Глава 3

НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА («Русская государственная идея в советской форме»)

Самоопределение наций. — На пути к федеративному союзу. — Устои советского федерализма — Становление и трансформация ('национал-большевизма».

В решении национального вопроса партийно-государственной властью также наблюдается преемственность по отношению к «старому порядку».

Национальная политика большевиков постепенно приобретала черты все более прочного сплава прежней имперской идеи, выра­ботанной и осуществляемой монархией на протяжении ее много­вековой истории, и большевистских программных установок, трансформировавшихся по мере приближения и осуществления революции в России. Разумеется, сказанное не следует понимать упрощенно. Восприятие российской государственной традиции в этой области едва ли было осознанным и при случае категорически отрицалось большевистской властью. Однако оно стало реально­стью, и во многом практическое воспроизведение прошлого курса стало возможным благодаря тому, что большевистская концепция пролетарского интернационализма как основы сохранения единого и сплоченного социалистического многонационального государ­ства не только не противоречила этой традиции, но, напротив, способствовала ее воссозданию и развитию, хотя бы и под новыми лозунгами и при другом идеологическом обосновании.

Одним из главных положений большевистской партии по на­циональному вопросу было требование «права на самоопределение за всеми нациями, входящими в состав государства», сформули­рованное еще II съездом РСДРП в 1903 г. На поронинском сове­щании ЦК РСДРП в октябре 1913 г. и VII апрельской конферен­ции 1917 г. в это положение были внесены два уточнения: вначале говорилось, что самоопределение «угнетенных царской монархией народов» предусматривает в том числе их «отделение и образова­ние самостоятельного государства», а далее указывалось, что это «непозволительно смешивать с вопросом о целесообразности отде­ления той или иной нации».

Большой интерес в связи с этим представляют взгляды В. И. Ленина, изложенные в письме к С. Г. Шаумяну от 6 декаб­ря 1913 г.: «Мы за демократический централизм, безусловно. Мы за якобинцев против жирондистов... Мы в принципе против фе­дерации — она ослабляет экономическую связь, она негодный тип одного государства. Хочешь отделиться? Проваливай к дьяволу,

730

если ты можешь порвать экономическую связь... Автономия есть наш план устройства демократического государства. Отделение вовсе не наш план. Отделение мы вовсе не проповедуем. В общем, мы против отделения. Но мы стоим за право на отделение ввиду черносотенного великорусского национализма, который так испо­ганил дело национального сожительства, что иногда больше связи получается после отделения!! Право на самоопределение есть ис­ключение из нашей общей посылки централизма... Но исключе­ние нельзя толковать расширительно».¹

Таким образом, и самоопределение, и право на отделение — а не само отделение — в значительной мере рассматривались Лени­ным как предпосылка и как демократический лозунг для последу­ющего перехода к достаточно жесткому централизованному уни­тарному демократическому государственному образованию, обес­печивающему, говоря современным языком, единое эконо­мическое пространство или тесную хозяйственную интеграцию всех частей государства. Следует заметить, что на апрельской кон­ференции демократический характер лозунга самоопределения едва не был вообще отвергнут, ибо первоначальный проект резо­люции по национальному вопросу, принятый большинством ре­дакционной комиссии усилиями Г. Л. Пятакова, содержал тезисы о том, что разрешить национальный вопрос может лишь «метод социалистической революции под лозунгом „Прочь границы!"», о недопустимости «раздробления крупных государственных образо­ваний на мелкие государства», оценивал право на самоопределе­ние как «просто фразу, без всякого реального содержания».² Лишь вмешательство Ленина позволило сохранить в резолюции форму­лировки самоопределения наций.

В первые дни после Октябрьской революции лозунг права на­ций на самоопределение еще подтверждался в таком основопола­гающем документе советской власти, как «Декларация прав наро­дов России». Но уже в январе 1918 г. в докладе по национальному вопросу на III съезде Советов И. В. Сталин фактически отрицал самостоятельное значение национального вопроса и сводил все противоречия между советским центром и правительствами наци­ональных окраин бывшей империи к конфликту, содержанием ко­торого была проблема власти, считая, что местная буржуазия лишь придает ему национальную окраску. Исходя из этого, Ста­лин указал на необходимость толкования принципа самоопреде­ления как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых

масс данной нации.

Сталинская точка зрения была горячо поддержана на VIII съез­де Н. И. Бухариным, который говорил, что при курсе на про­летарскую диктатуру «мы не можем выставлять лозунг права на­ций на самоопределение», ибо это было бы признанием фиктивной «воли нации», включающей и буржуазию. По его мнению, преж­ний лозунг самоопределения годится лишь «для колоний, для гот-

¹ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 48. С. 234—235.

² Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП (б): Стенографи­ческий отчет. М., 1958. С. 212, 282—283.

731

тентотов и бушменов, негров, индусов» и проч., т. е. там, где про­летариат не оформился как класс и нации еще стоят на низшей ступени исторического развития.³

Выступивший вслед за ним В. И. Ленин в осторожной форме критиковал эту позицию, считая замену понятия «самоопределе­ние наций» формулой «самоопределение трудящихся» преждевре­менной и проявлением «революционного нетерпения». Он пола­гал, что старый лозунг надежнее, в том числе и из тактических соображений.

В дебатах на съезде нашла выражение и самая радикальная по­зиция по вопросу о самоопределении. Ее выдвинул Г. Л. Пятаков. Он отвергал как «бессодержательный и голый» принцип самооп­ределения наций, так и формулу самоопределения трудящихся. Он считал, что даже и пролетариат той или иной страны не вправе самостоятельно решать вопрос о самоопределении и тем более от­делении, должен действовать с учетом «строгой пролетарской цен­трализации и пролетарского объединения» в интересах рабочего класса «всего капиталистически развитого мира».⁴

Программа партии, принятая на VIII съезде РКП (б), хотя и от­ражала в какой-то мере ленинскую точку зрения, представляла собой несомненный компромисс между его позицией и радикаль­ными взглядами многих участников дискуссии: право на самооп­ределение не упоминалось, «право на государственное отделение» предлагалось «в целях преодоления недоверия со стороны трудя­щихся масс угнетенных стран», преимущественно применительно к «колониям и неравноправным нациям».

В тезисах Сталина «Об очередных задачах партии в националь­ном вопросе», опубликованных перед X съездом, 10 февраля 1921 г., основным условием решения этого вопроса назывались по­беда Советов и установление диктатуры пролетариата, понятие «право наций на самоопределение» отсутствовало и употреблялась лишь формула «право наций на государственное отделение» с ого­воркой, что «изолированное существование отдельных советских республик» фактически невозможно.⁵

С критикой тезисов Сталина выступил нарком иностранных дел Г. В. Чичерин. Чичерин за годы эмиграции и напряженной дипломатической работы в 1918—1920 гг., очевидно, упустил из виду, что из программных документов уже исчезло положение о праве наций на самоопределение. Он отметил, что последнее не является «исключительным лозунгом российской рабоче-кресть­янской революции», как полагал Сталин, а довольно широко ис­пользуется в политике государств, представляющих «наиболее развитой капитализм». Далее Чичерин указывал, что решение на­ционального вопроса по-своему осуществляется на основе инте­грирующих процессов и тенденций современным империализмом, а не зависит лишь от установления диктатуры пролетариата, что

³ Восьмой съезд РКП(б): Стенографический отчет. М.; Пг., 1919. С. 40—41, 95-96.

⁴ Там же. С. 67—70.

⁵ Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 15—29.

732

сталинские представления об империализме и многонациональном государстве устарели и национальное угнетение уже не выступает в большинстве своем в чистом виде (господствующая нация и угнетаемая нация).⁶

В выступлениях ряда делегатов на съезде, представлявших на­циональные районы (Украина, Закавказье), отмечалось, что ста­линские тезисы «развивают отвлеченные принципы права наций на самоопределение и отделение», на практике вовсе не решают проблем национальных отношений, которые партия «проглядела», определеннейшим образом «прозевала», не учитывая несомненно­го роста национального движения и его значения. Сами же эти принципы истолковывались иными участниками дискуссии лишь как проявление «свободы национального самоопределения к ком­мунизму».⁷

В дальнейшем понятие самоопределения наций вовсе исчезло из лексикона партийных документов, а право на отделение стало носить чисто абстрактный характер, ибо не было подкреплено ни одним реальным случаем в условиях формировавшегося Союза.

Наиболее крупные государственные образования на Западе и Северо-Западе страны — Польша и Финляндия — в конце концов добились национальной независимости, что, в общем, предусмат­ривалось большевиками, тем более что соотношение сил здесь ока­залось не в пользу Советской России.

В Эстонии, Латвии и Литве «самоопределение» дважды меняло свою окраску. В 1918 г. здесь были провозглашены независимые советские республики, установившие тесные связи с большевист­ской Россией, с несомненным намерением последующего вхожде­ния в состав создаваемого единого государства. Однако внутренние процессы в них и помощь извне привели уже в 1919—1920 гг. к закреплению и признанию Западом малых независимых буржуаз­ных стран в этом регионе. Но в отношении некоторых из этих государств классовая, революционная или военная «целесооб­разность» порою неожиданно возвращали наиболее рьяных руко­водителей большевиков к постановке вопроса об обратной «сове­тизации» самоопределившегося и отделившегося народа. Так бы­ло, например, осенью 1919 г., когда Л. Д. Троцкий предлагал использовать красные войска, преследующие отступающие части генерала Юденича, для вторжения в буржуазную Эстонию. Ле­нин, Чичерин и Политбюро ЦК РКП (б) не без колебаний решили, однако, воздержаться от такого плана. Основной причиной их воз­ражений были опасения международных осложнений и стремле­ние эстонского народа и правительства мирно урегулировать от­ношения с Советской Россией.⁸

Иные формы и иные результаты имели процессы самоопреде­ления Украины и Белоруссии. На Украине восстановление доре­волюционного статус кво после распада Российской империи по-

⁶ Правда. 1921. 6, 8, 9 марта.

