Глава 3 культура и религия

Связь между культурой и религией по-своему не менее существенна, чем связь культуры и творчества. Если последнюю точнее всего обозначить как сердцевину или смысловое ядро культуры, то религия является своего рода «сверхкультурой». Исторически религия предшествует культуре как культ. С другой стороны, в своих предельных достижениях культура тяготеет к религии, в ней обнаруживаются выходы в реальность религиозного порядка.

Сказать, что проблема соотношения религии и культуры — это одна из ключевых проблем культурологии, недостаточно. Нужно учитывать, что в течение долгих десятилетий она не становилась и не могла быть поставлена во всей своей сложности и глубине. Все варианты ее решения находились в пределах идеологии, а вовсе не философского и научного знания.

Так, в 20 30-е годы XX века проблема «религия и культура» решалась наиболее радикально в однозначно. В религии вслед за Лениным видели «нарост на живом дереве человеческого познания»» за ней не признавалось никакой роли в развитии культуры. Религия рассматривалась как извечный противник, которого культура начала побеждать только с возникновением марксизма (это ее теоретическое орудие) и победой социалистической революции (она дала в руки новой культуре практические меры воздействия на религию). К началу 40-х годов всерьез предполагалось в нашей стране искоренить и тем самым навсегда решить проблему «религия и культура».

В последующий период (40-70-е годы) к религии отношение было более терпимым. В ней уже не видели чистого варварства или неизвестно как и почему возникшего и тысячелетиями неистребимого «нароста». Религия хотя и признавалась «опиумом для народа», но акцент делался на то, что исторически она неизбежна, а следовательно, в прошлом сыграла свою позитивную роль в культуре. По мере приближения к современной эпохе эта роль уменьшалась и для сегодняшнего дня религия стала чем-то отсталым и периферийным. Она доживает свой век. Считалось, по крайней мере официально, что ей нужно дать спокойно отжить и отмереть в перспективе нескольких ближайших десятилетий. К тому же официальная идеология и по существу тождественная с ней «марксистко-ленинская теория» признавали наличие отсталых слоев, скажем, малообразованных старух, для которых религия может служить, пусть и иллюзорным, но утешением. Ведь и опиум по своей природе двойственен. У одних он разрушает организм, для других в определенный период и определенных дозах служит лекарством.

К 80-м годам, когда начались перемены в, казалось бы, навсегда окостеневшем обществе, отношение к религии на официальном уровне выглядело терпимым, за церковью даже признавалась положительная роль в борьбе за мир. В массовом же сознании религия воспринималась уже не только терпимо, но и с неуклонно растущими симпатиями.

Сам по себе этот процесс не может не быть оценен иначе, как позитивно. Дело, однако, в том, что было совершенно утеряно всякое подобие адекватного представления о том, какую роль религия играла для культуры, чем она для нее была, может и должна быть. Так, к концу 80-х годов от неприятия религии не осталось и следа, ее приветствовали как наверху, так и внизу, но с разными акцентами и оценками. Очень распространилось, например, мнение о том, что религия должна заполнять образовавшийся идеологический вакуум, играть ведущую роль в деле нравственного воспитания и т.п.

Подобного рода позиции по сути своей можно охарактеризовать как невольную попытку задушить религию в своих объятиях. Прежде всего потому, что религии в данном случае навязывается инструментальная роль, роль средства в достижении внешних по отношению к ней целей. Но сведение ее до инструмента и средства будет означать выхолащивание в ней самого существенного, того, что религию делает религией. Подобные попытки идут «от простоты», от того, что за семь десятилетий у общества отшибли память, утеряна была не только религиозность, но и способность непредвзятого и незашоренного взгляда на соотношение религии и культуры.

Каково же оно на самом деле, вне идеологических предпочтений и подтасовок? Однозначного и общепринятого ответа на этот вопрос не существует. Если отвлечься от наличия промежуточных взглядов, нюансов, способов обоснования приблизительно одних и тех же взглядов, то можно говорить о двух подходах и точках зрения на соотношение религии и культуры. Первая из них безрелигиозная, но в своем пределе атеистическая. Вторая точка зрения характерна для тех мыслителей, кто не просто религиозен, а усматривает соответствие своей религиозности тем фактам и аргументам, которые доступны философскому и научному знанию.

В соответствии с безрелигиозной точкой зрения религия представляет элемент более широкого целого — культуры. В ней культура выражает себя наряду с искусством, философией, наукой, образованием, нормами и формами бытового поведения и т.д. В той или иной интеллектуальной традиции, у тех или иных мыслителей безрелигиозный взгляд на место религии в культуре достаточно существенно варьируется. Сегодня, оставаясь в пределах культурологического знания, никто не рискнул бы утверждать, что религия для культуры не значима, тем более никакой убеждающей силой не обладает отрицание всякой позитивной роли религии в культурном развитии. Разброс мнений касается другого. Прежде всего современного значения религии для культуры и перспектив ее существования. Слишком много говорит в пользу того, что влияние религии падает, что деятели культуры в большинстве своем творят, никак не соприкасаясь с опытом религиозной жизни. Если исходить из сегодняшней культурной ситуации, то может показаться, что разделаться с религией несложно. Остается только отдать должное ее заслугам в прошлые эпохи развития культуры и констатировать неуклонное сужение религиозности, замещение ее другими формами и видами культуры.

