Глава 2 активное законотворчество. 1859—1866 гг.

Программа реформ. — Фактор империи. — Проведение реформ.

Из множества задач, которые по наследству достались Алек­сандру II, он справедливо счел самой ближайшей задачей власти отмену крепостного права и осуществил раскрепощение, дав сво­боду помещичьим крестьянам и выравняв впоследствии условия землепользования и налогообложения всех категорий крестьян. Тем самым были обеспечены основы свободы предпринимательст­ва — главного устоя капиталистического общества. Зато дарование конституции или даже постепенный путь к ней правительством Александра II — и прежде всего самим монархом —было отверг­нуто. Отмена крепостничества и последовавшие реформы отчасти сняли остроту социальных отношений и дали самодержавию — как государственной системе —отсрочку во времени. Отложенное же на неопределенный срок преобразование государственного строя (следствием его сохранения было множество ограничений в граж­данских и политических правах российских граждан) в итоге — в 1905 г. —было проведено под давлением революционной стихии. Попытка обойтись частью преобразований или (в других случаях) полумерами, отодвигая революцию, питала ее корни.

При обсуждении вопроса о том, какие цели ставило правитель­ство в конце 1850-х—начале 1860-х годов, сразу же возникает те­ма «Россия и Запад», т. е. образцов, которым она должна следо­вать, — о сохранении, уничтожении либо преобразовании сущест­вующих институтов. Иначе говоря, это была проблема сознательного выбора между европейским и особенным, самобытным путем. Об­щий ответ на этот вопрос может быть таким: Александр II и пра­вительство, состав которого он лично формировал, подбирая ми­нистров применительно к задачам политики, хотели видеть Рос­сию великой европейской державой, подобной Англии, Франции, Пруссии, Австрии в области военной, дипломатической, социаль­но-экономической, но не в государственной и общественной. Алек­сандр II и министры, которые были исполнителями его предначер­таний, ставили задачей сохранение единовластия и всей мощи управляемой из одного центра государственной машины, что пе­речисленными европейскими державами было уже утрачено в про­цессе длительной борьбы общества с абсолютизмом. Поэтому, ра­зумеется, нужно говорить о двойственности идеологической докт-

304

рины и о двойственности целей, которые ставились не столько полити­кой реформ, сколько носителем верховной власти. Те институты и сферы российской жизни, которые самодержавие хотело видеть аналогичными европейским, оно и преобразовывало в соответст­вии с западными образцами', те же, что хотело в своих интересах удержать, объявлялись непреходящими самобытными ценностя­ми, от которых нельзя отказаться без угрозы распада империи и хаоса в обществе. Однако, поскольку на авансцене правительст­венной деятельности были все же крупные преобразования, можно утверждать, что в этот исторический период в политике и обще­стве господствуют идеи европеизма. Причин такой ориентирован­ности на быстрое преобразование российской жизни по европей­ским образцам было несколько. Во-первых, конечно, .европейская традиция в политике, наиболее очевидно представленная Пет­ром I, Екатериной II и Александром I, и уже сильная интегриро-ванность России в европейские процессы. Во-вторых, идеология самого правящего монарха, Александра II, который был бесспор­ным западником по внутренним убеждениям и склонностям, при­вычкам и симпатиям. В-третьих, ситуация, в которой оказалась Россия: европейские противники России самым убедительным для нее образом — военным — доказали свое превосходство и ее отста­лость, а стало быть, и правильность их пути. А. В. Никитенко так выразил эту точку зрения вскоре после того, как российская армия сдала союзникам Севастополь: «Лет пять тому назад москвичи провозгласили, что Европа гниет, что она уже сгнила, а бодрству­ют, живут и процветают одни славяне. А вот теперь Европа дока­зывает нашему невежеству, нашей апатии, нашему высокомерно­му презрению ее цивилизации, как она сгнила. О, горе нам!». И еще: «Теперь все видят, как поверхностно наше образование, как мало у нас существенных умственных средств. А мы думали стол­кнуть с земного шара гниющий Запад! Немалому еще предстоит нам у него поучиться! Теперь только открывается, как ужасны бы­ли для России прошедшие 29 лет».¹ Перед Россией стояла задача восстановления своего влияния в европейских делах. Ее мощь дол­жна была стать достаточной для ограждения собственной целост­ности и поддержания статуса великой европейской державы, ко­торый она не хотела утрачивать. К убедительным аргументам не­допустимости военного отставания (а значит, промышленного) добавился существенный фактор — национальная уязвленность, чувство оскорбления от поражения в войне. И в этих условиях поворот к западному пути развития был совершенно естествен­ным. И. С. Аксаков, душеприказчик славянофилов, ревниво взи­равший на курс внутренней политики Александра II после смены царствований, в 1884 г. писал: «Составители Положения 19 фев­раля почти все, за исключением очень немногих, воспитались в духе совершенного от нее (народной жизни. —Авт.) отчуждения, на началах жизни иной, западноевропейской... Но все же задача освобождения крестьян оказывается сравнительно наиболее удач-

¹ Никитенко А. В. Дневник в трех томах. Л., 1955. Т. 1. С. 419, 421.

305

но разрешенною... Преобразования были необходимы, но где же им образцы, как не ... в той же Европе?».² Аксаков верно отметил, что в основе внутриполитического курса «великих реформ» лежит западническая, либеральная доктрина.

Западное влияние и западные модели устройства социально-экономической жизни хлынули в стоявшую на пороге преобразо­ваний и преобразующуюся Россию могучим потоком. Опыт и об­разцы Запада (особенно часто Англии, но не только) постоянно фигурировали в российской публицистике, поднимающей темы грядущих реформ. При обсуждении внутриполитических проблем в ученых обществах и общественных собраниях выступавшие ссы­лались на достижения Западной Европы и предлагали выбрать на­иболее применимый для России вариант (например, налоговой или образовательной систем, ипотечного банка, государственного управления). Подготовка всякого законопроекта начиналась с со­ставления справки по истории вопроса в России и о положении в западноевропейских странах, а то и с командировки чиновников в государства Европы для уяснения постановки там цензурного, налогового, железнодорожного и др. дел. М. X. Рейтерн, будущий министр финансов, в 1856 г. был послан на несколько лет в Европу для изучения там счетоводства (а на деле — финансовых систем) с последующей задачей применения его в Морском уставе. И он был лишь одним из целой группы. М. П. Веселовский в период подготовки в Податной комиссии налоговой реформы длительное время собирал в европейских странах материалы по состоянию и принципам налогообложения.³

Другой проблемой, встающей перед любым исследователем ис­тории внутренней политики, является наличие у власти програм­мы либо ее элементов. Это необходимо и для уяснения смысла раз­розненных действий власти, и для соотнесения планировавшегося с осуществленным, между которыми всегда существует разрыв. В XIX в. российская система государственной власти обязательного наличия такой программы вовсе не предусматривала. Среди ее вы­сших государственных учреждений не было такого, которое было обязано заниматься составлением общегосударственной програм­мы или плана действий на больший или меньший срок. Известно, что российское правительство не было правительством, «кабине­том» в европейском смысле слова, исполнительной властью, фор­мируемой на основании программы парламентского большинства или победившей на выборах партии. Более того, условное россий­ское правительство, комплектуемое монархом, никогда не было однородным и раздиралось внутренними противоречиями, как принципиальными, так и личными. А может быть, в этом и состо-

² Аксаков И. С. Соч. СПб., 1903. Т. 5. С. 166. Исследователь деятельности на­иболее передового в конце 1850-х годов ведомства, Морского, А. П. Шевырев, при­шел к выводу: «Одной из отличительнейших черт деятельности либеральной бю­рократии явилась ориентация на европейские образцы» (Русский флот после Крымской войны: либеральная бюрократия и морские реформы. М., 1990. С. 61.)-

³ Куломзин А. Н., Рейтерн-Нолькен В. Г. М. X. Рейтерн: Биографический очерк. СПб., 1910. С. 7; Труды комиссии, высочайше учрежденной для пересмотра системы податей и сборов. СПб., 1869. Т. 16. Гл. 2.

