- •Глава 1. Картина мира и ее основные элементы
- •§1. Естественная и метафизическая установки
- •§2. «Одиночество» и «бездомность» современного человека
- •§3. Вещь
- •§ 4. Проблема времени
- •§ 5. Пространство
- •§ 6. Числа правят миром
- •§ 7. Начало и конец движения
- •§ 8. Свет, цвет, ритм
- •Глава 2. Человеческое бытие
- •§ 1. Происхождение и сущность человека
- •§ 2. Метафизика человеческого бытия
- •§ 3. Проблема «живого» человека
- •§4. Проблема я
- •§ 5. Типологии человека в философии
- •§ 6. Основные характеристики человека
- •§ 7. Категории человеческого бытия
- •§ 8. Постструктурализм о «смерти» человека
- •Глава 3. Бытие сознания
- •§ 1. Что такое сознание?
- •§ 2. Мыслят ли животные?
- •§ 3. Три стороны сознания
- •§ 4. Дух, или сверхсознание
- •§ 5. Сознание и бессознательное
- •§ 6. Архетипы коллективного бессознательного
- •Глава 4. Проблема бытия в философии
- •§ 1. Что такое бытие?
- •§ 2. Бытие и сущее
- •§ 3. Бытие как родина
- •Раздел II эпистемология
- •Глава 1. Основные направления в эпистемологии
- •§ 2. Трансцендентализм
- •§ 3. Агностицизм
- •§ 4. Иррационализм
- •§ 5. Аналитическая эпистемология
- •§ 6. Феноменологическая теория познания
- •Глава 2. Актуальные проблемы эпистемологии
- •§ 1. Откуда приходит мысль?
- •§ 2. Мышление и язык
- •§ 3. Язык - дом бытия
- •§ 4. Что есть истина?
§ 6. Феноменологическая теория познания
Название этой теории условно, поскольку оно включает в себя взгляды не только основоположника феноменологии (греч. phainomenon — являющееся + logos — знание) Гуссерля, но и его последователя Хайдег-гера, который впоследствии вышел за рамки феноменологии, и французского мыслителя Мерло-Понти, попытавшегося органически соединить идеи Гуссерля и Хайдеггера.
Феноменологическая теория познания — это прежде всего критика трансцендентализма. Ее авторы утверждали, что нет никакого чистого, трансцендентального субъекта, который своими действиями, своим воображением конструировал бы мир. Трансцендентализм кантовского типа разрывает мир и человека, создает между ними непроходимую пропасть, не замечая того, что человек всегда уже в мире, что мир столько же зависит от него, как и он сам от мира. Бытие-в-мире (In-der-Welt-Sein) — центральная категория философии Хайдеггера, подчеркивающая специфичность человеческого бытия.
Все, что человек знает о мире, пусть даже и через науку, он знает исходя из того жизненного опыта, без которого символы науки были бы пусты. Феноменология и предлагает вернуться к тому жизненному опыту и вырастающему из него жизненному миру, вторичным выражением, разъяснением которого является наука. Я — не момент мира, не «сознание», не «живое существо» — это все наивные определения науки. Я — абсолютный исток мира. «Вернуться к самим вещам», как призывал Гуссерль, значит вернуться к этому жизненному миру до знания, о котором всегда говорит знание и в отношении к которому всякое научное определение будет абстрактным и зависимым. Так география с помощью цифр и карт представляет пейзаж, но нам без нее довелось узнать, что такое лес, долина или река.
Чтобы вернуться к самим вещам, к жизненному миру, нужно осуществить редукцию. Нужно «подвесить» все представления о мире, снять все утверждения о нем естественных и общественных наук, все мифы и предрассудки относительно его устройства, его развития и т.д. Тогда мир явится как феномен, как мир нашей жизни, нашего опыта до всяких попыток его истолкования. Редукция — это удивление перед лицом мира. Мир есть не то, что я думаю, но то, чем я живу. Когда я возвращаюсь к своему Я, живущему в мире, то обретаю не научную истину, но человека, обреченного быть в мире.
Главная ошибка Канта, по мнению феноменологов, состоит в следующем: сделав глубокий вывод о том, что сознание конституирует мир, он прошел мимо двух основных феноменов — феномена тела и феномена вещи.
Приведем такой пример. Допустим, мы рассматриваем дом, который виден из нашего окна, или стоим на улице перед этим домом. При этом оказывается, что нет такой точки, с которой мы видим весь дом; мы всегда видим только фасад и часть боковой стены. Даже с вертолета невозможно увидеть весь дом — только крышу и, может быть, одну из стен. Но все-таки мы видим дом, потому что наша предварительная включенность в мир, наш «опыт взаимодействия» с домами автоматически достраивают не видимые нам пространственные горизонты дома, как и вообще любой другой вещи. Вещь не существует сама по себе, а только в «горизонтах» нашего восприятия. Вопрос не в том, воспринимаем ли мы в действительности мир, напротив, все дело в том, что мир и есть то, что мы воспринимаем.
