!Учебный год 2024 / Жогин Н.В

терна для США, поскольку все предварительное производство там осуществляется полицией, которая формально не является органом предварительного расследования и ее деятельность регламентирована в минимальной степени. Но и в других буржуазных государствах, где порядок предварительного следствия подробно регламентирован законом, имеют место упрощения процедуры, связанные с фактическим отказом от основных процессуальных гарантий. Примером может служить регламентация в УПК Франции производства дознания о так называемых очевидных преступлениях и проступках (flagrant crime ef flagrant delict). Эти явления представляют собой неизбежное следствие исторически закономерного процесса свертывания демократических институтов, возникших в домонополистический период развития капитализма, с одной стороны, а с другой — формального характера самих этих институтов, представляющих декларативный «фасад» буржуазного процесса (см. также гл. I).

Решить вопрос о том, является ли данный процессуальный институт реально действующим или декларативным (номинальным), можно лишь на основе данных о практике его применения1.

Только изучение нормативной регламентации в сочетании с реальным функционированием системы уголовной юстиции дает возможность выявить классовую сущность последней. Анализ одного лишь нормативного материала недостаточен для этого. Если реально действующий порядок доказывания в уголовном процессе эксплуататорских государств прежде всего приспособлен к достижению классовых задач судопроизводства, номинальные элементы процессуальной формы предназначены для другого. Их первоочередная цель — оказание идеологического воздействия на массы, поддержание престижа буржуазного судопроизводства и иллюзий о его «надклассовом» характере.

Надо вместе с тем подчеркнуть, что «водораздел» между реально действующими и номинально-декларативными институтами буржуазного доказательственного права носит относительный характер. Как правило, он, с одной стороны, определяется социальной принадлежностью лиц, преследуемых в уголовном порядке, а с другой — соотношением классовых сил в конкретный исторический период. Это означает, что процессуальный институт, использование которого фактически недоступно обвиняемому, не относящемуся к привилегированным слоям общества, реально действует, когда на скамье подсудимых оказывается лицо, обладающее

1См. подробнее С. Л. 3ивс, Современный уголовный суд присяжных

вАнглии, М., 1946; К. Ф. Гуценко, Судебная система США и ее классовая сущность, М., 1961; В. И. К а м и н с к а я , Показания обвиняемого в советском уголовном процессе, М., 1960; И. Б. М и х а й л о в с к а я , О положении личности в англо-американском уголовном процессе, М., 1961, и др.

91

достаточным социальным «весом». Кроме того, успехи прогрессивных сил побуждают в ряде случаев правящие круги ради сохранения системы в целом изменять сферу реального действия провозглашенных прав личности и их процессуальных гарантий, В Программе Коммунистической партии Советского Союза указывается: «В новой исторической обстановке рабочий класс многих стран еще до свержения капитализма может навязать буржуазии осуществление таких мер, которые, выходя за пределы обычных реформ, имеют жизненное значение как для рабочего класса и развития его дальнейшей борьбы за победу ре-

волюции, за социализм, так и для большинства нации» 1.

Таким образом, при неизменной правовой регламентации реально существующий процесс доказывания в уголовном судопроизводстве может изменяться, отражая колебания общей со- циально-политической обстановки. Разрыв между стабильным текстом нормы и меняющейся практикой ее применения, как правило, заполняется соответствующими теоретическими построениями, позволяющими сужать, расширять или иным образом изменять действие правовой нормы2.

Эта служебная роль буржуазных теоретических концепций отчетливо проявляется и в трактовке такого исходного понятия, как «законность судопроизводства». Американская правовая доктрина, например, исходит из различной степени обязательности отдельных процессуальных норм в интересах «жесткой» борьбы с преступностью. Так, в фундаментальном курсе уголовного права и процесса проф. М. Бассиони различаются «три понятия»: «исходные» (основные) права, «процессуальные права», поскольку они с неизбежностью вытекают из «исходных прав», и «процедурные нормы». По мнению Бассиони, три группы правовых норм, соответствующих этим понятиям, «играют различную роль» и за их нарушения следуют различные по своему характеру санкции3. При этом вопрос о фактических последствиях допущенных нарушений для интересов истины практически обходится. Эта классификация, понятно, распространяется и на нормы, определяющие возможность использования различных данных в ка-

1«Программа Коммунистической партии Советского Союза»,, М., 1962, стр. 37.

