Раздел III. Типы и формы государства

В. М. ХВОСТОВ

КЛАССИФИКАЦИЯ ГОСУДАРСТВ

[...] История выработала самые различные виды государств. Научно разобраться во всем этом многообразии можно только путем правильной классификации. При этом следует прежде всего оты­скать наиболее подходящий масштаб для классифицирования, т. е. положить в основу деления госу­дарств на типические группы такой признак, который был бы наиболее характерен для государства. Что же может быть таким признаком? Чтобы ответить на этот вопрос, должно поглубже вникнуть в самую природу государства.

Было бы неправильно представлять себе человеческое общество как простую совокупность от­ дельных людей, ничем внутренне между собою не связанных. Напротив, общество есть в известном смысле органическое единство. Нельзя, конечно, вполне уподоблять общество биологическому орга­низму, приравнивать его к животному или человеку и даже отыскивать в нем отдельные органы, со­ответствующие органам биологического организма, как это с большим безвкусием делали и делают некоторые социологи. Но нельзя упускать из виду и того, что жизнь человеческого общества не ис­черпывается жизнью и деятельностью отдельных входящих в его состав индивидуумов. Благодаря взаимодействию этих индивидуумов, в обществе развиваются особые социальные силы и возникают своеобразные социальные продукты, которых не может создать отдельный человек: таковы язык, нравы, наука, искусство, право, и т. п. Мы можем сказать поэтому, что в обществе действуют особые законы развития и что оно ведет свою особую жизнь, которая не исчерпывается жизнью входящих вcего состав отдельных людей. Наряду с психологией отдельного человека есть и особая психология народов. Вот в этом-то смысле мы и можем назвать человеческое общество органическим единством; только это — организм особого порядка, не биологический, а социальный. Связь, объединяющая его членов, есть связь психическая; она проявляется в народном самосознании и приводит к образованию всех вышеназванных продуктов социальной жизни. Конечно, вместилищем народного самосознания и его продуктов являются отдельные люди; но в своем сознании они могут различать то, что принадлежит им лично и что составляет общее достояние народного духа. И притом в личностях заурядных перевес всегда на стороне того, что они получают от общества, сравнительно с тем, что они ему сами дают. Индивидуальные различия возникают лишь благодаря тому, что каждая личность представляет из себя особый центр, в котором лучи, исходящие из социальной среды, могут скрещиваться самым разнообразным путем: сверх того, и существующие между людьми биологические различия имеют большое значение для появления индивидуальных особенностей.

Если, таким образом, человеческое общество имеет органическую природу, т. е. живет своей самостоятельной жизнью, то с тем большим основанием это можно сказать именно о том виде обще­ства, который именуется государством. Мы уже знаем, что это — наиболее самостоятельная, наибо­лее сильная и наилучше организованная форма общества. Поэтому в государстве с особой силой про­являются эти органические свойства общества. В частности, при определении природы государства следует принять еще во внимание, что государство — по существу союз принудительный. Его основ­ное свойство состоит в том, что оно господствует над своими членами помимо их на то согласия. Поэтому органическая природа государства прежде всего проявляется в том, что оно вырабатывает свою собственную волю. Эта воля государства стоит над волей отдельных его членов, принуждая их к безусловному повиновению. Она и составляет содержание того, что мы называем верховною вла­стью. Конечно, выразителями этой воли являются отдельные люди; но они при этом выступают именно в качестве органов государства и действуют в особом урегулированном правом порядке, ко­торый имеет целью придать их актам значение волевых актов государства. Здесь имеет место тот же процесс, который мы выше отметили по поводу общественного самосознания: вместилищем его так­же является сознание отдельных лиц, но это нам не мешает считать его и его продукты — язык, нау­ку, право и т. п. — за нечто для этих лиц объективное, не ими исключительно созданное и не им ис­ключительно принадлежащее. Так и воля государства есть социальная воля, а не индивидуальная воля тех лиц, которые выражают ее в качестве органов государства. Для выработки этой воли государ­ство содержит в себе ряд тесно между собою переплетающихся и друг друга обусловливающих учреж­дений, и мы его можем назвать во внимание к этому свойству социальной волевой организацией.

