Политическое развитие

Среди массы всевозможных политических изменений принято выделять несколько противоположных по характеру пар: революционные — реформационные, прогрессивные — регрессивные, внутрисистемные — переходные (транзитные).

Наиболее традиционно и очевидно деление политических изменений на революционные и реформационные. Главное различие между ними состоит в том, что политические революции меняют саму основу политической системы (характер и способ осуществления власти, тип политического господства, место и роль главных политических акторов); реформы же, как правило, затрагивают лишь отдельные стороны политической жизни. Кроме того, революции на практике означают применение открытого насилия, резкого принуждения, в то время как реформы обычно требуют хотя бы минимального согласия основных социальных сил общества и обходятся мирными средствами. И, наконец, политические революции долго вызревают, но осуществляются взрывообразно, в очень сжатые сроки, тогда как реформирование политической системы происходит, как правило, постепенно и занимает длительный период времени.

Однако при всей очевидности различения политических революций и реформ граница между ними весьма условна. Так, радикальные преобразования политических режимов и смена политических элит в Восточной Европе 1989 г. вполне заслуживают названия революций. Перемены были очень глубокими, но происходили они вполне мирно, и главное — осуществлялись в виде коренных реформ сверху, а не в результате стихийного развертывания крайних форм активности масс. Для обозначения этого процесса был даже изобретен термин «рефолю-ция» (Т.Г. Эш), призванный подчеркнуть слияние революционности и реформаторства.

Другой вид разделения политических изменений — на прогрессивные и регрессивные — выражает общую направленность политических процессов, определяемую по сохранению или игнорированию базовых политических ценностей современного общества (права человека, политические свободы, общественное согласие и пр.). И хотя сам выбор таких ценностей — дело далеко не бесспорное, все же большинство нынешних политологов, ориентирующихся на западные либеральные ценности, сходится во мнении, что политические изменения следует признать прогрессивными, если в результате:

• политическая система демонстрирует повышение адаптируемости (приспосабливаемости) к непрерывно обновляющимся социальным требованиям;

• нарастает дифференциация структур и функций государственного управления;

• в деятельности государства уменьшается роль насильственных мер;

• возрастает количество и улучшается открытость каналов гражданского воздействия и давления в целях артикуляции и агрегирования индивидуальных и социальных интересов;

• повышается компетенция политических элит;

• действия политических институтов способствуют интеграции социума и т.д.

Если таких последствий от политических преобразований не наблюдается, значит политическая система демонстрирует регрессивный, или по крайней мере одноплановый (плоскостной) тип развития.

Наиболее существенным и содержательным в типологии политических изменений представляется различение внутрисистемных и переходных (транзитных) преобразований. Основанием их разведения служит характер трансформации политических институтов в связи с исторической эволюцией общества в целом. Обычно представляют себе развитие истории в виде какой-либо одномерной линейной модели, фиксирующей ряд последовательных ступеней общечеловеческого прогресса. Такова, в частности, марксистская формационная схема (первобытность — рабовладение — феодализм — капитализм — коммунизм). Аналогичный характер носит и принятая на Западе историческая триада: доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное (информационное) общество. При этом, какой бы объяснительной схемы ни придерживаться, вполне очевидно, что политическая система общества претерпевает при переходе от одной ступени к другой не менее фундаментальные изменения, чем, например, экономика или духовная жизнь. Вот эти-то эпохальные «переходы» (в отличие от изменений политических систем «внутри» каждого исторического этапа) и привлекают основное внимание политологов, чья область научных интересов стала с недавних пор именоваться «транзитологией» (от англ. transition — переход).

В центре дискуссий этого направления политологии находятся два основополагающих вопроса. Первый: вызываются ли «переходы» политических систем из одного качественного состояния в другое какими-либо внешними по отношению к политике причинами (развитием экономики или духовной культуры, например), или же они самодостаточны, т.е. причины этих трансформаций следует искать внутри самой политической сферы? Второй вопрос: существуют ли общие закономерности таких «переходов» и насколько они обязательны для каждой страны, находящейся в переходном состоянии?

Ответ на первый вопрос неоднозначен. Одна из крайних точек зрения по этому поводу выражена в классическом марксизме. К. Маркс, как известно, считал, что политика, будучи частью «надстройки», в своем развитии следует за экономическим «базисом». Именно эволюция экономической сферы предопределяет перемены в политике, хотя и при относительной самостоятельности последней. Развитие и смена способов производства трансформируют социальную структуру общества, порождая новые социальные классы с противоположно направленными интересами. Стремление к реализации интересов приводит к превращению этих больших социальных групп в активные политические силы, взаимодействие которых (борьба классов) и определяет сущность и облик политической организации общества. Тип политического режима и другие особенности политической системы определяются в итоге соотношением классовых сил. Таким образом, решающие причины системных политических изменений коренятся, по Марксу, в экономике.

Сегодня концепция прямой причинной обусловленности политики экономикой не слишком популярна. От нее сохранилась лишь идея безусловной взаимосвязи политики и экономики. Так, известный американский социолог С. Липсет с коллегами очень наглядно представляет корреляцию между уровнем экономического развития (оцениваемого по размеру валового национального продукта на душу населения) и степенью демократизации общества с помощью следующей таблицы [1, с. 190]:

Уровень экономического развития	Типы политического режима			Средний показатель
	Авторитарные режимы (%)	Полудемократические режимы (%)	Демократические режимы (%)	ВНП на душу населения (долл. США)
«Низкий» (34 страны)	74	24	3	260
«Ниже среднего» (27 стран)	37	51	11	580
«Выше среднего» (33 страны)	12	48	39	1910
Развитой индустриально-рыночной экономики (19 стран)	0	0	100	10930

Приведенные данные не оставляют сомнения в наличии весьма сильной корреляционной связи между экономическим преуспеванием и политической демократией. Вопрос только в том — является ли эта связь причинно-следственной. Ведь у всех на слуху примеры и иного рода, когда относительного экономического благополучия добиваются и авторитарными методами. Так что скорее всего искомая модель объяснения системных («переходных») политических изменений должна быть многофакторной. Она обязана учитывать не только экономические стимулы политического развития, но, возможно, и социальные, религиозные, идеологические и другие социокультурные предпосылки, а также, что не менее важно, внутриполитические показатели (степень институционализации политики, уровень политического участия и др.).

Вопрос о наличии общих закономерностей в процессах крупных системных изменений мира политики наиболее основательно представлен в теории политической модернизации.