Борис Яковлевич Омельченко, кандидат технических на­ук, доцент кафедры омд:

• Если говорить о себе, то с Михаилом Ивановичем я об­щался сравнительно мало - слишком большая была разница в возрасте. В МГМИ я поступил в 1964 году и в 1969 году получил квалификацию «Инженер-металлург по автоматизации и механи­зации производственных процессов». Руководителем моего ди­пломного проекта был Виктор Матвеевич Салганик (в то время он учился в аспирантуре, а сейчас - профессор, д.т.н., зав. кафедрой ОМД, декан факультета технологий и качества). В 1972 году я был принят в аспирантуру. Руководителями у меня были профессор, к.т.н. Мельцер Виктор Владимирович и к.т.н. Салганик В.М.). Пре­красно помню, как по истечении двух лет в аспирантуре я отчиты­вался на заседании кафедры - это было в ноябре 1974 года. На отчет о выполнении плана за 2 года и плана завершения работы над кандидатской диссертацией Михаил Иванович отвел мне две минуты, в которые я, кажется, вполне уложился. У меня до сих пор, кстати, осталось приглашение на заседание кафедры с автогра­фом М.И. Бояршинова, которое я бережно храню.

Михаил Иванович всегда и полностью был в курсе дел, ко­торыми занимались все его сотрудники (преподаватели, аспиран­ты, научные работники, учебно-вспомогательный персонал и т д.). Будучи в аспирантуре, я много времени проводил в лаборатории кафедры, где сначала оснащал необходимым оборудованием, а затем проводил опыты на экспериментальном прокатном стане. Бояршинов, чаще всего молча, подходил, смотрел, чем я занима­юсь, иногда расспрашивал о работе, например, не нужна ли какая- нибудь помощь. Когда для получения качественных измерений мне понадобилась хорошая техника (тензоусилители и шлейфовый осциллограф), Михаил Иванович помог отправить меня в команди­ровку в обе наши столицы: Москву и Ленинград.

Не помню уж от кого - слышал: «...Михаил Иванович сам был с ленцой, вот и заставлял работать других...». Не могу с этим согласиться! Бояршинов, как мне кажется, всегда старался помочь и никогда не сковывай инициативы. Поэтому на нашей кафедре каждый ее сотрудник занимается такой работой, которая ему наи­более подходит, отвечает складу его характера. Этот стиль руко­водства, который заложил М.И. Бояршинов, бережно сохраняется и когда кафедрой заведовал М.Г. Поляков, и в настоящее время при В.М. Салганике

.Лев Михайлович Бояршинов, сын м.И. Бояршинова:

• Я очень рад и горд, что в этом году отмечается 100 лет со дня рождения моего отца, что он не забыт в институте, которому он отдал большую часть своей жизни. Конечно, он был незауряд­ной личностью. Об этом говорят, в первую очередь, итоги его ра­боты. Он создал и свыше 40 лет возглавлял кафедру прокатки (это, возможно, можно внести в книгу рекордов Гиннесса). Под его руководством написали диссертации более 100 человек, кафедра выпустила несколько тысяч инженеров, которые работают по всей стране.

Во-вторых, он из тех людей, которые, как говорят, в США, self made (сами себя сделали). Он происходил из бедной кресть­янской семьи, до 14 лет не получал никакого образования, а стал образованным эрудированным человеком, профессором, извест­ным ученым, организатором и педагогом. Родился отец в 1904 году в селе Сыростан (недалеко от города Златоуста). У его родителей родилось 12 детей, из них до совершеннолетия дожило только 6. Тогда это была обычная семья, очень много детей умирало в дет­стве из-за отсутствия в селе медиков, гигиены и нужного ухода. Когда мне было чуть больше года, меня родители отвезли в это село на полгода, так как матери нужно было кончать институт. Ко­гда мать приехала за мной, то обнаружила, что я уже почти совсем не шевелюсь, поскольку у меня была сильная дизентерия. Хоть мать была и начинающим медиком, она все же сумела в сельских условиях без лекарств, на каких-то отварах поставить меня на но­ги, в результате чего я через 70 лет могу писать эти строки.

