(Райхер в. К.) ("вестник гражданского права", 2007, n 4) гражданско-правовые системы антагонистических формаций

Рамками этой работы ограничено и ее содержание. В нее включены лишь некоторые системы римского и буржуазного гражданского права и вовсе не входит феодальное право. Она посильно стремится выяснить влияние лишь социально-экономических (базисных) условий рабовладельческого и капиталистического общества на принципы построения указанных систем права.

1. Римская институционная система

Она обязана своим названием тому типу древнеримских юридических произведений, которые по этой именно системе излагались, - институциям (institutiones), представлявшим собой учебное, школьное пособие, руководство для изучения гражданского права. Таковы были, в частности, широко известные Институции Гая. В VI веке н. э. эта система нашла себе прямое выражение уже в самом законодательстве, а именно в юстиниановских Институциях. Принцип, на котором она построена, выражен известной формулой: "Всякое право, которым мы пользуемся, относится либо к лицам, либо к вещам, либо к искам". Лица, вещи и иски - таковы три последовательно расположенных в этой системе раздела гражданского права.

В первой из четырех частей (комментариев) Институций Гая излагается учение о лицах (включая и вопросы семейного права как определяющие правовое положение лица). Во второй и в третьей частях - самые разнообразные виды гражданских прав, относящиеся, по сложившейся много веков спустя систематике, и к вещному, и к обязательственному, и к наследственному праву, обнимаются единым понятием "вещи". В четвертой части - учение об исках.

Достойна внимания та юридическая концепция, при помощи которой институционная система включает в единую классификационную рубрику вещей столь разнообразное содержание. В римском праве понятие "вещи" ("res") отличалось, как известно, чрезвычайно широким объемом: оно охватывало вещи телесные (res corporales) и бестелесные (res incorporales). Первые определялись как такие, которые "можно осязать". Вторые же - как такие, осязание которых невозможно, ибо они являются правами. В качестве примеров бестелесных вещей Гай называет наследство, узуфрукт, обязательства, а также земельные сервитуты. Не имеет значения, говорит он при этом, что в составе наследства имеются телесные вещи, что телесными являются плоды, получаемые по узуфрукту, что предметом обязательства являются в большинстве случаев телесные вещи. Ибо самое право наследования, право узуфрукта, право требования – бестелесно.

Институции Юстиниана, вообще весьма близкие к Институциям Гая, обнаруживают в данном вопросе особенно заметное сходство с ними. В первой из четырех книг юстиниановских Институций излагается учение о лицах (с вопросами семейного права). Во второй, в третьей и в первых пяти титулах четвертой книги содержатся институты вещного, наследственного и обязательственного права как составные элементы учения о вещах. В последующих титулах четвертой книги дается учение об исках (с некоторой, как и в 4-й книге гаевских Институций, примесью элементов материального права). При этом в Институциях Юстиниана дословно воспроизводится из Институций Гая вышеупомянутая классификационная триада (лица, вещи, иски). Почти дословно воспроизводится из того же источника вся концепция, обосновывающая включение в категорию вещей (в качестве вещей бестелесных, не осязаемых) и вещных прав на чужие вещи, и наследственных, и обязательственных прав. Позаимствованы из Институций Гая даже самые формулы перехода к изложению каждого из трех основных разделов: о лицах, о вещах, об исках.

Уже из приведенной краткой характеристики институционной системы видно, что она построена на определенных юридических основаниях. На первом месте в ней выступают лица как субъекты прав, как участники гражданских правоотношений, как живые люди, "ради которых", по известной римско-правовой формуле, "установлено всякое право". Затем следует имущество этих лиц, состоящее из их вещей в широчайшем смысле этого слова, из вещей телесных и бестелесных. Последним же, замыкающим звеном этой трехчленной системы права является судебная охрана имущества, защита имущественных прав, принадлежащих их обладателям, субъектам, лицам. Стройность этой системы нарушается, впрочем, в вопросе, как нельзя более существенном для права рабовладельческого общества: куда должны быть отнесены в этой системе рабы - к лицам или к вещам? Этот принципиальный вопрос не получает в римских институциях последовательного разрешения. С одной стороны, о рабах говорится в учении о лицах. Здесь деление людей на свободных и рабов провозглашается как основное деление права, касающегося лиц. Здесь же, при всем глубочайшем отличии рабов как состоящих в собственности своих хозяев (in potestate dominorum), от членов семьи, состоящих под властью домовладык (in potestate parentum), рабы объединяются вместе с этими членами семьи в одну формально общую категорию подвластных (состоящих in potestate) лиц, "лиц, подчиненных чужому праву" ("personae alieno juri subjectae") и поэтому совместно противопоставляемых "лицам собственного права" ("personae sui juris").