306

ял расчет носителя верховной власти, ибо в таком случае он за­ранее разрушал столь опасную для себя дружную оппозицию и тем самым приобретал большую свободу действий. Зато именно в силу существования российской формы абсолютизма — самодер­жавия — любой из министров или даже подданных мог, если им­ператор того пожелает, стать составителем такого рода програм­мы. Иметь программу внутриполитической деятельности, которой занимался по крайней мере десяток министерств, имел право толь­ко монарх. Явное объединяющее начало в реформах 1860-х годов позволяет отбросить предположение о том, что российская внут­ренняя политика была кораблем без руля и ветрил. Следователь­но, у российского правительства были общие представления о сум­ме связанных между собою мер правительственной политики, их общей основе и конкретных формах. Поэтому, поскольку факт от­сутствия официального документа, который бы считался долго­срочной (стратегической) общегосударственной программой, бес­спорен, как бесспорно и наличие «пакета» проведенных реформ, исследовательская задача ее изучения не снимается, а лишь усложняется и может быть поставлена только в виде условной ре­конструкции. И тем не менее можно сказать, что общегосударст­венная программа для России того времени — существовавшая ре­альность.

Условная правительственная программа времен внутреннего кризиса 50-х—начала 60-х годов — это точная копия программы либералов этого периода, быстро формировавших свою идеологию. Если о либеральной программе можно говорить без пояснений, по­скольку она в значительно мере известна,⁴ то существование пра­вительственной программы приходится доказывать. Между тем в российском обществе (включая чиновников и государственных де­ятелей) был распространен «набор» современных им идей, которые исповедовали многие.

Российское общество, при бесспорном наличии в нем разных групп и слоев, являло собою систему сообщающихся сосудов, и общественно-политические идеи и предложения не оседали в ка­ком-либо узком кругу, их породившем. Записки, составленные в интеллигентских кругах, читались не только чиновничеством, но и бюрократической элитой и даже императорской семьей и были, как показывают известные дневники, предметом обсуждения даже при самых светских поводах для встречи. В этих записках, разно­образных по сюжетам, некоторыми авторами уже делается попыт­ка если не представления целостной программы, то во всяком слу­чае сведения в «пакет» хотя бы нескольких ее пунктов.

В «Письме к издателю», открывавшем 1-й выпуск «Голосов из России» (1856 г.), К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин уже говорили не об одной какой-либо неотложной мере, а о «связке» из несколь­ких: «Мы думаем об том, как бы освободить крестьян без потря-

⁴ См., например, главу «Позиция верхов. Программа и тактика либералов» в кн.: Левин Ш. М. Общественное движение в России в 60—70-е годы XIX века. М., 1958. С. 53—65. См. также работы В. Н. Розенталь, В. А. Твардовской, Е. А. Дуд-зинской, В. А. Китаева.

307

сения всего общественного организма, мы мечтаем о введении сво­боды совести в государстве, об отменении или по крайней мере об ослаблении цензуры».⁵ Разумеется, это была не исчерпывающая программа, а первые пункты ее, ближайшее осуществление кото­рых давало бы возможность переходить к следующим. В то же вре­мя элементы программы появляются в дневниках чиновников. Курляндский губернатор П. А. Валуев в сентябре 1855 г. в изве­стной записке «Дума русского» наметил, а в дневнике 6 мая 1859 г. он, в то время директор департамента Министерства госу­дарственных имуществ, развил программу российского «кабине­та»: гласность бюджета, сокращение администрации и войска, по­доходный налог, преобразование коммерческого банка, целый ряд экономических мер в связи с готовящейся отменой крепостного права.⁶ Уже в 1857 г. ближайший помощник вел. кн. Константина Николаевича по Морскому министерству А. В. Головнин состав­ляет для своего патрона общегосударственную программу неот­ложных преобразований: реформа суда и полиции, утверждение принципа веротерпимости, отмена крепостного права и постанов­лений, препятствующих свободному развитию экономики (сель­ского хозяйства, промышленности и торговли); в финансовой сфе­ре — уменьшение расходов, отмена откупов, справедливое распре­деление налогов; в сфере управления — децентрализация и упрощение управления. В 1859 г. Константин Николаевич в дневнике, как и Валуев, фиксирует программу, конечно, сложив­шуюся в результате бесчисленных и повседневных обсуждений за­дач политики в записках, в множившихся журналах, публичных! лекциях, научных обществах, в государственных учреждениях.⁸

Законодательная инициатива в России принадлежала прежде) всего главам министерств и приравненных к ним главных управ-1 лений, причем границы их инициативы были очерчены пределами! компетенции ведомств, и это, разумеется, предопределяло срав-1 нительно узкую направленность министерских программ. Как правило, их представление являлось следствием распоряжения мо­нарха, хотя бывало и личной инициативой министра. Согласно Положению о министерствах, министры ежегодно, наряду с пред­ставлением императору отчета за истекший год, были обязаны тогда же подавать и некую краткосрочную программу деятельно­сти ведомства на год следующий. Однако, по свидетельству Д. А. Милютина, в течение многих лет возглавлявшего Военное министерство, министры уклонялись от этой обязанности и он был единственным, кто регулярно докладывал монарху о ближайшем плане действий своего ведомства.⁹ В 1874 г. Александр II вдруг об­ратил внимание на это обстоятельство. Д. А. Милютин 17 апреля 1874 г. пометил в дневнике: «В одно из последних заседаний Ко-

⁵ Голоса из России. Лондон, 1856. Ч. 1. С. 21—22.

⁶ PC. 1891. Август. С. 276—277.

⁷ Шевырев А. П. Либеральная бюрократия Морского министерства в 1850— 1860-е гг. // Вестник МГУ. 1986. № 3. С. 58.

⁸ См.: Коротких М. Г. Самодержавие и судебная реформа 1864 г. в России. Воронеж, 1989. С. 361.

⁹ Милютин Д. А. Дневник. М., 1947. Т. 1. С. 121, 182.

308

митета министров председатель объявил нам высочайшее повеле­ние, чтобы впредь все министры соблюдали в точности статью Свода Законов, вменяющую в обязанность представлять ежегодно, кроме отчета... и план дальнейшей деятельности».¹⁰ В действи­тельности же бывали случаи представления стратегических пла­нов министрами, как правило, вызванные особыми обстоятельст­вами: смена министров или кризис в отрасли. Л. Е. Шепелев ис­следовал программы министров финансов,¹¹ в том числе и одну из наиболее важных и глубоких — финансовую программу М. X. Рей-терна, представленную им в 1866 г. в связи с поразившим тогда Россию финансовым кризисом. (Кстати, М. X. Рейтерн в ней от­мечал интегрированность России в европейские экономические процессы и зависимость курса рубля, состояния финансов и эко­номики от положения в государствах Западной Европы).¹² О про­грамме Морского ведомства подробно написал А. П. Шевырев, программа Министерства народного просвещения в области печати была освещена Ю. И. Герасимовой. Вся книга Л. Г. Захаровой об отмене крепостного права в России имеет лейтмотив — эволюцию программы самодержавия по крестьянскому вопросу от самой пер­вой постановки темы «эмансипации» до утверждения Положений 19 февраля.¹³

Но кроме ведомств с жесткими границами компетенции, суще­ствовало и ведомство широкого профиля, призванное заботиться о благосостоянии населения и гражданском мире, — Министерство внутренних дел. Функции его были чрезвычайно широки, и пото­му представляемые им программы носили межведомственный ха­рактер, а задачи правительства осмыслялись некоторыми минист­рами внутренних дел как стратегические, осуществляемые по все­му спектру внутренней политики. Это очень хорошо понимал и отразил в своих исследованиях П. А. Зайончковский, проанализи­ровавший программы М. Т. Лорис-Меликова, П. Н. Игнатьева, Д. А. Толстого.¹⁴ И. В. Оржеховский сделал то же для более ран­него периода.¹⁵

Все сколько-нибудь влиятельные государственные деятели пы­тались составить и осуществить такие программы, но в них непре­менно входил пункт о создании депутатской палаты или депутат-

¹⁰ Там же. С. 151.

¹¹ Шепелев Л. Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX века: Пробле­мы торгово-промышленной политики. Л., 1981. С. 71—82.

^lf Куломзин А. Н., Рейтерн-Нолькен В. Г. М. X. Рейтерн. СПб., 1910. С. 95.

¹³ Шевырев А. П. Русский флот после Крымской войны: либеральная бюро­кратия и морские реформы. М., 1990. С. 40—44; Герасимова Ю. И. Из истории русской печати в период революционной ситуации конца 1850-х—начала 1860-х годов. М., 1974. С. 133, № 60. Захарова Л. Г. Самодержавие и отмена кре­постного права в России: 1856—1861. М., 1984.

¹⁴ Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х годов. М., 1964.

¹⁵ Оржеховский И. В. 1) Из истории внутренней политики самодержавия в 60—70-х годах XIX века. Горький, 1974; 2) Комитет общественного спасения 1866 г. // Общественно-политическая мысль и классовая борьба в России в XVIII— XIX вв.: Межвузовский сборник. Горький, 1973; 3) Русское правительство и печать во второй половине 60-х годов XIX века. // Там же.

