!!Экзамен зачет 2023 год / Тузов - Ничтожность и оспоримость юр сделки (читать 1,2,3 главы)

§ 19. Постановка проблемы. Предложенные критерии и их критика

пороки то как основания ничтожности, то как основания оспоримости1. Кроме того, отмечает Томмазини, разграничение конститутивных, или существенных, реквизитов и реквизитов неконститутивных, или несущественных, «не имеет какого-либо логического или феноменологического основания, но происходит от позитивного права, от предпочтений законодателя. Такой метод допускает лишь перечисление оснований порочности, но не позволяет какой-либо единой реконструкции фигуры на догматических основах»2. Наконец, по мнению Пастори, количественный критерий не в состоянии объяснить неодинаковое отношение правопорядка к различным случаям ничтожности, выражающееся в градациях внутри данной категории, что делает ее неоднородной: иногда ничтожная сделка не влечет никакого эффекта, иногда она обусловливает наступление иных, нетипичных, правовых последсвий, а иногда даже типичных, но в ограниченном объеме, иногда, наконец, допускает исцеление3.

Большинство видит основание деления порочных сделок на ничтожные и оспоримые в характере затрагиваемых при совершении таких сделок интересов, т. е. руководствуется качественным критерием. В русской дореволюционной цивилистике этот критерий использовал, например, Г. Ф. Шершеневич. «…Различие между опровержимыми и ничтожными сделками, – указывал он, – основывается на том, какие интересы имеет в виду закон, устанавливающий недействительность: исключительно ли интерес частного лица или же также интерес всего оборота»4. Разграничение между частным интересом и интересом «всего оборота» не объясняет, однако, все возможные случаи ничтожности и оспоримости, поскольку закон, устанавливая их основания, принимает во внимание также и другие социально значимые интересы: интересы государственной монополии, безопасности государства, охраны общественной нравственности и др. Например, сделки, противные добрым нравам (или благочинию, согласно русскому дореволюционному законодательству5),

1См.: Sacco R. Nullità e annullabilità. P. 463.

2Tommasini R. Invalidità (Diritto privato). P. 576.

3См.: Pastori F. Op. cit. P. 664.

4Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права. С. 127.

5Статья 1528 Свода законов Российской империи.

151

Глава IV

В поисках материального критерия разграничения

являются недействительными (ничтожными), однако очевидно, что они не связаны с нарушением интереса оборота.

Этого недостатка по видимости удалось избежать другому направлению, также оперирующему критерием интереса, однако противополагающему частный интерес не интересу оборота, а публичному интересу. Данный подход использовали и русские дореволюционные юристы1. «…Если сделка нарушает нормы, охраняющие права лиц и запрещающие известные действия в интересе общественном или государственном, т. е. нарушает права публичные, – писал, например, Н. Г. Растеряев, – то нарушение этих норм поражает сделку ничтожностью; если же сделки нарушают нормы, охраняющие интересы частного лица, т. е. право частное, признать сделку недействительной можно лишь по требованию потерпевшей стороны»2. Этой точки зрения, как отмечалось в литературе того времени, придерживалась и сенатская практика3.

Критерий частного и публичного интереса является господствующим и в современной доктрине. Сделка считается ничтожной, если противоречит публичному (общему) интересу (или «превалирующим ценностям общежития»4), и оспоримой, если противоречит защищенному правом частному (индивидуальному) интересу5. При ничтожности подлежащий защите публичный интерес превалирует над интересом сторон; при оспоримости же правопорядок охраняет одну сторону по отношению к другой; в этом случае охраняемый интерес лишь в широком смысле является публичным, поскольку непосредственной целью является защита частного интереса одной стороны против другой6, а именно стороны, находящейся в более слабой позиции вследствие своего правового положения или конкретного индивидуального состояния; общий интерес, всегда лежа-

1См., напр.: Синайский В. И. Русское гражданское право. Вып. I: Общая часть и вещное право. Киев, 1914. С. 164; Генкин Д. М. Относительная недействительность сделок. С. 216 сл.

2Растеряев Н. Г. Указ. соч. С. 18 сл.

3См.: Боровиковский А. Законы гражданские (Свод законов, том X, ч. I) с объяснениями по решениям Гражданского кассационного департамента… Правительствующего Сената. СПб., 1904. С. 564. § 18; Синайский В. И. Указ. соч. С. 164.

4Tommasini R. Nullità (Diritto privato). P. 870.

5См., напр.: Ferri G. B. Op. cit. P. 275; Pastori F. Op. cit. P. 665 s., 675.

6См.: Alpa G. Op. cit. P. 783 s.

