!!Экзамен зачет 2023 год / Манигк_РАЗВИТИЕ И КРИТИКА УЧЕНИЯ О ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИИ
.docПоэтому несправедливо осуждать Savigny, создателя старого учения общегерманского права о юридической сделке, за то, что он в своем учении недостаточно полно обсуждал Источники <32>. Он прекрасно знал, что здесь, как и в учении об ошибке, речь может идти только о том, чтобы создать действующее право на основе казуистики Источников, не отличающихся особым единством. Систематик здесь мог бы только махнуть рукой на метод, если он действительно желал приблизиться к цели. Хотя Savigny можно упрекать с позиций критики источников, он все же в качестве первопроходца на самом деле выработал общие нормы того правопорядка, против возникновения которого он сам выступал очень активно, и с помощью размышлений, которые нельзя было вывести из ius Romanum, поднял на ступень выше учение своего времени. А чего же достигли более поздние авторы со всем их рвением к изучению римских источников?
--------------------------------
<32> Ср. v. Hollander. A.a.O. 3, который вновь повторяет смелое утверждение Bekker'а, что Savigny использовал Источники "преимущественно декоративно".
Bekker сам в дальнейшем <33> подчеркивает, несмотря на приведенное выше высказывание про метод, что "называть волеизъявлением любые выражения желания, даже такие, при которых лицо, совершающее это действие, не имеет намерения сообщить свое желание третьим лица, противоречит общему чувству языка. В краже в соответствии с таким общим чувством языка также кроется некое сообщение воли, но не волеизъявление", - Bekker в конце концов также приходит к обсуждению обычного словоупотребления.
--------------------------------
<33> Bekker. Pandekten 2, 73.
Zitelmann отмечает в своей оценке первого Проекта <34>: "Волеизъявление является понятием реальной жизни, которое Проект использует, не давая ему юридической дефиниции". Необходимо рассматривать высказывания этого автора как сами по себе имеющие значение, потому что этот взгляд развился в его глубоком специальном исследовании в области учения о юридической сделке <35>.
--------------------------------
<34> "Die Rechtsgeschaft im Entwurf eines Bugerlichen Gesetzbuchs" (1889) 92 ff.
<35> Я уже полно высказал свое мнение в отношении его работы "Irrtum und Rechtsgeschaft".
"Если Проект... не определяет ни юридическую сделку, ни волеизъявление, то из всех положений становится ясно, что и он также разделяет позицию господствовавшего ранее взгляда, согласно которому волеизъявление обычно содержит волю (намерение), направленную на достижение результата такого вида, который имеет значение для права, и изъявление, которым это воля выражается" <36>.
--------------------------------
<36> Zittelmann. A.a.O. 21 Ziff. 2.
Интересным оказывается здесь и в дальнейшем исследовании вопросов в этой книге, что Zittelmann пропускает действительно ключевой вопрос. Остается непроверенным, действительно ли Проект рассматривает в качестве волеизъявления только то, что соответствует намерению лица объявить свою волю (Kundgebungsabsicht). Также не совсем понятно, как Zittelmann представляет себе соотношение указанного им "господствующего воззрения" с исключительно "жизненным" понятием. Он в любом случае принимает, что выражение "волеизъявление" возникло в обычном словоупотреблении и оттуда перешло в юридический язык. При этом мы так и не знаем, какой смысл вкладывается в это понятие ни в том ни в другом языке. Проведение границы оказывается здесь невозможным.
Zitelmann посвящает много времени обсуждению прямого и молчаливого волеизъявлений <37>. Многочисленность используемых выражений скрывает непонятности, в которых Проект не виноват: "Мы еще с нетерпением ожидаем работы, которая покажет нам, насколько различаются явления, собранные вместе под этим именем, и насколько часто мы при восприятии молчаливых изъявлений обращаемся исключительно к фикции". Zitelmann, однако, не предлагает оснований разграничения этих понятий.
--------------------------------
<37> A.a.O. 92 ff.
