гимн возлюбленному», II, 3) Как и у Фета, у Бальмонта целые стихотворения могут состоять из назывных предложений. У Лохвицкой таких стихов нет. Создается даже впечатление, что на-

294

зывные предложения раздражают ее, вызывают в ней чувство тоски и тревоги. Для примера приведем стихотворение «Две красоты»:

Лазурный день. На фоне бирюзовом

Как изумруд, блестит наряд ветвей,

И шепот их - о счастье вечно-новом,

О счастье жить - твердит душе моей.

Немая ночь. Рассыпанных над бездной -

Мерцанье звезд в далекой вышине...

В груди тоска! - И рвусь я в мир надзвездный,

Хочу уснуть... и умереть во сне. (I, 134) В обеих строфах в достаточной степени выдержан синтаксический паралле­лизм, чтобы заметить разницу. В первом, «дневном» четверостишии - признак вы­ражен глаголом: «наряд ветвей блестит». Соответственно, шепот ветвей «твердит о счастье», и это внешнее воздействие успокаивает лирическую героиню, внушая ей желание жить. Во второй строфе действия нет. Признак выражен существитель­ным: второе назывное предложение - «Мерцанье звезд». Синтаксически и метриче­ски ничто не препятствует тому, чтобы сделать фразу глагольной - например: «Рас­сыпаны над бездной, / Мерцают звезды в дальней вышине». Но, видимо, именно назывное предложение понадобилось для того, чтобы передать угрожающую на­пряженность покоя. Ответная реакция лирической героини - желание дитободвырватвсф иатзаст ыв настымирго мира.

В том же смысле интересно стихотворение «Вальс», - одно из единичных практически безглагольных стихотворений, принцип которого - совер енно об­ратный описанному вы е: динамичное действие - танец - описывается одними на-

295

зывным предложениями, движение передается только ритмически: Огонь созвучий, Кольцом неверным

Аккордов пенье, Сомкнуты звенья,

О, вальс певучий, В движенье мерном

Мое забвенье, Покой забвенья.

Ты льнешь украдкой В огне созвучий,

Мечтою ложной, В живом стремленье -

Ты отдых сладкий И трепет жгучий,

Душе тревожной, И утоленье. (ПЗ, 31)

²⁹⁴ Единственный приемлемый для нее вид назывного предложения - восклицание, где синтакси- ческая статика компенсируется динамикой интонации: «О эти сны!»; «О взгляд, исполненный значенья!.. » и т. д.

²⁹⁵ Размер - двухстопный ямб с женскими окончаниями, задает быстрый темп, а две безударные стопы после ударной на стыке строк воспроизводят трехдольный счет вальсового ритма.

На все стихотворение всего один полноценный глагол - «льнешь». Почему так? - Возможно, ответ дает биография поэтессы. Приблизительное время написа­ния - 1902 г. (автограф - РО ИРЛИ, ф.486, л. 132 об.). В этот период у нее уже чет­веро маленьких детей, к которым она прикована, особенно если они болеют, сама она тоже болеет часто и подолгу, в редкие часы освобождения выбирается к лите­ратурным знакомым и по издательским делам. О балах и танцах в реальности не может быть и речи. И вот - сознательно или подсознательно - в своем стихотворе­нии она передает томящее чувство ностальгии, невозможности откликнуться, как когда-то, на призывную, любимую мелодию вальса. Отсюда характерный для нее образ «сомкнутых звеньев» (ср. выше стих. «Кольчатый змей») - лирической ге­роине кажется, что ее что-то душит.

Таким образом, назывные предложения для Лохвицкой - явление не­естественное, ненормальное, болезненное.

В связи с описанными особенностями понятно частое использование ею признаковых глаголов («алеть», «белеть» и т.д.) и нередко омонимичных им гла­голов со значением процесса («светлеть», «темнеть» и т.д.):

«Сквозь утренний туман алели выси гор, / Темнели берегов далеких очертанья, / Пестрел лугов

нескошенный ковер.»

«Где желтеет некошенный дрок...»

«Рдеет солнце - гневный царь...»

«Там, меж липой и березой, / Чуть белеется скамья...»

«Вижу лик мой в зеркале белеет...»

«Морская даль под солнцем заалела...» и т.д.

Наречные определения при подобных глаголах (характерная особенность стиля Бунина) у Лохвицкой редки:

«Они вздымались двойной стеною, / Алели ярко над облаками...» Более обычно для нее употребление сравнений:

«Почернел, как уголь, лес...»