⁷ Десятый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1963. С. 202, 204—

205, 206, 704.

⁸ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 51. С. 69, 80.

733

Я

шло по пути развития внутреннего процесса военно-политической борьбы и советизации Украины, естественно, при значительной помощи большевистской России. Аналогичным образом складыва­лась обстановка в Белоруссии.

Что касается внутренних национальных областей бывшей Рос­сийской империи, то здесь восстановление правления центральной власти и их последующее включение в РСФСР на правах нацио­нальных автономий происходило более успешно на основе «сове­тизации», проводимой отчасти местными большевиками коренной национальности и в еще большей степени — российскими комму­нистами. Естественно, что эта «советизация» подкреплялась и ча­стями Красной Армии, высвобождавшимися от участия в граждан­ской войне после победы над белыми на Восточном и Южном фронтах. Проживавшие в Поволжье, Дагестане, отчасти в Крыму, на Северном Кавказе, в Сибири татары, башкиры, казахи, кирги­зы, чуваши, калмыки, буряты и др., подвергавшиеся угнетению как при царском режиме, так и в период недолгого правления бе­лых генералов, оказались довольно восприимчивыми к большеви­стской пропаганде и политике по привлечению на свою сторону национальных меньшинств. Создание в 1920—1922 гг. автоном­ных республик и областей — Башкирской, Татарской, Чувашской, Казахской, Калмыцкой, Дагестанской, Горской, Бурят-Монголь­ской — оказалось более или менее приемлемым для народов этих районов решением административной проблемы и в то же время сохранило все центральные полномочия в руках большевистского руководства в Москве. Подобным же образом, но более сложно развивался процесс нового «освоения» центральной властью рай­онов Средней Азии (Туркестана), где базой для большевиков слу­жили некоторые анклавы со значительными прослойками русского и рабочего населения. Оставляя на некоторое время в качестве са­мостоятельных наименее подготовленные для прямого вхождения в РСФСР «народные республики» (Хивинская, Хорезмская, Бу­харская) , большевики пошли по линии создания автономной Тур­кестанской Советской республики — обширной территории, охва­тывавшей многие народы Средней Азии.

С использованием гораздо более жестких методов «советиза­ции», если не сказать «завоевания» или «оккупации», проходил процесс «самоопределения» в Закавказье, и прежде всего в Грузии. В Азербайджане, Армении, Грузии вслед за правительствами мус-саватистов, дашнаков, меньшевиков, которые провозглашали не­зависимость этих республик, приходила новая стадия «самоопре­деления». Ее наиболее характерными чертами были создание «рев­комов», большевистского подполья, использование национальных конфликтов в пограничных районах для последующего заявления об угрозе со стороны находившихся здесь сил империалистов и «националистических правительств» интересам трудящихся масс^, некоторым национальным меньшинствам да и самой Советской России. Затем после подчас инспирированных «восстаний» и «вол­нений» трудящихся в этих республиках «на помощь» к ним при­ходили части XI Красной Армии и обеспечивали принудительное самоопределение на основе советизации «по-большевистски». Один

734

из старейших грузинских большевиков, Ф. Махарадзе, в секрет­ном докладе в ЦК РКП(б) от 6 декабря 1921 г. следующим обра­зом описывал обстоятельства «советизации» Грузии: «Когда нача­лось наступление красных войск, ни одна ячейка и ни один член партии в Грузии о намерении и целях наступления не были осве­домлены и ничего об этом не знали... Вступление Красной Армии в Грузию и провозглашение советской власти приняли явный ха­рактер внешнего завоевания, так как в это время никто не думал об организации восстания внутри. В момент провозглашения со­ветской власти в Грузии не числилось ни партячейки, ни отдель­ного члена партии, которые смогли бы создать организацию вла­сти... Отсюда берет начало наш неуспех в деле советского строи­тельства в Грузии».⁹

Вместе с тем нельзя не отметить, что и советизация, и после­дующее установление тесных отношений с РСФСР имели и поло­жительное значение для народов бывшей Российской империи. Почти повсюду к 1921 г. с помощью Советской России была пред­отвращена экспансия против этих территорий иных и соседних государств. Советская Украина благодаря Красной Армии сумела освободить значительную часть своей территории от оккупацион­ных австро-германских войск и их пособников, а затем и захва­ченные в результате польского наступления в 1920 г. земли, вклю­чая некоторые районы левобережной Украины. Подписанный позд­нее между Советской Россией и Польшей Рижский мирный договор 1921 г. обеспечивал целостность советских Украины и Бе­лоруссии на большой части их территории, за исключением запад­ных районов, и положил конец дальнейшим притязаниям их со­седей. На Кавказе заключение Московского и Карсского договоров с Турцией 1921 г. при активном участии РСФСР также аннули­ровало многие территориальные притязания и захваты Турции в отношении Армении, Грузии и Азербайджана. Зато отделившаяся в качестве самостоятельного государства Литва потеряла в резуль­тате польской агрессии свою столицу Вильно и Виленскую обл. Тартуский же договор РСФСР с буржуазной Эстонией, напротив, стоил советской России утраты трех русских уездов Псковской губ., отошедших к Эстонии. Следовательно, «советизация» в це­лом при некоторых территориальных уступках и потерях, особен­но со стороны Украины, Белоруссии, Армении и в малой степе­ни — России, обеспечивала целостность значительной части этих основных, национальных регионов. С завершением гражданской войны, разгромом интервентов на Востоке страны и воссоединени­ем огромных районов Урала, Сибири и Дальнего Востока с цен­тральными областями советская власть была распространена поч­ти на всю территорию бывшей Российской империи, за исключе­нием части Польши, Финляндии, Прибалтики, западных окраин Украины и Белоруссии и некоторых других районов.

Вместе с тем к концу гражданской войны все главные этниче­ские части бывшей империи, имея в большинстве своем те или

⁹ Социалистический вестник. 1922. N° 19 (41). С. 11 — 12.

735

иные военно-политические и хозяйственные соглашения с Совет­ской Россией, не составили еще единого с нею государства, хотя несомненно, руководствовались указаниями Москвы по многим политико-экономическим вопросам. Поэтому чрезвычайно важно остановиться хотя бы кратко на втором фундаментальном поло­жении большевистской партии по национальному вопросу —- ее представлениях о характере и форме государственного образова­ния после победы Октябрьской революции и реализации этих взглядов на практике.

До 1917 г. В. И. Ленин и большевики, в сущности, были сто­ронниками сохранения крупного централизованного, унитарного государства, допускающего национально-территориальную авто­номию отдельных народов в рамках этого единого государства. Однако ход развития событий в национальных окраинах после ре­волюции и распада царской монархии побудил большевиков и Ле­нина признать не только возможность, но и целесообразность фе­деративного устройства как средства привлечь на сторону Совет­ской России многочисленные народы бывшей империи. Вот почему первые же программные документы советской власти, написанные Лениным, его выступления в начале 1918 г. выдвигают федерацию советских национальных республик как тип государственного устройства народов России. Однако уже в Конституции 1918г. фе­дерация, говоря словами Сталина, рассматривалась как переход­ная ступень «от принудительного царистского унитаризма» к «братскому объединению трудовых масс всех наций и племен Рос­сии» для достижения конечной цели — «будущего социалистиче­ского унитаризма».¹⁰ Но во взглядах на федерацию существовали серьезные различия как среди отдельных лидеров партии, так и особенно между ними и работниками национальных республик и областей.

Уже на VIII съезде РКП (б) при обсуждении проекта программы партии В. И. Ленин признавал, что именно реальные изменения в положении народов бывшей империи побудили по-новому поста­вить вопрос о типе государства. До революции, говорил он, «не было еще пролетарских республик. Когда они явились и только в той мере, в какой они явились, мы смогли написать то, что мы тут написали: „федеральное объединение государств, организованных по советскому типу"», заметив при этом, что «советский тип ста­новится международным».¹¹ При обсуждении этого вопроса про­граммы на съезде выявилось довольно жесткое унитаристское по­нимание советского федерализма со стороны многих ораторов. Г. И. Ломов (Оппоков) высказывался за «максимальную центра­лизацию» со средоточением управления «в едином экономическом центре» для всех республик, «которые объединены с нами по фе­деративному принципу». Г. Л. Пятаков сожалел о том, что, «не

¹⁰ Сталин И. В. Соч. Т. 4. С. 66—73.

¹¹ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 151.

736

желая оторваться от жизни», большевики были вынуждены отка­заться от прежней «общенациональной политики». М. П. Том­ский, соглашаясь с Лениным, считал, что к национальным движе­ниям и к отказу от чистого интернационализма в крайних его про­явлениях некоторое время еще придется «относиться как к

неизбежному злу».

В заключительном слове В. И. Ленин призывал к осторожности в отношении форсирования даже «хозяйственного единства», к до­стижению общности — не административным путем, а на добро­вольной основе, предостерегал от перескакивания через естествен­ные фазы развития федерализма, от игнорирования национальных особенностей.¹² Кстати говоря, год спустя В. И. Ленин как праг­матик отмечал, что характер федерации может определяться в за­висимости от объективных условий развития — либо в направле­нии большего централизма, либо, напротив, большей самостоя­тельности ее участников.

Отметим, что тезис о «федеральном объединении государств, ор­ганизованных по советскому типу», во-первых, отражал позицию и тех кругов в партии, которым было свойственно «революционное нетерпение» в решении национальной проблемы, а, во-вторых, по существу оставлял открытым вопрос о формах, методах и темпах создания федеративного национально-государственного образова­ния. Это уже содержало в зародыше опасность централистски-ад-министративного подхода к решению сложнейшего вопроса о ха­рактере и сущности многонационального государства.