Подобного рода выводы представляются поспешными, не учитывающими в общем-то известные реалии истории человечества. Действительно, в XX веке, да и в предшествующие ему столетия, религия производит впечатление одного из элементов, части культуры, причем элемента все меное «крупного» и значимого. Но стоит обратиться к более глубокой толще исторического времени и обнаружится, что многие тысячелетия религия не была частью культуры, пускай и очень значимой. Культура и религия совпадали за счет того, что культура, вся без остатка и изъятии, являлась религией. Иными словами все, что можно отнести к культуре, скажем, первобытного общества, одновременно было культом. Так вот, если мы хотим что-то понять в первобытной культуре, нам нельзя упускать из вида всеобъемлющий характер культа. Культ не замыкался в определенных пространственных и временных рамках, как это может показаться. Ему принадлежало все время человеческой жизнедеятельности. Приведу один только пример. Ним нетрудно представить, что первобытный охотник или земледелец обрамлял культовыми действиями добывание средств своего существования. Например, охоту и земледельческие работы предваряли н завершали красочные и продолжительные обряды. Но все дело в том, что обрядом, культом, религиозным действием была сама охота или обработка земли. Первобытный земледелец обрабатывал землю вовсе не под знаком голой пользы. Добыть себе средство пропитания, конечно же, было всегда значимым. Нельзя только упускать из виду, что пища для земледельца не воспринималась как плод своих собственных усилий. Она была даром богов, а если идти глубже, сама была божественна.

Представим себе первобытного земледельца, осуществляющего посев или жатву. Засевая землю или собирая урожай, он ощущал себя перед лицом двух объемлющих мир реальностей. Перед лицом Матери Сырой Земли и Небесного Отца. Небесный Отец совокупляется с Матерью Землей (посев) и в результате порождается, творится все сущее (в нашем случае зерно). Земледелец в его представлении был участником мистерии порождения всего сущего, а вовсе не работником- функционером, выполняющим свое скромное «производственное задание». Нам это очень трудно вообразить и тем более почувствовать изнутри, что каждый охотник или земледелец, каждой,! как нам кажется, заброшенной и захолустной общины ощущал себя в центре мироздания, сопричастным непрерывно длящемуся процессу манифестации божественных сил и сущностей. Сам первобытный охотник или земледелец не был в собственном представлении кем-то внеположенным свершаемому божествами. Тот же земледелец, бросая зерно в землю, видел в этом свою необходимую роль посредника между небесным богом и земной богиней. В его земледельческих работах было нечто от действий жреца-священника. Он служил своим богам, целиком пребывая в сфере религии. Различать в его действиях культуру и религию бессмысленно.

Как бы мы не относились к религии, получается, что связь ее с культурой не так проста и однозначна, чтобы уложиться в схему «часть (религия) — целое (культура)». Это неверно для первобытной эпохи (а на нее приходится от 90 до 99% всего периода существования человечества), неверно и для последующих эпох. В самом деле, для Античности или Нового Времени сравнительно просто продемонстрировать, что религия представляет собой нечто локальное и отличное от искусства или науки, увидеть в религии такой же элемент системы культуры, как искусство и наука. Но подобный взгляд, как нам представляется, скользит по поверхности. Реально и для таких эпох как Античность и Новое Время, не говоря о Средних Веках, и тем более Древнем Востоке, религия оставалась почвой и основанием того, что в своих наглядных проявлениях может показаться не имеющим ничего общего с ней.

Показательным примером здесь является восприятие времени и пространства новоевропейским человеком. Для нас и сегодня самоочевидна и аксиоматически ясна, то есть не требует специальных доказательств, необратимость времени и обратимость пространства. Между тем первобытный и античный человек равно воспринимали время как нечто обратимое и в этом вполне подобное пространству. Векторность, то есть направленная из прошлого в будущее необратимость времени также ни о чем не говорила первобытному и античному человеку или показалась бы ему странной, как для нас странно и неприемлемо восприятие времени, имеющего круговую «траекторию», времени в качестве вечного возвращения. То, что для европейского, человека время векторно, а для античного циклично - это элементарный историко- культурный

24

факт. Далеко не так элементарно, хотя в основе своей и объяснимо, то, как совершился переход от циклического восприятия времени к векторному. В этом переходе важно понять, что он менее всего явился переходом от донаучного (мифологического) представления к научному, от религии к науке. Самое примечательное в том и состоит, что и циклический и векторный взгляд на время в равной мере имеют религиозные истоки. /

Религия в античную эпоху носила естественно-природный характер, боги, которым поклонялся античный человек, кого воспринимал как основу мироздания, были персонификациями природных сил. Природа же для него существовала в наглядно очевидном ритме смены и возвращения времен года. Весна, лето, осень и зима образуют замкнутый и регулярно возобновляющийся цикл времени. Никакого другого нет и быть не может.