«Уста молодые алели у ней, как розы полуденных стран...»

«Как дым мое белело одеянье...»

«Как живые - алели и рдели уста...» и т.д.

2. Трансформации и перестановки

а). Средство усиления глагола - .Контактная инверсия

Для еще большего усиления глагола Лохвицкая часто пользуется инверсией. Излюбленный ее прием - постпозитивная постановка личного местоимения:²

«Буду я с башни смотреть в ожидании...»

«Мы едем; вижу я, вдали / Мелькнул и скрылся мирный дом...»

«Сижу я у входа, качая дитя, / Пою я, и ветер мне вторит, свистя / И вижу я - кто-то несется ко мне / На черном, как уголь, арабском коне...»

«И сойду я во ад, и сыщу их в огне...»

«Так жажду я, так верю я...»

«Смерти скажу я: «Где жало твое?»

«И вижу я, - сверкают крылья, - крылья...» и т.д.

Есть и другие способы усилить глагол. В ряде случаев личное местоимение опус­кается:

«Светит месяц. Выйду в сад...»

«Сегодня отдых сердцу дам / Пойду молиться в Божий храм...» «Вижу - пол усыпан лепестками роз...»

«Исчез. По гулким ступеням / Спешу, стучусь, но заперт храм...» «Знаю, Темный, знаю, - кротостью блаженной / Никогда не билось сердце у меня...» Повтор глагола - явление нередкое, хотя и не уникальное при общей любви Лох­вицкой к повторам:

«И бились, бились по ногам / Мои распущенные косы...» «Я сплю, я сплю, не умерла...» «Я вижу море, вижу лес...» «Плачет, плачет мать о сыне...» и т.д.

Любимый прием также - несколько сказуемых-глаголов при одном подлежа­щем:

«.. .Чья-то тень ко мне прильнет, / Прервет немую тишину, аккорды скорбные внесет...»

«Что озарит огнем надежд? / Повеет радостью бывалой? / Заставит вздрогнуть взмах усталый /

Моих полузакрытых вежд?.. »

Иногда часть глаголов предшествует подлежащему, остальные - следу­ют, образуя сжатый синтаксический хиазм: Да где-то бьет, поет вода, / Журчит, звенит: «Всегда, всегда...» «Почуял зверь, взыграл, и вот, / Присев, хвостом по бедрам бьет...»

«Шла я, голодом томима, / За насущным хлебом. / Шла и стала недвижима / Пред вечерним не­бом».

Значимость глагола повышает и частое употребление повелительного на­клонения, причем нередко повелительные формы повторяются или аккумулиру­ются в целые цепочки:

«Приди, приди, / Весенний день, В моей груди / Расторгни тень...» «Уйди, мучительная тень, / Уста немые оторви!..»

«О, яви мне, Господь, милосердие въявь, / И от призраков смерти и ларвов избавь!..»

«О, Боже праведный, / Внемли моления...»

«Не обрывайте васильков! Не будьте алчны и ревнивы!..»

«Иди, иди в сады живого Бога!..»

Но ты, чей смехом был ответ, / Ступай. Тебе здесь места нет. / Ты - смейся! Смейся! Смейся!..» «Поверь, пойми, благослови!..»

б) Гипербат (дистантная инверсия) Инверсия у Лохвицкой затрагивает не только главные члены предложения. Она нередко употребляет определение после определяемого слова, но это прием на­столько обычный в русской поэзии, что на нем не имеет смысла останавливаться. Однако употребление дистантной инверсии заслуживает внимания. Прием заклю­чается в том, что между тесно связанными по смыслу и согласованию словами вклинивается какой-то другой член предложения. Этот прием, по-гречески назы­ваемый «гипербат» - «перешагивание» - один из главных и неизменных в антич­ной греко-римской поэзии, - в русских переводах сводится к минимуму, - в про-

297

тивном случае текст сделался бы нечитаемым. В русской поэзии гипербат встре­чается, но скорее не как прием, а как допустимое сочетание - ср. у Пушкина: «Тебя с успокоенных гонит небес». В ранних стихах Лохвицкой такой порядок слов, воз­можно, носит, случайный характер, - даже в стихах античной тематики: «Яркою блещешь звездой...»