Размеры и формы суть только виды этой нашей всеобъемлющей сцепленности с миром. Вещь кажется большой, если мой взгляд не может ее полностью охватить. Объект кажется круглым, если при равноудаленное™ от меня всех его сторон он не навязывает моему взгляду никаких отклонений от его кривой. Таким образом, совершенно справедливо, что любое восприятие вещи, формы, размера в качестве реальных отсылает к такому положению мира и системы опыта, где мое тело и феномены строго взаимосвязаны. Если бы вещь воспринималась такой, какой она есть на самом деле, тогда она продемонстрировала бы нам все свои секреты, лишилась бы ореола таинственности. Она перестала бы существовать как вещь в тот момент, когда мы поверили бы, что обладаем ею.
Но система опыта не разворачивается передо мной, как если бы я был Богом, она проживается мной с определенной точки зрения, причем я не являюсь зрителем, а принимаю в ней участие, именно моя сонрисущность обусловливает возможность моего восприятия и мою открытость целостному миру как горизонту любого восприятия.
В итоге мое тело — это не только объект среди прочих объектов, совокупность доступных чувствам свойств среди других таких же совокупностей. Оно является объектом, восприимчивым по отношению ко всем другим объектам, оно резонирует в ответ на любой звук, отвечает на любой цвет и дает словам их первоисходное значение в зависимости от того, как оно на них реагирует. Вещь никогда не может быть отделена от того, кто ее воспринимает, она никогда не может быть абсолютно вещью-в-себе, поскольку ее артикуляции являются артикуляциями нашего существования и поскольку она полагает себя конечной точкой нашего взгляда или пределом того сенсорного исследования, которое облекает ее человечностью. Тело является тем странным объектом, который использует свои собственные части в качестве общей символики мира и благодаря которому мы можем «вторгаться» в этот мир, «понимать» его и находить ему значения.
Именно мой взгляд поддерживает цвет, именно движение моей руки поддерживает форму объекта. Без вмешательства моего взгляда или моей руки, до совпадения движений моего тела с ощущаемым это последнее — не что иное, как смутное побуждение. «Я, созерцающий небесную синеву, — писал Мерло-Понти, — не являюсь перед лицом этой синевы акосмическим субъектом, я не обладаю ею мысленно, я не развиваю перед ней какую-то идею синего, которая раскрыла бы передо мной таинство синевы, я всецело отдаюсь ей, растворяюсь в этом таинстве, она «мыслит себя во мне», я — это само небо, которое собирается, сосредоточивается и начинает существовать ради себя самого, мое сознание до краев наполнено этой безграничной синевой».
Конечно, речь идет не о небе географа или астронома, но о небе, воспринятом или прочувствованном мной, поддержанном моим взглядом, который его обозревает и с которым он сживается, это небо — как среда определенной жизненной вибрации, испытываемой моим телом, где каждый элемент целого чувствителен по отношению к тому, что происходит во всех других элементах.
Всеобщность и мир коренятся в сердце индивидуальности и субъекта. Этого не понять, пока мир будет считаться объектом. Это становится ясным, если мир предстает полем нашего опыта, если мы сами — не что иное, как взгляд на мир, ибо тогда самая скрытая пульсация нашего психофизического бытия возвещает о мире.
Ничего не меняется в мире от появления еще одной горы или пропасти в результате землетрясения. Но когда человек приходит в мир, мир становится другим, потому что человек приводит в действие будущее — не так, как причина определяет следствие, но так, как ситуация, стоит ей завязаться, неизбежно приводит к развязке. Возникает новая среда, и мир обретает новый пласт значений. В доме, где рождается ребенок, все предметы меняют смысл, они начинают ждать от него какого-то еще неопределенного обращения, налицо кто-то иной, более того, новая история — долгая или короткая — обрела точку отправления, был открыт новый регистр.
Мое восприятие, когда я впервые взглянул на мир, заодно с горизонтами, его окружавшими, — это всегда настоящее событие, незабываемая традиция; даже потом, становясь взрослым, я сохраняю в себе это первое восприятие, эту первичную связь меня и мира. И каждый человек может сказать это о себе, следовательно, мир вокруг — это наш мир, и мы все его необходимое окружение.
Сознание — это не стоящее в центре Я, которое объединяет акты в синтетическом единстве, но уникальный опыт, уникальное «сцепление» жизни, временность, которая проясняет себя с момента рождения и подтверждает себя в каждом настоящем мгновении.
Известна мысль Паскаля о том, что в одном отношении я понимаю мир, а в другом — мир понимает меня. Следует сказать, что это одно и то же отношение: я понимаю мир, потому что для меня существует близкое и далекое, первый план и горизонт, а мир составляет картину и обретает смысл для меня, т.е., в конце концов потому, что я в нем расположен, и потому, что он меня содержит в себе.
