- •1 К о л ь [.Го в м.. Писатель в газете. М., 1961, с. 110.
- •2 «Литературное обозрение», 1980, № 7, с. 6—7,
- •1 Черниченко ю. Такая работа. «Литературная газета», 2 •Ленин в. И. Поли. Собр. Соч., т. 52, с. 183,
- •1 «Литературная газета», 1979-, № 15, с. 2.
- •«Литературная газета», 1980, №• 10, с. 2.
- •1 Кузнецов Феликс. Добираться до первопричин! •— «Литературная газета», 1973. № 12, с. 4.
- •1 Чивилихин в. Память. М., 1982, ч, 1, с. 16.
- •I Солоухин в. Владимирские проселки. М., 1958, с. 8.
- •1 Добролюбов н. А. Собр. Соч., т. 9. М, —л., 1964, с. 408
- •1 Вильчек л. Ш. Валентин Овечкин. М., 1978, с. 34
- •1 «Литературная газета:», 1981, № 27, с. 12
1 «Литературная газета», 1979-, № 15, с. 2.
«Литературная газета», 1980, №• 10, с. 2.
Но борьба за действенность непроста. Зачастую мало бывает направить опубликованные произведения заинтересованным организациям и лицам, опубликовать полученные ответы. Важен трезвый анализ полученных ответов и последовательность в борьбе за реальный результат. В этом смысле показательна работа публицистов «Литературной газеты», ведущей рубрику под характерным названием «Резонанс». Иногда материалы рубрики занимают всего несколько строк, в которых точно и кратко перечисляются принятые по выступлениям газеты меры. Порой же «Резонансу» отводят целую полосу. Так случилось, в частности, в середине 1982 г. (№ 30). Получив ответ на статью М. Воскресенского и П. Волина «Расхитители» из Министерства автомобильного транспорта РСФСР и опубликовав его полностью, «ЛГ» сочла необходимым сопроводить его «комментарием» редакции «Как бороться с приписками?». Этот «комментарий» стал, по существу, полемическим продолжением -первой статьи, поскольку ответ оказался неубедительным, призванным всего лишь спасти «честь мундира». Автор комментария П. Волин продолжает анализ и приводит новые свидетельства и аргументы, почерпнутые; в частности, из откликов, пришедших на статью «Расхитители». Стоит обратить внимание на то обстоятельство, что теперь «ЛГ» говорит также и от имени общественного мнения, сообщая к тому же, что бюллетень читательских писем редакция направляет всем заинтересованным ведомствам. Но ведь «суд» общественного мнения целостен. Потому-то концовка комментария связывает в один узел «дело» и общесоциальный смысл:
«В заключение хотелось бы обратить внимание на один аспект выступления газеты, который почему-то вообще не был затронут в ответе. Речь идет об огромном, непоправимом нравственном уроне, который несет наше общество из-за приписок. Товарищ Е. Г. Трубицын не сказал на этот счет ни слова, а между тем такая проблема особенно волнует, тревожит. Приведем отрывки из одного письма:
«Надо ли говорить, что приписки породили целый отряд хищников? Они «рисуют» себе зарплату, которая другим и не снилась. Как правило, работают они на лучших машинах, имеют возможность выбирать клиентов. Случается, что таких представляют к наградам, дают им путевки...»
Создание на предприятиях обстановки безнаказанности, вседозволенности — вот, пожалуй, что самое опасное в приписках. Об этом говорят письма читателей «ЛГ». Нельзя примириться с экономическим ущербом, профанацией дела. Но нравственная эрозия — еще стократ страшнее».
Настоящий публицист не только понимает это двуеднпство «искомого результата», но и все свое профессиональное умение и гражданскую страсть подчиняет его достижению. В этом публицистическом «двучлене» (формирование общественного мнения — воздействие на социальную практику) основой является сосредоточенность публициста на задаче по формированию общественного мнения, верному и точному отображению и строгому социальному анализу в его интересах тех или иных фрагментов текущей жизни общества. А уровень «дельности», результативности прямо зависит от решения этой задачи, хотя, конечно, тут не может быть речи об автоматизме. Дело в согласованности усилий по решению двуединой задачи на базе ее внутреннего единства при ведущей роли в этом «двучлене» направленности публицистики на общественное мнение. При таком понимании проблемы отпадает надуманное деление публицистики на «деловую» и «писательскую», искусственно расчленяющее единое «тело» творчества.