Отправляясь от этих соображении, мы можем дать ответ на поставленный выше вопрос об ос­новном принципе правильной классификации государства. Самым характерным признаком государ­ства, как социального организма, является его социальная воля, выражающаяся в актах верховной власти. Поэтому наиболее правильной будет та классификация государств, в основу которой поло­жены различия в организации верховной власти. Только эта классификация, исходящая из самого важного отличительного признака государства, и может углубить по существу наше знакомство с природою государства.

И действительно, начиная с Аристотеля наука стремится дать классификацию государств, по­коящуюся именно на этом признаке — организации верховной власти. Однако далеко не все построенные этим путем классификации совпадают между собою. Разногласия касаются того, какой именно стороне организации придать решающее значение; долго останавливались, например, на сравнитель­но второстепенном вопросе о количестве лиц, которым поручена верховная власть, как на решаю­щем, упуская из виду, что для юридической теории важнее вопрос о правовом положении этих лиц, чем об их количестве. Часто к вопросам чисто юридическим — о формах устройства верховных ор­ганов — примешивали вопросы политические — о направлении их деятельности — и получали та­ким образом чистые и извращенные формы правления (Аристотель), что только запутывало решение вопроса.

Наиболее правильной представляется нам следующая классификация. Основное подразделение государств зависит от того, каковы свойства так называемого высшего органа в государстве. При этом высшим органом именуется тот из органов государства, который 1) приводит в движение государственный механизм и поддерживает это движение и 2) которому принадлежит власть оконча­тельно санкционировать изменения правопорядка в государстве. С этой точки зрения мы получаем два основных типа государства: монархию и республику. Если воля высшего органа есть воля одного только лица, то мы имеем монархию; если высшим органом является коллегия лиц, то мы получаем республику. Этому делению не противоречит то обстоятельство, что и в республике может быть еди­ноличный орган в составе высшего правительства — президент. Дело в том, что президент республи­ки не есть высший орган государства в указанном выше смысле, тогда как монарх имеет это свойство высшего органа. Это проявляется в том, что президент ответствен за свои действия, тогда как монарх — безответствен; далее, в том, что конституция обыкновенно может быть изменяема и без согласия прези­дента, тогда как в монархиях по крайней мере изменение статей закона, касающихся прав самого мо­нарха, нуждается в санкции монарха; наконец, палаты в республиках могут собираться и без созыва со стороны президента, а в монархиях парламент обыкновенно не приступает к отправлению своих функ­ций помимо монарха.

Если в монархии все остальные органы действуют по поручению монарха и находятся в зави­симости от него, то мы имеем абсолютную монархию. Если же рядом с монархом существует колле­гиальный орган высшего управления в виде палаты народных представителей, как орган независи­мый от монарха и разделяющий с ним власть, хотя и приводимый монархом в действие, то мы назы­ваем монархию конституционной или ограниченной. С юридической точки зрения высшим органом здесь всегда является монарх, ибо он созывает и распускает парламент и, по крайней мере в извест­ных пределах, окончательно утверждает его решения. Но фактически (политически) преобладание может быть на стороне парламента, тогда мы называем монархию парламентарной. Что касается республик, то их можно подразделять смотря по составу той коллегии, которая представляет собой высший орган государства. Так мы получаем республики олигархические, где власть сосредоточена в руках немногих лиц, аристократические, где в отправлении власти участвует определенный класс лиц, демократические, где власть находится в руках всех взрослых граждан (кроме, обыкновенно, женщин). Демократия называется представительной, если участие народа в верховной власти состоит лишь в производстве выбора депутатов в парламент, и непосредственной, если народ путем голосования участвует и в издании законов (референдум). [...]