152

§ 19. Постановка проблемы. Предложенные критерии и их критика

щий в основании любых исков о недействительности, реализуется здесь более подходящим образом путем предоставления защищаемому субъекту возможности самому принять решение относительно судьбы сделки1. В современной отечественной цивилистике этот подход хотя еще не получил широкого распространения (возможно, потому, что сам вопрос о материальном критерии разграничения ставится редко), но также, по-видимому, имеет тенденцию к преобладанию2.

Вместе с тем слабые стороны критерия частного и публичного интереса признавали сами его сторонники. «Указанный критерий, – констатировал В. И. Синайский, – в общем пригоден для различия ничтожности и оспоримости, но его недостаток состоит в том, что самое разграничение публичного и частного интереса чрезвычайно трудно проводить на практике; здесь должен быть, поэтому, предоставлен простор для судьи, по крайней мере в тех случаях, когда закон прямо не объявляет юридическую сделку ничтожной»3.

Из этого замечания становится ясно глубокое различие, существующее, несмотря на кажущееся сходство, между подходом русских

1См.: Bianca C. M. Op. cit. P. 642, 644 s., 613.

2См., напр.: Научно-практический комментарий к части первой Гражданского кодекса Российской Федерации для предпринимателей. 2-е изд. М., 1999. С. 287 (автор комм. к гл. 9 – М. И. Брагинский); Гражданское право: Учебник для вузов (академический курс) / Отв. ред.: М. К. Сулейменов, Ю. Г. Басин. Т. I. С. 282 (автор –

Ю.Г. Басин); Ровный В. В. Эвикция: проблемы конкуренции исков и права собственности // Правоведение. 2000. № 5. С. 131. Проводя разграничение между ничтожными и оспоримыми сделками, В. В. Ровный пишет: «Первые, в большей степени преследуя интересы публичного (общественного) порядка, реализуют характерную пуб- лично-правовую функцию… Вторые, ориентированные на конкретных потерпевших или определенный круг заинтересованных лиц и зависимые от их частной инициативы, – частноправовую» (там же). Вместе с тем очевидно, что публично- и частноправовую функцию могут выполнять не сами ничтожные и оспоримые сделки, как выходит у автора, а нормы, устанавливающие основания их недействительности. Равным образом именно нормы, а не ничтожные и оспоримые сделки, «ориентированы» на тех или иных субъектов права (адресатов правовых норм). Наконец, «зависимыми от частной инициативы» являются не оспоримые сделки, как выражается автор, и уже не нормы, а сама недействительность оспоримых сделок. Подобные дефекты словоупотребления нельзя считать несущественными: зачастую именно они приводят к смешению концепций, как это, например, происходит, когда оспоримость считают видом недействительности.

3Синайский В. И. Указ. соч. С. 164.

153

Глава IV

В поисках материального критерия разграничения

дореволюционных юристов, применявших критерий частного и публичного интереса для разграничения конкретных ничтожных и оспоримых сделок на практике, когда сам закон не устанавливал для этого никаких ориентиров, и подходом современных авторов, использующих тот же самый критерий для объяснения уже имеющихся законодательных решений, когда проблемы практического разграничения ничтожных и оспоримых сделок, о которой упоминал В. И. Синайский, более не существует. Это разграничение проводит сам закон, и если в том или ином случае юридическая судьба сделки, не соответствующей императивной норме, специально законом не определена, действует общее правило ст. 168 ГК, устанавливающее ничтожность такой сделки. Применять здесь еще какой-то материальный критерий не только излишне, но и неправильно.

Столь же малопригоден критерий частного и публичного интереса для той цели, которую ставят при его использовании современные авторы, а именно для объяснения позиции законодателя, относящего одни сделки к числу ничтожных, а другие – к числу оспоримых. Как объяснить, применяя этот критерий, почему, например, сделка, совершенная при отсутствии лицензии на занятие соответствующим видом деятельности (ст. 173 ГК), затрагивающая, безусловно, публичный интерес, определена в законе как оспоримая, а не как ничтожная? И почему нормы о сделках несовершеннолетних, малолетних, недееспособных и т. д., направленные на охрану одного и того же – частного1 – интереса, в одних случаях устанавливают ничтожность, а в других – оспоримость соответствующих сделок (ср. ст. 171, 172 и ст. 175, 176 ГК)? К тому же, как справедливо заметил Синайский, зачастую и «самое разграничение публичного и частного интереса» представляет собой известные трудности.