Но, к сожалению, есть еще теоретики, видящие в публицистике преимущественно, если не исключительно, ее «дельную» сторону. Доходило дело даже до утверждений, что концепция, связывающая публицистику с общественным мнением, — это возрождение домарксистских взглядов. Согласно этой «теории», главная забота публициста — достижение организационного по преимуществу эффекта, воздействие непосредственно на социальную практику, стремление добиться практического результата, чуть ли не минуя область сознания людей. И даже тогда, когда этот взгляд выражается в мягкой форме и с разного рода оговорками (иначе нельзя — ведь тогда возникает грозный вопрос: а зачем же тогда печатать публицистику в выходящих огромными тиражами и предназначенных массовой аудитории, где большинство—неспециалисты, журналах и газетах?), остается основное: обращение к общественному мнению совсем не обязательно в публицистике, главное — добиться решения поднятых проблем в социальной практике.
Но что порой скрыто от теоретиков, часто ясно осознают сами публицисты. Александр Борин написал резко критическую статью «Ямы на дорогах», вызванную обстоятельствами трагическими: в Липецке часть теплотрасс спроектирована и построена так, что теперь стали регулярными аварии; в результате одной погибли люди. Исследуя ситуацию, публицист столкнулся с мнением, оцененным им так: «.. .Реалистом здесь хотят считать не того, кто видит реальное положение вещей, требует принять необходимые меры для его исправления, а того, напротив, кто «из чувства реальности» реальности не видит. Не хочет видеть. Опасается видеть. Закрывает глаза...»
И вот через три года публицист снова в Липецке. Целый раздел — «Что такое реализм?» — новой статьи оказался отведен силе общественного мнения. «Пожалуй, никогда прежде так полно и предметно не ощущал я, на что способна и какую силу имеет .гласность. .Газета рассказала лишь о том, что липецкие товарищи и до статьи хорошо знали. Но было это сказано громко, вслух и адресовано общественному мнению.
Л общественное мнение ни замолчать, ни обойти невозможно. С ним, хочешь не хочешь, приходится считаться.
Сразу же после выхода статьи состоялось заседание Споро обкома партии. Должностные лица, предпочитавшие «не выпячивать» правду о состоянии тепловых сетей, подвергнуты были резкой критике. И поставлена пила задача: несмотря на все трудности, найти выход n:s создавшегося положения...
Что произошло, в сущности? А то, наверное, что возобладал реализм. Но уже не пассивный и куцый реализм: «Надо ли браться за дело, коли пороху все равно не хватит?» — а реализм государственный. То есть действенный» 1.
Обнаруживается, что практический результат в публицистике обеспечивается таким анализом ситуаций жизни, когда оказывается отмобилизованным общественное мнение, решительно влияющее на принятие решений. И связь между «делом» и «мнением» — отнюдь не случайная. Тут действует закономерность публицистики как социального явления социалистического общества. В. И. Ленин считает, что для перехода к социалистическим формам организации труда исключительное значение имеет пресса, «вскрывающая недочеты хозяйственной жизни каждой трудовой коммуны, беспощадно клеймящая эти недочеты, открыто вскрывающая все язвы нашей хозяйственной жизни и, таким образом, апеллирующая к общественному мнению трудящихся для излечения этих язв»2.
Заметим, Ленин не делает оговорок — для него работа прессы непременно связана с апелляцией к общественному мнению. В этом Ленин видел долг прессы, и из этого требования вытекает также представление о своеобразии вмешательства печатным словом в социальные процессы, отличие и сходство делового документа и публицистического произведения.