СОЕДИНЕНИЯ ГОСУДАРСТВ

[...] Мы уже заметили, что современные государства не живут изолированной жизнью, но на­ходятся между собою в более или менее тесном международном общении. Это общение приводит не только к тому, что важнейшие сношения государств между собою оказываются урегулированными нормами международного права, не только к тому, что государства вступают между собою в догово­ры по отдельным вопросам (торговые договоры, наступательные и оборонительные союзы), не толь ко к тому, что государства заключают прочные союзы для административных целей, но и к тому, что иногда несколько государств прочно соединяются между собою. Все упомянутые до сих пор формы международного общения охватывают лишь узко ограниченные области интересов. Соединения же государств в тесном смысле захватывают всю жизнь этих государств в более или менее широкой степени и нередко ставят эти государства в зависимость друг от друга. Такие соединения представ­ляют свои выгоды. Государства, вступившие в прочное соединение, прежде всего обеспечивают себе взаимный мир и усиливаются против внешних врагов. Далее, они расширяют территорию свободной торговли, что особенно важно для государств небольших. Наконец, население их, пользуясь всеми выгодами принадлежности к большому политическому единству, в то же время сохраняет независи­мость и автономность по многим делам более местного характера, так как соединившиеся государст­ва не перестают быть государствами и сохраняют самостоятельную верховную власть, хотя компе­тенция ее может быть значительно ограничена в результате соединения. Но, конечно, соединения государств имеют и свои невыгодные стороны. Во внешних и военных сношениях власть соединения нескольких государств неизбежно оказывается слабее власти единого обширного государства. Край­нее разнообразие местных законов, действующих в соединенных государствах, может оказаться ино­гда весьма неудобным для торгового и гражданского оборота. Если для ограждения прав отдельных государств, вошедших в соединение, конституция соединенного целого сделана негибкой, т. е. изме­нения ее обставлены большими затруднениями (С.-Американские Соединенные Штаты), то это вы­зывает свои неудобства: такая конституция может затруднить проведение важных реформ.

По характеру своему соединения государств могут быть весьма разнообразны. Они могут быть основаны на международных соглашениях и поставлены под защиту международного права, в таком случае они получают более слабый характер. Но они могут быть продуктом государственного права, т. е. основываться не на началах договоров и соглашений, сравнительно свободно расторжимых, но на принудительных началах. Далее, соединения могут быть организованными или неорганизованны­ми, т. е. они могут находить свое выражение в существовании особых органов соединения или же таковых органов не иметь. Во всяком случае следует помнить [...], что о соединении государств мы можем говорить лишь в том случае, если каждое из соединенных государств, как бы оно ни было ограничено в круге дел, подлежащих ведомству его верховной власти, все же остается государством, а не превращается в простую область, наделенную самоуправлением. Для этого необходимо, чтобы верховная власть его осталась самостоятельною, т.е. сохранила право самостоятельно организовать себя и самостоятельно решать те дела, которые остались в сфере ее ведения.

Текст печатается по изд.: Хвостов В.М. Общая теория права.— Спб., М., Варшава, Вильно, 1914.— С. 19—26.

Г. Ф. ШЕРШЕНЕВИЧ

ФОРМЫ ГОСУДАРСТВА

[...] Историческая и современная нам действительность представляет чрезвычайное разнообра­зие государственных форм. Классификация их, установление основных типов всегда привлекали к себе внимание мыслителей. К разрешению этой задачи подходили не только с одной логической стороны, но вносили и политический момент, обусловленный интересами исторической эпохи.

Аристотель в основание своей классификации, пользовавшейся большим авторитетом не толь­ко в древности, но и в течение средних веков, положил два принципа: число властвующих и характер властвования. С одной стороны, существенным казалось, сколько лиц правят: один, немногие, боль­шинство; с другой — в чьем интересе правят, в личном или в общественном. Соответственно тому получались три пары форм государства: монархия и тирания, аристократия и олигархия, демократия и охлократия. Полибий, стоя на почве этой классификации, указал на закон круговорота, в силу кото­рого каждая чистая форма обнаруживает тенденцию к искажению своего типа и к переходу в другой тип: монархия, деспотия, аристократия, олигархия, демократия, охлократия, монархия... В противодействие такому закону Полибий выдвинул смешанную форму, как гармоническое сочетание монар­хических, аристократических и демократических элементов. Этот тип взят был из действительности — Рим, который, по мнению Полибия, достиг в консулах, сенате и комициях этого идеала.

Этого трехчленного деления придерживался и Монтескье. Если он рядом с монархией поста­вил деспотию, то в этом случае он. жертвуя научною точностью, пользовался полемическим приемом против абсолютизма, в защиту личной свободы. Но в своей классификации Монтескье рядом с раз­личием по природе правления выставляет еще новый признак — принцип правления, или психологи­ческую основу, на которой может быть построена та или иная форма правления. Такими принципами являются: для деспотии — чувство страха, для монархии — чувство чести, для аристократии — уме­ренность, для демократии — сознание общественного долга. Монтескье является самым видным сторонником и пропагандистом смешанной формы, идеал которой он видел в Англии.