В советском правоведении критерий интереса не мог использоваться в прежнем виде. Противопоставлять частное публичному, личные интересы общественным было не принято. Это естественно сказалось и на разграничении ничтожных и оспоримых сделок, которое часть доктрины обосновывала теперь (или, возможно, только

1 А о том, что ими охраняется именно частный интерес, свидетельствует и возможность «исцеления» ничтожных сделок малолетних и граждан, признанных судом недееспособными.

154

§ 19. Постановка проблемы. Предложенные критерии и их критика

вуалировала) степенью значимости интереса, которому противоречит недействительная сделка1, а не его частным или публичным характером. «Государство, – писал И. Б. Новицкий, – выделяет в одну группу более важные случаи, когда сделка нетерпима с точки зрения интересов государства (например, сделка, направленная к явному ущербу для государства), и относит в другую группу случаи, признаваемые государством менее важными с точки зрения интересов социалистического общества (например, сделки, совершенные под влиянием существенного заблуждения). В первой группе случаев сделка объявляется недействительной независимо от просьбы ее участников или других лиц; во второй группе случаев сделка только тогда может быть признана недействительной, если о том будет заявлено требование со стороны участника в сделке или представителя прокуратуры и др.»2 Иными словами, более важные интересы охраняются путем установления ничтожности сделки, а менее важные – ее оспоримости. Но сам интерес при этом внешне один – государственный (= общественный).

По сути, этим же критерием руководствуются и те авторы, которые разграничивают ничтожные и оспоримые сделки «с учетом существенных различий степени нарушения закона при совершении недействительных сделок»3 или «в зависимости от того, в какой мере совершение той или иной сделки нарушает интересы общества и участвующих в сделке либо связанных с ней отдельных лиц»4 (курсив мой. – Д. Т.). Так, по мнению Р. О. Халфиной, «ничтожными признаются сделки, совершение и исполнение которых грубо нарушает интересы общества, противоречит его принципам и системе ценностей…»5 Несмотря на внешнее отличие этого подхода от позиции И. Б. Новицкого, в нем использован все тот же критерий зна-

1См., напр.: Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. С. 69; Шахматов В. П. Указ. соч. С. 148.

2Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. С. 69.

3Гражданское право: Учебник: В 2 т. / Под ред. Е. А. Суханова. Т. 1. М.: Бек, 1993.

С.137 (автор – В. С. Ем ).

4Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть первая: Научнопрактический комментарий / Отв. ред. Т. Е. Абова, А. Ю. Кабалкин, В. П. Мозолин. М.: Бек, 1996. С. 288 (автор комм. к гл. 9 – Р. О. Халфина).

5Там же.

155

Глава IV

В поисках материального критерия разграничения

чимости интереса, ибо вопрос о том, в какой степени та или иная сделка нарушает закон или общественные интересы вообще, есть, по сути, вопрос о значимости конкретного нарушенного интереса (вряд ли нарушение одного и того же интереса может иметь степени).

Критерий значимости интереса подходит еще менее (если сравнительная степень здесь вообще уместна) для объяснения деления порочных сделок с точки зрения существующей системы позитивного права. Почему, например, сделки, недействительные вследствие несоблюдения формы, закон объявляет ничтожными, в то время как сделки, совершенные под влиянием обмана, насилия или угроз, а также кабальные сделки относит к числу оспоримых?1 Вряд ли в первом случае противоречие сделки «интересам общества», его «принципам и системе ценностей» является более грубым, чем во втором. Кроме того, данный критерий, в отличие от критерия частного и публичного интереса, не объясняет даже приблизительно, почему оспоримые сделки аннулируются только по требованию строго определенных в законе лиц, а на ничтожность может ссылаться всякий, кто имеет в этом заинтересованность. Наконец рассматриваемый критерий, как и критерий серьезности дефекта сделки, является количественным, а потому против него могут быть приведены и все те аргументы, которые были высказаны против последнего.

Еще одним критерием, предложенным для разграничения ничтожных и оспоримых сделок, является степень распознаваемости нарушения. Его сторонники исходят не из характера или значимости затрагиваемых сделкой интересов, а из того, насколько порок сделки заметен для окружающих. Так же, как и критерий интереса, он был известен и русским дореволюционным юристам. Если ничтожность акта очевидна для всякого, отмечал, например, А. М. Гуляев, то в случае оспоримости «нарушение не бросается в глаза, наличность этих нарушений нужно показать и доказать…»2. Среди советских цивилистов этот критерий использовал, в частности, О. С. Иоффе.

1См.: Гавзе Ф. И. И. Б. Новицкий «Сделки. Исковая давность» [Рецензия] // Советское государство и право. 1955. № 1. С. 133.