309

ских комиссий, допускаемых к обсуждению всех или части зако­нопроектов, и другие преобразования, которые Александром II от­вергались. Поэтому, не упуская из виду этих программ, на реали­зацию которых как общегосударственных они надеялись в силу своего личного влияния на императора и веса в правительствен­ных кругах, все же ограничимся восстановлением контура про­граммы с помощью как осуществленных, так и планировавшихся комиссиями мер.

Кроме уже известных преобразований: отмены крепостного права, создания местного самоуправления, городского и земского (уездного и губернского), введения нового суда (судоустройства и судопроизводства), военной реформы, перестройки всей системы образования, реформы финансовой¹⁶ и вероисповедной,¹⁷ были на­мечены еще и реформа налоговой системы, над чем трудилась бо­лее 20 лет Податная комиссия при Министерстве финансов,¹⁸ ре­форма паспортной системы, создание сети земельных банков и правил переселения крестьян на свободные земли, смягчение ре­жима по отношению к секте раскольников, для чего была учреж­дена тоже особая комиссия. Предполагалась реформа полиции ис­полнительной.

Итак, проведенные реформы вместе с намеченными должны были действительно коренным образом и всесторонне преобразо­вать Россию, обеспечить свободу занятий предпринимательской деятельностью, дав крестьянам возможность решить проблему не­хватки земли переселением и продолжать занятия сельским хо­зяйством или купить участок земли, сменить сельские занятия на городские и т. п. Многое из задуманного было остановлено опасе­ниями слишком быстрых и резких преобразований, многое (на­пример, организация земельных банков, ускорение выкупа земли, налоговая реформа) отложено из-за хронической нехватки денеж­ных средств.¹⁹ Но были и такие сферы, которые были выведены из области реформирования: это государственная система и наци­ональная политика.

Россия второй половины XIX в., отставая от государств Запад­ной Европы в экономическом и социальном отношениях, разнясь от них исторически и культурно, тем не менее во многих областях была с ними схожей. Сближал ее с великими европейскими де­ржавами и имперский принцип. В имперской политике, в деле им-

¹⁶ Погребинский А. П. 1) Финансовая реформа начала 60-х гг. XIX века в России // ВИ. 1951. № 10. С. 74—88; 2) К истории финансовой политики цариз­ма в 60-х и 70-х годах XIX в. //Советские финансы. 1951. № 9. С. 34—41; 3) Очерки истории финансов дореволюционной России. М., 1954. С. 268.

¹⁷ Freeze С. L. The Parish Clergy in Nineteenth Century Russia: Crisis, Reform, Counter-Reform. N.-Gersey. 1983. P. 248—297.

¹⁸ Министерство финансов: 1802—1902. СПб., 1902. Ч. 1. С. 481—482.

¹⁹ Хок Стивен. Банковский кризис, крестьянская реформа и выкупная опе­рация в России: 1857—1861 // Великие ресрормы в России: 1856—1874. М., 1992. С. 96—105.

310

перского строительства Россия не выпадала из общего круга им­перий. Крупнейшие внутренние преобразования, великие рефор­мы проводились ею во времена, когда строительство империи еще продолжалось, с одной стороны, а с другой — когда имперская структура постоянно давала о себе знать сложными проблемами и разнообразными национальными движениями.

К моменту воцарения Александра II еще не было завершено покорение Северного Кавказа. В течение полувека этот район про­должал быть местом постоянных боевых действий. Между тем внутренние преобразования требовали для правительства свободы рук, а обстановка в Дагестане, Чечне и на близлежащих террито­риях являлась дестабилизирующим фактором. Надо полагать, по­этому Александр II, рассматривая в 1856 г. записку Д. А. Милю­тина, предлагавшую тактику активного подавления сопротивле­ния горских племен с помощью оказавшихся на Кавказе во время войны 1853—1856 гг. войск, встал именно на эту точку зрения, поддержав план вопреки возражениям военного министра О. Н. Сухозанета. Идея была поддержана и ближайшим товари­щем Александра II — человеком, более десяти лет находившимся на Кавказе, князем А. И. Барятинским, которого император не­медленно назначил наместником Кавказским и командующим войсками. Милютин и Барятинский сумели не только восполь­зоваться преимуществами, которые предоставила им обстановка (укрепленные линии, казачьи поселения, антивоенные настрое­ния части горских народов), но и усилить свои отряды, одновре­менно выработав тактику окружения Шамиля, самого опасного противника, с нанесением ему удара со стороны отрезанной рус­скими войсками Чечни. Все это привело к тому, что в 1859 г. исход войны на Северном Кавказе был предрешен, ибо Шамиль был пле­нен с остатками мюридов. Еще накануне пленения Шамиля вел. кн. Константин Николаевич, которого Александр II известил об успехе российских войск, расценил ситуацию как окончание «со славой нашей вековой Кавказской борьбы, которая стоила России столько крови и столько денег».²⁰ Александр II в 1860 г. призна­вал, что для завершения кавказской операции он «не щадил ни расходов, ни средств к усилению тамошних войск».²¹ И хотя за­вершением этой войны на российской окраине считается 1864 г., однако после 1859 г. серьезных затруднений в военном отношении российская сторона здесь уже не испытывала.

Если касаться имперских проблем России, то в правление Александра II самой беспокойной частью империи являлось Цар­ство (Королевство) Польское. Наиболее интегрированная в Запад­ную Европу, недавно (1814—1815 гг.) утратившая остатки госу­дарственной самостоятельности, экономически наиболее развитая и сильная политическими традициями Польша не могла прими­риться с положением части империи и постоянно заявляла об этом.

²⁰ Переписка Императора Александра II с Великим Князем Константином Ни­колаевичем. Дневник Великого Князя Константина Николаевича. 1857—1861. М., 1994. С. 119.

²¹ PC. 1882. Т. 36. С. 283—288.

311

Только режим военного положения, введенный Николаем I после восстания 1830 г., позволял России удерживать Польшу в повино­вении. Александр II все же попытался перейти от отношений кон­фронтации и репрессий к режиму сотрудничества. Об этом он объ­явил представителям польской верхушки на приеме в Варшаве в 1856 г., заявив, что готов идти им навстречу и относиться наравне со всеми народами империи, но при условии оставления ими всяких надежд на независимость. Подтверждением его слов была немедленная амнистия участникам восстания, разрешение эми­грантам вернуться на родину и даже принимать участие в ее го­сударственной и общественной жизни, восстановление их в имуще­ственных правах. Однако эти и другие умеренные уступки импер­ской власти показались полякам слишком незначительными, тем более что конституция 1815 г., являвшаяся своего рода договором о вступлении Польши в состав России, не была восстановлена и самая мысль о ее восстановлении властью отвергалась. Серия но­вых уступок, 1861 —1862 гг., вырванная волной начавшегося на­ционально-освободительного движения, с которым переплеталось и движение низов за буржуазные аграрно-экономические и соци­альные реформы, не остановила выступления польской оппозиции и в итоге привела к вооруженному восстанию как в Царстве Поль­ском, так и отчасти в литовско-белорусских губерниях, к Польше примыкавших. 1863 год был наиболее драматичным в отношениях империи с Царством Польским. Александр II, не колебавшийся в вопросе о целостности империи, очень скоро отказался от мысли о возможности соглашения с поляками на почве незначительных уступок и призвал новых, военных деятелей, начавших расправ­ляться с безоружной оппозицией или плохо вооруженными раз­розненными повстанческими отрядами. После подавления восста­ния и массовых высылок не только его участников, но и всех «при­косновенных к участникам лиц» в Сибирь и внутренние губернии имперская власть прибегла к политике отрыва крестьянских масс от польского дворянства с помощью относительно либеральной аг­рарной реформы. Но это было не решение, а лишь временное «за­мораживание» проблемы.

Одна из ее граней заключалась в том, что Польша давно имела конституционный режим, сохранение которого было ей обещано Александром I. Противоречие между имеющей конституцию час­тью империи и империей, конституции не имеющей, было важным фактором складывающихся между Россией и Польшей отношений. Поэтому наиболее дальновидные российские идеологи и государ­ственные деятели стали предлагать решение проблемы путем сближения режимов — созданием в России представительного правления, которое бы во всяком случае сделало возможным и вос­становление конституции в Царстве Польском, а этот район по­лучил бы свое место в центральном представительном учрежде­нии. Польскому восстанию 1863 г. Россия была обязана форси­рованным выдвижением в это время самого серьезного консти­туционного проекта, представленного П. А. Валуевым. Проекту превращения Государственного совета в двухпалатное представи­тельное учреждение не суждено было сбыться, ибо Александр II

312

оказался под впечатлением убедительного эффекта применения военной силы и понадеялся на это. В правительственных кругах таких государственных деятелей, считавших, что конституция для России опасна, всегда было достаточно, и решение по этому прин­ципиальному вопросу, объединявшему и модернизацию государ­ственного строя, и вариант решения имперской проблемы, было отвергнуто. Но косвенно борьба поляков отозвалась на имперской политике' в сентябре 1863 г. Александр II как бы в поощрение бо­лее спокойных финнов открыл финский Сейм. Другой общеимпер­ский итог восстания — срыв монетарной реформы.

