!!Экзамен зачет 2023 год / Манигк_РАЗВИТИЕ И КРИТИКА УЧЕНИЯ О ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИИ

--------------------------------

<10> S. 139.

Нельзя отрицать, что так называемое молчаливое волеизъявление также предпринимается с целью выражения воли, т.е. с прямым умыслом, но от этого не перестает быть прямым волеизъявлением. Характерную черту рассматриваемого различия между прямым и молчаливым волеизъявлением нельзя обнаружить в наличии или отсутствии цели изъявления <11>.

--------------------------------

<11> Ср. об этом: Manigk. Rg. S. 61 ff., а также приведенные ранее рассуждения по поводу позиции Planck'а, по которым можно только оценивать более ранние, приводимые там в цитатах работы.

Eltzbacher до этого также совершенно верно обозначил изъявление, совершаемое с прямым умыслом, как такое, которое имеет целью "сообщить определенную волю посредством слов, знаков или иными способами, как они употребляются для этих целей в обороте в целом, либо только между известными участниками его" <12>. Когда также иные способы допускаются в качестве изъявления с прямым умыслом, то при этом необходимо обращать внимание, что чем более общепринятыми являются эти способы, тем в большей степени они могут служить и иной цели (чем сообщение воли) и тем самым они низводятся до уровня волеизъявлений с косвенным умыслом. Как раз тем, что Eltzbacher допускает эти общие способы выражения все еще как изъявления с прямым умыслом, он демонстрирует, что последние понятийно не совпадают с прямыми волеизъявлениями (если на практике большинство случаев совпадает в таком смысле).

--------------------------------

<12> S. 139.

Насколько правильно указывается на разделение изъявлений на совершаемые с прямым и косвенным умыслом, настолько же ошибочно оно смешивается с разделением на прямые и конклюдентные волеизъявления.

Eltzbacher <13> присоединяется, далее, к крайне значительному пункту работы Bekker'а, что, в частности, не существует нежелаемых волеизъявлений, т.е. нет волеизъявлений без цели сообщения воли, и подкрепляет это ясными примерами. Действительно, в основном в волеизъявлениях за выраженной волей игнорируют волю на совершение изъявления. Убедительных доказательств не приводится также и у этого автора. Говорится только: "Если кто-то вообще не имеет желания выражать что-то, то мы настолько же не вправе приписывать ему молчаливое волеизъявление, насколько и прямое".

--------------------------------

<13> S. 140, 146.

Следует отметить также точку зрения Eltzbacher'а <14>, что когда кто-то разрезает страницы книги, не зная, что она ему прислана для обозрения, т.е. не имея даже косвенного умысла выразить свою волю на приобретение, в его поведении нельзя обнаружить ни молчаливого, ни прямого волеизъявления. Этот пункт правильный, но ему до сих пор противостоит все господствующее мнение, которое предлагает действующему лицу в таком случае только обходной путь через § 119 BGB. Возражение на это Eltzbacher не приводит. Однако, просто заявляя о своем несогласии с другой точкой зрения, никто не переубедит традиционную точку зрения.

--------------------------------

<14> S. 141.

Полемика Eltzbacher'а <15> против Enneccerus'а и Hellmann'а построена на правильных основах. Против позиции Enneccerus'а можно было бы возразить, что § 116 ff. BGB совершенно неприменимы к присвоению и отказу от вещи, а также к присвоению владения наследством и что поэтому даже единственное основание, приведенное этим автором в пользу оценки этого действия в качестве волеизъявления, оказывается несостоятельным.

--------------------------------

<15> S. 141 ff.

Eltzbacher <16> разбирает далее также общий вопрос: может ли внутренняя воля иметь правовое значение? Но мы ничего существенно нового о вопросе не узнаем. Eltzbacher вслед за господствующим мнением подчеркивает, с одной стороны, незначительность внутренней воли, поскольку придание ей юридического значения стало бы источником большой неопределенности. И поэтому он полагает: "За простой волей никогда не признавали юридическую силу в широком смысле". Это предложение противоречит тому, что сказано вначале, поскольку такой источник большой неопределенности должен бы тогда быть лишен позитивным правом и его интерпретацией всякого значения не только в широком, но и в любом смысле. Eltzbacher сам же совершенно забывает этот общий принцип позднее <17>, поскольку там, в особой части его работы, обсуждается "юридическая сила простой воли", и в добавление к нашим прежним рассуждениям относительно этого пункта <18> приводится большое число примеров использования. Также следует обратить внимание на страницу 231 ff., где собрано множество прочих случаев значительности внутренних актов.