С другой стороны, о рабах говорится и в учении о вещах. Раб фигурирует здесь неоднократно: и как очевиднейший (наряду с земельным участком, одеждой, золотом и серебром) пример телесной вещи, одной из тех, до которых можно "дотронуться" ("quae tangi possunt"), и как пример (приводимый в самом начале, перед рабочим скотом) особой категории вещей: "res mancipi", и как излюбленный пример объекта сделок, и даже как суррогат денежной платы за покупаемую вещь.

В этой двойственности места, занимаемого рабами в римских институциях, нашло свое юридическое выражение внутреннее противоречие в положении класса рабов, столь характерное для рабовладельческого общества: противоречие между, с одной стороны, естественным качеством раба как человека, общественным качеством его как члена определенного общественного класса, как основного работника производства (в силу этого раб - homo, даже persona) и, с другой стороны, юридическим положением раба как вещи , как орудия производства (instrumentum vocale), как предмета права собственности (в силу этого раб - res, а потому: pro nullo habetur).

В основе римской институционной системы лежит, как уже отмечалось, известная юридическая триада: 1) лица (personae); 2) вещи (res); 3) иски (actiones) <24>. Но эта триада выражает собой по существу другую "триаду", имеющую более явный социально-экономический смысл: 1) собственник; 2) его собственность; 3) ее охрана. Это означает, что принцип частной собственности определяет не только содержание римского гражданского права, но и широко распространенную форму его литературного и законодательного выражения, самую систему его построения, принятую в римских институциях.

Этот принцип отражает, конечно, существо права любого общества, в котором господствует частная собственность. Но в римском праве он нашел свое первое классическое выражение не только в содержании, но и в самой системе этого права. Он получил здесь, конечно, свой особый, свойственный римскому рабовладельческому обществу профиль. Такой профиль характеризуется, в частности, тем, что главное лицо в разделе о лицах, возглавляющем институционную систему, главная персона римского общества - persona sui luris - раскрывается в своем основном социальном содержании как римский рабовладелец и домовладыка (paterfamilias), как главная фигура римского собственника, простирающая свое право собственности и на имущество (пекулии) подвластных ей лиц.

Институции Гая. II. 12 - 79.

Институты, относящиеся к трем крупнейшим разделам современной систематики гражданского права (к вещному, обязательственному и наследственному праву) <26>, включены в учение о вещах как его составные части. Идея вещи как универсального объекта правового обладания играет в институционной системе виднейшую роль. -------------------------------- <26> И даже некоторые вопросы общей части: например, вопрос о дееспособности несовершеннолетних и женщин; учение о представительстве.

В условиях рабовладельческого общества (каким было общество Древнего Рима), когда эксплуатация человека человеком выступала в форме права собственности человека на человека, основной производительный работник являлся в глазах закона вещью (servi res sunt). Уже одно это обстоятельство сообщало в римском праве понятию "вещи" значительно расширенный объем и достаточно веское значение, чтобы превратить это понятие в один из принципов систематики гражданского права. Далее, если в условиях развитого товарно-рыночного хозяйства, где "все делается предметом купли-продажи", где в сферу обращения "все втягивается для того, чтобы выйти оттуда в виде денежного кристалла" <27>, имелась вполне благоприятная почва для четкого разграничения понятий "объект права" и "права на объект", то в условиях римского рабовладельческого общества с его преобладающим, при относительном развитии товарного оборота, натурально-хозяйственным строем эти понятия еще не вполне дифференцировались, еще в какой-то мере объединялись друг с другом в юридической категории "res". Право собственности еще как бы сливается здесь со своим объектом: телесной вещью <28>, а все другие имущественные права, известные Древнему Риму, представляются одновременно и как некие объекты прав, а в этом смысле - как вещи, хотя и бестелесные.

2. Системы буржуазного гражданского права

Обычно различают две основные системы законодательного и литературного изложения буржуазного гражданского права. Одна из них известна под именем институционной, другая - пандектной системы.