«Рукою времени безжалостной разбиты, / Лежат развалины...» В более поздний период дистантная инверсия сознательно употребляется для создания колорита «первичной» поэзии - преимущественно в стихотворе-

Например, вступление к «Метаморфозам» Овидия: In nova fert animus mutatas dicere formas / Corpora, Di, coeptis - nam vos mutastis et illas / Aspirate meis. Primaque ab origine mundi / Ad mea perpetuum deducite tempora carmen. На русском языке сохранить этот прием полностью невоз­можно даже в подстрочном переводе: «Дух влечет говорить об образах, в новые измененных тела. Боги, ведь вы их изменили, начинания благословите мои и от первого начала мира до моих времен непрестанную доведите песнь».

ниях на соответствующие темы. Так, целый ряд подобных примеров дает стихотворение на мотив Песни Песней - «Между лилий»: «Сладок наш будет приют...»

«Лозы сомкнут виноградные / Песни забудут твои...» «Утром жнецами и жницами / Мирный наполнится сад...» «Будут тяжелыми урнами / Светлый мутить водоем...»

Для семитской поэзии гипербат не характерен, и в Песни Песней его нет, однако в переложении он звучит уместно, придавая ему оттенок архаичности. Другие примеры: «Бесплотными веет крылами...» «Пловцы погибают влюбленные...»

«И солнце в ночные чертоги свои / по красным сошло облакам • » «Багровая в глазах клубится мгла...» «Но два белых меня осеняли крыла...» «И от века возлюбленный принял он лик...»

Облегченный случай дистантной инверсии - помещение притяжательного ме­стоимения между определяющим прилагательным и определяемым сущест­вительным (ср. у Пушкина - «алмазный мой венец»):

«Обвили стеклянный мой балкон...»

«Но кто войдет в украшенный мой храм...»

При довольно активном употреблении разнообразной инверсии, Лохвицкой удавалось сохранять логичность и ясность изложения. Добиться этого эффекта по­могала правильность и гармоничность периодов, преимущественное совпадение синтаксического деления с делением строфическим, а также соблюдение син­таксического параллелизма - прямого и обратного (синтаксического хиазма). Эти достоинства были отмечены уже в одной из первых рецензий на I том стихо­творений Лохвицкой: «Возьмите периоды (от них у Фофанова можно задохнуться, а у Минского исстрадаться) - они в высшей степени соразмерны и в то же время

298

достаточно сильны»

М. К-н. Поэзия М.А. Лохвицкой. - Русское обозрение, 1896, № 12, с. 1120 - 1126..

в) Прямой синтаксический параллелизм

Синтаксический параллелизм является одновременно средством достижения смысловой ясности и средством мелодизации, так как вызывает ощущение повтора. Не случайно он характерен для любого фольклора:

«В трепетанье тополей, / В тяжком зное полусвета, / В душном сумраке аллей...»

«Ты греешь душу мечтой напрасной, / Тоской тревожной, печалью нежной...»

«На кровле - серебряный щит, / На окнах - сверкающий иней...»

«Лики их торжественно-бесстрастны, / Голоса - таинственно беззвучны...»

«В чудесной были воплощений, / В великой лествице рождений...»

«Юности пышной знаком, / Зрелости мудрой далек...»

«Мои желанья - ты не измеришь, /Мои признанья - ты не поймешь...»

г) Хиазм

Синтаксический хиазм, хиастическое сочетание в пределах одной строфы прямого и обратного порядка слов, - также характерен для напевного стиля (по­стоянно встречается, к примеру, у Фета). В то же время хиазм - одна из самых распространенных фигур античной риторики. У Лохвицкой он тоже встречается довольно часто, нередко ощущаясь именно как риторический прием, в сочетании с другими риторическими фигурами (антитезой, синонимией, экзергасией и др.): «Я не ропщу, что нет тебя со мной, / Не плачу я, что ты далеко...» «За стеною вальс поет старинный, / Тихий вальс, грустящий о былом...» «Вера спит. Молчит наука . »

«Прекрасна я, как лилия долин, / Как сельский крин - наряд богини прост...» «Ты ошибся, ветер, сбился ты с пути...» «Сжал он руку мою / Он о перстне шептал...»

Таким образом, в сочетании у Лохвицкой обоих видов параллелизма - прямого и обратного сказались две противоположные тенденции ее творчества: песен­ная и риторическая.

д) Метабола, антиметабола, прозаподосис.