Значение имеют также высказывания Zitelmann'а <38> по поводу § 86 Проекта, предшественника § 151 BGB (акцепт посредством фактического действия). Этим размышлениям обязаны мы теми уточнениями, в которых § 86 еще нуждался. Проект упускал из виду, что для ответа на вопрос, может ли акцепт быть совершен "молчаливо", имеет значение местоположение сторон относительно друг друга не в момент совершения оферты, а только в момент совершения акцепта. Проект также не учитывал, по справедливому замечанию Zitelmann'а, что отсутствие необходимости восприятия другой стороной акцепта само по себе не имеет ничего общего с вопросом, выражен ли он прямо или молчаливо, поскольку даже в отношении прямого волеизъявления можно отказаться от его получения, так что акцепт вступает в силу уже с момента его выражения. А тот, кто хочет проигнорировать молчаливое волеизъявление контрагента, не должен для этого отказываться от следующей из закона необходимости его восприятия.
--------------------------------
<38> A.a.O. 132 ff.
"Если студент, прибыв в новый университетский город, оставляет свои вещи на вокзале, смотрит квартиры в городе, с арендодателем одной из них обговаривает, что собирается принять решение до вечера, а затем посылает свой чемодан с носильщиком арендодателю, не поручая носильщику ничего более передавать, то он совершает молчаливый акцепт; однако он не приобретает силы, если, например, носильщик доставляет чемодан в другую квартиру или если арендодатель не может опознать чемодан как принадлежащий студенту. Это будет совершенно противоречить как намерениям сторон, так и обычаям оборота, если предположить, что арендодатель отказался от того, чтобы волеизъявление, содержащее акцепт, в течение срока для акцепта было доведено до его сведения" <39>.
--------------------------------
<39> Zittelmann. A.a.O. 134 Ziff. 3. См. об этом также далее в § 84 [в настоящем переводе не приводится. - Примеч. перев.].
В меньшей степени следует уделить внимание рассуждениям Zitelmann'а о глубоко скрытых возможностях способа принятия оферты. Зачастую не требуется никакого "действия" (Leistung), чтобы осуществить акцепт; это справедливо, например, для такого случая, когда учитель пения, полагаясь на мою записку, что я приду завтра на урок пения в 12 часов, действительно освобождает это время, хотя при этом ни о каком действии с моей стороны не может быть и речи, поскольку я не прихожу на занятие. Даже в том случае, если учитель пения сам по каким-то иным причинам остается дома, даже без моей оферты, согласно Zitelmann'у, должно усматривать акцепт в молчании в ответ на предложение <40>.
--------------------------------
<40> A.a.O. 137 см. a.
Zitelmann придерживается, однако, мнения, что и в этих случаях совершается волеизъявление <41>. Им он противопоставляет такие случаи, когда действие по присвоению или распоряжению со стороны лица, получившего предложение, "определенно и бесспорно вообще никогда не может рассматриваться как волеизъявление" <42>. К ним автор причисляет следующие случаи: получатель книги разрезает ее страницы под влиянием неизвинительного заблуждения, что это допустимо, или он разрезает страницы книги, посланной не ему, тайно, чтобы прочитать, либо нарочно, чтобы навредить продавцу книг. По поводу всех этих случаев отмечается: "Если не хотят полностью оставить право юридических сделок в Проекте, то не надо пытаться конструировать в подобных случаях сделочную ответственность: положения об ответственности за повреждение вещи и т.п. должны здесь помочь".
--------------------------------
<41> Zitelmann. Der Allgemeine Teil 116: "2. Акцепт должен также каким-либо образом быть "выражен" - либо явно, либо молчаливо". Эти рассуждения могут означать, что слово "выражать" понимается здесь исключительно в распространенном, широком смысле.
<42> Rechtsgeschafte 142.