--------------------------------

<16> S. 154.

<17> S. 244 ff., 247.

<18> Manigk. Rg. S. 99 - 189. Eltzbacher также пропустил, что мы в указанном отрезке в первый раз подробно говорили об этом вопросе. Он упоминает нашу работу среди прочих (s. 232, Anm. 2), которые, однако, содержат только случайные выдержки из других авторов. Eltzbacher перенимает все наши мысли, не обращая внимания на то, что они противоречат его собственному, приведенному выше в тексте принципу. Также на стр. 231 ff. он говорит: "В гражданском праве, как и в иных отраслях, существует большое количество (!) случаев, в которых исключительно душевный, внутренний факт имеет юридическую силу" (s. 235). Приводимые там рассуждения связаны с нашей вышеуказанной главой.

Поэтому сомнительными являются также другие вытекающие из этого недоказанного принципа выводы. Для волеизъявления якобы имеют значение исключительно изъявления, а не соответствующая ему воля. Это не соответствует легальной позиции, поскольку, например, мнимое волеизъявление является согласно § 118 BGB ничтожным вопреки наличию изъявления, и как раз исключительно потому, что отсутствует воля. Если бы только изъявление имело значение, то такое волеизъявление должно бы было быть действительным. Eltzbacher говорил до этого (s. 152), что насколько искусственная жемчужина не является жемчужиной, настолько же ничтожное волеизъявление не является волеизъявлением. Соответственно, в случаях § 118 BGB отсутствует "волеизъявление" только по причине отсутствия внутренней воли. Следовательно, нельзя утверждать, что для волеизъявления значение имеет только изъявление. В случае известной контрагенту мнимости (Mentalreservation) волеизъявления, которая также вызывает ничтожность волеизъявления, следовало бы обратить внимание на второй случай (§ 116 Satz 2 BGB), в котором безо всяких сомнений не изъявление, а внутренняя воля действующего лица является решающим фактором для действительности волеизъявления. Эти случаи Eltzbacher также упоминает (s. 156), не воздавая им должного. Случай, упомянутый в § 116 Satz 2 BGB, он признает исключением. Этого исключения, однако, вполне достаточно, чтобы опровергнуть значение его принципа для системы BGB. § 118 BGB здесь вообще якобы не место, поскольку в его случае, как и в случае § 117 BGB, ничтожность возникает не потому, что некто не желал того, что изъявил, а потому, что некто вообще не желал изъявлять ничего. Действующее лицо по праву или без считает, что его действие не будет восприниматься как выражение воли. Это совершенно неправильно. Без сомнения, действующее лицо даже тогда, когда оно совершает волеизъявление без истинного намерения, ожидая, что отсутствие истинного намерения будет распознано, хочет совершить изъявление. Нельзя сказать, что оно тут вообще не хотело ничего изъявлять. Кто не желает ничего изъявлять, тот не совершает никакого изъявления - это Eltzbacher самостоятельно подчеркнул тем, что потребовал наличия воли на совершение изъявления. Кто, напротив, совершает прямое волеизъявление в адрес другого лица и желает, чтобы это не было истинным изъявлением, тот стремится в первую очередь своим желаемым изъявлением вызвать у адресата именно такие представления, как и в нормальном случае. Он только использует волеизъявление не как способ вызвать правовые последствия. Это так же верно в данном случае, как и в случае § 116 Satz 2 BGB: действующее лицо желает совершить изъявление, оно желает объявить свою волю посредством волеизъявления, однако внутренне оно отрицает содержание выраженного, в обоих случаях - по разным причинам: в первом случае с обманным намерением, во втором - без.

В случае § 117 BGB ситуация ничем не отличается. В любом случае точка зрения, что здесь вообще ничего не изъявляется, абсолютно ошибочна. Симулянт желает посредством своего изъявления в адрес контрагента обмануть третьих лиц, т.е. он все равно желает совершить изъявление. Изъявление является для него средством обмана.

Точно так же обстоит дело и в остальных случаях пороков воли. Когда изъявление может быть признано недействительным вследствие ошибки относительно содержания изъявления, то и здесь ясно, что в состав полностью действительного, не подлежащего даже оспариванию волеизъявления входит не только изъявление, но также и совпадающая с ним внутренняя воля. Eltzbacher (s. 156), как будет видно позже, не понял позицию BGB по рассматриваемому вопросу.