В царствование Александра II завершилось и присоединение к России Средней Азии, а вместе с тем был закончен и процесс стро­ительства империи. Проникновение России в Среднюю Азию дик­товалось политическими и экономическими расчетами. Слабые и беспокойные соседи — Кокандское и Хивинское ханства и Бухар­ский эмират — представлялись не только легкой добычей, за ко­торую с Россией соперничали Персия и Англия, но и средством упрочения границ, обеспечения благоприятного торгового режима. Проникновение в Среднюю Азию началось не ранее, чем были за­вершены война на Северном Кавказе и подавление восстания в Польше. Присоединение ханств прошло двадцатилетний период рекогносцировок, военных и дипломатических, использования противоречий в стане великих европейских держав, распрей меж­ду среднеазиатскими государственными образованиями и племе­нами. Среднеазиатская проблема была для России перманентной частью ее межгосударственных отношений с Великобританией. Постоянной силой, подталкивавшей российское правительство в Петербурге к продвижению на Восток, были главы генерал-губер­наторств, Оренбургского (сначала) и Туркестанского (значитель­но позже), и военные деятели, возглавлявшие находившиеся в За-каспии войска. Умеренную позицию почти всегда занимало рос­сийское Министерство иностранных дел, выдвигавшее опасность возможной войны с Англией в качестве аргумента за сохранение нейтралитета. Гораздо более жесткой была позиция Военного ми­нистерства, непрерывно получавшего донесения о нападении на российские территории кочевых племен или вооруженных отря­дов, об обращении к российским властям за помощью одних пле­мен против других. В таких обстоятельствах возможность военным ударом окончательно подавить распри и утвердиться в Средней Азии являлась сильным доводом при многочисленных обсуждени­ях среднеазиатской политики. Утверждение России на землях двух ханств и эмирата тем не менее не было одномоментным и имело ряд промежуточных стадий, когда устанавливались различ­ные формы их зависимости. Но в итоге все же оказалось, что им­перской России нужна единственная — полное включение этих территорий в ее состав с учреждением российской военной адми­нистрации. Постепенный захват Средней Азии в принципе завер­шился в 1881 г., как раз на грани царствований.

313

Историю реформ 60-х годов справедливо принято начинать с крестьянской реформы: она была не только первым крупным и са­мым принципиальным из преобразований, но и как бы локомоти­вом, влекущим за собою следующие реформы. Она являлась, по­жалуй, самой сложной и опасной в социальном отношении, по­скольку затрагивала судьбу двух сословий — 100 тыс. помещиков и их семей и 10 млн. крепостных с семьями. Опасность вспышки недовольства крестьян и сопротивления помещиков были столь ве­лики, что подготовка этой реформы поглощала силы правительст­ва и задерживала все остальные. Однако 1855—1861 годы не были периодом бесплодного топтания на месте, хотя российское обще­ство в эти годы с тревогой взирало на монарха и министров, на­блюдая их колебания, постоянные запреты обсуждать в печати са­мые жгучие вопросы политики, обещания выслушать точку зрения поместного дворянства и повеления Александра II, чтобы оно вы­сказывалось только в тех случаях, когда его спрашивают чинов­ники. Это была пора оппозиционных адресов дворянства и резких отповедей на это Александра II. Однако обращение исследовате­лей к конкретной истории реформ, как и текущей политике, по­казывает, что акту «эмансипации» предшествовал период идеоло­гической подготовки общества и государственного аппарата к гря­дущим реформам, выработки и представлений о них, и собственно концепции каждого из преобразований. С помощью отставок прежних министров, новых назначений и перемещений начал комплектоваться кадровый корпус работоспособного чиновниче­ства. Готовность к серьезному реформаторству, к восприятию и претворению новых идей проявилась только у чиновников «второ­го эшелона» министерств. Это были Н. А. Милютин, Д. А. Милю­тин, А. М. Горчаков, П. А. Валуев, М. X. Рейтерн, А. В. Голо-внин, Д. Н. Замятнин, П. Н. Мельников, А. А. Зеленый и др. Иными словами, реформе предшествовало время «привыкания» общества к идеям реформ, выработки общественной и правитель­ственной программы, пробуждения общества, выдвижения работо­способных людей. Часть кадров реформаторов нашлась среди ми­нистерских чиновников, часть обнаружилась среди общественных деятелей (В. А. Черкасский, Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев). В этот же период Россия пересмотрела свою внешнеполитическую доктрину, заявив словами нового министра иностранных дел А. М. Горчакова в его знаменитом циркуляре 1856 г. («Россия со­средотачивается»), что Россия считает себя свободной от каких-либо международных обязательств, подходит к ним с точки зрения собственных ее интересов (это был официальный, публичный от­каз от обязательств России по Священному союзу) и обеспечения благоприятных условий для внутреннего развития.

За короткое время возникла влиятельная, талантливая россий­ская пресса, заменившая рукописную и отчасти издаваемую за границей литературу. Новая периодическая печать создавалась путем преобразования уже существующих журналов — расшире­ния программы за счет учреждения политического отдела (отдела

314

текущей иностранной политики), усиления отделов публицисти­ки, а также учреждения новых журналов (газетное учредительст­во отставало тогда от журнального). Это были «Русский вестник», занявший лидирующее положение как орган либеральной ориен­тации, чьи статьи штудировались всей читающей Россией, «Ате-ней», «Век», »Экономический указатель», «Сельское благоустрой­ство», «Молва». Характерной приметой времени стало необычай­ное распространение чтения публичных лекций по политической экономии, собиравших большую аудиторию. Лекции читали В. П. Безобразов, Н. Г. Чернышевский, Е. И. Ламанский.

Движение к гражданскому обществу выразилось и в возникно­вении многочисленных общественных организаций — Шахматно­го клуба, Литературного фонда, создании воскресных школ.

Литературный фонд («Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым») был своего рода профессиональным сою­зом интеллигенции, живущей преимущественно литературным трудом. Он возник по примеру английского и по инициативе груп­пы прогрессивно настроенных журналистов и писателей — А. В. Дружинина, П. А. Анненкова, И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова, Н. Г. Чернышевского. Проект Устава был написан К. Д. Кавели­ным и А. П. Заблоцким-Десятовским и высочайше утвержден 7 июля 1859 г. При всем том, что Литературный фонд был орга­низацией, имевшей чисто практическое назначение — быть чем-то вроде комитета взаимопомощи, в условиях подъема обществен­ного движения и противодействия властей созданию и деятель­ности общественных организаций, которые могли бы стать объединенной оппозицией правительству и заменить собою поли­тические партии. Многие научные и общественные организации становились центрами, клубами, объединениями единомышленни­ков, где они могли собираться и обсуждать насущные вопросы. Та­кой организацией отчасти стал и Литературный фонд.²²

Объединяющими центрами общественной деятельности стано­вились также редакции журналов и газет, научные общества. Сре­ди последних наиболее крупными и деятельными были импера­торские — Вольное экономическое и Географическое. Последнее, возникшее почти на столетие позже Экономического (в 1845 г.), сразу же сконцентрировало в своих рядах интеллектуальную эли­ту, людей, стремившихся к полезной научной деятельности. Такое тяготение научных кадров к Географическому обществу (создан­ному вслед за Парижским, Берлинским и Лондонским) в значи­тельной мере было обусловлено президентством в нем генерал-ад­мирала вел. кн. Константина Николаевича, покровительство которого обещало Обществу и финансовое благополучие, и по­литическое прикрытие. Ясно, что со сменой царствований и без того энергичная, но скорее военно-научная деятельность Геогра­фического общества оживилась, и группа его членов, занимавших­ся или интересовавшихся политической экономией, решили са-

²² Подробнее см.: Сажан В. Н. Литературный фонд в годы революционной ситуации// Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг.: «Эпоха Чернышевского». М., 1978.