Кант переходит уже к двухчленному делению и противополагает монархии только республику. При этом основной принцип деления — это соединение или разъединение властей. Где исполнитель­ная власть обособлена от законодательной — там налицо республиканская форма. Где власти соеди­нены — там деспотия, в чьих бы руках власть ни находилась. С этой точки зрения Кант мог говорить о республиканской монархии и деспотической демократии. В течение XIX века двойственное деле­ние вытеснило тройственное, что объясняется отсутствием в современной действительности госу­дарств аристократического типа.

Если все государства разделяются на два основных типа, монархию и республику, то спраши­вается, что составляет предмет классификации? Очевидно, таким предметом не может быть государ­ство во всем своем бытии. Иначе пришлось бы различать государства большие и малые, земледель­ческие и индустриальные, культурные и отсталые и т. п. С точки зрения цели классификации, должна быть принята в соображение та сторона, которая является наиболее существенной для внутреннего государственного и правового порядка. Такою стороною необходимо признать государственное уст­ройство. Вопрос о том, что такое государственное устройство, есть вопрос о том, кто является орга­ном власти, или, иначе, кто те лица, чья воля подчиняет себе волю всех лиц, живущих в пределах данной территории. При такой постановке вопроса возможно возражение, что иногда, при монархи­ческом режиме, государству навязывается воля фаворитки или фаворита. Однако решающим являет­ся то обстоятельство, что все считаются с волею, выраженною от лица монарха, не входя в исследо­вание, какими мотивами она сама определилась. [...]

[...] Монархия есть такая форма государства, в которой имеется единоличный, наследственный и безответственный орган власти. Источник силы этого органа заключается в исторической тради­ции, в мистическом уважении или к самой идее монархии или к долго царствующей династии. В представлении неразвитого человека абстрактная власть только и умещается в образе живого чело­века. Личные качества монарха, его ум или неразвитость, доброта или жестокость, смелость или тру­сость, имеют уже второстепенное значение, способствуя лишь повышению или понижению монар­хических чувств в стране. [...]

[...] Монархическая власть есть власть наследственная. В наследственности весь смысл и вся сила монархизма. Опять-таки история как бы опровергает этот признак монархии. В старой Германской Им­перии и в Польше император и король выбирались. Но вопрос в том, были ли они органами власти. В том и другом случае было только одно название, лишенное реального содержания, в том и другом случае титул монарха был обращен не к государству, а к внегосударственным отношениям. Наследст­венность короны вовсе не метафора, это сама реальность. Метафорой следует признать обратное поло­жение, выставляемое Еллинеком: «Не монарх наследует корону, а корона — монарха».

Монарх всюду признается безответственным. Этот принцип принят в интересах поддержания престижа монарха, на котором строится вся его власть. Безответственность монарха распространяет­ся не только на политическую его деятельность, но и на его действия, имеющие уголовный характер, напр. убийство в запальчивости, нанесение личного оскорбления. В Англии даже гражданская ответ­ственность обусловлена предварительным согласием монарха на предъявление к нему иска. Монарх считается главою государства. Это выражение следует понимать не в том смысле, что он стоит над государством, а в том, что он признается лицом, занимающим в обществе высшее социальное положение, а также представителем государства на внешней стороне.

Таковы характерные признаки монарха вообще, независимо от различных видов монархии в исторической действительности. Но монарху стремятся иногда придать такие признаки, которые могут быть присвоены ему только при одном виде монархической власти. [...]

[...] Историческая действительность представляет нам два вида монархии: абсолютную и огра­ниченную, или конституционную. В исторической последовательности абсолютная монархия пред­шествует конституционной и, даже уступив ей место, долго оказывает влияние на свою преемницу.

Под именем абсолютной монархии, автократии, самодержавия понимается такая форма госу­дарства, при которой вся государственная власть полностью сосредоточивается в руках одного чело­века: князя, короля, царя, императора. Законодательство, управление, суд своими источниками схо­дятся все в этом центре. Никакой конкурирующей власти в государстве не может быть — все суще­ствующие власти производны от власти монарха.