Отец оказался старшим среди выживших детей и всю жизнь помогал и родителям, и братьям, и сестрам. Отец его был негра­мотным, а мать закончила 4 класса церковно-приходской школы и по лубочным картинкам, расклеенным по стенам избы, научила отца в возрасте 7 лет читать. Отец читал все, что попадалось под руку, но понятно, что систематических знаний он получить не мог. А школы в селе не было. Шла гражданская война. Урал переходил от красных к белым и обратно, властям было не до школы. Только когда отцу было уже 14 лет, была наконец организована школа с 5 классами. Отца сразу зачислили в пятый класс. Через год, таким образом, он получил начальное образование. Отцу очень хотелось учиться дальше. Он узнал, что в Златоусте есть подготовительные курсы при техникуме. С большим трудом он сдал вступительные экзамены (пробелы в образовании были большие), получил место в общежитии. Семья ему ничем не могла помочь, он голодал, подрабатывал, как мог, в 16 лет, но все же учился. После окончания курсов его зачислили сразу на третий курс механико­металлургического техникума. Его он закончил в 1925 году и начал работать техником-конструктором на Златоустовском металлурги­ческом заводе. По рабочей ставке он был направлен в Ленинград­ский политехнический институт (ЛПИ) и теперь уже успешно сдал вступительные конкурсные экзамены. После окончания института он был оставлен в аспирантуре, а с 1931 по 1938 годы работал ассистентом, доцентом кафедры прокатки ЛПИ.

Он уже тогда был заядлым туристом. В 1930 году на Кавказе в поездке по Военно-Грузинской дороге он познакомился с моей мамой, тогда студенткой Ленинградского медицинского института. Они поженились. В 1931 году у них появился сын (я). Разумеется, все, что было с отцом до этого года, я рассказываю с его слов. Жизнь у него была совсем не простая. Он рассказывал, что пере­жил четыре серьезных голодных периода, трудно было с жильем и т.д. Но все время он учился, жадно поглощал знания (и не только по профессии), много читал. Они с мамой часто ходили в театры, кино, на вечера отдыха в попитехническом институте. Летом в вы­ходные выезжали в пригороды Ленинграда: Петродворец, Сестро- рецк, Ораниенбаум, Царское село и т.д., посещали музеи и парки. Это я уже помню сам. Помню, как во время прогулок отец читал мне наизусть «Медного всадника», басни, рассказывал пьесы. Он любил поэзию, сам писал стихи, но никогда их не печатал, а читал только друзьям и посылал в письмах. Помню, как родители впер­вые сводили меня на утренник в Мариинку, на балет «Щелкунчик, когда мне было 6 лет. Конечно, меня больше всего поразило сра­жение с крысиным королем и падение в люк, но я уже благосклон­но относился и к музыке, и к танцам.

Но вот важнейшее событие того же года для семьи я снова рассказываю со слов отца, так как я его проспал. В ту ночь НКВД пришло арестовывать мою мать, естественно, как «врага народа». Ее вина заключалась в том, что она приехала в 20 лет из Польши. Там она была одной из первых комсомолок, ее даже посадили в панской Польше в тюрьму. После чего ей организовали эмиграцию в СССР. Она училась в мединституте, политикой не занималась. Но в том году Коминтерн разоблачил компартию Польши как ска­тившуюся в троцкистскую ересь и распустил ее. А всех выходцев из Польши начали в СССР арестовывать. Уже позднее я прочитал такую сценку в одной из пьес. Областной чекист звонил районно­му:

• У вас выявлено в городке 6 поляков. Сколько уже аресто­вано?

• Арестовано 5.

• А почему не 6?

• Да, но это моя жена. Я за нее ручаюсь, что она не враг со­ветской власти.

• Немедленно арестовать!

Вот так работала машина террора. Без изъянов.