Анализ постановки и рассмотрения вопроса о федерации на X и отчасти XI съездах РКП (б) лишь усиливает впечатление, что эти опасения становились все более оправданными. В докладе Ста­лина на X съезде РКП (б) федерация советских республик выгля­дит уже как императив (никакие другие варианты не были пре­дусмотрены), а «той искомой формой государственного союза», ко­торую он предлагал воспроизвести, его «живым воплощением», объявляется исключительно РСФСР.¹³

Однако уже на этом съезде представители тогда еще самосто­ятельных советских национальных республик, в частности Укра­ины, — В. П. Затонский и Н. А. Скрыпник — высказали иную точку зрения. Они отмечали недооценку Сталиным сложности на­циональных движений, чрезмерное увлечение централизмом, ко­торое у иных «перепутывается» с привычными представлениями о «единой и неделимой», отмечали явный сталинский акцент или «намек» при постановке национального вопроса на то, что «невоз­можно существование отдельных независимых республик».

Через год, на XI съезде РКП (б) (март—апрель 1922 г.) Н. А. Скрыпник в выступлении по отчету ЦК специально вновь отметил опасные явления административного и формально-бюро­кратического подхода к решению проблем национально-государ­ственного строительства. Он говорил, что национальные вопросы решаются отдельными лицами и руководимым ими советским ап-

¹² Там же. С. 183.

¹³ Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 39.

737

24 Власть и реформы

паратом на основе лозунга «единая и неделимая Россия». В отно­шении Украины и других советских национальных республик Скрыпник подчеркнул «тенденцию к ликвидации... государствен­ности рабочих и крестьян, ... ликвидации государственности Ук­раины».¹⁴ Заявление Скрыпника было оставлено на съезде без от­вета и без внимания, если не считать, что сторонник Сталина Д. 3. Мануильский поспешил от имени украинской делегации от­межеваться от него, ничего не сказав по существу затронутого вопроса.

В связи с определением форм, методов и темпов национально-государственного строительства, связанных с созданием федера­тивного союза, получившего в конце концов название «СССР», возникли острейшие дискуссии в высших партийных инстанциях) отдельных республиканских партийных организациях, на XII съезде РКП (б) (апрель 1923 г.) и состоявшемся после него специальном Четвертом совещании ЦК РКП (б) с ответственными работниками национальных республик и областей в составе 86 участников (июнь 1923 г.).

Отметим следующие этапы создания жестко централизованно­го государства.

1. Прежде всего выдвижение Сталиным идеи об «искомой фор­ме» такого многонационального объединения — РСФСР. Эта идея была воплощена в проекте так называемой «автономизации», при­нятом комиссией Оргбюро ЦК РКП (б) на заседаниях 23 и 24 сен­тября 1922 г. Суть этого документа состояла в том, что единым государством объявлялась РСФСР, в которую на основе договора в ка­честве автономий входили бы бывшие независимые советские республики —Украина, Белоруссия, Азербайджан, Грузия, Арме­ния. Решения высших органов государственной власти РСФСР и наи­более важных ее комиссариатов становились бы обязательными для центральных учреждений и объединенных комиссариатов этих ре­спублик.

2. Создание в спешном порядке под нажимом Сталина, поддержанного секретарем Закавказского бюро ЦК РКП (б) Г. К. Орджоникидзе, Закавказской Советской Федеративной Со­циалистической Республики.

3. Столь же поспешно и почти без прений на X Всероссийском и I Всесоюзном съездах Советов 26—27 декабря 1922 г.¹⁵ были приняты договор и декларация об образовании СССР в составе: РСФСР, ЗСФСР, Украинской и Белорусской Советских Респуб­лик. Формально это объединение было создано согласно ленин­ским рекомендациям как федеративный союз республик. На деле же почти неограниченные полномочия ряда ключевых высших ор­ганов власти и управления нового многонационального государ­ственного образования (позднее закрепленные актами 1923— 1924 гг.), реальное ущемление политического суверенитета вхо-

¹⁴ Одиннадцатый съезд РКП(6): Стенографический отчет. М., 1922. С. 64—66.

¹⁵ См.: Десятый Всероссийский съезд Советов: Стенографический отчет. М., 1923. С. 2—4, 184—198; I съезд Советов СССР: Стенографический отчет (30 де­кабря 1922 г.). М., 1922. С. 3—11, 19.

738

дяших в его состав национальных республик уже ориентировали формируемый фактически «сверху» Союз на быструю трансфор­мацию в централизованно-бюрократическое, унитарное по своему характеру сообщество.

В. И. Ленин в своих записках «К вопросу о национальностях или об „автономизации"» усматривал много общего между ста­линской «затеей с автономизацией», которая была «в корне невер­на и несвоевременна», и новым способом создания Союза: аппа­ратный подход к достижению единства как проявление традиции, унаследованной от царского бюрократического шовинистского рос­сийского аппарата; великодержавный тон по отношению к «наци­оналам», в частности грузинам, при решении вопросов националь­но-государственного строительства; нарушение в связи с этим ра­венства и проявление «национальной несправедливости» и т. д. Вывод Ленина никак не соответствовал мажорной оценке, давае­мой новому многонациональному государственному образованию Сталиным и его окружением. Ленин писал: «Не следует зарекать­ся заранее никоим образом от того, чтобы ... вернуться на следу­ющем съезде Советов назад, т. е. оставить Союз Социалистиче­ских Республик лишь в отношении военном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятель­ность отдельных наркоматов».¹⁶

Интересно, что ленинская оценка плана и методов создания СССР перекликалась с точкой зрения меньшевистского зарубеж­ного органа: «Четыре государственные единицы, которые входят в это объединение, были и до сих пор подчинены центральному мо­сковскому правительству, их торжественное объединение, отме­ченное съездом, представляет на деле скорее урегулирование не­которых внутренних отношений в пределах РКП, чем действи­тельный новый государственный союз... Но от этого еще как небо от земли далеко до действительной федерации самоопределяю­щихся и свободных народов, и вся „реформа" ни в малейшей сте­пени не отразится на взаимоотношениях национальностей России и не даст им того самоуправления, которое немыслимо при ны­нешнем коммунистическом аппарате. Так многие, даже полезные сами по себе политические реформы превращаются в условиях коммунистической диктатуры в мелочную ведомственную пере­стройку».¹⁷

4. Проблема создания Союза довольно явственно выявила и в центральном партийном руководстве, и среди партийных и совет­ских работников ряда союзных республик несколько течений и групп, по-разному подходивших к ее решению. Самыми ярыми поборниками идеи создания федерации по образцу единого уни­тарного государства, имперского по сути, были некоторые «наци­оналы», оказавшиеся более правоверными русскими шовиниста­ми, чем многие великороссы по рождению и вероисповеданию. К их числу относились прежде всего И. В. Сталин, Г. К. Орджони-

¹⁶ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 356—362.

¹⁷ Социалистический вестник. 1923. № 2(48). С. 4.

739

кидзе, Ф. Э. Дзержинский, Д. 3. Мануильский, Ш. Элиава М. Орехалашвили, А. Енукидзе, М. Лукашин и др. '

В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин, Н. Н. Крестин-ский принадлежали к другой группе в высшем коммунистическом руководстве, каждый из членов которой ставил во главу угла принцип интернационализма, но утрачивал или не имел по раз­ным причинам прочного положения в руководстве партией (Ле­нин — из-за болезни, Троцкий — вследствие надвигавшегося уст­ранения его от всякого участия в принятии важнейших политиче­ских решений, Бухарин как слабый организатор и т. п.).

Позиция Зиновьева и Каменева, осознававших возможные от­рицательные последствия прямолинейной политики Сталина в на­циональном вопросе, но склонных к компромиссу, в то время была продиктована в первую очередь заботой о единстве складывавше­гося с его участием «триумвирата» и реально способствовала про­ведению централистской политики генерального секретаря. Среди крупных партийных и советских работников различных союзных республик выявились как сторонники Сталина, люди беспринцип­ные или же связанные пресловутой «партийной дисциплиной» ап­паратного толка, насаждавшейся генсеком, так и значительная группа самостоятельно мыслящих политиков, предвидевших всю пагубность недооценки сложности национального вопроса и реше­ния его единственно с классовых позиций. В качестве наиболее решительных оппонентов Сталина по вопросу о создании единого многонационального государства и понимания федерализма вы­ступали на Украине М. В. Фрунзе, а в еще большей степени — X. Г. Раковский, Н. А. Скрыпник, Г. Ф. Гринько, В. П. Затон-ский. Совершенно необоснованно было обвинение их Сталиным в том, что они отстаивали позиции создания государства конфеде­ративного типа. На деле же это была точка зрения, имевшая в виду построение такого федеративного сообщества союзных рес­публик, в котором последние не подавлялись бы центром, а сохра­няли бы достаточные суверенные права, особенно в области наци­онального, социального и экономического развития.

В Грузии сталинской линии на «автономизацию», принуди­тельное форсированное объединение закавказских республик в ре­гиональное государственное образование противостояли видные руководители ЦК партии и советские работники: Ф. Махарадзе, П. Г. (Буду) Мдивани, А. Сванидзе, К. Цинцадзе и др.