Мир не отделим от субъекта, но субъекта, который не может быть не чем иным, как проектом мира. И субъект не отделим от мира, но мира, который он сам проецирует. Субъект — это бытие-в-мире, и мир остается «субъективным», потому что его текстура и его сочленения обрисовываются человеческой субъективностью. Человеческая жизнь «понимает» не только определенную среду, но и бесконечное количество любых возможных окружений, и она «понимает» себя, поскольку она заброшена в естественный мир.
Таким образом, и мир, и наше тело — это феномены, «пригнанные» Друг другу, существующие друг в друге. Когда мы говорим о теле, мы имеем в виду не физическое тело. Тело есть образ тела, тела в первичной данности не существует. Феноменальное тело — это тело, которое создает вокруг себя определенную среду, где его части притерлись друг к другу динамически, а его рецепторы настроились таким образом, чтобы, объединив свои усилия, сделать возможным восприятие объекта. Мои глаза и мои уши — искусственные органы, глаз ничего не видит, а ухо ничего не слышит — ведь это физиологические, материальные органы. Видеть и слышать может только человек, а не глаз и не ухо. Всякое ощущение принадлежит определенному полю. Сказать, что у меня есть визуальное поле, означает, что у меня есть доступ к совокупности явлений и я открыт им, что видимые явления находятся в распоряжении моего взгляда в силу своего рода изначальной договоренности и дара природы, без всякого усилия с моей стороны; это означает, что способность видеть является предличностной. Видение — это мысль, подчиненная определенному полю.
Наши органы восприятия мира — органы нашего существования,. органы феноменального тела, которое существует в мире, а не органы сознания, в противном случае непонятно, как вообще что-то можно видеть или слышать. Мы в сущности не имеем отдельных органов для зрения, хотя говорим, что видим глазами. Глаз — это орган, совершенно искусственный с самого начала, так же как с самого начала искусственно феноменальное тело человека, которое создается в борьбе со своим ограниченным и неполноценным физическим телом. Только с помощью феноменального, искусственного тела человек может вписаться в мир, создавать его и ему соответствовать.
Мы не замечали раньше сращенности и взаимопроникаемости мира и нашего существования лишь потому, что схватывание сознанием воспринимаемого мира было затруднено предрассудками объективного мышления. Его постоянная функция состоит в редуцировании всех феноменов, свидетельствующих о единстве субъекта и мира, и замещении их ясной идеей объекта как вещи-в-себе и субъекта как чистого сознания.
Как все литературные произведения являются только частными случаями возможных перестановок звуков и их буквенных знаков, так и свойства мира и ощущения феноменального тела представляют собой элементы, их которых состоит великая поэзия мира.
Нельзя обнаружить ни одной телесной функции, которая была бы строго независима от структуры нашего существования и, с другой стороны, ни одного духовного акта, который не был бы основан на телесной инфраструктуре. Более того, для меня, считал Мерло-Понти, существенно не только обладать телом, но и обладать именно этим телом. Могут возразить, что я мог бы обладать иными ногтями, ушами, легкими, но мое существование от этого не пострадало бы. Но ведь мои уши, ногти, легкие, если их взять отдельно, не обладают никаким существованием. Это наука учит нас рассматривать тело как совокупность частей и, конечно, как опыт его разложения и смерти. Однако ясно, что разложившееся тело — это уже не тело. Если же уши, ногти, легкие находят себе место в моем живом теле, они уже не будут казаться случайными деталями. Они не безразличны для идеи, которая складывается обо мне у других, они вносят свой вклад в формирование моего облика или моей манеры держать себя, и, возможно, завтрашняя наука когда-нибудь выразит в форме объективных корреляций необходимость для меня именно такого устройства ушей, ногтей, легких или, с другой стороны, того, чтобы я был ловким или неуклюжим, спокойным или нервным, умным или глупым, чтобы был самим собой1.
Когда мы говорим, что нет мира без человеческого существования, которое несет его структуру, нам могут возразить, что мир предшествовал человеку, что Земля, по всей видимости, — единственная населенная планета и, таким образом, философские воззрения несовместимы с самыми достоверными фактами. Например, что Земля произошла из первичной туманности, где еще не соединились необходимые для жизни условия. Но ведь каждое из этих слов, как и всякое физическое уравнение, предполагает наше донаучное представление о мире, и эта отсылка к пережитому миру способствует установлению ее положительного значения. Ничто и никогда не позволит нам понять, что такое невидимая никем туманность.
Но, с другой стороны, что имеется в виду, когда говорят, что нет мира без бытия-в-мире, т. е. без человека? Не то, что мир конституирован сознанием, но, наоборот, это означает: сознание всегда находит себя Уже за работой в мире. В целом же верно то, что существует природа — Не природа естествознания, а та природа, какой ее показывает наше восприятие.
Подлинная философия, считают представители феноменологической теории, стремится к тому, чтобы снова научиться видеть мир. Подводя итог сказанному выше, можно отметить, что трудами представителей феноменологического движения было заложено совершенно новое понимание взаимодействия мира и человека, понимание, которое, будучи развито и детализировано, может радикально изменить наши представления о том, что такое человек и какое место он занимает во Вселенной.