Метабола - повтор слов и оборотов в измененном или обратном порядке. На этом эффектном приеме Лохвицкая основывает несколько своих стихотворений: «Я жажду наслаждений знойных...» (II, 86), где во второй строфе повторяется: «Я жажду знойных наслаждений», - а в третьей: «Я наслаждений знойных жажду».

Точно так же в более позднем стихотворении: «Я - жрица тайных откровений»; «Я - жрица откровений тайных»; «Я - откровений тайных жрица» (ПЗ, 10). В сти­хотворении «В стране иной» (ПЗ, 21) видоизменяется вторая строка каждой стро­фы: «Давно, в стране иной...»; «Давно, в иной стране...»; «В стране иной, давно...»

Иногда употребляется антиметабола - зеркально-симметричное отраже­ние первой части во второй:

«Сколько свободы в водном просторе, / Сколько простора в свободе морской»,

«Море и небо! Небо и море!..»

«Любить, страдать, страдать, любить...»

«Мы ищем бездну для забвенья, Нам для восторгов нужен ад...»

- или прозаподосис - повторение первого слова в конце строки: «И я смеюсь, но знаю я...».

3) Особенности построения периодов Обилие глаголов в стихах Лохвицкой делает легким синтаксическое членение. Как правило, отдельный колон (или, по крайней мере, осмысленный синтаксиче­ский отрезок - «комма» - в коротких размерах) укладывается в строку, разного ро­да enjambements для Лохвицкой нехарактерны, а предложение укладывается в чет­веростишие. Эта черта заметна уже в ранних стихах:

Веет прохладою ночь благовонная

И над прозрачной водой -

Ты, златокудрая, ты, златотронная,

Яркою блещешь звездой. - («Гимн Афродите» I, 173) и в дальнейшем становится только яснее. Согласно идущим от античности требо­ваниям к периоду, «В нем два или больше связано членов подряд, по крайней мере

- четыре; сверх четырех - это будет уже неохватною речью»³ Периоды у Лохвиц­кой, как правило, отвечают этим требованиям. В качестве примера приведем стихо­творение «Вампир»:

1. О, Боже мой! Твой кроток лик (1), Твоих щедрот не перечесть (2), Твой мир прекрасен и велик (3),

Но не для всех в нем место есть (4).

2. Мне блещет хор Твоих светил, И трепет звезд, и солнца свет (1), Но день докучный мне не мил (2), А ночью мне забвенья нет (3).

3. Лишь только очи я сомкну, (1) -Как чья-то тень ко мне прильнет, Прервет глухую тишину, Аккорды скорбные внесет (2).

5. Я жгучей сетью обвита (1), Глядит мне в очи взгляд змеи (2), И ненасытные уста

В уста впиваются мои. (3)

6. Куда бежать, кого мне звать? (1) - Мой взор дремотою повит. (2)

Как смертный одр - моя кровать. (3) Недвижно тело. воля спит. (4)

7. И мнится мне: звучит прибой

Под чуждым небом дальних стран (1), Лепечет, ропщет сам с собой, Свивая волны, океан (2).

4. И мучась, мучась без конца От боли властной и тупой (1), Туманно-бледного лица Я вижу облик над собой (2).

8. Прибой растет, прибой гремит (1), И вот, из бездны водяной Всплывают сонмы нереид, Осеребренные луной (2).

9. Чело без облака тревог (1), Покой в улыбке роковой (2), И рыбьи плесы вместо ног Блестят стальною чешуей. (3)

10. Но меркнут звезды (1) - близок день,(2) Потух огонь в моей крови.(3) Уйди, мучительная тень, (1) Уста немые оторви! (2)

11. Прерви проклятый поцелуй, - (1) Прибой растет (1), прибой гремит О торжестве прохладных струй, О ликованье нереид! (2) (II, 76) Если же период все-таки состоит более, чем из четырех частей, в нем исполь­зуется какое-либо дополнительное организующее начало: анафора, синтаксический параллелизм и т. п. Например:

Но доказала мне судьба, (1) Что жизнь не сказка и не сон (2), Что я - страстей своих раба (3),

Что плотью дух порабощен.. .(4) Что грешный мир погряз во зле (5), Что нет бессмертья на земле (6), И красоты и славы свет -

Все тлен, все суета сует! (7) («Quasi una fantasia», I, 91) Анафорическое повторение союза «что» и четкая конструкция каждого из коротких колонов: «подлежащее + сказуемое» делают семичастный период легким для восприятия.