Также мы должны спросить у Zitelmann'а, что он рассматривает в качестве волеизъявления в смысле, который он приписывает § 151 BGB. Понятие волеизъявления остается и у него неясным. Критическая оценка § 151 BGB заставляет его согласиться с тем, что не следует рассматривать в качестве волеизъявления то, что само действующее лицо не предполагало таковым. В принципе и Zitelmann <43> признает существенной границу понятия волеизъявления, четко прочерченную субъективными требованиями к цели волеизъявления.
--------------------------------
<43> См. также то же самое замечание: A.a.O. 143 строчка 12.
Zitelmann <44> ссылается также на весьма примечательное замечание в Mot. 1, 173: "В общем, и это относится также к тем случаям, в которых исполнение получено немедленно, молчаливый акцепт является завершенным в тот момент, в который само действие или бездействие, демонстрирующее волю на акцепт, завершается". Однако и здесь он не задается вопросом: может ли то, что исключительно демонстрирует волю, рассматриваться и обсуждаться в качестве волеизъявления?
--------------------------------
<44> 139.
Zitelmann с каждым предложением все более открыто отвергает применение § 119 BGB к тем случаям, когда адресат оферты ошибается по поводу содержания волеизъявления оферента, предоставленного ему последним. Получатель книги в первом случае не знал, что его действие объективно будет иметь значение выражения акцепта и т.п. Тот, кто желает допустить наступление деликтной ответственности за такое действие адресата оферты, вмешивающееся уже в чужую имущественную сферу, очевидно, хочет ухода от ответственности с помощью § 116 и сл., в особенности § 119; в то время как наступление обязанности возмещения вреда согласно § 122 снова означает заключительное приближение к деликтным последствиям. Это также показывает, что § 122, поскольку он защищает в большей степени "доверие" противоположной стороны, в случаях, подпадающих под § 151, неприменим.
Таким образом, уже здесь видна вся важность правильного истолкования § 151 для решения общих проблем. Поэтому он будет в дальнейшем рассмотрен с особой тщательностью.
Год 1893 принес монографию, учитывавшую необходимость прояснения понятия "молчаливое волеизъявление". Ее следует только приветствовать, поскольку она была привнесена из-за границы <45>.
--------------------------------
<45> Ehrlich. Die stillschweigende Willenserklarung (1893).
Ehrlich считал, что при исследовании понятия молчаливого волеизъявления в качестве основного следует использовать понятийный анализ. Он хотел сперва выбрать обходной путь и исследовать не само понятие, но конкретные случаи, в которых оперируют понятием "молчаливое волеизъявление". Он хотел ответить на вопрос: "Какую роль играет "молчаливое волеизъявление" в юридической жизни?" При этом он справедливо исходил из того, что принятие сделочной воли, когда таковая не выражена, ни даже обнаружена, является неупотребимой для юридической конструкции фикцией <46>. Его суждения, которые он формулирует применительно к различным группам случайно обнаруженных казусов, могут быть проверены только далее при более детальном рассмотрении материала, но его результаты интересны уже здесь. Он говорит <47>:
--------------------------------
<46> A.a.O. Vorrede.
<47> A.a.O. 287.
"Нам нигде не встречалось молчаливое волеизъявление как порождение прямого волеизъявления, отличающееся от последнего тем, что оно состоит в таком действии, которое не предпринимается с целью служить выражением воли совершить сделку, и на основании собранного здесь материала, поскольку доказывание обратного представляется таким сложным, возможно утверждать: молчаливое волеизъявление не существует. В большей степени значительное количество составов, которые рассматриваются как волеизъявления или договоры, частично вообще не являются волеизъявлением либо являются договорами, возникающими не из волеизъявления, а из присвоения имущества (Aneignung). Составы, подпадающие под традиционное понятие волеизъявления и остающиеся после исключения вышеназванных явлений, состоят исключительно в действиях, предпринимаемых с целью сообщить вовне волю совершить сделку, однако отмеченными с точки зрения теории волеизъявления (Erklarungstheorie): т.е. они состоят необязательно в действиях, направляемых в действительности этой волей, а в действиях, которые вызывают в другой стороне "духовное впечатление" (Geisteseffekt), будто бы в его основании лежит воля совершить сделку..."