Болезнь Ленина и последовавшее вслед за тем его фактическое «выпадение» из государственной жизни и политической борьбы позволило Сталину уже на XII съезде РКП (б) навязать свою ли­нию в вопросе о создании союзного многонационального федера­тивного государства. Сталин фарисейски подчеркивал такие эле­менты советского федерализма, как добровольность союза, уступ­ка республиками лишь части прав при сохранении единства действий и единого государства (как проявление их «независимо­сти»), возможность одностороннего выхода их из союза, что с уче­том административного его «сколачивания» выглядело явной де­магогией. Но в его докладе имелся один положительный момент — тезис о необходимости достижения не только юридического, но и

740

фактического, социально-экономического равенства националь­ных районов и республик, вошедших в единый союз. Резолюция XII. съезда РКП (б) по национальному вопросу завуалированно признавала реальную опасность поворота создаваемого Союза ССР от социалистического федерализма к централизованному унитаризму как основе многонационального государства. Это «признание» было также несомненной уступкой и яростной ленин­ской критике великодержавных методов, применявшихся Стали­ным при решении этого вопроса.

* * *

Ознакомление с материалами периода дебатов о создании со­юзного федеративного государства позволяет увидеть основные черты, внесенные сталинской группой в решение национального вопроса. Прежде всего это были гипертрофированный «классовый подход», абстрагирование от реальных условий развития межна­циональных отношений и восприятие пролетарского интернацио­нализма как доминанты для любой формулы объединения разных национальностей в государственное образование социалистическо­го толка. Вследствие этого сама национальная проблема уже с ру­бежа 1922—1923 гг. стала рассматриваться верхушкой руковод­ства партии и страны как принципиально решенная на указанной основе. Все остальные вопросы национально-государственного строительства и взаимоотношений между центром и националь­ными республиками все более относились к разряду второстепен­ных, побочных.

Истолкование партийно-государственной верхушкой СССР в 1923—1924 гг. классового подхода как уже обеспечившего прин­ципиальное решение национального вопроса становится все более очевидным из отчетного доклада ЦК РКП (б) XIII съезду партии, с которым выступил один из членов тогдашнего «триумвирата» Г. Е. Зиновьев. Отмечая, что на XII съезде РКП (б) национальный вопрос «был единственным политическим облаком (если только были действительно политические облака)», оратор блестяще про­демонстрировал господствовавшее в партийном руководстве по­верхностное отношение к этой сложнейшей проблеме. Он отнес к «области деталей» все конкретные вопросы, связанные с обеспече­нием прав национальных республик, национальных меньшинств и т. д.¹⁸ Второй характерной чертой, внесенной большевиками (уже независимо от принадлежности к сталинскому течению в партии или к его оппонентам), было проистекающее также из классового подхода восприятие решения национального вопроса как определенной тактики для реализации общей стратегической задачи — создания социалистического унитарного государства. Показательны оценки прямолинейного и административного ста­линского подхода к национальному вопросу как к тактике, про­звучавшие в выступлениях ряда ораторов на XII съезде РКП (б). Полемизируя с И. В. Сталиным, Мдивани говорил: «Я имел слу-

¹⁸ Тринадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. М., 1963. С. 42—43, 241—242.

741

чай присутствовать на одном из ответственных заседаний, где один из членов ЦК заявил, что вопрос национальный для нас — вопрос тактики. Этот член ЦК забыл, что это не тактический воп­рос, а вопрос программный».¹⁹ Об этом же свидетельствовал X. Г. Раковский: «Я помню одно слово тов. Сталина, чрезвычайно характерное. Когда я вернулся из-за границы после принятия про­граммы о союзе, тов. Сталин мне говорил: „Вы знаете, многие спрашивали меня: это надолго, это не дипломатический ли шаг?". Да, товарищи, вся национальная политика, все наше советское строительство в межсоюзных отношениях для большинства у нас, на Украине, а здесь, в России, еще больше, понимались как изве­стная стратегическая, дипломатическая игра».²⁰

Еще одной важной чертой или особенностью подхода ста­линского большинства к решению национального вопроса было сведение его с точки зрения практического осуществления во мно­гом к задаче выравнивания экономического уровня республик и национальных образований (развитие промышленности, строи­тельство ряда хозяйственных объектов, культивация тех или иных технических видов в земледелии и т. п.).

Будучи сама по себе позитивной, эта идея подъема производи­тельных сил союзных и автономных республик в рамках «единого экономического пространства» учитывала также многие интересы централизованного государства. Поэтому очень часто этот процесс сопровождался пренебрежением к суверенитету национальных об­разований, приводил к тому, что центр сковывал их инициативу в самостоятельном определении и решении хозяйственно-полити­ческих задач, навязывая им однобокое экономическое или сель­скохозяйственное (на основе монокультуры) развитие.

Характерной чертой национальной политики большевизма бы­ло систематическое и целенаправленное использование ряда пар­тийных, государственных и общественных институтов, которые бы­ли призваны обеспечить устойчивость новой системе, — коммуни­стическая партия, профсоюзы, Красная Армия, союзные комисса­риаты и ведомства, союзно-республиканские комиссариаты, дер­жавшие в подчинении и под контролем все основные республикан­ские и местные органы власти и управления. Это закрепляло уни­тарный характер государства. Остановимся хотя бы коротко на роли двух таких институтов: коммунистической партии и Красной Ар­мии.

Как известно, большевики еще до революции решительно от­вергали принцип федеративного устройства партии. На VIII съез­де РКП (б), в условиях, когда еще существовали многие отдельные советские национальные республики и до их объединения в одно общее государство было еще далеко, тем не менее уже рассматри­вался и был решен вопрос об отказе от федеративного принципа построения партии и ее развитии исключительно на интернацио­нальной основе при строгом подчинении центральному партийно-^ му руководству. «Все решения РКП и ее руководящих учреждений

безусловно — обязательны для всех частей партии, независимо от национального их состава. Центральные комитеты украинских, латышских, литовских коммунистов пользуются правами област­ных комитетов партии и целиком подчинены ЦК РКП».²¹

Естественно, что этот принцип по мере нарастания в партии административных методов руководства все больше отражал ин­тересы центра, и все меньше учитывались национальные особен­ности и условия работы в тех или иных республиках. Уже в 1920 г. возник конфликт из-за вмешательства ЦК РКП (б) в работу укра­инской организации, завершившийся фактическим разгоном ЦК

КП(б)У.

С объединением национальных республик в СССР централи­зованная партия становится цементирующей и направляющей его силой. Уже национальный состав съездов партии за эти годы не мог не оказывать влияния на решения этого высшего органа вла­сти прежде всего с точки зрения интересов российского центра и его унитарной политики. Данные о национальном составе XII— XVI съездов РКП (б)—ВКП(б), приводимые в докладах их мандат­ных комиссий, свидетельствуют о том, что преобладающую часть делегатов составляли русские (60—65 %), значительную долю — евреи (7—11%), постепенно несколько возраставшую — украинцы и белорусы (5—9 % и 1—3 %). Остальные националь­ности неизменно составляли не более 1 % делегатов съезда. Разу­меется, это не могло не сказываться на формировании общей уни-таристской политики партии, а следовательно и государства, при решении национальных проблем развивавшегося Союза.

В этом же направлении действовал и другой объективный фак­тор — национальный состав самой партии. К 1924 г. националь­ный состав партии, по данным доклада И. В. Сталина XIII съезду РКП (б), выглядел с точки зрения наиболее представленных в ней народностей следующим образом: русские —12%, украинцы — 5,9 %, евреи —5,2 %, представители всех мусульманских наро­дов — 4 %. Остальные, по его словам, «мелкие национальности, вроде латышей, грузин, армян и пр.» составляли весьма небольшое

количество.²²

Национальный состав партии диктовал кадровую политику в отношении партийных организаций союзных республик, обеспе­чивал преобладание в них представителей русских и других наци­ональностей, которые так или иначе учитывали прежде всего ин­тересы центра, и тем более позицию ЦК партии в Москве.

На XII съезде РКП (б) выступающие критиковали партийное руководство за его нежелание или неумение наладить работу пар­тийной организации Украины с учетом основного состава ее насе­ления. Н. А. Скрыпник приводил пример, когда на украинской партийной конференции, кстати, почти единодушно принявшей тезисы по национальному вопросу (март 1923 г.), соответствую­щие положениям Сталина, председатель одного из губисполкомов

¹⁹ Там же. С. 454.

²⁰ Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1923. С. 454.

²¹ КПСС в резолюциях... М., 1983. Т. 2. С. 105.

²² Тринадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 117.

остановил обратившегося к нему на украинском языке кооперато­ра словами: «Говорите со мной на понятном языке».²³ Отчасти из-за недостатка подготовленных коммунистов на местах, и еще больше в силу централизованной природы партии Учраспредотдел ЦК РКП (б) практиковал направление на руководящую партий­ную работу преимущественно лиц, не принадлежавших к основ­ной национальности той или иной республики. К 1924 г. за период после создания СССР из 655 откомандированных этим органом на работу в национальные республики и области только 165 человек (25 %) были работниками этих районов, и то не всегда связанны­ми с местным населением знанием языка.²⁴

Учитывая фактическое сращивание партии и государства при руководящей роли первой следует отметить и мощную прослойку представителей интересов центра в государственном аппарате на­циональных республик по сравнению с лицами коренной нацио­нальности. Так, к концу 1927 г., по данным доклада председателя ЦКК—РКИ Г. К. Орджоникидзе, госаппарат СССР разбух до 3 млн. 722 тыс. человек, из которых 2 млн. относились к его административно-управленческой части. Национальный состав этой части аппарата определялся на 70 % русскими, 19,7 % еврея­ми, и только 10,3 % приходилось на прочие национальности. Наци­ональный состав аппарата республик создавал все условия для рос­та влияния центра: на Украине, в столице (Харьков), русские со­ставляли 33,4 % служащих, украинцы — 30,5 %, евреи — 30,3 %, прочие— 5,8%; по всей республике соответственно: 17,2 %, 54,3 %, 22,6 % и 5,9 %. В Белоруссии в госаппарате русских было 4,9 %, белорусов —60,4 %, евреев —30,6 %, прочих —4,1 %; в Грузии русских — 11,4 %, грузин —59,7 %, армян — 15,5 %, ев­реев — 1,7%, прочих — 11,7 %; в Азербайджане русских — 25,3 %, тюрков 40,3 %, армян -23,8 %, евреев —5,8 %. В сред­неазиатских республиках, Татарии и Башкирии русские составля­ли в столицах и губернских городах до трех четвертей всех работни­ков госаппарата.²⁵ Естественно, что партийные органы в этих усло­виях становились мощным инструментом проведения политики центра.