315

мым плодотворным способом помочь правительству в осуществле­нии эффективной экономической политики, являвшейся основой всех иных преобразований. Предпринимаемые в этой сфере меры должны были получить максимальное научное обоснование, лучшие представители чиновной и ученой бюрократии (В. П. Бе-зобразов, П. А. Валуев, К. С. Веселовский, И. В. Вернадский, В. И. Вешняков, А. П. Заблоцкий, Ф. Г. Тернер, Ю. А. Гагемейстер, Н. А. Милютин и др.), имевшие в виду создание в дальнейшем по парижскому примеру Политико-экономического общества, реши­ли сделать это в рамках Географического общества. В феврале 1859 г. они выступили с ходатайством перед Советом Географиче­ского общества об учреждении в составе Отделения статистики но­вой структурной части — Политико-экономического комитета. О его целях даже в ту сравнительно свободную эпоху говорилось этими лояльными гражданами и сотрудниками аппарата управле­ния очень осторожно. Комитет должен был заниматься выяснени­ем принципиальных проблем хозяйственной статистики, обсуж­дать «предметы народного хозяйства», собирать материалы по этим проблемам. Многие члены Комитета входили в состав мини­стерств финансов, государственных имуществ, внутренних дел, да к тому же еще и открывали свои заседания для участия в них всех заинтересованных лиц: и министерских чиновников, и предпри­нимателей, и ученых-исследователей. Комитет преследовал, та­ким образом, научные, практически-политические цели, но еще и идеологические — подготовку общественного мнения к курсу ши­роких и основательных реформ.

Комитет с большим успехом начал свои заседания, где в каче­стве гостей присутствовали историки, издатели, журналисты, бан­киры, предприниматели, деятели городского самоуправления, предводители дворянства. В заседаниях участвовали и вел. кн. Константин Николаевич, и министр финансов А. М. Княже-вич, и адмиралы Н. Н. Муравьев-Амурский и Г. И. Невельский. Число приглашенных доходило до 100 человек, а сведения о его заседаниях сообщались через периодическую печать. На заседа­ниях Комитета обсуждались проблемы рационального налогообло­жения, в том числе судьба подушной подати, подоходный налог, форма обложения налогом спиртных напитков, коммерческие кри­зисы, банковские системы, освоение восточных земель России, формы выкупа крестьянами надела земли, последствия отмены крепостного права, «налог с купечества», гласность в финансовом управлении. Темой одного из последних заседаний Комитета был вопрос о казенном и частном владении имуществами, где откро­венно доказывались преимущества частного ведения хозяйства пе­ред казенным. Работа Комитета в конце 1861 г. прервалась, ибо ученые вторглись в сферу деятельности Министерства государст­венных имуществ, возглавлявшегося в то время М. Н. Муравье­вым, а тот употребил все свое влияние, чтобы пресечь возмож­ность вмешательства в его дела.

17 декабря 1860 г. обсуждался вопрос «о бумажных деньгах». В ходе прений была развита точка зрения о «желательности» вве­дения свободного обмена кредиток на звонкую монету, причем все

316

высказались в пользу этой меры и разошлись только во мнении о сроках ее осуществления и о том, кто будет ее проводить: Госу­дарственный банк или Государственное казначейство. На заседа­нии о торговых кризисах тема трактовалась с точки зрения того, зависят ли торговые кризисы в России от европейских.²³

Вольное экономическое общество, в середине 1850-х годов пе­реживавшее спад в своей научной деятельности, постепенно нача­ло выходить из кризиса. Возникшее как центр, занимающийся преимущественно областью сельского хозяйства, оно в этом на­правлении и развивалось, интенсивно покровительствовало сель­скохозяйственному образованию, распространению сведений по сельскохозяйственным наукам и достижениям в этой области. Из структурных изменений Общества главными были два: учрежде­ние в 1861 г. Комитета грамотности (что было в русле ранее на­метившегося его интереса и забот об образовании) и в конце того же 1861 г. —Политико-экономического комитета, инициатором чего явился И. В. Вернадский. Второй Комитет был создан в тот момент, когда усилиями министра государственных имуществ де­ятельность Комитета в Географическом обществе была грубо пре­кращена постановкой его под правительственный контроль.²⁴

Таким образом, 1855—1861 годы — неизбежный и абсолютно необходимый этап становления в России гражданского общества, осознающего свои интересы, пытающегося выработать свою про­грамму и механизмы воздействия на политику, общества, которое вскоре дало большой отряд и реформаторов, и людей, работающих в условиях проводимых реформ, — мировых посредников, право­ведов, земцев, мировых судей, учителей и деятелей городского са­моуправления.

К моменту, когда самодержавие всерьез занялось разработкой проекта «эмансипации», о чем было публично заявлено, для части дворянских кругов мысль об освобождении крестьян уже была привычной, а набор конкретных форм к этому времени отчасти выяснен. К тому же в многочисленных и обстоятельных публици­стических сочинениях первых лет царствования Александра II ликвидация крепостничества выдвигалась как самое важное ме­роприятие, которое обусловит и последующие.

Освобождение крестьян было самой большой и сложной частью преобразования России, на которое решилось российское прави­тельство, причем решилось, судя по заявлению Александра II мо­сковским дворянам в 1856 г. (отсюда принято вести летопись кре­стьянской реформы), довольно скоро после смены царствований. Однако подготовка закона потребовала огромных, пятилетних усилий правительства, не всегда заметных для общества, а потому

²³ Подробнее см.: Чернуха В. Г. 1) Политико-экономический комитет Русско­го географического общества (28 II 1859—26 XI 1861) // ВИД. Л., 1989. Т. 20; 2) Деятельность Политико-экономического комитета Русского географического об­щества // Там же. Л., 1989. Т. 21.

²⁴ Орешкин В. В. Вольное экономическое общество в России: 1765—1917. М., 1963. С. 196; Кулябко-Корецкий Н. Г. Краткий исторический очерк деятельности Императорского Вольного экономического общества со времени его основания. СПб., 1897.

317

и сопровождавшихся постоянными разговорами в обществе о не­ясности намерений власти, ее колебаниях, действительно имев­ших место. Крестьянская реформа, ее подготовка, была и тем оселком, на котором власть обретала драгоценный опыт принци­пиальных «органических» преобразований, а российское общество быстро формировало свое гражданское сознание, превращалось в силу, воздействующую на правительство. Эта реформа, как и по­следующие, могла быть проведена только благодаря поддержке ее деятельной частью российского общества, впервые допущенного властью к обсуждению важнейшей проблемы политики. Не допу­стить же дворянство к решению дела освобождения помещичьих крестьян самодержавие не могло, ибо, с одной стороны, власть вторгалась в святая святых первого сословия государства — в его право собственности на крестьянина и землю, с другой — прину­дить не желавшее отказываться от дарового труда крепостных по­местное дворянство можно было, только противопоставив ему оп­понентов, сторонников «эмансипации».

В ходе разработки закона об освобождении крестьян произошло или проявилось несколько важных событий и обстоятельств, ска­завшихся и на нем, и на характере последующей политики пра­вительства. Мучительно трудно решавшееся на такую крутую ломку всего социально-экономического уклада самодержавие пер­воначально ставило себе минимальную задачу: отменить право по­мещика на владение крестьянином, оставив за последним только усадьбу. Но по мере всестороннего обсуждения дела, по мере того как либеральная публицистика и либеральное общество вообще оказывали правительству реальную поддержку («Всем в России известно, что в этом важном вопросе правительство идет в ногу с общественной мыслью всей страны», — заявлял И. С. Тургенев 28 января 1858 г.²⁵), правительственная программа непрерывно расширялась, становилась все масштабнее, принимая формы осво­бождения крестьян не просто с земельным наделом, но с наделом в размерах прежнего пользования.²⁶ В 1857—1861 гг. правитель­ство отказалось от узкосословной политики (имеется в виду по­литика аграрная, до того времени имевшая в виду приоритет ин­тересов помещиков), предпочтя ей долгосрочные государственные интересы. Более того, длительное соприкосновение власти с той частью помещиков, которая оппонировала либо реформе вообще, либо ее либеральному варианту, заставило самодержавие принять на будущее в основу политики принцип всесословности или бес­сословности, поскольку оно осознало, что опора только на дворян­ство обрекает Россию на неподвижность и отставание. У россий­ского правительства за это время появился опыт изоляции консер­вативного дворянства с помощью других слоев дворянства и сословий, более склонных к буржуазным переменам, как и опыт сотрудничества с либералами.

²⁵ Тургенев И. С. Соч. В 15-ти томах. М.; Л., 1968. Т. 15. С. 137.

²⁶ Захарова Л. Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России: 1856— 1861. М., 1984. С. 92—178.