"Существенными для права изъявлениями считаются всегда только такие действия лица, совершающего изъявление, которые предприняты с целью служить выражению воли этого лица совершить сделку..." <48>.
--------------------------------
<48> То же самое предложение содержится в Ehrlich 27 (2a).
"И таким образом становится ясно, что во всех случаях, когда отсутствует действие в отношении другой стороны, совершенное с целью волеизъявления, действие или молчание не рассматривается как показатель внутренней воли, а правовые последствия вызваны чем-то совершенно иным" <49>.
--------------------------------
<49> A.a.O. 290.
Если захотеть показать основную черту развития всего учения о волеизъявлении, то можно с уверенностью утверждать: наука со времен римского права по настоящее время сузила понятие волеизъявления. У римлян была тенденция сводить действие права по возможности к воле заинтересованных лиц. Указание закона о частноправовых отношениях должно было по возможности быть опосредовано действиями и волевыми актами участников. Кажется, римляне здесь предложили акт уравнивающей справедливости. Автономия воли субъектов (Privatautonomie), таким образом, в самом деле кажется раздробленной.
Мы больше не признаем этого принципа. Обязательства, которые наступали в Риме quasi ex contractu и quasi ex delicto, которые в силу значимости существенной для контрактов и деликтов сделочной или деликтной воли также не могли быть оставлены в области иных явлений, теперь наступают у нас в большинстве случаев просто ex lege, из-за чего они не понесли никакого ущерба, по крайней мере с точки зрения использования и применения норм. Притязанию из неосновательного обогащения мы сегодня позволяем наступать в силу факта неосновательного обогащения, и нам уже не требуется, как когда-то римлянам, создавать видимость существования контракта о восстановлении состояния (Kontrakt zur Rechtsfertigung). Receptum отличается у нас от depositum как раз отсутствием контракта, отсутствием необходимости наличия воли совершить сделку; точно так же, как negotiorum gestio отличается от mandatum. Tacita conventio римлян открыла нам давно уже случаи, действие которых зависит ни от чего иного, как от направленной на это воли сторон. В залоговом праве, возникающем согласно Источникам посредством "tacita conventio", давно признали право залога из закона; traditio tacita не является никакой передачей и т.п. <50>. Как только удается отказаться от принципа, согласно которому все правовые последствия по возможности нужно сводить к воле сторон, отпадает необходимость создавать фикцию воли там, где правовое последствие на самом деле никоим образом не зависит от воли.
--------------------------------
<50> См. также: Ehrlich. A.a.O. 12 ff.; Manigk. A.a.O. 76 ff.
Необходимость двигаться дальше в этом направлении совершенно справедливо подчеркивает Ehrlich в вышеуказанной работе. Даже уже предпринятое изучение истории литературы по нашему вопросу показывает, что всему учению о волеизъявлении присуща тенденция (стремление) к разумному, соответствующему реальным отношениям сужению основного понятия.
Необходимо отметить, что Ehrlich даже при использовании своего противоречащего всем остальным, исходящего из конкретных случаев метода исследования приходит к выводу, что волеизъявлением является только такое действие, которое предпринимается с целью сообщения информации. Ehrlich подчеркивает это, возражая против господствующего учения о молчаливом волеизъявлении, согласно которому якобы отсутствие цели является существенным. Он показывает, таким образом, необходимость для имеющегося исследования не обходить понятие молчаливого волеизъявления с обычной робостью, а ограничить его содержание и его границы легальными рамками; потому что только так мы приходим к ясности относительно понятия волеизъявления в общем.
У Ehrlich'а вопрос о цели остался сам по себе без ответа, поскольку, по его мнению, к составу волеизъявления относится, "что никем не оспаривается, воля и изъявление, т.е. сделочная воля и действия, которые предпринимаются с целью сообщения сделочной воли" <51>.