Об этом свидетельствуют, например, многочисленные факты, конфликты и «перегибы», связанные с осуществлением нацио­нальной политики на Украине, в частности решение Оргбюро ЦК РКП (б) в ноябре 1922 г., признавшее «ошибочными соображения ЦК КП(б)У о нецелесообразности высылки за границу украинской профессуры».²⁶ Примерно в это же время ответственный работник ЦК РКП(б) Я. А. Яковлев в выступлении на XII съезде партии от­мечал, что в государственном аппарате Украины наблюдаются «дух великорусского шовинизма и национализма», — засилие «бю­рократии из русских и русифицированных евреев, являющихся

наиболее последовательными проводниками великорусского нацио­нального угнетения, наиболее чистым осколком от старой буржу­азии». Он же весьма остро ставил вопрос о сопротивлении «со сто­роны чиновничьего аппарата комиссариатов» переводу делопроиз­водства на язык соответствующей республики, говоря, что такая психология «может облегчить нашим врагам попытки превраще­ния любого противосоветского движения в движение национали­стическое».²⁷ Острейшая дискуссия по проблеме «украинизации» партийной и государственной работы в республике и борьбы с «ук­раинско-националистическим уклоном» наркома просвещения Ук­раины О. Я. Шуйского и его группы развернулась на XV съезде ВКП(б) с участием Н. А. Скрыпника, Ю. Ларина, Н. И. Бухарина.²⁸ Основная причина этих конфликтов состояла в неумении пар­тии наладить сколько-нибудь эффективную работу в связи с обо­стрением национальной проблемы на Украине. В 1926—1927 гг. партия, учитывая рост антисоветских, антирусских и антисемит­ских настроений, выявившихся среди части крестьянства, в эко­номических, нэпманских кругах и особенно среди интеллигенции, попыталась проводить так называемую «украинизацию» партий­ного и советского аппарата, с тем чтобы выровнять опасный крен, взятый в проведении кадровой политики. Однако «украинизация» привела к «перегибам» в отношении русскоязычных работников не только в аппарате, но и в школах, на производстве и т. п. На­чалась и травля украинцев-коммунистов, которые стали квалифи­цироваться как изменники, ренегаты, «презренные малороссы». Против Шуйского выступил Сталин.²⁹ ЦК ВКП(б) пошло по ли­нии «проработки» украинских коммунистов в некорректных стать­ях Ю. Ларина в журнале «Большевик», посылки на Украину ко­миссии Е. Ярославского и т. п. Именно это послужило причиной острой дискуссии на XV съезде ВКП(б). В дальнейшем националь­ная политика сталинского руководства на Украине представляла собой шараханье из стороны в сторону (замена «украинизации» аппарата его «деукраинизацией») и, в сущности, была направлена на достижение одной цели — сохранение в полной мере централи­зованного руководства из Москвы и подбор таких кадров в респуб­лике, которые проводили бы эту политику любой ценой. Естест­венно, что в таких условиях говорить о самостоятельности Укра­ины в решении политических, национальных и экономических проблем развития не приходилось.

Еще одним важнейшим инструментом осуществления унитари-стской политики стягивания национальных республик и областей в единое сверхцентрализованное государство стала Красная Ар­мия. Ее роль в этом стала проявляться в конце гражданской войны еще в то время, когда приходило становление отдельных незави­симых советских республик. Наступление войск Пилсудского в Га­лиции и на Украине в 1920 г. дало толчок для большевистских

²³ Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1923. С. 526.

²⁴ Известия ЦК РКП (б). 1924. № 5. С. 15.

²⁵ XV съезд РКП(б): Стенографический отчет. М., 1935. С. 442—444.

²⁶ Отечественная история. 1993. № б. С. 113. Оппозиционную русскую про­фессуру, как известно, к тому времени уже выдворили за границу.

744

²⁷ Двенадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 547.

²⁸ См.: XV съезд РКЛ(б): Стенографический отчет. С. 716—719, 722, 781 — 784, 821—822.

²⁹ См.: Сталин И. В. Соч. Т. 8. С. 149—154.

745

пропагандистов и публицистов к отождествлению Красной Армии с чисто национальной русской политической силой. Такая точка зрения была выражена, например, в статье Ю. Стеклова «Народ­ная оборона — национальная оборона».³⁰ На X съезде партии воз­никла и первая — безрезультатная — постановка вопроса о необ­ходимости интернационализации состава Красной Армии, форми­рования красноармейских частей не только из русских, но и из представителей народов, проживающих в местах дислокации под­разделений. Формирование красноармейских частей «из тузем­цев», по мнению автора этого предложения, партийного и совет­ского работника в Туркестане Г. И. Сафарова, нужно было «для того, чтобы они почувствовали непосредственную живую связь, свое равноправное положение в Советской России», и для преодо­ления «тех осложнений, которые нередко вызываются операциями воинских частей в местностях, населенных национально чуждым им населением».³¹

Однако подход руководства РКП (б)—ВКП(б), его оценка роли Красной Армии в национальном вопросе были совершенно иными. Сразу же после образования СССР И. В. Сталин в организацион­ном отчете ЦК XII съезду сформулировал новое представление об армии как о военно-политической структуре, на которую возла­гались задачи «перемешивания» и «перевоспитания» представите­лей различных национальностей и различных районов страны в единый монолит, действующий в соответствии с планами и указани­ями партийного центра. Это должно было служить интересам цен­трализации и унитаризации многонационального государства. Но эта сталинская линия не встретила единодушного одобрения. Некоторые политические деятели национальных республик и члены ЦК РКП (б) высказывали критические взгляды по этому вопросу.

Так, Н. А. Скрыпник довольно решительно осуждал практику «перемешивания» и «переучивания» на партийно-русификаторской основе тех контингентов Красной Армии, которые создавались за счет представителей национальных республик. На Украине, гово­рил он, «последняя мобилизация взяла в армию 60 000 украин­ских крестьян, которые пошли в Россию. А на каком языке они получают просвещение? Ведется культурно-просветительная ра­бота на украинском языке? Нет. Армия до сих пор остается ору­дием русификации украинского населения и всего инородного на­селения. .. Необходимо по этому вопросу принять меры, чтобы на­ша армия не была орудием русификации».³²

Его точка зрения была поддержана Я. А. Яковлевым, который также считал, что при таком подходе проявлялась старая государ­ственная традиция — «инерция великорусского командного аппа­рата», который в своей огромной массе по-прежнему состоял из русских.³³

Наметившаяся тенденция превращения Красной Армии в инс­трумент укрепления унитарного государства стимулировалась двумя факторами ее развития после окончания гражданской вой­ны. Первый (объективный) заключался в достаточно высокой и стабильной доле в составе вооруженных сил русских по нацио­нальности (две трети, а командный состав, с учетом влившейся в нее во время советско-польской войны 1920 г. громадной части старого офицерского корпуса, почти целиком комплектовался из великороссов), а также в известной мере русифицированных украинцев и белорусов. Уже в силу этого армия представляла собою государственную структуру, отражавшую политические

интересы центра.

Второй фактор — политика ЦК РКП (б), направленная на уве­личение в Красной Армии партийно-комсомольской прослойки, особенно среди ее командного состава. Согласно данным, комму­нисты (члены и кандидаты в члены ВКП (б)) и комсомольцы (чле­ны и кандидаты в члены комсомола) составляли в рядах Красной Армии: в 1923 г. — 13,7 %, в 1926 г. - 26,8 (29,9 %). Командный состав большевизировался еще более усиленным темпом и харак­теризовался следующими показателями: число партийцев среди командиров всех степеней было в 1920 г. — 10,5 %, в 1927 г. — 54 %; среди командиров рот, полков и дивизий в 1926 г. члены партии составляли от 51 до 54,5 %, среди же командующих кор­пусами-85 %.³⁴

Все это обеспечивало полное подчинение Красной Армии цен­тральному военному и партийно-государственному руководству Кремля. Частичный ее переход в 1920-е годы на территориальные (в том числе и в ряде республик) способы формирования не играл существенной роли для укрепления и тем более обеспечения прав союзных республик и национальных автономий. Уже само по себе наличие такой армии служило гарантией осуществления государ­ственной политики в интересах центра, независимо от того, затра­гивали ли решаемые им задачи эти права. Если высшее партийное руководство приходило к выводу, что его национальная политика и функционирование Союза как унитарного государства ставились под угрозу, армия получала приказы, направленные на устране­ние возникших «опасностей». Так было, например, в конце авгу­ста—начале сентября 1924 г., когда крестьянское восстание в Гру­зии было усмирено войсками Красной Армии.³⁵ Манипулирование частями Красной Армии было предпринято и в связи с «деукраи-низацией» начала 1929 г., когда центр, борясь с «местным нацио­нализмом», стал переводить в украинские школы, учреждения, органы госаппарата людей из Москвы. Тогда же, по свидетельству главы чехословацкой миссии в России, имевшей и представитель­ство на Украине (в Харькове), «украинские полки были переведе-

746

³⁰ См.: Известия. 1920. 18 мая.