Сила публицистики — в реализации природных ее потенций по формированию общественного мнения относительно явлений современности, что диалектически связано с достижением практических результатов. Нет, не зря А. Аграновский настаивает на том, что публицистика призвана будить общественную мысль, — таково ее предназначение. И гражданский долг публициста — выполнять эту задачу в меру сил и дарования. Подкрепленное силой сформированного общественного мнения, воздействие публицистики на принятие решений оказывается максимально действенным.
Но вот любопытное наблюдение, заставляющее повернуть рассуждение о плодах публицистики в иную плоскость. «Читая эти петитом набранные сноски, — пишет Б. Панкин о помещенных в «Избранном» А. Аграновского сообщениях о принятых мерах, — радуешься тому, как оперативно принимаются у нас меры по острым и дельным выступлениям печати. Огорчаешься же тому, что годами мирились с явной нелепицей, а прозрели и в корне изменили положение дел в три дня. Это, знаете ли, тоже вызывает раздумья». Это раздумья не о конкретных, сиюминутных, по этому частному делу результатах, а о долговременных эффектах, о росте и развитии общественного мышления, творческого отношения к жизни, гражданской ответственности, социальной активности, зоркости, принципиальности...
Этот результат уже не тот, который описывается привычным словом «действенность». Как пишет Панкин, «есть осязаемый эффект очерка: что-то меняют в порядках и установлениях, кого-то вознаграждают по заслугам, кого-то, наоборот, наказывают после появления очередной публикации. Но есть и эффект незримый, психологический. Разрешающая его сила, говоря языком физики, оказывается неизмеримо больше. Возвращая многим понятиям их истинный смысл, Аграновский как бы раскрепощает сознание читателя, освобождает его от неоправданных комплексов,- помогает отсеивать зерна от плевел». Суть этих результатов публицистического действия, его широкой социальной эффективности — «страстное желание способствовать не только решению той или иной конкретной проблемы, но улучшению общего состояния умов».
', Панкин Борис. Одной лишь думы власть. — «Литературное обозрение», 1979, № 3, с. 21.
1 «Литературная газета», 1983, № 21, с. 12.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т, 36, с. 147.
Эти результаты — то, что Горький и Луначарский в свое время называли социально-педагогической мощью публицистики. Влиянием публицистики на общественное мнение по конкретному поводу и—-далее — на общее состояние умов, на общее отношение к окружающему и определяется эффективность публицистики. С этой стороны взглянув на «дело публициста», пони м.-1(4111), что в его произведении «конкретика» — это «корневая система», которая питает древо высокой и всем важной мысли. Благодаря своему анализу конкретной ситуации публицист получает возможность высказать мысли, которые — вспомним Ленина — должны пригодиться и завтра, и в другом месте. Ситуация — стартовая площадка развертывания мысли. И ценность публицистического выступления отнюдь не только в том, что оно помогает решить конкретный вопрос, но не в меньшей, а в большей степени в том, чтобы помогать выработке общезначимых и применимых в других случаях идей и подходов, активных жизненных позиций. Когда Овечкин пишет о Долгушине, то эффект не только во встрече читателя с положительным героем, здесь важна сила «жизненного примера», страстное желание публициста добиться, чтобы качества, свойственные запечатленному в этом образе типу социального поведения «деловых людей», распространились в других сферах жизни. Когда Екатерина Лопатина пишет о пригородной зоне КамАЗа, то ею движет забота не только о продуктах для челнинцев, а и желание извлечь уроки касательно согласованного развития различных функциональных частей региона, а отсюда объективно вытекает проповедь столь сейчас важной для каждого человека черты — системного видения явлений жизни, умения учитывать всю совокупность условий и факторов, мыслить широко, масштабно. Характерно наблюдение, сделанное Ю. Черниченко в уже цитировавшейся статье «Такая работа» в связи с циклом очерков Анатолия Стреляного «В Старой Рябине». Очеркист, отмечает Черниченко, «просто у матери жил» и рассказывает о том, что видел и что слышал. Но при этом «он от малых правд быта, от смешных и грустных описаний просто трудовой, 'без выплесков и громов, жизни поднимается до вывода, что без учета психологии и истинных желаний людей подлинный прогресс невозможен, что овечкинское «чувство хозяев своей жизни» есть впрямь первопричина подъема. ..».