2Гуляев А. М. Русское гражданское право. Обзор действующего законодательства

ипроекта Гражданского уложения: Пособие к лекциям. Киев, 1907. С. 79 сл.

156

§ 19. Постановка проблемы. Предложенные критерии и их критика

«Условия недействительности ничтожных сделок очевидны и доказательств не требуют, – отмечал он, – напротив, пороки оспоримых сделок трудно распознаваемы и нуждаются в доказательствах, именно поэтому недействительность таких сделок не наступает сама по себе»1.

Иногда критерий распознаваемости применяется наряду с критерием интереса в качестве дополнительного, служа восполнению недостатков последнего. Так, И. Б. Новицкий, как уже отмечалось, основывал деление порочных сделок на критерии значимости затрагиваемого интереса. Понимая вместе с тем его неудовлетворительность для объяснения ряда законодательных решений, он прибегал также к критерию распознаваемости2, не показывая, однако, механизм взаимодействия того и другого критерия в конкретном случае.

Критерий распознаваемости не может быть принят уже потому, что очевидность или неочевидность нарушения являются вопросом факта. То, что при одних обстоятельствах заметно каждому, при других может быть скрыто и не бросаться в глаза. Например, применение при совершении сделки насилия или угроз закон рассматривает как основание оспоримости независимо от того, происходит ли это на виду у всех или известно только контрагентам. Сделка, заключенная несовершеннолетним в возрасте от 14 до 18 лет без согласия родителей, является оспоримой, хотя доказать отсутствие письменного согласия на совершение такой сделки не представляет никакого труда. Мнимый или притворный характер сделки, напротив, как правило, тщательно замаскирован, и тем не менее это ничтожные, а не оспоримые сделки. Выявить незаконность содержа-

1Иоффе О. С. Советское гражданское право. Общая часть. Л.: Изд-во ЛГУ, 1967.

С.297.

2См.: Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. С. 69: «В некоторых случаях сделка страдает таким пороком, который заметен для всякого… В этих случаях суд принимает во внимание недействительность сделки вне зависимости от ссылки на то заинтересованного лица. Иногда со стороны трудно, а часто и невозможно заметить порочность сделки (например, сделка совершенная под влиянием обмана). Это обстоятельство не бросается в глаза, и всякий может предположить, что сделка вполне действительна. Здесь необходимо проявление активности со стороны потерпевшего лица в форме предъявления иска о признании сделки недействительной…».

157

Глава IV

В поисках материального критерия разграничения

ния бывает также очень нелегко, однако, по общему правилу, этот порок приводит именно к ничтожности, а не к оспоримости сделки1.

Шаткость критерия распознаваемости понимали и сами его сторонники2. Так, О. С. Иоффе применял его с оговоркой, указывая в качестве дополнительного признака разграничения серьезность порока сделки «Отнесение… сделок к ничтожным обусловлено причинами двоякого рода, – писал он. – Недействительность одной их части… настолько очевидна и в такой мере бесспорна, что необходимость констатации ее в судебном… решении не возникает. Недействительность других сделок, входящих в число ничтожных, не всегда очевидна. <…> Но все они страдают такими пороками… что не могут иметь юридической силы ни при каких обстоятельствах»3. Однако такое объяснение, возвращающееся, по сути, к критерию серьезности порока, ставит новые вопросы. Почему при одних пороках (например, пороке формы) закон изначально исключает юридическую силу сделки, а при других (например, пороке воли) нет? И что значит «не могут иметь юридической силы ни при каких обстоятельствах»? Чем или кем это может быть предопределено до законодателя?

Но все же главный недостаток рассматриваемого критерия – в невозможности с его помощью объяснить, почему недействительность оспоримых сделок закон ставит в зависимость от воли и инициативы строго определенных лиц, управомоченных на оспаривание, а недействительность ничтожных наступает ipso iure. Допустим, что пороки оспоримой сделки скрыты от глаз посторонних. Но почему право требовать ее аннулирования не предоставлено любому, кто узнал об этих пороках и может их доказать? В отличие от критерия частного и публичного интереса, критерий распознаваемости, как и уже рассмотренный критерий значимости нарушенного интереса, не позволяет даже приблизиться к ответу на этот вопрос.

1Ср.: Рабинович Н. В. Указ. соч.. С. 16.

2См., напр.: Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. С. 69.

3Советское гражданское право / Отв. ред. О. С. Иоффе, Ю. К. Толстой, Б. Б. Черепахин. Т. 1. Л.: Изд-во ЛГУ, 1971. Аналогичное объяснение деления сделок на ничтожные и оспоримые дает М. В. Кротов (см.: Гражданское право: Учебник / Под ред.