--------------------------------
<51> Ehrlich. A.a.O. 289 unten.
Однако сегодня стало спорным вопросом, следует ли включать в состав волеизъявления специфическую цель сообщить внутреннюю волю или нет. Исследование Ehrlich'а оставляло этот вопрос на втором плане.
§ 6
Впервые после принятия BGB Isay предпринял попытку изучения волеизъявления в своей специальной работе <52>. Он не смог, однако, внести существенный вклад в учение <53>. Его основная мысль заключается в том, что волеизъявление является не единичным действием лица, совершающего его, а на это направлено все "поведение" лица, "которое по опыту оборота при оценке всех обстоятельств обычно позволяет сделать вывод о наличии определенной воли, без учета того, было ли сделано такое заключение в каждом конкретном случае или нет" <54>.
--------------------------------
<52> Isay. Die Willenserklarung im Tatbestande des Rechtsgeschaft n. d. BGB f. d. Deutsche Reich. Fischers Abhandlungen 2 (1899).
<53> Точка зрения Isay'а уже оценивалась. См.: Manigk. Rechtsgeschaft. 73 f.
<54> Isay. A.a.O. 23 и до этого определение на стр. 13.
Можно спросить: что от этого вывода должна выиграть наука? То, что при притязании заключение о наличии воли стороны совершить сделку должно учитывать не только позитивное действие по волеизъявлению, но также и все признаки, которые каким-либо образом отражают намерение сторон, все обстоятельства вне личности изъявляющего волю субъекта, - является старым и верным учением, на котором основан § 133 BGB. Если Isay категорически требует того, чтобы назвать волеизъявлением не только отдельное действие по изъявлению воли, но все поведение стороны, приводящее к такому выводу, то это только игра словами. На самом деле не следует смешивать волеизъявление и то, что служит определению его смысла и его толкованию. Isay обосновывает свой подход следующим.
1. Только так, с его точки зрения, можно удовлетворительным образом объяснить, каким образом также бездействие, простое молчание может быть волеизъявлением. Но чтобы найти удовлетворительное объяснение этому, нам вовсе не нужно расширять понятие волеизъявления предлагаемым им образом. Если мы придерживаемся позиции, что волеизъявление является действием, предпринятым лицом, совершающим волеизъявление, то под действием мы должны в том числе понимать негативное деяние, бездействие - точка зрения, воспринятая в наши дни повсеместно в юриспруденции. Это вовсе не фикция, это в большей степени соответствует истинным отношениям, поскольку, чтобы выразить волю, лицо может также воздержаться от совершения известного действия. Телесное движение может быть выбрано в качестве средства для выражения и быть использовано для этого, точно так же, как и отсутствие движения <55>. Законный представитель присутствует при заключении сделки купли-продажи со стороны несовершеннолетнего с третьим лицом и просто молча наблюдает. Он намеренно бездействует, не возражает купле-продаже или какому-либо пункту этой сделки; этим он одобряет ее. Здесь Isay ставит под сомнение вопрос, в отношении которого юридическая наука имеет совершенно ясный ответ и для ответа на который ей не требуется предложенная Isay'ем дефиниция волеизъявления.
--------------------------------
<55> Об этом также: Becker. Pand. 2 § 83a; Zitelmann. Irrtum u. Rechtsgeschaft 61 ff, 259 ff. Ср. Про понятие действия и его развитие в особенности Erlitzbacher. A.a.O. 79 ff.
2. Isay хочет обосновать также свою теорию римскими Источниками и BGB. Однако все исследования, которые также оперируют с римскими источниками, показали, что мы едва ли можем найти в них надежную поддержку для закладки фундамента нашего учения о сделке. Мы сможем, по моему мнению, воздать должное Источникам только тогда, когда мы с уверенностью обоснуем наше собственное учение. До этого времени каждая теория может ссылаться в том числе и на Источники. Римляне решали казусы, принадлежащие к нашей теме, с присущим им прекрасным юридическим инстинктом. Нам предстоит на место инстинкта поставить четкое понимание принципов, и мы сможем их тогда с большей уверенностью использовать при толковании Источников.