Eltzbacher <19> осуждает общепринятую терминологию для противостоящих волеизъявлению актов: реализация воли (Willensverwirklichung) и осуществление воли (Willensbetatigung). В известной степени это верно, что в конце концов также и волеизъявление реализует или осуществляет волю в результате. С другой стороны, все-таки следует признать, что господствующее мнение начинает отделять посредством использования указанных понятий отдельные группы юридических актов от истинных волеизъявлений. Господствующее мнение рассматривает эти выражения в некоем узком смысле. Так они и должны пониматься, если кто-то хочет действительно раскритиковать господствующее мнение. Но как раз наоборот, намного более сомнительно обстоит дело с предложенным Eltzbacher'ом выражением "незначительное поведение" (unmaBgebliches Verhalten), которое он предлагает взамен раскритикованных. То, что приводит к юридическим последствиям, нельзя называть незначительным поведением.

--------------------------------

<19> S. 159, см. также s. 145 f.

Eltzbacher <20> пробует казуистику и дальнейшее подразделение юридически значимого поведения (rechtswirksames Verhalten), к чему нам следует перейти позже.

--------------------------------

<20> A.a.O. 176 ff.

Четкое выделение имеющей значение воли на совершение изъявления поддерживает также Eltzbacher <21> под влиянием ошибки, что присвоение и отказ от вещи являются волеизъявлениями. Но позитивная характеристика этих актов не удается даже этому автору, поскольку мнения оппонентов, кажется, остаются ему неизвестными. О них в любом случае речи не идет <22>. При присвоении он вообще не требует наличия воли, направленной на результат. Отказ от вещи характеризуется в том же ключе, что и у нас <23>, однако у Eltzbacher'а отсутствуют всякие обоснования. Он категорически утверждает (s. 218), что при этом акте необходима направленная на правовое последствие воля, но не требуется изъявления воли. Господствующее мнение этим не будет довольствоваться. Eltzbacher сам попадается в ловушку собственного принципа, повторяя его основное рассуждение: "За простой волей никогда не признавалось юридическое значение в широком смысле" (s. 155) - снова противоречие.

--------------------------------

<21> S. 216 ff.

<22> Против взгляда Eltzbacher'а, что оккупант не должен иметь вообще никакой воли, направленной на правовые последствия, ср.: Manigk. Rg. S. 128 ff. Последние работы, склоняющиеся к этому мнению, среди прочих, - Cosack, Biermann. Также см.: Crome. Syst. III. § 410 Ziff. I. S. 1 и цитируемые там работы.

<23> Здесь также мы можем наблюдать (Eltzbacher. S. 217, Anm. 4) похожий метод, который нам уже пришлось видеть ранее. То, что автор говорит об отказе от права (s. 218 f.), в особенности также относительно неприменимости § 116 BGB, мы уже подробно обсуждали (ср. A.a.O. S. 247 ff.).

Каким-то образом, как всегда, впрочем, теория и практика разобрались с необходимыми и многочисленными признаками. Чего не хватает, так это как раз учитывающего сразу все признаки обоснования. Значение сегодня может иметь только выстроенная на нем система.

К чему относится отказ от вещи, мы у Eltzbacher'а так и не узнаем. Eltzbacher, очевидно, не предлагает создать целую группу, отличительной особенностью которой были бы характерные свойства отказа от вещи <24>. Поэтому отказ от вещи и у такого автора, который в остальном не скупится на разделы и главы, оказывается бездомным. "Согласно этому оставление вещи посредством отказа от фактической власти является действием, основанным на воле отказаться от права собственности, но не изъявлением воли на отказ от вещи" (s. 219). Если, однако, все законное поведение должно распадаться на две подгруппы - "волеизъявление и незначительное поведение" (s. 121), то отказ от права должен попадать в последнюю группу, что, согласно объяснениям Eltzbacher'а, опять же было бы не верно, поскольку выражения воли он называет незначительными в том смысле, что "их правовые последствия не определяются их содержанием" <25>. Согласно позиции Eltzbacher'а, однако, правовые последствия отказа от вещи определяются как раз содержанием воли действующего лица, как мы уже ранее говорили. И, безусловно, animus derelinquendi выражается как раз в действии по отказу от владения. Действие, которое предпринято по воле, направленной на отказ от права собственности, должно рассматриваться как выражение, если уж не как изъявление этой воли.