³¹ Десятый съезд РКП (6): Стенографический отчет. С. 271, 707.

³² Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 523.

³³ Там же. С. 547—548.

³⁴ См.: Итоги деятельности Советской власти в цифрах. С. 79; XV съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 441—442.

³⁵ См.: Социалистический вестник. 1924. № 18 (28). С. 1—5.

747

ны в РСФСР, и, наоборот, русские полки переводятся на Украи-

иЛ}1Ч 36

ну»

С укреплением и возрастанием роли Красной Армии к концу гражданской войны и ее «внутренними» операциями 1920_ 1921 гг. (ликвидации «антоновщины», махновского движения на Украине, «завоевание Грузии» и т. п.) отчасти связано и возрож­дение имперской идеи, или традиции, «русской государственности в советской форме», которая стала оказывать мощное влияние на национальную политику большевистского руководства.

Вопрос о восприятии новой властью российской государствен­ной традиции в решении национального вопроса до самого послед­него времени, в сущности, даже и не ставился отечественной ис­ториографией. В статьях А. П. Ненарокова несколько ограничива­ется суть проблемы, так называемый «национал-коммунизм» выводится почти исключительно из XII съезда РКП (б), который якобы знаменовал собой его «торжество».³⁷

Представляется, что возрождение российской имперской идеи на советской почве было более сложным и длительным процессом и вряд ли можно датировать его каким-то конкретным событием. Однако наиболее резко слияние интересов большевистского руко­водства с начавшимся оживлением русских национальных чувств проявилось в конце гражданской войны, когда польское наступле­ние и попытка Врангеля в целях его поддержки ударить в тыл красных войск вызвали взрыв патриотизма среди бывшего офи­церского корпуса царской армии. По инициативе врангелевских офицеров и по предложению В. И. Ленина в сентябре 1920 г. по­следовало за подписью председателя Совнаркома, а также предсе­дателя ВЦИК М. И. Калинина, наркома по военным и морским делам Л. Д. Троцкого, бывших русских офицеров и генералов — главкома С. С. Каменева, председателя Особого совещания при главкоме А. А. Брусилова — «Воззвание к офицерам армии барона Врангеля». Оно призывало их отказаться от роли пособников ин­тервентов и их приспешников, сложить оружие и переходить на сторону Советской России.³⁸ Это обращение привело к притоку в ряды Красной Армии офицеров старой службы и стало, по словам Э. Карра, началом «молчаливого союза между русским национа­лизмом и коммунистическим интернационализмом».³⁹ События конца гражданской войны и послужили истоком так называемого

³⁶ Archiv Federalnfho ministerstva zahranicnfch veci, Politicke Zpravy (Praha). Moskva, 1929, N 71, 16.111.

³⁷ Ненароков А. П. 1) Семьдесят лет назад: национальный вопрос на XII съез­де РКП(б) // Отечественная история. 1993. № 6; 2) 1923-й, XII съезд— крах боль­шевизма и победа национал-коммунизма // М. Гефтер. Инакомыслящий. М., 1993. С. 271—281.

³⁸ Правда. 1920. 12 сент.

³⁹ См.: Карр Э. История Советской России: 1917—1923. Большевистская революция. С. 294. М., 1990. Т. 1. Кн. 1.

748

«национал-большевизма», который точнее было бы охарактеризо­вать как возрождение имперской идеи в большевистской межна­циональной политике, или, как это еще лучше выразил Буха­рин, — «русской государственной идеи в советской форме».

Это не осталось незамеченным для внимательных наблюдате­лей-современников. Одним из первых аналитических материалов на эту тему стала статья видного деятеля зарубежной социал-де­мократии С. Сумского — «О национал-большевизме». Автор особо отмечает два фактора, которые способствовали появлению и укреплению этого явления. Первый из них — Красная Армия, ко­торая соединила все основные народные коммунистические и патриотические силы.

Вторым обстоятельством, повлиявшим на складывание идеоло­гии «национал-большевизма», стала позиция известного сборника «Смена вех» и группировавшихся вокруг него эмигрантских кру­гов, которых «привел к большевизму ... национализм и патрио­тизм, самый подлинный патриотизм, чуждый всяким софизмам, вывертам и схоластике». В результате, по мнению С. Сумского, и стал складываться тот синтез социалистических представлений и задач и национально-государственных устремлений, который, в сущности, и означал возврат к русской имперской идее в новой советской оболочке. «Коммунисты, ведя борьбу за торжество III Интернационала в Западной Европе, пользовались — и доволь­но искусно — национальным подъемом в России — пишет автор. — Но это было возможно потому, что патриотические настроения шли по линии большевистских интересов. Это создавало и обрат­ную возможность — использование большевизма для достижения совершенно определенных национальных задач. Пусть большеви­ки тешатся тем, что водружают красное знамя в Варшаве или Ан-горе. На самом деле они защищают независимость России от раз­бойничьего нападения Польши, а союзом с Турцией осуществляют или подготовляют осуществление исконных национальных задач на Ближнем Востоке. Пусть большевики насаждают коммунизм на Украине, в Грузии, Сибири или Азербайджане. На самом деле они объединяют российскую государственность, которой в ином случае грозил бы совершенный распад. Таковы предпосылки на­ционал-большевизма».⁴⁰

Становившийся все более очевидным «национал-большевизм» дал толчок для дискуссий в партийной среде относительно места «русской идеи» в национальной политике и национально-государ­ственном строительстве, и в неменьшей степени — об источниках и носителях этого «уклона». Уже на X съезде РКП (б), в докладе и тезисах по национальному вопросу И. В. Сталина и в выступ­лении активного участника прений и автора проекта поправок и дополнений к этому докладу от имени туркестанской делегации Г. И. Сафарова, оба «уклона» — «великодержавный шовинизм» и «местный национализм» — ставились на одну доску. При этом

⁴⁰ Социалистический вестник. 1921, № 21. С. 3—4; см. также: 1924, № 18 (88). С. 4.

749

первый трактовался исключительно как инициатива местных ком­мунистов-великороссов или старых чиновников. О том, что вели­кодержавные настроения получили широкое распространение в центральных органах партии и государства, эти ораторы не гово­рили.⁴¹ Их точка зрения хотя и имела под собой определенное ос­нование, однако решительно противоречила реальности и оценкам В. И. Ленина, Н. И. Бухарина, Л. Д. Троцкого. Последний, на­пример, видел источник «великодержавности» в «значительной части партийных работников центра», «некоторых нейтральней-ших работников», в чьих взглядах «сквозила дремучая и только нечаянно потревоженная дискуссией великодержавность».⁴²

На том же X съезде РКП (б) В. П. Затонский по сути одним из первых открыто поставил вопрос о появлении и нарастании в ру­ководстве партией «своего рода русского красного патриотизма», тенденции к «единой и неделимой». Он считал, что причиной этого были, с одной стороны, чувство гордости, появившееся у значи­тельной части партии за превращение России в авангард мирового революционного движения, с другой — превратные представления о необходимости безграничного централизма, при которых совет­ская федерация стала отождествляться с русской, а существование отдельных независимых республик было вовсе поставлено Стали­ным под сомнение. Затонский говорил, что возникшее течение в партии все более становится «пережитком старой национальной идеологии со стороны российских товарищей»: «Сплошь и рядом вы встретите... некоторое смешение понятия советского единства с тяготением к «единой и неделимой».⁴³ Проблема возрождения российской государственной идеи в национальной политике боль­шевистского руководства стала еще более обостряться в связи с переходом в 1922—1923 гг. к решающей стадии национально-го­сударственного строительства и образования единой союзной фе­дерации.

В марте 1922 г. на XI съезде РКП(б) Н. А. Скрыпник подчер­кивал прямую связь лозунга «единая и неделимая Россия», выдви­нутого Деникиным и Врангелем, а затем воспринятого «движени­ем сменовеховцев и интеллигенции», с линией действий в нацио­нальном вопросе «отдельных лиц» в руководстве и «весьма многих советских аппаратов», «зараженных сменовеховцами». Он оценил эту позицию как идеологическую платформу «старой царской Рос­сии» и потребовал, чтобы ЦК РКП (б) ясно и определенно оценил «данное явление» как несовместимое с национальной политикой партии и советской власти и чуждое им.⁴⁴

Следующим этапом самой острой схватки в партии по поводу, в сущности, уже оформившегося практически «национал-больше­визма», был конфликт между Сталиным и Лениным, связанный с созданием Закавказской федерации. Именно тогда Ленин наибо-

⁴¹ См.: Десятый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 185, 192—193, 703, 704, 708.

⁴² Цит. по: Ненароков А. П. Семьдесят лет назад... С. 118.

⁴³ Десятый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 203—204.

⁴⁴ Одиннадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 64—66.