3. Совершенно неудачной оказывается также попытка Isay'а обосновать свою терминологию, основываясь на BGB <56>. В § 119 говорится, например: "Кто при совершении волеизъявления ошибался относительно его содержания..." Уже это явно показывает, что BGB рассматривает волеизъявление как действие и отличает его смысл, т.е. его содержание, полученное путем толкования, от волеизъявления как такового, в противоречие с приведенной выше точкой зрения Isay'а. § 119, другими словами, устанавливает: кто при совершении волеизъявления пребывал в заблуждении относительно его объективного смысла, который вытекает из всех прочих обстоятельств... И так повсеместно. Так, всегда справедливо отличали волеизъявление как действие по изъявлению воли от его смысла, который выявляется при правильном толковании. Не весь материал для толкования является волеизъявлением как таковым, но из него просто следует смысл волеизъявления. Волеизъявление является субъективным обстоятельством, которое путем волеизъявления только должно получить объективную оценку.
--------------------------------
<56> Isay. A.a.O. 11 ff.
4. Также § 133 BGB, который Isay приводит на стр. 12, вовсе не принуждает к конструированию нового словоупотребления. Мы могли бы решить предложенный им пример на основании § 133, точно так же, как он, но не придавая понятию волеизъявления в § 133 иной смысл. Оферта А., содержащая явную описку, является, в точности как она сама об этом говорит, волеизъявлением А. Известные обстоятельства показывают, что это волеизъявление совершено с опиской и согласно § 133 при неудавшемся буквальном толковании содержащихся в ней выражений истинная воля, выявленная при толковании с учетом всех обстоятельств, составляет смысл волеизъявления. Каким образом, однако, § 133, исходя из имеющегося понимания, "дает повод для затруднений"? Isay борется тут исключительно с созданными им же самим трудностями.
Когда Isay хочет называть волеизъявлением все то, что определяет смысл волеизъявления, то он должен включить в понятие волеизъявления также все те обстоятельства, которые лежат не в самом поведении лица, изъявляющего волю, но за пределами такового, которые могут заключаться в фактах любого вида, даже давно прошедших, потому что они определяют смысл и содержание волеизъявления. И это было бы абсолютно абсурдно, поскольку мы бы таким образом получили действительно чудовищное понятие.
5. К тому же Isay сам запутывается в очевидном, еще не обнаруженном им противоречии. Цель всей его работы, что Isay явно выразил в ее названии, состоит в том, чтобы доказать: понятия "юридическая сделка" и "волеизъявление" не являются идентичными. Волеизъявление действует в общем составе юридической сделки только в качестве единичного опосредующего фактора. Поэтому Isay называет неверной точку зрения, "которая в зачастую весьма сложном общем составе какого-либо юридического последствия видит только волеизъявление и соответственно его именем обозначает весь состав" <57>. Эта критикуемая им с полным правом путаница в понятиях <58> была вызвана как раз его вышеуказанным принципом! Потому что тогда волеизъявлением должно признаваться общее поведение, а не только действие по совершению изъявления; с другой стороны, он пытается понять функцию волеизъявления как такового в составе юридической сделки, отделенную от сопутствующих факторов. Не принадлежит ли в составе юридической сделки к "общему поведению" стороны, которое в первую очередь определяет смысл действия по изъявлению, все то, что прибавляется порой к волеизъявлению, чтобы расширить сделочные последствия? Сторона должна наряду с совершением волеизъявления предпринять также и иные действия в составе юридической сделки, например совершить традицию и иные реальные действия. Эти факторы Isay не хочет обозначать как волеизъявление; тогда его принцип об исключительном значении общего поведения приводит к терминологической путанице: вся юридическая сделка, которая несомненно образует костяк общего поведения, должна быть тогда названа волеизъявлением; ведь общий состав юридической сделки представляет в первую очередь материал для толкования волеизъявления. Это прямо противоречит выведенному самим Isay'ем (A.a.O. 2) принципу.