--------------------------------

<24> Он рассматривает его только в группе "Действия без внешнего содержания", что вводит в заблуждение.

<25> Ср. A.a.O. S. 177.

Из последнего, заимствованного из рассуждений Eltzbacher'а принципа едва ли можно сделать вывод, что отказ от вещи является действием, которое не содержит вообще никакого выражения. Хотя система Eltzbacher'а и содержательна, все же мы не можем сгруппировать и обсуждать согласно этой группировке действия, даже природа которых до сих пор до конца не понятна.

§ 17

Wedemeyer <26> также затрагивает нашу проблему при исследовании осуществляемого согласно § 151 BGB заключения договора. Его добросовестная работа, в которой он также оценивает по достоинству литературу по вопросу, уводит нас, однако, не в том направлении.

--------------------------------

<26> Wedemeyer W. Der AbschluB eines obligatorischen Vertrages durch Erfullungs- und Aneignungshandlungen (Habil.-Schrift 1904).

По праву подчеркивается, что волеизъявление без цели совершить изъявление только тогда бы получило непосредственное регулирование в BGB, когда BGB включило бы таковые в понятие "волеизъявление". Автор, однако, не приводит доказательств указанной предпосылки. Насколько правильными оказываются его рассуждения против Hellmann'а в этом направлении, в особенности указание, что даже завещательные распоряжения всегда предпринимаются с волей на совершение изъявления в направлении других лиц, насколько же мало автор уделяет должное внимание § 119 BGB - ключевому вопросу всей проблемы. Уже из практических соображений считает он необходимым заместить исключительно субъективный элемент в понятии волеизъявления объективным. Противоречие этого подхода § 119 BGB якобы является только кажущимся. Wedemeyer заменяет в дальнейшем содержание изъявления целью изъявления; потому что он говорит: "Разница между этим объективным смыслом изъявления и содержанием, субъективно связанным с изъявлением, который показывается в приведенном примере, заключается как раз в том, что изъявление "такого содержания (вообще) не должно бы быть совершено" <27>. Здесь обнаруживается ошибка. Прежнее направление немецкого общего права, которое в понятие волеизъявления включало цель изъявления, думало при этом только о воле действующего лица сообщить что-то своим действием по выражению. Оферент имеет цель изъявления, а именно он хочет своим выражения нечто сообщить. Что он хочет сообщить и на самом деле сообщает, следует из содержания изъявления, которое познается при помощи толкования.

--------------------------------

<27> S. 57. Wedemeyer совершенно необоснованно опускает в этой цитате из закона указанное слово "вообще".

Когда кто-то в смысле § 119 BGB "вообще не хотел делать изъявление такого содержания", тогда эта ошибка, в отличие от того, что полагает Wedemeyer, не имеет ничего общего с понимаемым таким образом фактором цели изъявления. Действующее лицо также в этом случае обусловливает своим действием изъявление: оно хочет написать "1000" и этим сообщить волю контрагенту. Он, однако, не желает волеизъявления такого содержания, поскольку его действие по совершению изъявления уже с самого начала его пути было подвержено ошибке: он случайно пишет "10 000".

Выбранные Wedemeyer'ом для объяснения его взгляда примеры показывают еще более четко его собственную ошибку <28>:

--------------------------------

<28> S. 57.

"Порой объективное содержание выражения не основано на субъективной цели изъявления. Это может случиться по различным причинам: например, когда лицо связывает с содержанием изъявления какой-то иной смысл, чем явствует из объективного толкования (турок заключающий договор с немцем в Германии, кивает в ответ на договорную оферту и хочет этим согласно его домашнему обычаю выразить отказ от заключения договора)".

Если мы для начала остановимся на этом примере, то он никоим образом не доказывает, что волеизъявления по BGB существуют также при отсутствии цели действующего лица на совершение изъявления, понимаемой в самом широком смысле. Турок ошибается относительно содержания своего изъявления, выявленного посредством объективного толкования, и поэтому может оспорить его; однако в принципе у него была некая цель на совершение изъявления. Все эти случаи говорят как раз в пользу ограничения понятия изъявления, поскольку именно в нем проявляется фактор цели изъявления в том единственно правильном смысле.