750

лее резко обрушился на проявления этой линии в политике партии и государства, употребляя для ее оценки самые «крепкие» выра­жения («великорусский шовинизм», развитие традиций «россий­ского аппарата», заимствованного «от царизма и только чуть-чуть подмазанного советским миром» и т. п.). Эти черты старой русской государственности восприняли, по его мнению, и многие «обрусев­шие инородцы», которые «всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Специально касаясь другого уклона (мест­ный национализм), Ленин считал его постановку на одну доску с великодержавным шовинизмом неправомерной, особенно когда он связывался с обвинениями в пресловутом «социал-национализме», приравненном к «политическому преступлению». Он говорил, что в существующих условиях это явление имеет определенное исто­рическое оправдание, выступает как защитная реакция на угне­тение, которое испытывалось в прошлом малой нацией со стороны большой и сохраняется до сих пор в фактическом их неравенстве. Поэтому, полагал Ленин, необходима особая щепетильность, су­губая осторожность, предупредительность и уступчивость по отно­шению к «обиженным националам».⁴⁵

На XII съезде выявились три позиции по отношению к идеоло­гии «национал-большевизма». Члены «триумвирата», Сталин и Зиновьев, после острейшей реакции Ленина на проявления «вели­кодержавной» линии среди партийно-государственных лидеров вынуждены были признать, что она действительно получила рас­пространение. Однако Сталин не хотел признать какой-либо склонности руководства партии и тем более своей к восприятию этой традиции, заметив, что она лишь «проникла» и в «некоторые наши партийные учреждения».⁴⁶ Зиновьев, в основном поддержи­вая положения доклада Сталина, которые «обрисовывали» опас­ность того, что великодержавный шовинизм с помощью сменове­ховцев «поднимает голову», также не мог не признавать очевид­ного. Он отметил, что великорусский шовинизм «имеет самое опасное значение..., имеет за собой 300 лет монархии и импери­алистическую политику», а из лагеря сменовеховцев осыпают нас приятными «комплиментами», полагая, что Кремль «проводит в жизнь идею единой неделимой России».⁴⁷

Делегаты украинской партийной организации — Г. Ф. Гринь­ко, Н. А. Скрыпник, X. Г. Раковский, от грузинской — Ф. Маха-радзе, К. М. Цинцадзе критиковали партийное руководство за поддержку в многонациональном государстве традиций «глубо­чайшей централизаторской инерции», проведение политики «ве­ликодержавной и колонизаторской», направленной на «обрусение» союзных республик, выступали против сталинской теории «двух национализмов» и подхода к союзным республикам «с каратель­но-державным аршином», отвергали способы решения межнацио­нальных проблем на основе «ведомственной, аппаратной, бюро­кратической психологии» и системы управления, формируемой из

⁴⁵ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 214, 356—362.

⁴⁶ Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 244.

⁴⁷ Двенадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 553.

751

первый трактовался исключительно как инициатива местных ком­мунистов-великороссов или старых чиновников. О том, что вели­кодержавные настроения получили широкое распространение в центральных органах партии и государства, эти ораторы не гово­рили.⁴¹ Их точка зрения хотя и имела под собой определенное ос­нование, однако решительно противоречила реальности и оценкам В. И. Ленина, Н. И. Бухарина, Л. Д. Троцкого. Последний, на­пример, видел источник «великодержавности» в «значительной части партийных работников центра», «некоторых центральней-ших работников», в чьих взглядах «сквозила дремучая и только нечаянно потревоженная дискуссией великодержавность».⁴²

На том же X съезде РКП (б) В. П. Затонский по сути одним из первых открыто поставил вопрос о появлении и нарастании в ру­ководстве партией «своего рода русского красного патриотизма», тенденции к «единой и неделимой». Он считал, что причиной этого были, с одной стороны, чувство гордости, появившееся у значи­тельной части партии за превращение России в авангард мирового революционного движения, с другой — превратные представления о необходимости безграничного централизма, при которых совет­ская федерация стала отождествляться с русской, а существование отдельных независимых республик было вовсе поставлено Стали­ным под сомнение. Затонский говорил, что возникшее течение в партии все более становится «пережитком старой национальной идеологии со стороны российских товарищей»: «Сплошь и рядом вы встретите... некоторое смешение понятия советского единства с тяготением к «единой и неделимой».⁴³ Проблема возрождения российской государственной идеи в национальной политике боль­шевистского руководства стала еще более обостряться в связи с переходом в 1922—1923 гг. к решающей стадии национально-го­сударственного строительства и образования единой союзной фе­дерации.

В марте 1922 г. на XI съезде РКП (б) Н. А. Скрыпник подчер­кивал прямую связь лозунга «единая и неделимая Россия», выдви­нутого Деникиным и Врангелем, а затем воспринятого «движени­ем сменовеховцев и интеллигенции», с линией действий в нацио­нальном вопросе «отдельных лиц» в руководстве и «весьма многих советских аппаратов», «зараженных сменовеховцами». Он оценил эту позицию как идеологическую платформу «старой царской Рос­сии» и потребовал, чтобы ЦК РКП (б) ясно и определенно оценил «данное явление» как несовместимое с национальной политикой партии и советской власти и чуждое им.⁴⁴

Следующим этапом самой острой схватки в партии по поводу, в сущности, уже оформившегося практически «национал-больше­визма», был конфликт между Сталиным и Лениным, связанный с созданием Закавказской федерации. Именно тогда Ленин наибо-

⁴¹ См.: Десятый съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 185, 192—193, 703, 704, 708.

⁴² Цит. по: Ненароков А. П. Семьдесят лет назад... С. 118.

⁴³ Десятый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 203—204.

⁴⁴ Одиннадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. С. 64—66.

750

лее резко обрушился на проявления этой линии в политике партии и государства, употребляя для ее оценки самые «крепкие» выра­жения («великорусский шовинизм», развитие традиций «россий­ского аппарата», заимствованного «от царизма и только чуть-чуть подмазанного советским миром» и т. п.). Эти черты старой русской государственности восприняли, по его мнению, и многие «обрусев­шие инородцы», которые «всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Специально касаясь другого уклона (мест­ный национализм), Ленин считал его постановку на одну доску с великодержавным шовинизмом неправомерной, особенно когда он связывался с обвинениями в пресловутом «социал-национализме», приравненном к «политическому преступлению». Он говорил, что в существующих условиях это явление имеет определенное исто­рическое оправдание, выступает как защитная реакция на угне­тение, которое испытывалось в прошлом малой нацией со стороны большой и сохраняется до сих пор в фактическом их неравенстве. Поэтому, полагал Ленин, необходима особая щепетильность, су­губая осторожность, предупредительность и уступчивость по отно­шению к «обиженным националам».⁴⁵

На XII съезде выявились три позиции по отношению к идеоло­гии «национал-большевизма». Члены «триумвирата», Сталин и Зиновьев, посте острейшей реакции Ленина на проявления «вели­кодержавной» линии среди партийно-государственных лидеров вЧэГнуждены были признать, что она действительно получила рас­пространение. Однако Сталин не хотел признать какой-либо склонности руководства партии и тем более своей к восприятию этой традиции, заметив, что она лишь «проникла» и в «некоторые наши партийные учреждения».⁴⁶ Зиновьев, в основном поддержи­вая положения доклада Сталина, которые «обрисовывали» опас­ность того, что великодержавный шовинизм с помощью сменове­ховцев «поднимает голову», также не мог не признавать очевид­ного. Он отметил, что великорусский шовинизм «имеет самое опасное значение..., имеет за собой 300 лет монархии и импери­алистическую политику», а из лагеря сменовеховцев осыпают нас приятными «комплиментами», полагая, что Кремль «проводит в жизнь идею единой неделимой России».⁴⁷

Делегаты украинской партийной организации — Г. Ф. Гринь­ко, Н. А. Скрыпник, X. Г. Раковский, от грузинской — Ф. Маха-радзе, К. М. Цинцадзе критиковали партийное руководство за поддержку в многонациональном государстве традиций «глубо­чайшей централизаторской инерции», проведение политики «ве­ликодержавной и колонизаторской», направленной на «обрусение» союзных республик, выступали против сталинской теории «двух национализмов» и подхода к союзным республикам «с каратель­но-державным аршином», отвергали способы решения межнацио­нальных проблем на основе «ведомственной, аппаратной, бюро­кратической психологии» и системы управления, формируемой из

⁴⁵ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 214, 356—362.

⁴⁶ Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 244.

⁴⁷ Двенадцатый съезд РКЛ(б): Стенографический отчет. С. 553.

751

людей, «одержимых великодержавностью», и т. п/⁸ Отчетливо интернационалистическую точку зрения, соответствующую взгля­дам В. И. Ленина, высказывал лишь Н. И. Бухарин. Именно он всесторонне охарактеризовал опасность политики тех партийно-государственных деятелей, «которые выступают сейчас носителя­ми русской государственной идеи в советской форме» и «ущемля­ют другие национальности». Бухарин также глубоко обосновал по­зицию Ленина о недопустимости постановки вопроса о «двух национализмах» как равнозначных и равно опасных/⁹

Завершением и определенным итогом дискуссии о соотношении между ролью российской государственной традиции в политике партии и «уклоне» к местному национализму стало дело М. С. Султан-Галиева, видного татарского политического деяте­ля, который критиковал Сталина в национальной секции XII съез­да РКП (б) и был арестован за «попытку создать организацию, противопоставленную партии и советской власти в области наци­ональной политики». Это инспирированное Сталиным при попу­стительстве Каменева и Зиновьева «дело» стало прологом Четвер­того совещания ЦК РКП (б) с работниками национальных респуб­лик и областей, которое состоялось в Москве 4—12 июня 1923 г.⁵⁰ Оно знаменовало, в сущности, отказ сталинской группировки от тех словесных уступок, которые были сделаны на XII съезде РКП (б) при оценке возросшей опасности великорусского шови­низма в национальной политике партии. Позицию, связанную с переоценкой и ревизией ленинских взглядов по этому поводу, за­няли В. В. Куйбышев (докладчик от ЦКК по делу Султан-Галие­ва), Сталин, Орджоникидзе, Мануильский, Зиновьев и др. После­довательно ленинскую линию отстаивали лишь Троцкий и пред­ставители Украины (Скрыпник, Гринько, Раковский). Они и ряд представителей других национальных республик возражали также против явного акцента на борьбе с «национал-уклонизмом» как главной опасностью в партии. Это совещание, по словам А. П. Не-нарокова, «стало поворотным пунктом в утверждении сталинских подходов к осуществлению национальной политики партии». Ве­ликодержавный шовинизм как проявление линии центра старани­ями Сталина и его группы был отодвинут на второй план, и ему «удалось взять своеобразный реванш за то, что XII съезд «недоо­ценил его указания на опасность уклона к национализму на мес­тах. Именно с этого момента он получил возможность вкладывать в понятие „национал-уклонизм" все более и более зловещее со­держание».⁵¹

536.

