Анализ лирического произведения

При анализе лирических произведений можно наблюдать несколько характерных ошибок. Две крайности здесь очевид­ны. Это, во-первых, анализ смысловой стороны стихов при забвении их литературных качеств и, во-вторых, разбор худо­жественных особенностей с формальной стороны. Но в послед­ние годы распространился еще один тип анализа, где, каза­лось бы, рассматривается во взаимосвязи форма и содержа­ние, но общее стройное представление (впечатление) от сти­хотворения все-таки разрушается. Добившись выразитель­ным чтением, двумя-тремя ориентировочными вопросами по содержанию, использующими непосредственное впечатление, некоторого единства восприятия, учитель не закрепляет его в последующем разборе отдельных элементов лексики и лите­ратурных тропов. Мало внимания обращается и на связь от­дельных частей произведения. Остановимся на литературно-методическом разборе характерного во многих отношениях стихотворения Маяковского «Бруклинский мост».

Изучение его начинается кратким вступительным словом учителя, в котором сообщается история создания стихотворе­ния и поясняются непонятные учащимся слова. После этого стихотворение читает учитель. Методическая задача анализа заключается в том, чтобы объяснить воздействие стихов на читателя, показать взаимоотношение изобразительных средств, ведущее к созданию образа лирического героя и раз­вернутой поэтической картины.

В стихотворении образ лирического героя характеризуется двумя основными чувствами: восхищением человеческим ге­нием и гневным осуждением буржуазного общественного устройства. Учитель говорит об этом и предлагает определить, где переживания лирического героя достигают особенной си­лы. Ученики определяют: «Здесь жизнь была одним — беззаботная, другим — голодный протяжный вой. Отсюда безработные в Гудзон кидались вниз головой».

Таким образом устанавливается, что преобладающее на­строение героя — возмущение против строя, порождающего непримиримые общественные противоречия.

Композиционно стихотворение состоит из трех эпизодов, вступления и концовки. Учитель выделяет их, а затем пред­лагает озаглавить, исходя из основных переживаний, опреде­ляющих композиционное развитие. Вступление (первое дву­стишие и первое четверостишие) представляет шутливое обе­щание расхвалить Америку. Первая часть (четверостишия второе — четвертое) — восторженное описание моста. В сле­дующей части стихотворения описывается новая картина, ко­торую (с небольшими оговорками) можно назвать: «Вид на ночной Нью-Йорк с Бруклинского моста». Третья, основная часть стихотворения фантастична — Бруклинский мост в гла­зах «столетий геолога». И, наконец, характерная для Маяков­ского концовка.

Во вступлении мы видим богатство интонационных оттен­ков: «Издай, Кулидж, Радостный клич! На хорошее и мне не жалко слов. От похвал красней, как флага нашего материйка, хоть вы и разъюнайтед стетс оф Америка».

Тонкую иронию передает и уменьшительно-ласкательное «материйка», и насмешливо увеличительная приставка «разъюнайтед», и упомянутое выше обращение. Вступитель­ный эпизод состоит, как уже говорилось, из одного двустишия и четверостишия. Ударения в них располагаются по строкам следующим образом 2—2 и 4—б—4—1. Учащиеся ставят ударения.

Короткие строки двустишия ритмически резко отличаются от многоударных строк четверостишия. В свою очередь чет­веростишие и весь отрывок неожиданно завершаются одноударной (!) строкой, которая, по системе рифмовки, соответ­ствует самой длинной — пятиударной строке в четверости­шии Слово-строка «Америка», завершающая вступле­ние, в этой ритмической организации звучит многозна­чительно.

Следующий отрывок составляют три четверостишия с четырехударными строками. В отличие от вступления с его многообразными интонациями здесь преобладает одно на­строение — непосредственное восхищение, которое охватило героя. Лишь в нарочитой торжественности стиля можно уло­вить легкую иронию автора над своим восхищением. Вряд ли учителю нужно читать этот отрывок целиком, но наиболее характерные сравнения следует привести: «Как в церковь идет помешавшийся верующий. Как в скит удаляется, строг и прост, — так я в вечерней сереющей мерещи вхожу, смиренный, на Бруклинский мост». Эпитет «смиренный» в данном контексте приобретает от­тенок иронии.

В описании следующей картины — ночного Нью-Йорка — чувствуется перемена общего настроения. И здесь основное средство словесно-образной живописи — сравнения, но им в большей степени придается оттенок обыденности: «И только по этому тихому зуду поймешь — поезда с дребезжаньем ползут, как будто в буфет убирают посуду. Когда ж, казалось, с-под речки начатой развозит с фабрики сахар лавочник, — то под мостом проходящие мачты размером не больше размеров булавочных».

Подчеркнутая обыденность сравнений дает возможность по-новому ощутить масштабы и значение описываемого. По­этому завершающее нарисованную здесь картину четверости­шие по изобразительным средствам контрастно отрывку в це­лом, но по сути органично с ним связано: «Я горд Вот этой стальною милей, живьем в ней мои видения встали — борьба за конструкции вместо стилей, расчет суровый гаек и стали», — а весь отрывок целостен по настроениям и мыслям.

И здесь ритмическая основа стиха — четырехударная строка. Однако в самом осуществлении четырехударного ритма есть существенные различия между первой и второй частями (строфы вторая-четвертая и пятая-восьмая). На это надо обратить внимание учеников. Для этого следует еще раз прочитать четвертое и пятое четверостишия. Затем в обеих строфах расставляются ударения. В первом случае эту работу делает учитель, во втором — ученики.

«Как глупый художник в мадонну музея вонзает взгляд свой, влюблён и остр, так я, с поднебесья, в звёзды усеян, смотрю на Нью-Йорк сквозь Бруклинский мост».