А.П. Сергеева, Ю. К. Толстого. Ч. 1. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Проспект, 1998. С. 257.

158

§ 19. Постановка проблемы. Предложенные критерии и их критика

Наконец, согласно еще одной концепции, обосновывающей разграничение порочных сделок, казалось бы, самой их природой, «выделение оспоримых сделок объясняется тем, что признание их недействительными, в силу особых, присущих им свойств, не может иметь места без соответствующего заявления потерпевшей стороны (или заинтересованного лица)»1, поскольку помимо такого заявления «нельзя вообще установить наличие тех предпосылок, без которых сделка не может быть объявлена недействительной»2, иными словами, только возбуждение спора свидетельствует о пороке сделки (несвободном формировании воли, отсутствии согласия и т. п.)3.

Данная концепция, на первый взгляд cвободная от рассмотренных недостатков других подходов, обоснованно критикуемых ее автором, в действительности не проясняет существа вопроса. Прежде всего, она, собственно, не предлагает вообще никакого критерия разграничения. Остается непонятным, какие же именно «особые свойства» оспоримых сделок не позволяют признать их недействительными без заявления заинтересованного лица.

Кроме того, нельзя согласиться с тем, что о пороке оспоримой сделки может свидетельствовать только возбуждение спора лицом, управомоченным на оспаривание. Данное утверждение, по сути, переводит объективно существующее основание оспоримости в субъективную плоскость, ставит его наличие в зависимость от воли, желания заинтересованного лица. Между тем порок оспоримой сделки всегда существует объективно и, в принципе, может быть доказан независимо от предъявления иска о признании такой сделки недействительной. Например, принуждение к совершению сделки под угрозой применения насилия, с которым связано возникновение у потерпевшего права на оспаривание (ст. 179 ГК), является преступлением (ст. 179 УК РФ) и подлежит доказыванию в уголовном процессе как основание уголовной ответственности безотносительно к тому, была ли потерпевшим оспорена сама сделка. Выявленный таким образом порок существует объективно. В соответст-

1Рабинович Н. В. Указ. соч. С. 15.

2Там же. С. 16.

3См. там же. С. 15 сл.

159

Глава IV

В поисках материального критерия разграничения

вующих случаях он может быть доказан и в гражданском процессе, когда закон придает ему юридическое значение, независимо от реализации права на оспаривание сделки.

Другое дело, что право оспаривания, возникшее из объективно существующего порока и не зависящее от сознания и воли управомоченного лица, в силу принципа диспозитивности может быть реализовано исключительно по его инициативе, как, впрочем, и вообще всякое субъективное гражданское право. Вопрос, однако, в том, почему закон в данном случае предусматривает особое право оспаривания и наделяет им конкретное лицо, вместо того чтобы просто объявить сделку не имеющей юридической силы (ничтожной)? С рассматриваемой позиции, представляющей право оспаривания лишь в качестве средства доказывания порока сделки, ответить на него невозможно. Утверждение, что только возбуждение спора заинтересованным лицом может свидетельствовать о пороке сделки, означает придание данному факту заранее предустановленного доказательственного значения. На самом деле реализация права оспаривания по самой логике не может быть доказательством порока сделки, ибо само это право возникает именно из последнего. В противном случае пришлось бы прийти к абсурдному выводу о том, что реализация права оспаривания есть в то же время и доказательство его существования. Но даже если бы это и было так, если бы о пороке оспоримой сделки могло свидетельствовать только возбуждение спора, главный вопрос – о мотиве установления законодателем подобного правила – оставался бы нерешенным, ибо сама по себе невозможность аннулирования оспоримой сделки без заявления заинтересованного лица является, очевидно, не причиной, а следствием деления недействительных сделок на ничтожные и оспоримые1.

1 Точно так же подмена причины следствием происходит при использовании критерия правомерности, отстаиваемого В. Б. Чуваковым. По мнению этого автора, «причиной» разграничения порочных сделок на ничтожные и оспоримые является то, что если первые представляют собой правонарушения, а значит, не порождают обусловленных ими регулятивных прав и обязанностей, то вторые являются действиями правомерными и вызывают тот правовой эффект, на достижение которого направлены (см.: Чуваков В. Б. Порочные сделки в системе юридических фактов. С. 23, 27 сл., 34). Даже если не касаться здесь вопроса о противоправности недействительных сделок (см. об этом: Тузов Д. О. О правовой природе недействительных сделок // Гражданское законодательство Республики Казахстан: Статьи, комментарии, практика / Под

160