Эффективность публицистики зависит от гражданской позиции автора, от того, достаточно ли хорошо он видит общее значение конкретной ситуации, конфликта, случая, умеет ли без назидательности донести извлеченный им общий урок. Известно, что Овечкин после выхода «Районных будней» получал письма отнюдь не только на «сельскохозяйственные темы» — его очерки будили (и в известной степени способны будить и десятилетия спустя) чувства, мысли, стремления, волю применительно к той сфере жизни, в которую повседневно включен читатель — пусть даже он горняк или учитель, инженер или транспортник, ученый или рыбак. Потому что формируется гражданская позиция, взгляд на текущую жизнь.«на примере» конкретного случая. А когда случай остается и начальным, и конечным пунктом публицистического исследования, то и возникает то, что именуется «деловой» публицистикой.
Термин этот — «деловая» — неточен: всякая публицистика деловая, но что имел в виду Радов, разделяя «художественную» и «Деловую» публицистику, — понятно. Точнее было бы сказать «узкоделовая». И пафос Радова, признающего пользу «деловой» публицистики, но отдающего предпочтение «художественной» — то есть той, в которой «сиюминутный», «деловой» эффект совмещается с эффектом широким, когда извлекаются уроки, которые пригодятся в другое время и в другой ситуации, то. есть эффект социально-педагогический, идейно-воспитательный,— понятен, верен и требует признания.
Кажется, несколько затянулось объяснение того, почему произведение на темы современности тогда публицистика, когда оно порождено острой гражданской мыслью, когда оно возникло как выражение гражданской позиции писателя. «Информационной» (в том смысле слова, какой использует Н. Глушков: констатирующей факты) публицистики нет и быть не может. Не случайно так настойчивы крупные публицисты в утверждении, что публицистика начинается с мысли. Мысль эта двойной направленности: обращаясь к общественному мнению, публицистика требует «дела», а требуя «дела», формирует отношение общественности. Такова особая диалектика публицистики.
Но есть, представляется, и еще одна причина тому, чтобы так настойчиво повторять: публицист тот, кто «хорошо» думает. Что значит «хорошо» думать для публициста?
Ну, прежде всего это значит, что надо избежать двух опасностей, которые подстерегают публициста. Первая — извлекать при обращении к конкретным явлениям текущей жизни выводы, которые только повторяют общественные идеи, пусть и на новом 'материале. В определенных «дозах» это не только возможно, но даже и необходимо, — ведь иногда важно подтвердить, что явление порождено все теми же законами, только особенным образом проявляющимися. Нужно, конечно, и напомнить, и актуализировать важные идеи...' Но все это лишь попутная информация. Основную же составляет понос знание, новые идеи, самостоятельно добытые публицистом в ходе размышления над характерными явлениями современности. Справедливость известных идей — слабое утешение: у читателя они вызывают скуку, а то и раздражение. Вторая опасность — углубление в узкоспециальные вопросы, важные и интересные только в профессиональной среде. Специальные вопросы — для специальных изданий, пригодных только для специалистов. Как же пробраться между этими порогами, не разбившись о скалы широковещательной банальности или узкой специализированности?
Принципиальный ответ прост: публицисту должна быть органически присуща одушевленность общими заботами, притом не специальными, а социальными, масштаб которых — страна, социалистический лагерь, весь
мир.
Легко увидеть, как публицист, разбираясь в какой-то ситуации, коллизии, проблеме как специалист (а как иначе Александр Левиков мог написать «Калужский вариант», Анатолий 3-лобин — «Сколько весит тонна?», а Леонид Иванов --- «Воскрешение нивы»), видит в том предмете, в каком разбирается, нечто иное и большее, чем может увидеть специалист.