Переход от циклического (кругового) к линеарно-векторному времени свершился через кру­шение античного язычества и торжество христианства. Никогда никаких научных открытий, позволяющих сделать вывод о том, что время не замкнуто, а разомкнуто и направлено, не было. Науки, равно и естественные, и гуманитарные, опираются на то, что произошло около двух тысяч лет назад на религиозной почве. Христианин, в отличие от язычника, перестал верить в то, что «все кружит, исчезая во мгле». Для него стало внутренне достоверным, что мир имеет точку творения (возникновения из ничто). У него есть центральная временная точка — Боговоплощение, крестная смерть и Воскресение богочеловека Иисуса Христа. Наконец, по словам апостола, «времени больше не будет», наступит светопреставление и бытие в вечности. Таким образом, все в мире имеет место быть однократно, мир движется в определенном направлении, он направлен. Векторность времени для христианина так же очевидна, как цикличность для античного язычника.

Впоследствии, по мере секуляризации (обмирщении) культуры, религиозные основания ли­неарно-векторного восприятия времени были подорваны. Они начали казаться основанными на опыте, разуме и науке. Однако, если уже в XVIII веке мысль о творении мира из ничто, то есть о его начальной точке, потеряла свое господство, точно так же перестала убеждать мысль о конце света, то совершенно необъяснимой стала направленность времени. Ведь оно движется ниоткуда в никуда. О какой же тогда необратимости и направленности можно говорить? Неясно, между тем, другое, в данном случае то, что предпосылки, лежащие в основании науки и всей новоевропейской культуры, по своим истокам религиозны. Их связь с религией отдаленна и опосредованна, но от этого не менее реальна. Религия выступает здесь чем-то более весомым и значимым для культуры, чем один из элементов. Очевидно, что культура уже не равна религии, давно вышла за ее рамки, но она от нее не оторвалась и не стала объемлющим религию целым. Как минимум, в религии сохраняется нечто от культуры и вместе с тем оказывающее на нее глубокое воздействие. На этом, как мне представляется, могли бы сойтись как безрелигиозная, так и религиозная точки зрення на культуру. Для характеристики последней оттолкнемся от предложенных ниже схем.

Схема 1 Схема 2

КУЛЬТУРА			•	БОГ, СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ
(^^ЕЛИГИЯ^)					РЕЛИГИЯ
					КУЛЬТУРА
ЦИВИЛИЗАЦИЯ				ЦИВИЛИЗАЦИЯ
| ПРИРОДА		\		ПРИРОДА

Нп первой из них показана рассмотренная уже безрелигиозная позиция, в соответ­ствии с которой религия есть часть культуры. Сама же культура представляет собой высшую по отношению к цивилизации и природе реальность. Реальность, выше которой ничего уже нет. Вторая схема отражает христианский взгляд на культуру и ее связь с религией. Его своеобразие оостонт в том, что культура здесь хотя и стоит над цивилизацией и природой, в свою очередь, имеет над собой более высокую реальность. Она уже не увенчивает все существующее, ее положение срединно в том смысле, что, будучи сверхприродной, культура в то же время является реальностью, производной от Бога как сверхъестественной реально­сти. Религия же с христианских позиций уже никак не может быть осмыслена в качестве элемента (части) культуры. Точнее будет обозначить ее как сверхкультуру. С одной сторо­ны, религия может быть отнесена к культуре. Так как она представляет собой человече­скую деятельность и ее продукты. Скажем, молится, читает проповедь и осуществляет богослужение человек. Но, с другой стороны, для верующего его религиозные действия имеют смысл только тогда, когда он входит в соприкосновение с Богом и миром сверхъесте­ственного (ангелами, святыми). Тем самым религиозная жизнь имеет не только естествен­ное измерение. Она есть связь н переход из одной реальности в другую. В своем пределе религиозность и религиозная жизнь богодухновенна. Таковым с христианской позиции было, например, создание Евангелий. У них авторы Матфей, Марк, Лука, Иоанн. В своем человеческом, то есть культурном, измерении, Евангелия отличаются с точки зрения язы­ка, стиля эпохи и авторов. В измерении сверхъестественном они содержат в себе смыслы, которые не могут исходить от человека, они недоступны его самостоятельным творческим усилиям и являются результатом Божественного Откровения. Поэтому Евангелия как фе­номен религиозный должны быть отнесены одновременно и к естественно-человеческому и к сверхъестественно-божественному, они плод содеятельности человека и Бога. Религия же в целом с позиций христианства предстает как человеческая форма, человеческое выраже­ние сверхчеловеческой реальности.

Религиозный и внерелигиоэный подход к культуре равновозможны и реализуются в куль­турологических работах. Важно, однако, исходное осознание того, в чем они состоят, проду­мывание предпосылок и следствий каждого из них. Что противопоказано культурологии, так это совмещение несовместимого, эклектическое смешения точек зрения.