"Другой пример: лицо объективно предпринимает действие по изъявлению, не зная, что это действие может быть наполнено таким содержанием". Здесь автор ссылается на часто приводимый в литературе пример, в котором на определенном винном аукционе повышение предложения на 100 марок происходит просто посредством поднятия руки. Если А поднимает руку, чтобы поприветствовать одного своего друга, и аукционист присуждает ему победу на торгах, возникает в первую очередь, на мой взгляд, вопрос о том, будет ли вообще § 119 BGB применим в этом случае. Wedemeyer рассматривает это как само собой разумеющееся. Заявление, что "такой случай ошибки не рассматривается в большинстве учебников" <29>, подтолкнуло автора к тому, чтобы подробнее проверить этот случай. Применительно к этой группе уже Eltzbacher <30> отмечал, что когда кто-то вообще ничего не хочет выражать (т.е. не имеет вообще никакой цели на совершение волеизъявления в своем поведении), мы не вправе приписывать ему как молчаливое, так и прямое волеизъявление.

--------------------------------

<29> Wedemeyer. S. 58, Anm. 1.

<30> Handlungsfahigkeit I. S. 140.

Если кто-то основывается на практической необходимости и своем правосознании, то приходится прийти к выводу, что эти случаи исключены из рамок § 119 BGB, поскольку здесь вообще нет волеизъявления. Даже Eltzbacher продемонстрировал на еще более вопиющих примерах правильность этого подхода. Последнему не хватает только правильного понятия о волеизъявлении.

Wedemeyer предлагает еще другой пример <31>. Pro herede gestio в большинстве случаев предпринимается без цели на совершения изъявление. Оно может усматриваться только из общего поведения наследников. К тому же он распространяет на них на основании § 1954 BGB положения об оспаривании волеизъявлений. Даже это обстоятельство не является решающим. Во-первых, как показано выше, опасно и сомнительно говорить, что якобы, поскольку некоторые нормы распространяются еще и на некие юридические действия странной природы, такие действия имеют ту же природу, что и те, к которым эти нормы (и другие нормы той же группы) относятся изначально.

--------------------------------

<31> S. 59.

Далее, следует учитывать, что § 1954 BGB всего лишь устанавливает: "Если принятие наследства... оспоримо, то оспаривание может быть произведено только в течение шести недель". Закон, таким образом, вовсе не говорит, что оспаривание принятия наследства идентично оспариванию на основании § 121 BGB. Закон, напротив, совсем иначе регулирует оспаривание принятия наследства. Закон способен провозгласить все правовые последствия оспоримыми. Оспоримость правовых последствий не следует из уже содержащихся в волеизъявлении оснований для возникновения правовых последствий, но закон должен предоставить вместе с правом на оспаривание возможность отказаться от того или иного правового последствия, как, например, в § 1956 BGB, где вообще не требуется никакого волеизъявления, а просто само последствие в виде истечения срока опять-таки может быть отменено.

И еще к тому же Wedemeyer хочет исключить из категории волеизъявлений так называемое проявление воли (Willensverrater): "Никто не может быть заставлен придерживаться своей проявленной воли на возникновение последствий в том случае, если очевидно, что он не способен понять эту волю. Действия, из которых обнаруживается воля действующего лица, противоречащая его распознаваемой воле, которые являются, таким образом, проявлениями воли, не относятся к волеизъявлениям".

Автор не обращает внимания на то, что он этим предложением ослабляет или просто затуманивает все до сих пор предложенные им рассуждения. Если мы сформулирует этот последний принцип более четко, то получится: если можно распознать каким-то образом, что действующее лицо в своих действиях не имело цели изъявления, что его поведение в большей степени основывается на чем-то ином и через это оправдывается, тогда вообще не имеется волеизъявления. Тогда § 116 ff. вообще не применялись бы. Тогда вовлеченному в сделку действующему лицу не приходилось бы идти окольным путем § 119 BGB, чтобы избавиться от сделочных последствий его поведения.

Кто разделяет последнюю точку зрения, тот отказывается от позиции, что цель изъявления не является элементом понятия волеизъявления.

Wedemeyer не учитывает также, что предложенное им понятие о волеизъявлении подходит только для случая, когда имеется участвующее в этом третье лицо, которое по поведению действующего лица способно сделать некое заключение. Он тут же говорит на это: "Эта мысль может быть выражена следующим образом: действие, обнаруживающее волю на создание определенного эффекта, лишь тогда является волеизъявлением, когда присутствующее при этом третье лицо может прийти к выводу, что действующее лицо имело волю на совершение волеизъявления" <32>. Этот критерий отказывает там, где при совершении действия участвующее третье лицо вообще не может сделать никакого вывода, поскольку оно не присутствует при совершении действия и ему не должно стать известно о совершении действия в будущем: получатель брошюры вскрывает ее или оставляет запечатанной; охотник присваивает в лесу добычу и т.п.