--------------------------------
<57> Isay. 2.
<58> Ср. об этом: Manigk. Rechtsgeschaft. 1 ff. u. 89 ff.
Из этой сомнительной гипотезы Isay делает, однако, сразу же важный вывод: "Признанное ранее всеми требование, будто бы "изъявление" должно быть действием, направленным на объявление, оказывается на самом деле "изъявлением" внутренней воли" <59>. Поскольку этот постулат подкрепляется определением волеизъявления, якобы выведенным автором из закона, он может быть верен только в той же степени, что и само определение <60>, взятое из закона, что в любом случае требует проверки.
--------------------------------
<59> Isay. 23.
<60> Isay. 25 f.
6. Его обоснованию, взятому из § 118 BGB, противоречит тот факт, что указанный в этом параграфе "расчет, что недостаток серьезности не будет сокрыт", вовсе не должен быть распознаваем для другой стороны, как уже доказывалось ранее <61>. Если бы признавали необходимость распознавания любого внутреннего намерения (Erwartung), как предлагает Isay, то получалось бы, что обязательство по возмещению вреда в соответствии с § 122 никогда бы не возникало у лица, совершившего волеизъявление. Потому что если его изъявление было бы ничтожным согласно § 118 только тогда, когда он выразил соответствующее намерение, то всегда был бы применим только случай § 122 II, а случай § 122 I, напротив, всегда бы исключался, потому что другая сторона по крайней мере должна бы была в любом выраженном намерении распознать основание ничтожности, т.е. неискренность изъявления. Isay <62>, однако, выдумывает нечто совершенно ошибочное: намерение якобы можно выразить объективно, а адресат при этом не будет действовать неосторожно, не распознав его. Либо требуется выражение намерения (как у Isay'а); тогда можно и необходимо требовать в интересах другой стороны, чтобы она имела возможность распознать намерение в конкретных отношениях, т.е. что она должна была распознать его в смысле § 122 II; либо распознаваемость не требуется вообще. Почему при этом Isay требует еще и "выражения" ожидания, если он делает это не исключительно в интересах другой стороны, которая должна понять намерения лица, совершающего волеизъявление?
--------------------------------
<61> Manigk. Rechtsgeschaft. 114 ff.
<62> S. 17 bei Ziff. 2b.
Isay полагает далее, что в случае § 118 не только не имеется воли, направленной на создание духовного представления у адресата изъявления <63>, но наличествует скорее даже совершенно противоположная воля. При этом Isay упускает из виду, что лицо, совершающее изъявление, даже путем неискреннего волеизъявления, изначально всегда хочет породить у другого лица духовные представления, которые соответствуют содержанию этого волеизъявления, поскольку только таким образом могут быть достигнуты различные цели - розыгрыш, обучение и т.п. Если А. предлагает своему другу Б. высокую цену за необычайно плохие картины дилетанта-художника, который не нашел еще ни одного поклонника своего творчества, ожидая, что Б. не настолько глуп, чтобы не распознать шутку, то, разумеется, он желает, чтобы Б. узнал об изначальном содержании волеизъявления. Устроить розыгрыш возможно только в том случае, если истинная задумка сразу же не воспринимается сознанием. На это логически указывает сама природа розыгрыша. Если я, чтобы объяснить моим ученикам институт векселя, выписываю и передаю им свой собственный вексель, то я в первую очередь опять-таки хочу породить интеллектуальный результат, соответствующий содержанию моего волеизъявления, но не с целью принять на себя обязательство, а с целью объяснить им значение и действие юридического института. Против точки зрения Isay'а следует поэтому возразить, что даже это волеизъявление само по себе всегда служит определенной цели лица, выражающего волю. Воля на совершение сделки в этих случаях отсутствует, но не цель волеизъявления. Воля на сделку отрицает на самом деле содержание волеизъявления. Но цель волеизъявления все равно присутствует.