В XIX столетии вся Западная Европа перешла от абсолютной монархии к монархии конститу­ционной. При этом втором виде монархии, ныне господствующем, монарх разделяет свою власть с парламентом, который соучаствует в законодательной деятельности, а при парламентарной системе — и в управлении. Сущность конституционной монархии заключается не в разделении властей, по­тому что государственная власть неделима, и не в обособлении функций власти, потому что оно про­тиворечит действительности. В самом деле, в появлении нового закона соучаствуют монарх и парла­мент при всякой форме конституционной монархии, а при парламентаризме — парламент, главная задача которого законодательство, оказывает решительное влияние на управление. В конституцион­ной монархии имеются два органа власти и между ними образуется совместное властвование, при чем роль каждого органа определяется обыкновенно в особом акте, называемом конституцией. Труд­ность при совместном властвовании сохранить равновесие приводит к неизбежному наклону каждой такой формы государства или в сторону абсолютизма, как напр. в Пруссии, или в сторону республи­ки, как напр. в Англии, Бельгии, Норвегии. Роль того и другого органа обусловливается, конечно, не конституционным актом, а общественною силою каждого из них, хотя нельзя отрицать и того общест­венно-психологического значения, какое имеет соблюдение или нарушение установленных актом гра­ниц со стороны одного из органов власти.

Конституционная монархия представляет собою переходную форму, опирающуюся своими корнями в абсолютизм. Ее историческая задача заключалась в ограничении произвола власти, в кон­троле над финансами. Ее обоснование кроется в удачном сочетании двух источников силы государ­ственной власти: традиции, на которую опирается монарх, и общественного сознания, которое под­держивает парламент. Где история не создана монархических традиций, там монархия не может ук­репиться, примером чему служит Америка. Когда история сотрет монархическую традицию, консти­туционная монархия принуждена будет уступить место другим формам. [...]

[...] Другим основным государственным типом является республика.

Научные попытки отличить республику от монархии подтверждают теоретическую трудность. Прежде всего, наиболее распространенным житейским взглядом можно признать то, что в монархии ви­дят властвование одного лица, а в республике — всего народа. Но в конституционной монархии, если и есть единоличный орган власти, то рядом с ним стоит другой, народный, организованный иногда на ши­роких демократических началах. С другой стороны, власть всего народа следует признать чистой фикци­ей, которая не соответствует действительности, хотя и оказывает психическое воздействие на эту действи­тельность.

Искомое различие думают обнаружить в том, как образуется воля государства. В монархии эта воля воплощается в воле физической, а в республике — в воле юридической. Здесь уже ряд фикций. Прежде всего, не существует какой-то воли государства. А затем, совершенно непонятно, как может она воплотиться в воле физического лица. Еще менее постижимо, как можно говорить о юридиче­ской воле. Воля неразрывно связана с физическим существованием, и потому юридическая воля — психологический nonsens.

Основное затруднение при разграничении республики и монархии заключается в том положении, какое занимают в главных республиках президенты. Исторически не подлежит сомнению, что президенты республики созданы по образу и подобию монархов. С.-Американский президент представляет собою сколок с английского короля. [...]

[...] С точки зрения исторической перспективы, нельзя не признать, что президент республики представляет собою смягченную форму короля, что республика есть дальнейший шаг в развитии конституционных начал, в связи с усилением за счет традиционности момента сознательности при созда­нии условий государственного существования.

Республиканская форма разделяется на два вида: на непосредственную республику и предста­вительную республику. Первый из этих видов характеризуется тем, что народ принимает непосред­ственно, в полном составе, участие в законодательной, а отчасти и правительственной деятельности. Такая непосредственная демократия встречается в Древней Греции и до наших дней сохранилась, хотя не в полной своей сущности, в нескольких кантонах Швейцарии. Увеличение населения современных государств сделало совершенно неосуществимой непосредственную республику, которая должна была в новое время принять вид представительной республики, характеризующейся тем, что государственная власть сосредоточивается в руках выборных лиц, которым доверяется издание законов, направление исполнительной власти и контроль над нею. Представительная республика получает свое наименование от выборных лиц, которым присваивается имя народных представителей. Но это народные избранники, а не народные представители, по­ тому что неизвестно, кого они представляют. Если весь народ, то, спрашивается, перед кем? Если непо­средственно избравших, тогда следовало бы допустить связанность представителя данным ему поруче­нием, между тем как в настоящее время обязательный мандат не признается. Начало представительства требовало бы, далее, допущения того, чтобы избиратели во всякое время могли отозвать своего пред­ставителя и заменить его другим, что также не допускается. Идея представительства есть остаток средневекового взгляда на государство с частной точки зрения, перенесение в публичное право частноправовых институтов. [...]

Текст печатается по изд.: Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Вып. IV. 263, 264,266—267,268—269,270—271.