Пандектная же система вовсе не римского происхождения. Ее не было в Древнем Риме. Даже самым наименованием своим она обязана не пандектам Юстиниана, а излагавшимся уже по совершенно другой системе пандектам современного римского права, в недрах которого она и возникла. Но и пандектная система имеет, конечно, некоторые корни в римском праве <41>. Важнейшим из них является римское деление исков на вещные (actiones in rem) и личные (actiones in personam). Это процессуальное деление превратилось уже у глоссаторов в материально-правовое: в деление прав на вещные и обязательственные <42>, которое впоследствии легло в основу пандектной системы. -------------------------------- <41> Интересно в этой связи отметить, что основные элементы пандектной системы уже содержатся в скрытом, зародышевом состоянии в системе римских институций. Так, 1-я часть институционной системы (personae) содержит зародыш общей части пандектной системы (учение о субъектах прав) и семейное право. А в обильных содержанием недрах 2-й части институций следуют один за другим дальнейшие элементы общей части (учение об объектах прав), отдельные институты вещного права, наследственное и обязательственное право. Остается только объединить разделенные элементы общей части, выделить в особые разделы семейное и наследственное право и, что самое главное, широко развернуть вещное право и резко противопоставить его обязательственному праву, чтобы получилась пандектная система. <42> См. об этом, например: Landsberg E. Ук. работа. Стр. 82 - 88.

Кроме институционной и пандектной известны, однако, еще и другие системы буржуазного гражданского права. Так, если первым и крупнейшим образцом кодификации гражданского права по современной институционной системе является французский Гражданский кодекс, то, например, другие крупные кодексы конца XVIII и начала XIX века, а именно прусское Земское право <43> и австрийский Гражданский кодекс, не могут быть отнесены ни к институционной, ни тем более к пандектной системе, первым законодательным воплощением которой считается саксонское Гражданское уложение 1863 г. <44>. -------------------------------- <43> Как известно, оно является кодификацией не только гражданского права. Для прусского земского права характерно деление на две части, соответствующие делению права на частное и публичное. Часть I посвящена исключительно гражданскому праву. Часть II трактует вопросы публичного права (о сословиях, о религиозных организациях, о школе, вопросы государственного, финансового и уголовного права и т. д.). Она касается, впрочем, и некоторых вопросов гражданского права, но лишь тех, которые либо сами по себе имеют известный публично-правовой оттенок (брак, семья, опека; сюда же Земское право присоединяет из всего наследственного права лишь порядок наследования по закону), либо в качестве торгово-правовых институтов (вексель, морская перевозка, страхование и т. д.) связываются с правовой организацией городского (торгового) сословия и включены поэтому в соответствующий "сословный" раздел: "Vom Burgerstande" (восьмая глава II части). В дальнейшем имеется в виду лишь первая часть прусского Земского права как чисто цивилистическая и притом содержащая основной гражданско-правовой материал этой кодификации. <44> Однако некоторые значительные черты этой системы заметны уже в баварском Гражданском кодексе 1756 г.

То же следует сказать и о дореволюционном русском Своде законов гражданских, неосновательно причисляемом к институционной системе.

Даже и с внешней стороны сходство системы французского Гражданского кодекса с системой римских институций является весьма относительным, условным. А с внутренней стороны система французского Кодекса, хотя и именуется обычно институционной, существенно отличается от римской институционной системы. Последняя, как уже говорилось, имела определенный патриархально-рабовладельческий профиль, ставя во главу своего первого раздела (personae) персону sui juris, точнее - домовладыку-рабовладельца как начальника и полноправного представителя в гражданском обороте подвластного ему натурально-хозяйственного "мирка", основной социальной "клетки" тогдашнего общества, вмещавшей в свойственном ей масштабе и его основное классовое противоречие (господская семья и рабы), и разные формы неравенства "лиц", разные формы зависимости и подчинения членов данного "мирка" его верховному владыке. Этим обусловлены не только самое содержание учения о лицах (а в той или иной мере и следующих разделов римской институционной системы), но и вся систематика этого раздела. Совершенно иной характер имеет раздел о лицах ("Des personnes") в системе французского Гражданского кодекса. Личность выступает здесь уже в совершенно новой окраске, в аспекте формального равенства и формальной свободы <46>, без классификационных разграничений на социальные категории, свойственные рабовладельческому и феодальному обществу.