2Типичным примером является отношение в уголовном процессе США

кКонституции. Хотя с момента ее принятия (17 сентября 1787 г.) положения Конституции и ее составной части — билля о правах — почти не изменялись в установленном порядке; они часто превращались и превращаются

всвою противоположность в результате «теоретического» толкования, закрепляемого судебной практикой. Не удивительно, что некоторые из судей Верховного Суда США указывают на опасность превращения Конституции в блестящую безделушку» (см. «Southern justice», Cleveland, N.-I., 1967 p. VIII).

3 M. Ch. B a s s i o u n i , Criminal Law and its Process, Springfield (III.) 1969, p. 313.

92

честве доказательств, предоставляя суду широкие возможности использовать для доказывания те данные, которые выгодны в той или иной ситуации господствующему классу.

Полная (и нарочитая) неопределенность царит в вопросе о разграничении процессуальных прав, вытекающих из конституционных положений и процессуальных норм. По существу оценка их нарушения отдана на волю судейского усмотрения. Отсюда противоречивость в оценке значения одного и того же процедурного правила и последствий его нарушения.

Таким образом, практическое решение вопроса о соотношении конституционного положения, вытекающих из него процессуальных прав и конкретной процессуальной нормы проходит несколько этапов судейского, толкования:

1)формулирование (или поиски установленных) стандартов,

2)установление критериев и

3)оценка с этих позиций конкретной процессуальной нормы

ипоследствий ее нарушения. В результате формально неизменные положения Конституции США приобретают в процессе их толкования существенно отличное содержание. Разграничение «прав» и «процедурных норм» представляет собой разновидность свойственного буржуазной правовой теории противопоставления «буквы» и «духа» закона, «формы» и «существа».

Как конкретно контролируется это противопоставление «формы» и «существа», видно из следующих рассуждений Бассиони, «Современное уголовное судопроизводство, — утверждает он, — слишком глубоко озабочено процедурными формами, благодаря использованию которых обвиняемый может быть признан виновным или невиновным в узких рамках установленных правил и стандартов» 1.

Другими словами, по распространенному в американской теории доказательств мнению, процессуальные санкции, применяемые в результате нарушения установленных законом правил судопроизводства (например, признание доказательства недопустимым в силу того, что оно было получено с нарушением закона), якобы препятствуют установлению истины, в результате чего виновный избегает ответственности, а интересам общества наносится ущерб. Трактовка процессуальных гарантий как обременительных «формальностей», препятствующих достижению истины, представляет собой одно из наиболее откровенных проявлений усиливающегося наступления на права личности в современном буржуазном обществе. Такие же тенденции в теории и в практике доказывания можно проследить в современной Англии. Они подробно рассмотрены в книге Н. Н. Полянского,

1 М. Ch. Вassiоuni, op. cit., p. 315,

93

посвященной исследованию уголовного права и уголовного суда Англии1.

Наиболее откровенное выражение общего кризиса законности, характерного для эпохи империализма, в уголовно-процес- суальной доктрине представляет концепция уголовного процесса, как «контроля над преступностью». Изобличение преступника объявляется высшей ценностью, а допущенные при этом нарушения правил — «технической», формальной ошибкой. Соответственно пересматривается и дается иная оценка состязательной форме процесса, роли суда и т. д. В частности, концепция уголовного процесса как «контроля над преступностью» переносит центр тяжести на деятельность органов расследования, отводя суду фактически роль по «оформлению» результатов последней 2.

Характерны, в частности, многочисленные суждения в теоретических работах, подхватываемые практикой, о необязательности проверки заявлений относительно применения незаконных методов допроса и необязательности аннулирования признания, полученного незаконным путем.