--------------------------------

<32> S. 60.

Здесь предложенный Wedemeyer'ом критерий не подходит для понятия волеизъявления. Тот, кто выделяет из учения о волеизъявлении специальный вопрос и исследует только его и кто при этом общее понятие "обсуждает лишь постольку, поскольку оно необходимо для правильной оценки действий по исполнению и присвоению" <33>, тот никогда не приходит к правильной оценке. Существует только одно понятие волеизъявления. Нельзя говорить, что бывает одно понятие волеизъявления для оценки действия по исполнению обязательства, другое - для вещной сделки, третье - для наследственных актов и т.п. § 116 ff. BGB говорят только о волеизъявлениях в общем.

--------------------------------

<33> Так у Wedemeyer'а. S. 41.

Wedemeyer говорит далее <34>: "Наследник, который тайно принимает во владение объект наследования, не имеет ни воли на совершение изъявления, ни воли на создание последствий. Его поведение не может свидетельствовать о воле на принятие наследства, поскольку таковой вообще нет". Это верно. Каким образом это, однако, сочетается с явно требуемой ранее всеобъемлющей необходимостью объективного состава? Согласно предложенному принципу не должно иметь никакого значения для толкования то, имелась ли воля на принятие наследства, если поведение только объективно отражает ее. Далее, где остается здесь указанное участвующее третье лицо, чье суждение является единственным ключом к вопросу, наличествует ли волеизъявление? Если Wedemeyer в результате тайное принятие наследуемой вещи полностью приравнивает к случаям, в которых волеизъявления нет потому, что участвующее третье лицо могло распознать, что ничего не должно выражаться, то это, кажется, свидетельствует, что дело не в третьем лице, а только в поведении как таковом.

--------------------------------

<34> S. 60, Anm. 1.

Наконец, Wedemeyer вплотную приближается к точке зрения Eltzbacher'а: "Когда лицо желает некоего действия, осознавая, что благодаря этому станет распознаваема воля на создание последствий, тогда лицо также желает создания возможности распознания воли на возникновение последствий, хотя цель действия, конечно, может быть совершенно иной" <35>.

--------------------------------

<35> S. 60.

К этому примыкает еще одно положение: "На этом основании мы можем приравнять понимание совершения волеизъявления (ErklarungsbewuBtsein) к воле на совершение волеизъявления". Wedemeyer также упускает здесь, что полученный таким образом вывод снова опровергается. Речь идет о том, чтобы установить элементы того понятия волеизъявления, которым пользуется BGB. Что к составу всех волеизъявлений принадлежит воля на достижение результата и непосредственная воля на совершение действия, никто не оспаривает. Wedemeyer в любом случае утверждает это на стр. 45. Он называет непосредственную волю на совершение действия (желание совершить действие) волей на совершение изъявления (Erklarungswille), а волю на достижение результата (намерение, направленное на правовой результат действия) называет волей на возникновение последствий (Wirkungswille). Последняя также называется волей на совершение сделки (Geschaftswille). Это различие исчезает, если к этой воле на совершение изъявления приравнивается названное необходимым понимание совершения изъявления. Оба не имеют ничего общего между собой.

Wedemeyer называет цель волеизъявления (в этом месте наконец-то появляется понимание совершения изъявления) третьим фактором в составе волеизъявления: a) воля на создание последствий; b) воля на совершение изъявления; c) цель изъявления <36>. Он не желает считать третий фактор важным для волеизъявления; он, впрочем, признает, как мы выяснили, значение понимания совершения волеизъявления (S. 60). Тогда он никак не может последний фактор приравнивать ко второму, названному в пункте "b". Тот, кто, например, совершает описку, не имеет воли на совершение изъявления в соответствии с предложенным Wedemeyer'ом пониманием воли на совершение волеизъявления <37>. И тем не менее он, несомненно, имеет цель волеизъявления и понимание совершения волеизъявления, поскольку он хочет изъявить нечто и прекрасно понимает, что он изъявляет нечто. Поэтому неправильно смешивать оба фактора. В остальном Wedemeyer опять путает, как уже выше было показано <38>, понимание о содержании изъявления (которое, конечно, можно было бы отождествить с волей на совершение изъявления) и понимание совершения изъявления в смысле, единственно используемом в литературе.