Это сказывается и на системе всего дальнейшего содержания Кодекса, построенной (нередко в прямое нарушение строгой юридической логики) на принципе частной собственности, составляющей основу буржуазного общества и резко разграничивающей личности по классам, вырывая пропасть между имущими и неимущими, между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Принцип частной собственности был выражен и в системе римских институций (см. стр. 280 - 281). Но в самой форме его выражения состоит второе существенное различие между системой французского Кодекса и системой римских институций. В римских институциях принцип частной собственности как основной принцип их системы выражался не непосредственно (несмотря на достаточно высокую для того времени техническую разработанность римскими юристами учения о праве собственности), а в виде известной трехзвенной схемы и преимущественно в форме центрального ее звена, коим была римская институционная вещь (res). Это была совершенно абстрактная категория, формально-юридическая конструкция, смешивавшая понятия "объект права" и "права на объект" и призванная лишь к тому, чтобы вместить в свои искусственно расширенные рамки в качестве вещей телесных и бестелесных, единичных и совокупных разнородные юридические институты вещного, обязательственного и наследственного права. При помощи этой конструкции правовые институты подразделяются и объединяются в римских институциях внешним, механическим образом, по чисто формальным признакам, без вскрытия их реального содержания и внутренних связей, без систематизации их с этой именно точки зрения, без приведения их к единому экономическому знаменателю. В систематике французского Гражданского кодекса принцип частной собственности получает уже прямое, непосредственное выражение. Все так называемые ограниченные вещные права (узуфрукт, земельные сервитуты и т. д.) трактуются как "различные модификации собственности" (см. книгу вторую), а наследование, все обязательства (не исключая и деликтных) и еще многое другое (например, залоговое право) - как "различные способы приобретения собственности" (см. книгу третью). Можно без преувеличения сказать, что, не говоря уже о самом институте права собственности, все без исключения остальные институты гражданского права изображаются во французском Кодексе на фоне частной собственности, в свете отношения их либо к самому праву собственности, либо к носителю его, к собственнику, к лицу.

Во всяком случае в те далекие времена и вплоть до XIX века пандектная система еще не играла сколько-нибудь заметной роли ни в юридической литературе, ни тем более в законодательных кодификациях. Из редких, уникальных опытов систематики она превратилась в прочно сложившуюся систему лишь с начала XIX века. В течение всей первой половины этого века пандектная система борется с институционной системой за господство в юридической литературе и завоевывает его к середине этого века. Вместе с тем эта система воплощается в одной из крупнейших гражданских кодификаций того времени - в саксонском Гражданском уложении 1863 г.

Саксонское Гражданское уложение состоит из следующих пяти частей: 1) "Общие положения" (ст. 1 - 185); 2) "Вещное право" (ст. 186 - 661); 3) "Обязательственное право" (ст. 662 - 1567); 4) "Семейное право" (ст. 1568 - 1998); 5) "Наследственное право" (ст. 1999 - 2620). Таким образом, саксонское Гражданское уложение строго следует системе учебников пандектного права и притом в ее наиболее распространенном варианте, отвечающем вышеуказанному порядку последовательности ее обычных пяти частей. Если к середине XIX века пандектная система завоевывает господство в цивилистической литературе и получает свое первое вполне законченное выражение в законодательстве (саксонское Гражданское уложение), то к концу XIX и в начале XX века эта система, укрепляя свое господство в литературе, становится ведущей и в области законодательства. Новые гражданские кодексы, издаваемые с конца XIX века, строятся преимущественно по пандектной системе. Сюда относятся прежде всего германский Гражданский кодекс 1896 г. и примкнувшие к нему в этом вопросе японский Гражданский кодекс 1898 г. и Гражданский кодекс Китайской Республики 1929 - 1931 гг.

С переходом к периоду империализма и даже с приближением к нему этот антинародный характер частной собственности еще более обостряется. Еще более усиливается, как известно, основное противоречие капитализма: между частной собственностью на средства производства и общественным характером производства, а отсюда и классовое противоречие между капиталистической собственностью и трудом. В этих условиях вполне естественно возникающее у вождей и идеологов буржуазии стремление не выставлять уже с прежней горделивостью, как бы на показ, частнособственническую основу капиталистического строя, а, наоборот, по возможности вуалировать ее, окутывать всевозможными покровами. Хорошо известны многочисленные виды и примеры такого вуалирования. Особенно широко развернувшись в нынешних разнообразных, открыто буржуазных и ревизионистских разглагольствованиях о якобы народном, демократическом и чуть ли не социалистическом характере современного капитализма, оно проявлялось еще с гораздо более ранних времен и притом в более "скромных" формах.