318

На конкретные формы отмены крепостного права, зафиксиро­ванные в «Положениях» 19 февраля 1861 г., очень сильно повли­яли реальные финансовые и организационные обстоятельства. Правительство не было вольно в формулировании условий осво­бождения, иначе, скорее всего, реформа приняла бы другие очер­тания. Особенно хорошо это видно на таких ее основах, как вы­купная операция и община. Самодержавие подошло к моменту крестьянской реформы с казной, опустошенной расходами на про­валившуюся войну, с непомерно возросшими бюджетными потреб­ностями, ибо предстояло отстроить новый флот и перевооружить армию. Поэтому власть не могла позволить себе ничего иного в деле выкупа, как только долгосрочную кредитную операцию. Все разговоры о компенсации помещикам за счет государственной каз­ны, невыгодности и опасности перекладывания на крестьян выку­па собственного надела, сохранения большого объема платежей были бесполезны перед фактом финансового дефицита.

Что же касается общины, то, кроме отвлеченных рассуждений о преимуществах личного и общинного владения землей, сущест­вовала еще и неразрешимая по тем временам задача наделения землей каждого крестьянина или получения налогов и платежей не с сельского общества при принципе кругового (коллективного) ручательства, а с каждого отдельного крестьянина-собственника. При наличии общины эти важнейшие задачи для власти сущест­венно облегчались. Невозможно было и оформление освобождения с помощью индивидуальных договоров об условиях землевладения или землепользования (что соответствовало бы наилучшим обра­зом рыночным законам), поскольку дело касалось неграмотной, бедной, обычно не имеющей никаких иных источников дохода крестьянской массы. Поэтому оставление ее на сколько-нибудь длительное время в условиях нерегламентированного землеполь­зования могло означать только взрыв бунтов. Ведь многие поме­щики вполне могли позволить себе роскошь какое-то время не со­глашаться на заключение земельных сделок или на заключение их на приемлемых для крестьян условиях. Поэтому считающаяся либеральной мера обязательного предоставления крестьянину на­дела в действительности означала принудительное наделение зем­лей. Однако время для заключения добровольных индивидуаль­ных выкупных сделок (выкуп — как личный, так и выкуп земли) было безнадежно упущено в первой половине XIX в.

Многие из разбросанных по проектам первой половины XIX в. идей все же были реализованы в реформе, в известной мере и идея некоторой постепенности. Отмена крепостного права регулирова­лась несколькими «Положениями» (Положение для Великорус­ских губерний, местные Положения, Положение о выкупе, Поло­жение об устройстве местных по крестьянским делам учрежде­ний) , которые были проникнуты стремлением правительства дать возможность прежним хозяйственным единицам плавно перейти от системы обязательных отношений к договорной. Существовало несколько этапов постепенного расширения прав крестьянина и определения его статуса, правового и поземельного. Двухлетний переходный период вообще давал возможность все оставить в

319

прежнем виде, отводя этот срок на составление уставных грамот где формально фиксировались размеры наделов и повинностей крестьян за них, на создание крестьянского самоуправления вме­сто прежнего, вотчинного управления. На 5 лет было сохранено крестьянское пользование землями, подлежащими отрезке. 9 лет действовал запрет на право отказа крестьян от надела, имевший целью воспрепятствовать «излишнему стремлению крестьян поки­дать свои наделы в помещичьих имениях».²⁷ Тем же желанием дать возможность и помещикам, и крестьянам жить в привычных экономических условиях были продиктованы принципы сохране­ния в распоряжении крестьян наделов примерно в прежнем раз­мере и объема повинностей — как натуральных, так и денежных.

Значительную роль в урегулировании отношений помещиков и крестьян должен был сыграть и сыграл институт мировых по­средников — лиц, выбираемых помещиками для составления уставных грамот и в качестве арбитров в земельных спорах. Для последних вообще была выстроена целая пирамида учреждений по крестьянским делам, завершавшаяся высшим комитетом — Глав­ным комитетом об устройстве сельского состояния. Рекрутирова-ние мировых посредников из среды дворянства стало мобилиза­цией общественно активного слоя его, в дальнейшем поставляв­шего кадры для земства, мировых судов и пр. Огромное значение придавалось постепенному, растянутому во времени процессу окончательного выкупа земли у помещиков, происходившему только с согласия землевладельцев. Составление выкупных сделок упраздняло всякие отношения крестьянина с прежним владельцем и напрямую связывало землевладельцев с государством, у которо­го они брали ссуду, погашаемую затем в течение полувека.

Проведенная в соответствии с условиями и финансовыми воз­можностями государства отмена крепостного права оставила не­разрешенными несколько проблем. Так, в 1861 г. власть только и могла рассчитывать, особенно в условиях 9-летнего срока по­степенного осуществления реформы, на последующее поэтапное разрешение правовых и земельных вопросов. Не были определе­ны Положениями 19 февраля условия индивидуального выхода из общины с выделом надела или компенсацией за него. Это обстоятельство, сдерживая расслоение и обезземеливание, в то же время препятствовало естественным процессам перераспреде­ления земли и развитию предприимчивости. Помощь в этом мог бы оказать земельный кредит. Однако правительство спасовало и перед финансовыми трудностями, и перед казавшейся нераз­решимой задачей залога общинных земель. Многое при этом упиралось в опасения относительно массовости возможных про­цессов: утраты земли при ее разделе между отдельными двора­ми, наплывом в города лишившихся земли крестьян, бродяжни­чеством, перемещением больших групп людей в случае офици­ального разрешения властью переселений на свободные земли.

²⁷ Отчет по Главному комитету об устройстве сельского состояния за девяти­летие с 19 февраля 1861 по 19 февраля 1870 г. СПб., 1870. С. 3.

320

Правительству казалось, что время еще есть, а проблемы раз­решатся сами собой.

Великое дело отмены крепостного права сопровождалось отстра­нением от должности тех, усилиям которых оно более всего было обязано осуществлением, — министра внутренних дел С. С. Лан­ского и товарища министра Н. А. Милютина. Не отказавшись от ре­формы и не сделав существенных уступок наиболее консерватив­ной части помещиков, император пожертвовал этими лицами, что­бы как-то умиротворить дворянство. Однако он не прогадал в выборе преемника С. С. Ланского, назначив в апреле 1861 г. на его место П. А. Валуева, одного из наиболее способных, образованных и деятельных чиновников, чрезвычайно много в дальнейшем сде­лавшего для политики реформ. Валуев, уже в начале царствования заявивший о себе как сторонник европеизированной России, на всем протяжении 1855—1860 гг. демонстрировал свои разносторон­ние дарования и умение ладить с разными правительственными группами, что было немаловажно. По-видимому, главным образом ему Россия обязана тем, что процесс преобразований, начатый от­меной крепостной зависимости, получил очень скоро новый толчок. Именно он напомнил в двух всеподданнейших записках императо­ру задачу продолжения реформ. Записка от 15 сентября 1861 г. со­держала отчет министра об итогах полугодового проведения рефор­мы. Признав факт употребления войск «почти во всех губерниях», правда только для «арестования зачинщиков» или «для наказания крестьян», министр констатировал: «В настоящее время обществен­ный порядок водворен повсеместно». Отсюда возникал и мотив встающих перед правительством планов дальнейшейчдеятельности: «При совершении великих реформ первое слово может быть реши­тельным словом законодателя, но не может быть его последним сло­вом» (имелась в виду возможность развития аграрного законода­тельства). «Совершенно так», — отозвался на это Александр II.²⁸ И в этой же записке Валуев назвал те проблемы, которые уже выяви­лись как забота будущего законодателя (поземельный кредит, пра­вила о найме работников, выкуп земли). Важнейшим положением записки был тезис о том, что крестьянская реформа является всего лишь началом преобразований. «Вашему величеству благоугодно было признать, что, двинув крестьянский вопрос, надлежало вме­сте с ним, или вслед за ним, двинуть и все другие», — напоминал он, и император подтвердил это, пометив на полях: «необходимо».²⁹ В записке от 22 сентября министр внутренних дел сделал следующий шаг, предложив программу деятельности правительства и тем са­мым как бы взяв на себя роль премьер-министра. Там значились осторожные предложения о движении и к представительным учреждениям, и к объединению усилий министров с помощью не­ких заседаний, подобных заседаниям европейских «кабинетов», и программа воздействия на общественное мнение.

²⁸ ИА. 1961. № 1. С. 77.

²⁹ Там же. С. 80.