Выступления в теоретической литературе против состязательности и ее использования для выявления и устранения нарушений процедуры доказывания мы находим и в континентальных странах, в частности в ФРГ, Франции.

Вместе с тем, поскольку слишком резкий отход от традиционного взгляда на ценность процессуальных гарантий мог бы причинить существенный ущерб функции идеологического воздействия буржуазного правосудия, в теории была выдвинута концепция уголовного процесса как «баланса» между необходимостью защищать права личности и бороться с преступностью. Поскольку этот «баланс» трактуется весьма неопределенно, новая концепция обрела достаточную гибкость, позволяющую класть ее в основу прямо противоположных решений.

Сторонники концепции уголовного процесса как «баланса», «компромисса» интересов личности и государства, как правило, признают, что необходимость соблюдать требования «должной правовой процедуры усложняет, а во многих случаях и мешает работе суда»3. И хотя на словах общий вывод делается в пользу соблюдения указанных требований, само противопоставление «эффективности судопроизводства» гарантиям прав личности заранее оправдывает любые отступления от законной процедуры, продиктованные «интересами практики».

1 Н. Н. П о л я н с к и й , Уголовное право и уголовный суд Англии, М., 1969, стр. 335-346.

2 См. «The Journal of Criminal Law, Criminology and Police Science», 1966, № 3, pp. 238—239.

3 «The Challenge of Crime in a Free Society», Wash., 1967, p. 125,

94

Коренной подрыв режима законности теоретически маскируется и чрезвычайной неопределенностью самого понятия надлежащего (должного) порядка судопроизводства.

Так, по мнению видного американского юриста Ф. Франкфуртера, «должная правовая процедура представляет собой то, что согласовывается с представлениями о добре и справедливости», причем «чем более основополагающими являются такие представления, тем менее вероятно, что они будут точно сформулированы, но уважение к ним является сущностью положения о должной правовой процедуре» 1.

Иными словами, содержание «должной правовой процедуры» предстает как набор оценочных понятий, соотносимых не с правовыми нормами, а с моральными категориями. По словам другого известного американского юриста Кардоцо, содержание и значение конституционных положений «варьируются от века к веку». Кардоцо подчеркивает, что толкование конституционных положений «смотрит сквозь преходящие частности и познает то постоянное, что лежит позади них». Оно «дополняет Конституцию и заполняет пробелы при помощи того же самого процесса и методов, которые создали обычное право»2.

Таким образом, в концепции буржуазных юристов прочно внедрилось деление процессуальных норм на «обязательные» (необходимые) и «необязательные», как и обоснование правомерности субъективного усмотрения в этих вопросах органов, осуществляющих уголовное судопроизводство.

Учет изложенных положений необходим при оценке тех изменений, которые происходят в буржуазном доказательственном праве.

Принятие отдельных норм, отличающихся внешней демократичностью, еще не означает, что произошли соответствующие перемены в практике судопроизводства. Приведем лишь один пример. Начиная приблизительно с 1963 года, Верховный суд США вынес ряд решений, которые признали, что не только в федеральных судах, но и в судах штатов доказательства, добытые в результате незаконного обыска, должны быть признаны недопустимыми, что обвиняемый имеет право пользоваться помощью защитника, что свидетель имеет право не отвечать на вопросы, прямо или косвенно уличающие его в совершении преступления, и т. д.

Основная причина, побудившая Верховный суд принять указанные решения, заключалась в стремлении повысить престиж буржуазного суда и тем самым способствовать укреплению капиталистической общественной системы.

1М. Ch. Вassiоuni, op. cit., p. 318.

2Ibid.

95

Указанные решения, несмотря на их непоследовательность и половинчатость, были положительным явлением в общественной жизни США, поскольку они в какой-то мере способствовали использованию буржуазно-демократических институтов прогрессивными организациями в борьбе против полицейского террора. Однако в силу очевидного преобладания в политической жизни США реакционных тенденций попытка усовершенствовать процедуру судопроизводства в судах штатов не только не была доведена до конца, но вскоре сменилась стремлением прямо или косвенно аннулировать ранее принятые решения. К этому необходимо добавить, что названные решения по вопросам «должной правовой процедуры» в значительно большей мере затронули юридическую теорию, чем практику органов юстиции.