Это так, потому что публицист видит «кусок жизни» не с точки зрения узкого специалиста (экономиста или юриста, управленца или эколога, специалиста по этике или по технической эстетике, технолога или агронома) — он обязан именно своей профессией увидеть и понять явление целостно, во всех его сторонах и связях. И если нужно, он и экономист, и управленец, и этик, и агроном. Благодаря этому целостному, универсальному взгляду на вещи публицист может (и обязан) увидеть экономическую проблему в некотором смысле глубже и шире, чем экономист-профессионал, а управленческую— чем администратор. Это важная сторона гражданской позиции публициста. И в этом отношении она сродни подходу партийного работника, общественного деятеля. Не случайно и партийный работник, и публицист — прежде всего политики.
Отсюда и свойство публициста видеть специальное в общесоциальном свете, частное — сквозь призму общих задач, стоящих перед страной. Гражданская позиция обязывает публициста каждое явление видеть целостно и в широких социальных связях и перспективах как момент движения жизни общества. Потеря такого характера и такого масштаба видения жизни разрушает публицистику.
Этот универсальный подход, умение попять, «о чем это говорит», в самых разных отношениях — экономическом и этическом, эстетическом и философском, притом в политическом свете и в широких социальных масштабах, когда отдельное явление видится на фоне общего и в разнообразных связях с ним, и делают позицию публициста высокогражданственной. Именно благодаря этому и реализуется искусство публицистики как искусство общения с общественным мнением, — ведь только общегражданское участие публициста в делах современности обеспечивает прочный контакт с массовой аудиторией, обращение к человеку как гражданину, которому должны быть близки все заботы страны. И тут перевод специального в общесоциальное, умение извлекать из частного смысл, важный для каждого, — высокий долг и высокое искусство.
Публицист должен быть готов к такому универсальному суждению, к целостному, всестороннему анализу всего того, с чем он сталкивается. Гражданская позиция требует, чтобы публицист последовательно руководствовался высокими принципами творческой работы — партийности и народности, патриотизма и интернационализма, объективности и гуманизма. И чтобы стать гражданственным в полном смысле, надо соединять строгость мысли с глубиной чувства.
Читателю, конечно, интересно и важно знать «про картошку» в Белоруссии или «про дороги» в северном Нечерноземье — он ориентируется в ситуациях и проблемах нашей жизни. Но искусство публицистики требует того, чтобы «картошка» или «дороги» были рассмотрены в широких связях, завязанных в системный проблемный узел, чтобы эти проблемы и вытекающие из них идеи оказались близки людям. которые к этому не имеют прямого отношения.
Между прочим, с употреблением слов «публицист» и «публицистика» происходят некоторые странности именно в силу такой их высокой наполненности. В самом деле, в рядах очеркистов, репортеров, фельетонистов считают себя многие писатели и журналисты, да их и признают таковыми коллеги и читатели. При этом совсем не все они считают себя публицистами, да и не относят их к этому званию читатели. Это разделение проходит и в журнальных рубриках — большинство из названий звучит как «Очерк и публицистика». Между тем и очерк, и фельетон, и репортаж — публицистика. Это подтверждается простым упоминанием о том, что Горький, Маяковский, А. Толстой, М. Кольцов, И. Ильф и Е. Петров и многие другие советские литераторы, выступавшие как публицисты, писали очерки, статьи, обозрения, фельетоны, репортажи, которые и составляли их публицистику. А разделяют очерк и публицистику совсем по неосновательным причинам. Существенно, что многие очерки «недотягивают» до того, чтобы именоваться публицистикой. А эта странность (в самом деле странность: разве кто-нибудь осмелится повесть среднего качества вывести за рамки художественной литературы? В крайнем случае, назовет чуть пренебрежительно «беллетристикой») проистекает из того, что в слове «публицистика» кроме типологического значения содержится еще и качественная оценка. Если произведение (очерк ли, фельетон или репортаж) называют публицистикой, значит, это хорошее произведение. По этой же причине как-то не сложилось словосочетание «молодой публицист». «Молодой писатель» — да. «Молодой очеркист» (фельетонист, репортер) — да. А «молодой публицист» звучит как-то странно, ибо нет публицисту, который молод годами, скидки (мол, если он молодой, то все еще впереди). И вроде бы не принято в рецензиях на книги публицистики молодых авторов делать скидки на возраст и говорить о них как о «подающих надежды». Публицисту подавать надежды мало.