Император, одобривший записку, хотя и не целиком,³⁰ дейст­вительно вскоре начал следующий этап реформ. Он конституиро­вал Совет министров,³¹ которому предстояло стать местом обсуж­дения общегосударственных вопросов, и обновил корпус минист­ров. На осень 1861—начало 1862 г. приходится целая серия важнейших перестановок в правительстве: в Министерство финан­сов назначается М. X. Рейтерн, в военное —Д. А. Милютин, на­родного просвещения —А. В. Головнин, чуть позже в Министер­ство государственных имуществ — А. А. Зеленый, юстиции — Д. Н. Замятнин. 1862 год явился временем, когда на смену неоп­ределенным, штудийным занятиям пришла деловая разработка многих законопроектов: местного самоуправления, суда, цензуры, военного, университетского, народного образования вообще.

Всем им предшествовала реформа, к сожалению, мало отме­ченная в нашей литературе: в январе 1862 г. российское прави­тельство впервые допустило гласность относительно святая святых власти, опубликовав государственный бюджет, точнее — роспись государственных доходов и расходов. Распоряжение императора о ежегодной публикации бюджета к всеобщему сведению было сде­лано в форме указа 1 января 1862 г. Более того, в приложении к первому номеру новой правительственной газеты «Северная поч­та», созданной новым министром внутренних дел, было напечата­но официальное сообщение о подготавливаемых реформах суда, городской и земской полиции, народного образования, о новом по­рядке составления, рассмотрения и утверждения государственного бюджета, а также преобразовании государственной и удельной де­ревни на основе Положений 19 февраля.

Вот пример скептической оценки не самой меры, но ее формы. К. Н. Лебедев писал: «А вот и бюджет наш обнародован... После напечатания табели на 1861 г. в «Колоколе» в Лондоне обнародо­вание табели на 1862 г. не представляет, по крайней мере для нас, никакого интереса. Но обнародование важно как огласка, как шаг, и, конечно, и независимо от контрольных преобразований, к улуч­шению по крайней мере формы, в настоящем виде до крайности грубой. Но что же обнародовано? Страница, заключающая в себе голый перечень. Столько мы знали и из немецких и французских сборников и даже из Готского альманаха».³²

Впервые российский подданный получил признание своего пра­ва знать (пока не участвовать в формировании — кроме как упла­той податей) сумму налоговых поступлений и статьи и суммы рас­ходной части. Публикация предполагала не только осведомление граждан, но и — в условиях быстро развивавшейся периодики — еще и участие в обсуждении бюджета, правда, уже сверстанного.

Вообще же обнародование бюджета, подготовленное еще в не­драх Министерства финансов, которое возглавлял А. М. Княже-

³⁰ Подробнее см.. Чернуха В. Г. Программная записка министра внутренних дел П. А. Валуева от 22 сентября 1861 г. // ВИД. Л., 1976. Т. 7. С. 2Ю—220.

³¹ Подробнее см.: Чернуха В. Г. Конституирование Совета министров (1861 г.) // Там же. Л., 1976. Т. 8. С. 164—184.

³² РА. 1911. Март. С. 381—382.

322

_ич было лишь частью обширной реформы всей финансовой си­стемы. Совершенно ясно, что преобразования в России должны были начаться с немедленных действий по упрочению ее финансового положения.

Россия вышла из Крымской воины с совершенно расстроенной финансовой системой. Закрытие для нее европейских денежных рынков и невозможность пополнить казну за счет займов привели к опустошению металлического запаса, дававшего прежде воз­можность хождения и обмена наряду с бумажными деньгами и ме­таллических, а также к усиленному выпуску кредитных билетов. При бюджете в 300—400 млн. руб. за 1855—1857 гг. было напе­чатано почти полмиллиарда кредиток (примерно 440 с лишним миллионов). Курс рубля упал, масса денег, не обеспеченных ме­таллическим запасом, ставила перед российским Министерством финансов задачу стабилизации денежного обращения. В этом ве­домстве ранее, чем где-либо, появляются на свет различного рода программные записки (Ю. А. Гагемейстера, А. М. Княжевича, Е. И. Ламанского), и в них формулируются необходимые финан­совые перемены.³³ Свои коррективы в финансовую политику вно­сит и начавшаяся разработка крестьянской реформы: ставилась под сомнение будущность прежних банковских учреждений, вы­дававших кредиты под залог населенных крепостными земель. Яс­но, что великие реформы не могли обойтись без крупных финан­совых преобразований, однако случилось так, что от задуманной разносторонней реформы были осуществлены только ее элементы и потому почти никогда в перечне реформ не фигурирует финан­совая, хотя была предпринята попытка ее выделить.³⁴ И уже к началу 1860-х годов обозначились контуры этой реформы: созда­ние Государственного банка, гласность государственного бюджета, единство кассы, реформа налоговой системы с непременной лик­видацией архаичной подушной подати и переходом к современ­ным формам обложений, укрепление рубля путем изъятия части бумажных денег и открытия свободного их обмена на металличе­ские. Проведение финансовых преобразований происходило в об­становке внутреннего неспокойствия, периодических обострений внешнеполитического положения, потребности в чрезвычайных расходах, почти хроническом бюджетном дефиците. Поэтому мно­гое из задуманного не было осуществлено. И все же каждое из финансовых преобразований может быть названо реформой.

Пожалуй, первым должно быть названо основание Государст­венного банка. Его устав был утвержден в мае 1860 г., и, по мысли законодателей, он должен был сосредоточить в своих руках всю кредитно-денежную политику. Но на первых порах его роль сво­дилась к тому, чтобы централизовать эту политику. Государствен­ный банк-учреждался взамен множества прежних казенных бан­ковских учреждений — сохранных казен, Государственного заем-

³³ О них см.: Шепелев Л. Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX ве­ка: Проблемы торгово-промышленной политики. С. 48—63.

^3<* Погребинский А. П. Финансовая реформа начала 60-х гг. XIX в. в России // ВИ. 1951. № 10.

323

ного и Государственного коммерческого банков. Банк должен был способствовать оживлению торговли, промышленности и сельского хозяйства предоставлением им кредитов и упрочить денежную си­стему. Однако средств на кредитование не было, это были задачи будущего. Считалось же, поскольку это была эпоха господства в стране идей экономического либерализма с проповедью преиму­ществ частного предпринимательства и свободы торговли (фрит­редерства) , что проблема кредитов будет решена с помощью част­ных банковских учреждений, Государственный же банк пока не должен был ставить себе широких задач. Банк не получил права эмиссии, оставшейся в руках у казначейства, но должен был за­ниматься операциями с ценными государственными бумагами и покупкой-продажей драгоценных металлов. Большая роль отводи­лась банку и при будущем проведении операции обмена кредит­ных рублей на металлические.³⁵ О том, что Государственный банк учреждается в эпоху переходную, свидетельствовал тот факт, что первым управляющим его был не новый человек, а А. Л. Штиг­лиц, придворный банкир. Через шесть лет на смену ему пришел Е. И. Ламанский, человек нового времени, близкий к новому ми-нД'тру финансов М. X. Рейтерну,³⁶ член Географического обще­ства и его Политико-экономического комитета, участник жарких экономических дискуссий предреформенного времени.

Следующим финансовым преобразованием было уже упомяну­тое обнародование государственного бюджета.

Но ключевой мерой в упрочении финансов должна была стать денежная реформа: создание крупного разменного метал­лического фонда и введение свободного обмена бумажных денег на золотые и серебряные монеты. Предотвращению наплыва бу­мажных денег и быстрого истощения запаса монет из драгоцен­ных металлов должен был воспрепятствовать поэтапно повышаю­щийся курс обмена. План этой реформы был разработан в Ми­нистерстве финансов Е. И. Ламанским, изложившим его в записке «Причины расстройства нашей кредитной системы и средства к ее восстановлению», в начале 1862 г. распространявшейся по ру­кам. В ней предлагалось прекращение выпуска бумажных денег и объявление манифестом о начале обмена их наличной массы на металлические. М. X. Рейтерн поддержал и осуществил эту идею, несмотря на ее сложность. Как обычно в затруднительных финансовых случаях, дело рассматривалось в Финансовом коми­тете, и предложение было одобрено в марте 1862 г. Отсутствие свободного разменного фонда заставило правительство прибег­нуть к заграничному займу, причем, как было заявлено в Ко­митете финансов, заем мог быть использован только для раз­менной операции, проводимой ради оздоровления российского рубля, иначе этот долг губительно скажется на финансовом по-

³⁵ Судейкин В. Государственный банк. СПб., 1891; Мигулин П. Наша банков­ская политика. СПб., 1901; Государственный банк: 1860—1910. СПб., 1910.

³⁶ См.: Ламанский Е. И. Воспоминания // PC. № 1—5, 9—12. О нем см.: Юр­генс Ф. А. Воспоминания об Е. И. Ламанском в связи с деятельностью Государ­ственного банка. СПб., 1903.