Решения Верховного суда нередко игнорировались местными судами и полицией или же применялись настолько формально, что не порождали каких-либо изменений в существующей практике. Так, решение Верховного суда США по делу Миранды (июнь 1966 г.) обязывало полицию разъяснить задержанному, что он имеет право пользоваться помощью адвоката и что, если у задержанного нет денег, чтобы оплатить услуги адвоката, последний может быть бесплатно назначен судом.

Однако оно мало что изменило в полицейской практике. Исследование, проведенное сотрудниками Джорджтаунского института уголовного права и процесса, показало, что только 7% из 15430 лиц, арестованных в течение 1967 года по обвинению в тяжких преступлениях в федеральном округе Колумбия, заявили требование об обеспечении их адвокатом. Авторы исследования выяснили, что требуемое Верховным судом разъяснение прав делается полицией в такой форме, что арестованные не понимают его смысла, а если даже и понимают, то не считают, что оно относится и к ним1.

В 1965 году в решении Верховного суда США по делу Полтера право обвиняемого на очную ставку с лицами, дающими неблагоприятные для него показания, закрепленное в VI поправке к Конституции США, было признано обязательным для судов штатов. В 1970 году в решении по делу Даттона Верховный суд фактически отошел от этого правила, оценивая законность судебных действий не с позиций VI поправки, а применительно к законодательству, действующему в штате 2.

1L. Leitz, R. Меda1ie, P. A l e x a n d e r , Anomie, Powerlessness and Police Interrogation, «The Journal of Criminal Law, Criminology and Police Science», 1969, № 3, pp. 314—315.

2В связи с этим газета «Нью-Йоркер» в номере от 2 января 1971 г. отмечала, что решение по делу Даттона «продемонстрировало ту перемену, которой добился президент Никсон в курсе, проводимом уорреновским судом (т. е. Верховным судом США, действовавшим под председательством

96

При этом следует иметь в виду, что даже сами американские юристы оценивают резко отрицательно некоторые черты судопроизводства в штатах, в частности антидемократичность отдельных норм доказательственного права штатов (например, признание допустимыми вещественных доказательств, полученных в результате незаконного обыска, разрешение использовать записи подслушанных разговоров и т. д.). Таким образом, рассуждения о суверенитете штатов, об ограничении якобы «беспрецедентного» права Верховного суда контролировать судопроизводство в штатах1, по существу, лишь маскируют победу реакционных тенденций в практике уголовной юстиции.

Тенденция к свертыванию демократических процессуальных институтов и гарантий проявляется не только в США. Об этом писал, в частности, Н. Н. Полянский, характеризуя изменения в английском процессуальном законодательстве послевоенных лет, связанные с отказом от традиционных гарантий уголовного правосудия Англии2.

В связи с вопросом о роли и значении процессуальной формы для достижения классовых задач судопроизводства уместно вспомнить указание В. И. Ленина о том, что марксист должен видеть, когда речь идет о тех или иных капиталистических государствах, разницу «между степенями демократизма и между различным характером той или иной формы его...»3. Эту разницу необходимо видеть и при оценке процессуальных форм в пределах одной и той же правовой системы.

Например, во Франции наметилась тенденция к подмене судебной процедуры медико-психологической экспертизой.

Принятый в 1958 году УПК Франции и некоторые позднейшие нормы, дополнившие его, фактически узаконили эту тенденцию.