⁴⁸ Двенадцатый съезд РКП (6): Стенографический отчет. С. 460, 525, 532,

⁴⁹ Там же. С. 561—565.

⁵⁰ См.: Четвертое совещание ЦК РКП(6) с ответственными работниками на­циональных республик и областей в Москве 9—12 июня 1923 г.: Стенографиче­ский отчет. М., 1923; Известия ЦК РКП(б). 1924. № 5. С. 13; Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 203—341; Ненароков А. П. Крах попыток прогностического анализа меж­национальных отношений // Отечественная история. 1992. № 2. С. 3—23.

⁵¹ Ненароков А. П. Крах попыток прогностического анализа... С. 5.

752

В 1926—1928 гг. общая проблема проявлений великодержавно­сти в политике партии не рассматривалась вовсе, разве что оппо­зиция, переменив фронт, стала критиковать сталинское руковод­ство за «колонизаторскую и империалистическую политику» в на­циональных республиках Востока, а некоторые их представители (Икрамов — Узбекистан) отваживались лишь на отдельные робкие замечания о том, что «есть еще... старые „русские" колонизатор­ские приемы с ненавистью к националам, но они исчезают с каж­дым днем все больше и больше».⁵²

В последний раз до «великого перелома» проблема «двух укло­нов» неожиданно прозвучала в отчетном докладе И. В. Сталина на XVI съезде ВКП(б) в июле 1930 г., но в весьма своеобразной интерпретации. Оба они были названы «ползучими» и «не столь заметными и напористыми», как внутрипартийные — «левый» или «правый». При этом стимулом для их роста стала, по мнению Ста­лина, «атмосфера обострения классовой борьбы». В результате «великорусский шовинизм», например, изображался как инстру­мент борьбы против политики партии в национальном вопросе. В сталинских рассуждениях он хотя и именовался «самым опасным видом русского национализма», но сводился по существу к теоре­тизированию о невозможности добиться исчезновения наций, их национальных и бытовых различий, перейти к одному общему «великорусскому языку», что социализм не есть ликвидация куль­тур разных народов, а развитие их как национальных по форме и социалистических по содержанию, и т. п. Никакого указания на наличие великодержавных настроений в среде партийного руко­водства в докладе не было, содержался лишь глухой намек на при­частность к нему оппозиции, и открытое заявление, что подобные настроения «отражают стремление отживающих классов господ­ствовавшей ранее великорусской нации вернуть себе утраченные привилегии».⁵³

Рассмотрение вопроса о становлении «русской государственной идеи в советской форме» было бы неполным без хотя бы краткого изложения основных тенденций ее воздействия на последующую политику в области межнациональных отношений применительно к тем регионам, которые оказались постоянными «носителями» так называемого «национал-уклонизма».

Главным в развитии «национал-большевизма» были не прояв­ления русского национализма и шовинизма как таковых, а воз­рождение и осуществление жесткой по существу имперской, де­ржавной, централистской линии в межнациональной политике. Уже на рубеже 1920-х—1930-х годов партийные руководители, так или иначе связанные с развитием РСФСР, стали ощущать оп­ределенное «растворение» или даже «ущемление» интересов соб­ственно России и русских в этой союзной, а по существу старой имперской политике. В этом смысле показательно неожиданное появление «русского вопроса» в полемике на XVI съезде РКП (б)

⁵² См.: XV съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 167, 169.

⁵³ Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 362—371.

753

между делегатом от Самарской парторганизации М. М. Хатаеви-чем и председателем Совнаркома РСФСР С. И. Сырцовым. Пер­вый, исходя из соображений «рационализации», в сущности пред­лагал ликвидировать основные хозяйственные ведомства РСФСР слив их с союзными, чтобы последние практически «ведали всеми делами» этой федеративной республики. Сырцов же осторожно возражал против «ликвидации правительственных органов РСФСР», хотя, видимо, постоянные обвинения в великодержавности побу­дили его сказать, что работники российских органов «не цепляют­ся за определенные формы государственности».⁵" Подоплекой этой спонтанной дискуссии, несомненно, было настолько укоренивше­еся отождествление политики союзного центра с собственно рус­ской государственностью, что само собою возникло и соображение о ненужности Российской Федерации, поскольку считалось, что либо она взяла на себя все прерогативы Союза, либо последний абсорбировал все ее полномочия, не оставив ей ничего существен­ного из прав многонационального государства. Это лишний раз свидетельствует о том, что, возродившись как «национал-больше­визм», русская государственная идея, в сущности, растворилась в политике сколоченного на месте прежней империи союзного соци­алистического сообщества. Отсюда и все проявления «русской идеи» в развитии СССР оказались в гораздо большей степени от­ражением державной имперской политики, чем каким-то видом русского национализма, шовинизма и т. п.

С этой точки зрения и следует оценивать те положительные, и в большей степени — до поры не слишком явные отрицательные моменты, которые содержала национальная политика центра в от­ношении народов союзных, автономных и национальных респуб­лик, областей, округов. К первым, позитивным, можно отнести так называемую «коренизацию» процесса социально-экономиче­ского развития этих регионов («украинизация», «белорусизация» и т. п.), т. е. известное усиление национальных моментов в пар­тийном и государственном строительстве, воспитание и выдвиже­ние местных национальных кадров на руководящую работу, пе­ревод деятельности аппарата на использование родного языка, подготовка рабочих и специалистов из представителей основной народности республик, областей и т. д. Очень важным фактором советско-партийной национальной политики стало осуществление ликвидации фактического неравенства народов бывших окраин империи, «выравнивания уровня экономического развития» пере­довых и прежде отсталых районов, подъема их производительных сил, ориентации на развитие науки и научно-технического про­гресса, строительство ряда предприятий республиканского и союз­ного значения, базирующихся на полезных ископаемых, сырье, рабочей силе того или иного национального региона.

Столь же значительным и существенным для многих, особенно находившихся на низкой стадии исторического развития, народов (Крайнего Севера, Казахстана, Средней Азии) было осуществле-

ние так называемой «культурно-бытовой» революции, приблизив­шей их к более высокой цивилизации Европейской России и тем самым поднявшей и общий социально-экономический, культур­ный и бытовой уровень жизни. Особенно явственными были целе­направленная поддержка самого широкого развития и внедрения местных языков в управление, суды, школу, монопольную регио­нальную государственную и партийную печать, создание письмен­ности у ранее отсталых народов, организация ликвидации негра­мотности. Однако забота большевистского руководства о развитии национальной культуры применительно к ее начальной стадии (родного языка, письменности и т. д.) имела два существенных изъяна. Во-первых, она вольно или невольно становилась сред­ством разобщения наций и народов, их рассредоточения по отно­сительно замкнутым миркам внутреннего национального разви­тия, позволявшим тем увереннее и эффективнее проводить общую державную линию политики центра в социально-экономических и политических вопросах. Во-вторых, «культурно-национальная политика» мало затрагивала именно главные проблемы государ­ственности и волеизъявления наций и в общем была сходной с так­тикой по отношению к «инородцам» Николая I — «всякий народ пусть молится Богу по-своему, только непременно молится за са­модержца всероссийского». Это вполне соответствовало сталин­ской формуле о необходимости развития культуры — «националь­ной по форме, социалистической по содержанию».

Сложной и неоднозначной выглядела политика экономическо­го развития союзных и автономных республик. Присущий ей цен­трализм нередко приводил к ущемлению национальных интере­сов, росту недовольства на местах той ролью, которую занимал тот или иной регион в союзном разделении труда. Особенно остро это ощущалось на Украине.⁵⁵ Национальная политика Центра в области экономики сопровождалась повышением роли союзных хозяйственных органов и игнорированием местных республикан­ских. В республиках Средней Азии и Казахстане остро реагирова­ли на линию однобокого сельскохозяйственного развития на осно­ве монокультуры — хлопка, которая рассматривалась националь­ной интеллигенцией как проявление того, что российский пролетариат «болен колонизаторской болезнью». Обычным явле­нием стали бюрократические методы рассмотрения и утверждения вопросов о строительстве почти всех значительных хозяйственных объектов в республиках — исключительно в центральных эконо­мических ведомствах Союза. Помимо экономического развития, централизм управления республиками и национальными района­ми сказывался и на тех элементах политической жизни, которые допускались еще в пределах становящегося все более унифициро­ванным государства. На местах ощущали методы нажима и адми­нистрирования при решении вопросов ликвидации культурной от­сталости, полное пренебрежение при этом всякими элементами «национального самоопределения», внедрение под видом «корени-

54

XVI съезд РКП(б): Стенографический отчет. С. 165, 221—222.

⁵⁵ Там же. С. 243.

755

754

зации» тех форм общественной жизни, которые не соответствова ли национальным обычаям и особенностям.

В целом внешне благополучная картина развития наций и на родов в едином Союзе не отражала всех противоречий, неудовлет­воренности, той опасной энергии недовольства, которая скаплива лась в тех или иных регионах. До поры до времени жесткая ц_ен трализация и становившаяся все более очевидной державная унитаристская политика загоняли эти процессы вглубь. Однако всякое ослабление центральной власти могло привести к достиже­нию критической массы этой энергии, взрыву в так, казалось бы прочно сколоченном едином многонациональном унитарном госу­дарстве. Пока устойчиво держались обручи, скрепляющие его кор­пус (единая партия, профсоюзы, армия, другие государственные институты), подтачивавшие его центробежные силы сравнительно легко преодолевались.