Прежде всего обращает внимание постоянное ударение на втором слоге каждой строки. Оно проходит через все стихо­творение, есть всего три существенных отклонения в основ­ной части (не считая вступления и концовку). А в остальном схема строфы напоминает амфибрахий с некоторыми отклонениями от нормы. Расставим также ударения в строфе: «Нью-Йорк до вечера тяжек и душен, забыл, что тяжко ему и высоко, и только одни домовьи души встают в прозрачном свечении окон!»

Здесь опять постоянное ударение на втором слоге, а в ос­тальном выражена схема амфибрахия, но с одним существенным отступлением: первая стопа в этом амфибрахии ямбиче­ская.

Какой же отсюда можно сделать вывод? Одни переживания лирического героя передавались амфибрахием, а для дру­гих понадобилось введение в схему трехсложного размера ямбической стопы? Нет, такой вывод был бы поспешен и неве­рен. Сам по себе ритм ничего передать не может, он приобре­тает значение в связи со всей системой выразительных средств произведения. Но на протяжении всего стихотворения интонации лирического героя могут меняться, а вместе с ними меняется и весь строй речи, в том числе и ритм. Мы уже ви­дели, как изменилось настроение героя, его интонация, окрас­ка речи. Изменился и ритм: основа его по-прежнему четырехударная, но внутренняя организация приобрела новый харак­тер.

Третий, центральный эпизод (четверостишия девятое-пятнадцатое) идейно наиболее значителен. Социальные контрасты воплощены здесь с особой силой. Маяковский создает здесь новую картину, второй — фантастический — план пове­ствования, заставляя читателя взглянуть на мост и на вопло­щенные в нем контрасты американского образа жизни глаза­ми далеких потомков. Замысел осуществляется с помощью фантастического «столетий геолога», по обломкам Бруклин­ского моста реконструирующего эпоху поэта. Картина нари­сована с помощью еще более, чем в других частях стихотво­рения, развернутой системы поэтических тропов. Фантастиче­ский колорит влечет за собой ряд гипербол, неожиданных сравнений, метафор и олицетворений. Возвышенный строй речи создается с помощью гиперболического сравнения: «...как из косточек тоньше иголок, тучнеют в музеях стоящие ящеры, так с этим мостом столетий геолог сумел воссоздать бы дни настоящие…» — почти «космических» метафор: «... — Вот эта стальная лапа соединяла моря и прерии ...сообразите, хватит рук ли, чтоб, став стальной ногой на Мангеттен, к себе за губу притягивать Бруклин?» — внешне фантастического, но исторически глубоко достовер­ного и живописного олицетворения: «...отсюда Европа рвалась на Запад, пустив по ветру индейские перья».

Это нарастание гневных интонаций подготавливает кульмина­ционную точку стихотворения, о которой говорилось в самом начале. В конце третьей части скова возникает образ лириче­ского героя, на этот раз как контраст, как образ — символ иного мира: «И дальше картина моя без загвоздки по струнам-канатам, аж звездам к йогам. Я вижу — здесь стоял Маяковский, стоял и стихи слагал по слогам».

Основа ритмического строя остается прежней — четырехударная строка. Однако поэт использует и ритмические средства стиха, чтобы подчеркнуть контраст между второй и третьей частями. В начале третьей части дважды нарушается постоянное ударение на втором слоге строки. Учитель предлагает убедиться в этом ученикам самостоятельно.

«Если придёт окончание света... то, как из косточек тоньше иголок...»

В большинстве случаев m стихотворении, как и в живой речи, одно­сложные слава ударений не несут.

Эта, казалось бы, скромная стихотворная мера создает ощу­тимый контраст между двумя частями.

Кульминационного напряжения речевые интонации дости­гают, как уже говорилось, в предпоследнем четверостишии третьей части. Ритмический рисунок связан с этим напряжен­ным, подчеркнуто эмоциональным характером речи: «Здесь жизнь была одним — беззаботная, другим — голодный протяжный той. Отсюда безработные в Гудзон кидались вниз головой».

Ритмическая схема строфы 5—4—2—4. Следует обратить вни­мание на подчеркнутое ударением «здесь» и двухударную строку «отсюда безработные», важную в смысловом отно­шении.

И вот концовка: «Смотрю, как в поезд гладит эскимос, впиваюсь, как в ухо впивается клещ. Бруклинский мост — да... Это вещь!»

Идейный и стиховой центр концовки — «да...» с последующей, надолго затянувшейся, безусловно, самой продолжительной и выразительной во всем стихотворении паузой. Эмоциональное значение этой паузы состоит в том, что она заставляет чита­теля в одно мгновенье восстановить в памяти все содержание стихотворения. Короткая заключительная реплика прерывает затянувшееся молчание лирического героя, но не устраняет причин для размышлений, а как бы передает читателю право сделать окончательные выводы. Эта нота глубокого раз­думья и завершает произведение.

Итак, мы видели, как значительно содержание стихотво­рения, как совершенна его форма, способная передать много­образные оттенки человеческих переживаний. Наши мысли и чувства после этого не могут не обратиться к облику самого поэта, создателя произведения. Его гуманизм, пафос совет­ского гражданина в сочетании с удивительной зоркостью ока­зывают облагораживающее воздействие на читателя. Поэт предстает перед нами «весомым и зримым» носителем комму­нистического идеала, определенного отношения к действи­тельности.

Каждая смена настроений, интонаций речи, изменение по­этического языка, любой литературный троп и перебой ритма правильно воспринимаются только в общем поэтическом кон­тексте. Отсюда возникает чувство целесообразности того или иного приема, выразительного средства в произведении. Ины­ми словами, здесь решается вопрос о культуре восприятия лирического произведения, о воспитании поэтического вкуса.