Арестовали бы и мою маму. Но ее спас жесточайший при­ступ желтухи, она не могла пошевелиться. Таскать ее, а потом ле­чить для допросов чекистам не захотелось. Они провели обыск в квартире, забрали все студенческие конспекты мамы и ушли, взяв с отца подписку, что мать придет в НКВД после выздоровления. Через месяц родители пошли в НКВД. Но доблестные чекисты бы­ли в это время заняты на другой компании, кажется, искореняли теперь бухаринцев-зиновьевцев. Штучными делами с забытыми поляками им было заниматься некогда. Мать отпустили. А еще че­рез несколько месяцев, когда семья переезжала на новую кварти­ру, отец пережил серьезное потрясение. За одну книжную полку завалилась какая-то статья Троцкого. Было время, когда эту ста­тью все изучали в политкружках вместе с работами Ленина, Ста­лина, Молотова и др. Потом ее нужно было сжечь, а отец ее зате­рял, но чекисты при обыске не обнаружили. Отец говорил, что если бы при обыске ее нашли, то вся семья была бы уничтожена. Тогда и с академиками расправлялись, не то, что с доцентами. Я же эту ночь спал до утра и ничего не заметил.

А в 1953 году родители пережили новые потрясения, когда была развернута компания против врачей-отравителей, евреев. Моя мать была врачом, очень хорошим и добросовестным детским врачом, и она была еврейкой. Естественно, что компания травли ее сильно коснулась. Эта компания прекратилась со смертью Ста­лина, но по инерции в провинции она еще продолжалась долго. В один из моих приездов в том году родители сказали мне: «Лева, если что с нами произойдет, ты должен позаботиться о сестре». Я очень удивился, что что-то может произойти. Мне было 22 года. Я был воспитан в понимании того, что у нас в СССР самое справед­ливое общество, и если даже есть отдельные ошибки, то их быст­ро исправят. Родители прожили больше и не смотрели на наш мир через розовые очки, как я.

К слову сказать. Сам отец всегда помогал своим братьям и сестрам. Он пробился к образованию сам, семья ему не могла по­мочь. Все три его брата получили высшее образование в вузах с помощью моих родителей. Они приезжали после школы к нам, по­ступали в Ленинградские вузы, уходили в общежития, а отец под­держивал их материально во время учебы. Помогал он и своим родителям и сестрам, которые остались в селе, хотя материально родители в ленинградский период были не очень обеспечены.

В 1937 году отца послали на работу в Магнитогорский горно- металлургический институт и он был назначен заведующим ка­федрой прокатки. Вскоре он забрал в Магнитогорск семью и я по­шел в школу. В 1938 году родилась сестра. Летом семья выезжала в Анненск, где мать работала врачом в пионерлагере. Отец приез­жал по выходным. Там 22 июня 1941 года нас и застало известие о начале войны. Все мои знакомые - и большие, и ребята - говори­ли, что война будет несколько дней. Первые дни ходили слухи, что Красная Армия заняла Варшаву и через несколько дней возьмут Берлин и вспыхнет восстание пролетариата в Германии и все... Гитлеру будет капут. Помню, как меня поразил отец, когда сказал, что это всерьез и надолго. Скоро сводки с фронта стали подтвер­ждать правоту отца.

Во время войны отца я видел мало. Он почти все время про­падал в институте и на комбинате. Он принимал активное участие в организации прокатки брони для танков на обыкновенном стане. Его расчеты были использованы для переоборудования стана. Уже после войны выяснилось, что директор Магнитогорского ком­бината Г.И.Носов попросил отца прочитать ему несколько лекций по теории прокатки (он был сталеплавильщик). Они запирались в директорском кабинете и вскоре директор уже поражал многих ин­женеров знанием теории прокатки. Об этом написано в книге А.Авдеенко «Слово о Магнитке». Отец говорил: «Носов просип ме­ня не рассказывать об этих занятиях и я никому не говорил. Нас там было только двое. Получается, что рассказал Носов». Магни­тогорская танковая броня очень помогла победить фашистов.

После войны отец тоже работал много, но стал уже чаще бывать дома.