Слишком это высокое и ответственное дело. И прилагается слово «публицист» к литератору, чья гражданская позиция . и основанная на ней социальная зоркость обеспечивают (при наличии, естественно, необходимых способностей, если не говорить о таланте, широких знаниях и владении публицистической поэтикой, о чем речь впереди) произведению высокую степень влиятельности.
Теперь, кажется, поддается объяснению причина того, что не кажется банальностью часто повторяемая мысль А. Аграновского о том, что хорошо пишет не тот, кто хорошо пишет, а тог, кто хорошо думает. «Хорошо дут мать» в публицистике — это значит думать гражданственно: широко, смело, многогранно, системно, действенно, так, словом, чтобы произведение — плод этой мысли — позволило бы сделать общественности шаг вперед в осознании окружающего, в целостной социальной ориентации относительно того явления, которое выбрал публицист в качестве предмета осмысления и на его примере обогатился мыслями, которые пригодятся в другое время и в другом месте.
И не каждому по силам вот так «хорошо думать». Потому-то много литераторов, которые делают дело публициста, но немногих называют публицистами. Есть эталоны— Горький, Кольцов, А. Толстой, Вишневский, Эренбург, Леонов, Симонов... В силу многих причин развитие современной публицистики связывают с именем Валентина Овечкина. И немалую роль в признании выдающегося значения Овечкина для наших дней сыграла высочайшим образом проявившаяся во всем его творчестве (да и во всей жизни) гражданственность позиции. Феликс Кузнецов, размышляя в одной из статей над публицистической книжной серией «Письма из деревни», заметил: «Овечкинская традиция», если брать опять-таки ее общие, а не исторически преходящие стороны, заключается прежде всего в партийном, государственном подходе писателя-публициста и очеркиста к своему делу в таком социально-экономическом анализе явлений и тенденций действительности, который отвечает самым передовым требованиям времени и поэтому опережает повседневное движение жизни. «Овечкинская традиция» — далее — в граждански честной и социально активной личностной позиции писателя, в его стремлении — и умении-—-последовательно и целенаправленно вести борьбу за торжество государственных и общенародных интересов в сфере, являющейся объектом его публицистического исследования. Эта традиция, наконец, — в художественности, а потому — долговремепности публицистики. ..» ' Может быть, не все черты определены, но все главное названо верно.
Что подразумевается под словами «хорошо думать», проще всего посмотреть в произведениях... самого Л. Аграновского. Он не пишет публицистических «монографий»,где широта подхода, многоплановость повествования как бы задана самим материалом. А вот как про-янляется позиция публициста на малом плацдарме, отведенном на странице «газетному писателю», который и при перепечатке (сначала в «Шагах», затем в авторском сборнике «Уметь и не уметь») добавил лишь самую малость, стремясь отчетливее, выпуклее сказать то, что хотелось, что волновало.
Речь о «Своего дела мастере». Его герой — Николай Алексеевич Шоханов, монтажник. Классный монтаж-пик— не случайно надобно было его умение и на строительстве первой атомной, и на Байконуре. А за участие и создании медицинской барокамеры вместе с учеными, инженерами, врачами он получил Государственную премию СССР (впрочем, это стало известно после газетной публикации очерка). Требовательность. И доброта, внимание к людям. Точность расчета. Обыденность геройского поступка. Словом — незаурядность личности и судьбы обычного мастера. Что ж, связать эпизоды — и очерк готов.
Но у Аграновского есть «сверхзадача». Ему мало просто рассказать о судьбе и характере. Важно, что сказать рассказом о судьбе и характере. Понятно, возможностей тут много. Что же выбрал публицист?