Понятно, что таким образом существенно изменилось содержание предмета доказывания по делу (теперь на первый план при доказывании выдвигается комплекс обстоятельств, фиксирующих наличие у данного субъекта определенных антропологических и психологических характеристик). Изменился и субъект, осуществляющий эту процедуру, — указанное обстоятельство

Эрла Уоррена. — Авт.) в течение 15 лет». По мнению газеты, «перемена курса» объясняется изменениями в составе Верховного суда США, в результате которых «большинство» (5 из 9 членов), поддерживающее «уорреновский курс», превратилось в «меньшинство» (4 из 9). Газета положительно оценивает эти изменения, поскольку, по ее мнению, они позволяют штатам «искать наилучшие пути» и не основываться па предположении, что «вся мудрость сосредоточена в Вашингтоне» («New Yorker» 2.I.1971, p. 15).

1 См. М. Ch. В a s s i о u n i , op. cit., p. 323.

2H. H. П о л я н с к и й , цит. соч., стр. 53.

3В. И. Л е н и н , Полн. собр. соч., т. 11, стр. 40.

4 Зак. 331

97

устанавливает ведомственная медицинская и психологическая экспертиза1, назначение которой зависит от усмотрения следственного судьи (ст. 81 УПК Франции).

Некоторые французские теоретики недвусмысленно высказываются в пользу полной замены «устаревшего» правосудия системой «лабораторного исследования», в котором решающая роль будет принадлежать врачам и экспертам-социологам2.

Понятно, что подобная процедура дает широкие возможности не только для преследования лиц, совершивших посягательства на охраняемый правопорядок, но и для «превентивной» деятельности в отношении любых политических противников.

Изменения, происшедшие в начале 60-х годов в процессуальном праве ФРГ, также свидетельствуют об общей тенденции отхода от классических доктрин процессуальной теории, ставившей во главу угла гарантии свободы и неприкосновенности личности3. В результате этих изменений суды получили возможность использовать в качестве доказательств материалы уголовной и политической полиции, в том числе и такие сведения, поступающие от полиции, в которых отсутствуют указания на их первоисточник.

В решении от 16 февраля 1965 г. федеральная судебная палата приравняла «специальные» сведения, которые были представлены суду ведомством по охране конституции (и получены анонимной агентурой), к заключению эксперта4.

Характерная особенность буржуазного доказательственного права, представляющая собой одно из проявлений общих пороков буржуазной философии, заключается в признании невозможности познания объективной истины в суде.

Теоретики доказательственного права исходят из практической невозможности требовать, чтобы судьи установили «истину». Эта невозможность определяется «неустойчивостью» критерия истины, существующего в уголовном судопроизводстве, под которым понимается «душевное состояние присяжных». Обосновывая возможность принимать судебные решения, исходя из предположений, буржуазные юристы ссылаются на «человеческий опыт», который якобы свидетельствует о том, что «необходимость действовать» не связывается с достоверностью знаний5.

1	О медико-психологической экспертизе во Франции см., например,
статью Л. Роша «D'expertise medicale le		nouveau Code	procedure penale»
(«Le	nouveau Code de procedure penale»,	Paris, 1960, p.	220).
2	J e a n L a r g u i e r , La procedure penale, 1963, p. 55.
3	Данные о доказательственном праве ФРГ в этом разделе представ-
лены канд. юрид. наук Т. Г. Морщаковой.			Zulassung von V —
4	К. T i d e m a n n , Zum Fortgang des Streits um die
Leuten im Strafprosess, «Monatsschrift fur Deutsches Rechts», 1965, Heft 11,
SS. 870—872.
5	Essays on Procedure and Evidence, Nashville, 1961, p, 86,

98

Агностическая установка в области доказывания — это общая установка буржуазной теории доказательств (см. § 1 гл. II).

В объяснительной записке к проекту Уголовного кодекса ФРГ 1962 года прямо указывалось на невозможность познания истины в уголовном судопроизводстве1.

Из этой общей концепции следует ряд практических выводов, которые отчетливо проявляются в англо-американском судопроизводстве, где пределы доказывания устанавливаются исходя лишь из фактов, вызывающих разногласия между обвинением и защитой. В силу такой трактовки суд не исследует обстоятельства, по которым защита не спорит с обвинением. Именно поэтому сознание обвиняемого безотносительно к его обоснованности исключает судебное рассмотрение доказательств, положенных в основу обвинения.