Таким образом, для классической пандектной системы характерен определенный приоритет вещного права перед обязательственным. Между тем в кодексах периода империализма этот приоритет уже переходит от вещного права к обязательственному. Первый шаг в этом направлении был сделан в 1896 г. германским Гражданским кодексом, открывшим собою серию империалистических гражданских кодексов и получившим среди них руководящую роль <83>. На первое место после общей части выдвигается в этом Кодексе обязательственное право, за ним следует вещное, а затем семейное и наследственное право. Точно такой же порядок систематики принят и Гражданским кодексом Китайской Республики 1929 - 1931 гг. <84>. -------------------------------- <83> В применении к настоящему времени имеется, конечно, в виду Гражданский кодекс, действующий в условиях Федеративной Республики Германии. <84> Традиционный порядок систематики (общая часть, вещное право, обязательственное право, семейное право, наследственное право) сохранился, однако, в японском Гражданском кодексе.

Таким образом, в буржуазной юридической науке к концу XIX века формулируются два положения: 1) отдается явное предпочтение пандектной системе перед системой основных действовавших тогда западноевропейских Кодексов (французского, прусского, австрийского); 2) утверждается, будто именно пандектная система имеет своим основанием "значение жизненных отношений", "объективный взгляд" на право, на "внутреннюю природу" юридических институтов, между тем как в системе указанных Кодексов "разрывается внутренняя связь и соотношение" между этими институтами. Оба эти положения весьма характерны. Первое подтверждает соображения (см. выше) о том, что к концу XIX века, на подступах к империализму, пандектная система уже в большей мере, чем другие, стоит в соответствии, выражаясь словами Манифеста Коммунистической партии, с "материальными условиями жизни" <90> буржуазии, с ее классовыми интересами. -------------------------------- <90> Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 4. Стр. 443.

Этим объясняется и предпочтение, столь своевременно отданное пандектной системе как "единственно рациональной и возможной" представителями буржуазной юридической науки, предпочтение, свидетельствующее об их остром классовом чутье. Второе положение характерно уже в ином смысле. Построенной на формально-юридических основаниях, пандектной системе приписывается не свойственный ей учет "внутренней природы" институтов и "значения жизненных отношений", тогда как именно эта система, в целях усиления классовой маскировки "природы" и "значения" правовых институтов, "разрывает внутреннюю связь и соотношение" между ними. С другой стороны, этот "разрыв" приписывается системе, принятой во французском и других кодексах, хотя именно она гораздо более открыто выражает "внутреннюю связь и соотношение" юридических институтов, а следовательно, регулируемых ими "жизненных отношений" под углом зрения права частной собственности как основного института буржуазного общества. Таким образом, соотношение обеих систем дается в извращенном, "вывернутом наизнанку" виде, что лишний раз свидетельствует об извращенности самой буржуазной методологии, выдающей "черное" за "белое", а "белое" за "черное", усматривающей в формально-догматической характеристике институтов их "внутреннюю природу", а в систематике, построенной по признаку отношения их к институту частной собственности, - "разрыв внутренней связи" между ними. Эта систематика, основанная на принципе частной собственности, классифицирующая все или подавляющее большинство институтов гражданского права под углом зрения, определяемым их отношением к праву собственности, могла находить и находила себе применение в кодексах конца XVIII и первой половины XIX века, откровенно "исповедовавших" принцип частной собственности, выдвигавших его как свое победное знамя. Но уже на подступах к империализму эта систематика отвергается современной наукой якобы по причинам своего несовершенства, а в действительности как нежелательная по своей откровенности, как слишком открыто обнажающая основу основ буржуазного общества - уже утратившую свой ложный ореол священности частную собственность. Этого недостатка не имеет пандектная система, где принцип частной собственности, наоборот, скрывается в сложных формах догматических подразделений, хотя имеющих, конечно, своей подлинной основой частную капиталистическую собственность в ее различных состояниях и проявлениях. С другой стороны, пандектная система имеет в новых условиях материального существования буржуазии еще и то преимущество перед всеми прежними системами, что она, как уже отмечалось, дает более широкое юридическое выражение существенно возросшим в период империализма обязательственно-правовым формам частнособственнических отношений. Совместным влиянием обоих этих моментов и обусловлен в своей основе тот факт, что на идейное вооружение буржуазного общества в конце XIX и в начале XX века была предпочтительно принята пандектная система, господствующая и поныне в его гражданском праве. Так в разные периоды развития капиталистического строя служат его интересам, каждая по-своему, его гражданско-правовые системы: то более или менее четко выражая, то, наоборот (чего не делало право Древнего Рима), тщательно затушевывая в самих принципах своего построения ведущее значение института частной собственности, а тем самым и частнособственническую основу эксплуататорского общества.