О работе отца в институте в Магнитогорске хорошо известно. У него были замечательные успехи. Но бывали серьезные непри- итмости. На одном из своих юбилеев он сказал: «Я пережил три ■ойны, четыре голодовки и четыре попытки исключения из пар­тии». Нет, он не был диссидентом. Он искренне верил, что компар­тия ведет к светлому будущему. Но он любил высказывать пара­доксальные нестандартные идеи. Без этого немыслим ученый и изобретатель. В науке и технике его идеи часто давали велико- пепные результаты. Но такие же парадоксальные решения и пред­ложения он иногда имел неосторожность высказывать и по обще­ственным проблемам. Может, идеи и были хорошие, но они обыч­но не вписывались в генеральную линию партии и как «ересь» подлежали осуждению и исключению. Выносили решения об его исключении из партии, райком или горком (где обычно было не­сколько его учеников) смягчали наказания, ему давали выговор и все продолжалось как было. Отец был рьяным садоводом и путе­шественником. Часто летом он плавал на байдарке по разным ре­кам (Чусовой, Белой, Десне, Угре, Протве) со мной и внуком. Там он был нашим кашеваром. У него было прекрасное чувство юмора. Он часто сам шутил и ценил шутки других. Он любил природу, много ездил по стране как по работе, так и во время отпусков. Особенно любил он свой родной Урал.

До самых последних лет он продолжал учиться. Он понимал, что не получил в молодости систематического образования и всю жизнь это наверстывал. Даже по телевизору он любил смотреть образовательные передачи. Всегда он очень много читал и непло­хо знал историю, географию, литературу. Очень много стихов знал наизусть, целые поэмы мог декламировать на память. Был очень интересным собеседником. Я, конечно, лучше знаю его человече­ские качества.

Его производственные и педагогические успехи в Магнито­горске хорошо известны.

В заключение несколько слов о потомках профессора Бояр­шинова, которые носят его фамилию.

Я (сын), Лев Бояршинов, после школы в 1949 году поехал на учебу в Ленинградский горный институт, который кончил в 1954 году по специальности «Разведочная ядерная геофизика». В со­ставе геолого-разведочных партий работал на большей части СССР (от Карпат до Сибири и от Карелии до Кавказа). Стал доцен­том, преподавал физику в вузах Дубны, Москвы и Магнитогорска. Работал в НИИ Ленинграда, Обнинска и Москвы. Последние 10 лет работал в НИИ ядерной геофизики. Доработав до пенсии, я пере- «мал В США, чтобы освободить мою пенсию для выплаты другим П*М0ИПН(»р(1М России

Объехал Северную Америку и 15 стран Европы уже как ту- риот Упряиваю музыкальные лекции. Жизнь моя складывалась нл и.) одних успехов Бывали и провалы, и трудные периоды жизни. Всагди «в минуту жизни трудную» отец помогал мне и словом, и делом за что я ему глубоко благодарен.

Внук, тоже Михаил Бояршинов, очень хорошо учился в шко­ле и п институте Несколько раз он побеждал на городских физиче­ских и математических олимпиадах. В 15 лет он окончил школу, в 20 net институт. Учился он по специальности деда. Институт окончил с красным дипломом (причем не имел ни одной четверки, только пятерки по всем предметам). После этого он учился в аспи- рантуре в Ленинградском политехническом институте. Работал на ММК, перешел в программисты. В США также работал программи- | том Разумеется, отец ему все время помогал во время его учебы и советами, и материально.

Отец дожил и до правнуков и успел с ними пообщаться в по­следние годы своей жизни Когда он умер, старшему было 7, а младшему 5 лет.

Старший правнук Артем Бояршинов (теперь ему 23 года) за­кончил колледж уже в США по специальности программист. Теперь работает в банке Несколько лет назад попробовал организовать свою фирму С первого раза это не получилось, но все еще впере­ди

Младший правнук Алексей Бояршинов (теперь ему 21 год) после школы пошел в морскую пехоту США. Теперь он воюет в Ираке

Мой отец, Михаил Бояршинов, все делал, чтобы человече­ство избавилось от одного изверга (Гитлера), теперь его правнук Алексей Бояршинов избавляет в составе американской армии че- лоночсч то от другого (Хусейна) и исламских террористов, которые стараются во имя своих бредовых идей уничтожить людей как в США (11 сентября), так и в России (Дубровка, Беслан и др.). Как говорили во время войны: «Наше дело правое — победа будет за нами»

Из всех перечисленных выше Бояршиновых самой яркой и успешной личностью является мой отец - профессор Михаил Бо­яршинов Но и его потомки тоже не без талантов.