Классовая сущность буржуазного доказательственного права проявляется и в противоречии формально провозглашенных и восхваляемых «общих принципов» и конкретных правовых норм, фактически опровергающих эти принципы.

Примером этого может служить презумпция невиновности, рассматриваемая буржуазными юристами как неотъемлемая черта «демократического» правосудия. Однако рассуждения такого рода не препятствуют не только грубым нарушениям презумпции невиновности в практике уголовного судопроизводства, но и законодательному закреплению ее антипода — презумпции виновности.

Так, в английском законодательстве о шпионаже (законы 1911, 1920, 1939, 1940 и 1945 гг.) содержатся нормы, непосредственно исходящие из презумпции виновности: «Тот факт, что то или иное лицо было в сношениях или сделало попытку установить сношения с иностранными агентами в пределах или за пределами Соединенного Королевства, должен рассматриваться как доказательство того, что лицо это действовало с целью, угрожающей безопасности и интересам государства» 2.

Действующие в США законы об ответственности за ввоз наркотиков презюмируют, что любое лицо, у которого обнаружен наркотик, виновно в его незаконном ввозе из-за границы3. Правовое закрепление презумпции виновности имеет место и в других нормативных актах. Например, в решении по делу Гейни (1965 г.) Верховный суд США признал, что один лишь факт присутствия лица в помещении, где незаконно изготовляют спирт-

1 Подробный критический анализ высказываний буржуазных" процессуалистов о недостижимости истины в судопроизводстве см. М. С. С т р о - г о в и ч , Курс советского уголовного процесса, т. I, M., 1968.

2Цит. по кн. Н. Н. Полянского «Уголовное право и уголовный суд Англии», стр. 125.

321 U. S. С. § 174, 176а (1964).

4*

99

ные напитки, дает основание для признания его виновным

всамогоноварении1.

Вэтих примерах презумпция виновности была зафиксирована непосредственно в нормах материального уголовного права.

Но, как общее правило, отступление от презумпции невиновности осуществляется путем перемещения обязанности доказывания на обвиняемого. Это достигается с помощью многочислен-

ных правовых презумпций, опровержение которых ложится на обвиняемого2.

Но и в тех случаях, когда отсутствуют правовые презумпции, перелагающие бремя доказывания на обвиняемого, презумпция невиновности в значительной степени остается декларацией в буржуазном уголовном судопроизводстве. Не говоря уже о делах, где процессуальная форма игнорируется ради расправы с классовым противником, повседневная практика буржуазного правосудия убедительно показывает, что презумпция невиновности не может быть названа реально действующим правилом доказывания. По свидетельству одного из американских судей, «присяжные, без сомнения, склонны верить, что большинство лиц, преданных суду, виновны, независимо от того, насколько категорично эти присяжные предупреждаются о другой презумпции..,»3. Национальная комиссия США по причинам и предупреждению насилия также подтвердила существование в судах «фактической презумпции виновности» 4.

Следует отметить, что возможность перехода бремени доказывания на обвиняемого и тем самым замены презумпции невиновности презумпцией виновности допускается и Проектом правил доказывания в федеральных судах, который в 1969 году был разработан соответствующим комитетом конференции судей США.

Проект идет по пути дальнейшего расширения полномочий профессиональных судей в оценке доказательств в ущерб правам присяжных. Помимо того что сохраняется право федеральных судей комментировать «вес и достоверность» доказательств, особо подчеркивается обязанность судьи контролировать «способ и порядок» исследования доказательств. Указанные полномочия судьи наиболее отчетливо проявляются при единоличном решении им важнейшего вопроса: может ли быть конкретное доказательство передано на рассмотрение присяжных, т. е. в оценке допустимости доказательств.

1 «The Journal of Criminal	Law, Criminology and Police	Science», 1970,
№ 3, p. 370.
2 См. К. К е н н и , Основы	уголовного права, М., 1949,	стр. 368—372.

3«Law and Order Reconsidered», 1969, p. 492.

4I b i d .

100