324

ложении страны. Переговоры о займе вел управляющий Госу­дарственным банком А. Л. Штиглиц, он быстро договорился с лондонскими и парижскими Ротшильдами о сумме 15 млн. фун­тов стерлингов. Указом 14 апреля 1862 г.³⁷ размен был объявлен начиная с 1 мая. Операция по размену была предпринята в са­мое, как оказалось, неподходящее время. Весной и летом в Пе­тербурге свирепствовали пожары, уничтожившие Апраксин двор и задевшие здание Министерства внутренних дел, что было вос­принято частью общества как диверсия «нигилистов»; в Царстве Польском нарастало национальное движение, перешедшее в ян­варе 1863 г. в восстание. Все это, разумеется, не способствовало доверию населения к правительственным мероприятиям и спо­койному ходу финансово-экономической жизни, поэтому наибо­лее практичная его часть (не говоря уже о неизбежных спеку­ляциях) поспешила сразу же обменять кредитные билеты на зо­лото и серебро, а развернувшиеся в Царстве Польском военные действия по борьбе с повстанцами и вовсе вынудили власть употребить имеющиеся денежные средства на всякого рода чрез­вычайные расходы. Внешний заем в 1863 г. в условиях конф­ронтации с Европой был невозможен. Трудно сказать, могла ли осуществиться в то время, не будь польского восстания, такая реформа, но в 1863 г. она провалилась, не только не подняв курс рубля, но и принеся казне около 40 млн. руб. убытка. Этот горький опыт на долгое время отложил все такого рода попытки одним ударом разрешить монетарную проблему и отбросил М. X. Рейтерна на позиции сторонника долгой эволюции, эко­номного расходования средств, подтягивания расходов к доход­ной части бюджета. Сведение бездефицитной росписи стало его главной задачей. А «золотая» реформа состоялась лишь в 1897 г., с отсрочкой на три с половиной десятка лет. «Утром был у меня Рейтерн. Он сильно озабочен. Его теория „денежного обраще­ния" подвергается тяжким испытаниям», — констатировал в дневнике 2 августа 1863 г. министр внутренних дел,³⁸ незадолго до прекращения размена бумажных денег на золото. А в ноябре 1863 г. был прекращен размен на серебро, поскольку истощился фонд серебра.³⁹

Такой же неудачей закончились и все попытки создания эф­фективной налоговой системы. Учрежденная в 1859 г. Податная комиссия исправно работала, изучая системы налогового обложе­ния европейских государств и примеряя их к России, составляя время от времени половинчатые проекты. Однако исходила комис­сия из таких посылок, которые заранее делали невозможными ра­дикальную реформу налогообложения. Крестьянская реформа по­дорвала материальное положение большинства помещиков, хотя поэтому нельзя было перекладывать часть бремени государствен­ных налогов на их плечи. К тому же правительство постоянно опа­салось их оппозиционных выступлений, а лишение дворянства

³⁷ ПСЗИ. Т. 37. Отд. 2. № 38207.

³⁸ Валуев П. А. Дневник министра внутренних дел. М., 1961. Т. 1. С. 242.

³⁹ Блиох И. С. Финансы России XIX столетия. СПб., 1882. Т. 2. С. 94—98.

325

права неплатежа податей было бы хорошим поводом для протеста и требований создания учреждения парламентского типа, где де­путаты рассматривают и принимают государственный бюджет. О том, что нельзя увеличивать податное бремя крестьянства, в пра­вительственных кругах заявлялось постоянно, при всем том, что налоги и платежи с крестьянства понемногу возрастали. Купече­ство было обложено налогом. Значит, финансистам только и оста­валось, что предлагать паллиативы, вроде переложения подушной подати с «души» на крестьянский двор или землю, но при этом не ликвидируя системы кругового ручательства. Снизить объем пря­мых налогов правительство тоже не решалось. Большинство зем­ских собраний в 1871 г. высказалось за введение всесословного подоходного налога, но правительство не рискнуло воспользовать­ся этой жертвой, зная связь проблем налогообложения и общенаци­онального представительства.⁴⁰ Проект же 1869 г., переданный Податной комиссией на обсуждение местных учреждений, был от­вергнут единодушно всеми, призванными к обсуждению, по моти­ву сохранения и прежней суммы налога, и прежнего контингента налогоплательщиков.

Сюда же, к системе финансовых реформ, следует отнести и но­вые «Правила о составлении, рассмотрении, утверждении и испол­нении государственной росписи и финансовых смет министерств и главных управлений», высочайше утвержденные 22 мая 1862 г. после рассмотрения их Государственным советом.⁴¹ Это было важ­нейшее достижение Министерства финансов в сфере централиза­ции финансового управления и контроля. До того времени оно не имело точного представления о бюджетах ведомств. Кроме запоз­далых представлений министерских смет и неточного бухгалтер­ского учета, препятствовавших осуществлению общей финансовой политики, министерства и главные управления имели собственные источники дохода, свободно ими распоряжались и вообще имели воз­можность не считаться с принятым государственным бюджетом и собственной, министерской, росписью, а испрашивать непосредст­венно у императора суммы на чрезвычайные расходы, которые в итоге должно было изыскивать Министерство финансов. На этом и строилась вся финансовая система самодержавия, позволявшая монарху действовать по своему усмотрению. Александр II решил отказаться от такой бесконтрольности ведомств и пошел на шаг, считающийся мерой конституционного времени. По закону 1862 г. государственный контроль получил право внезапных докумен­тальных ревизий, кассовых и фактических. Из-под такого контро­ля были выведены только Министерства императорского двора, уделов, учреждения Мариинского ведомства и некоторые другие. Ведомства утратили право перебрасывать средства из одной статьи расходов в другую и скрывать источники доходов. Министерство финансов получило возможность более рационально планировать

⁴⁰ Подробнее см.: Чернуха В. Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX в. Л., 1978. С. 211—228.

⁴¹ ПСЗИ. Т. 37. Отд. 1. № 38309.

326

отчисления в министерские бюджеты. Тем самым был сделан шаг к достижению так называемого «единства кассы».⁴²

Таким образом, в 1860—1862 гг. Министерству финансов и ве­домству Государственного контроля удалось осуществить некото­рые преобразования: Государственный банк, гласность бюджета и единство кассы — вот основные удавшиеся элементы этой рефор­мы, лишенной таких основ, как хорошо работающая налоговая си­стема и высокий курс денежной единицы. Нерешенность этих по­следних задач делала финансовое состояние России неустойчивым и легко травмируемым при любых внешних кризисах или внут­ренних происшествиях. Однако такое положение отчасти компен­сировалось тем, что в то время император и Министерство финан­сов не ставили задачу крупного участия казны в финансировании промышленности, торговли, железнодорожного строительства. Все это казна уступила частной инициативе, оставляя за собой только необходимые расходы: на армию и флот, на государственный ап­парат. Экономическая доктрина и реальное экономическое поло­жение страны в данном случае рационально совпали.

В перечне «великих реформ» 1860-х годов принято выделять университетскую, под которой подразумевается Университетский устав 1863 г., предоставивший этим высшим учебным заведениям значительную автономию. Упоминается и о «Положении» и уставе 1864 г., определивших условия существования начальной и сред­ней школы. Но в таком случае говорить надо, как и в случае с финансовыми преобразованиями, о реформе системы народного образования начиная с женского образования. Именно эпоха Александра II если и не разрешила эту проблему, то во всяком случае дала ей движение. Еще в первой половине XIX в. Россия не имела регулярного женского образования. Оно сводилось к до­машнему обучению или к обучению, но больше воспитанию, де­вочек в закрытых частных учебных заведениях, либо в курируе­мых двором закрытых институтах благородных девиц. Наряду с прочими жгучими вопросами российское общественное мнение и печать поднимали вопрос о месте женщины в обществе, о необхо­димости предоставить им равные с мужчинами права в деле по­лучения образования. В начале 1856 г. на представленной Ми­нистерством народного просвещения программе деятельности Александр II сделал помету, предписывающую подготовить и представить «соображения» по поводу устройства в губернских го­родах женских школ, программа которых приближалась бы к гим­назическим курсам. Неповоротливость бюрократической машины, неготовность министра просвещения к реформаторству несколько затянули дело и перевели его сначала в область текущей полити­ки. В 1858 г. были открыты в Петербурге и Москве женские учи­лища, причем московское находилось под покровительством им­ператрицы, и только в 1860 г. было принято «Положение» о жен­ских училищах.⁴³ Согласно этому документу, женские училища могли открываться во всех губернских городах, где для этого будут

⁴² Государственный контроль: 1811 — 1911. СПб., 1911. С. 101 — 161.

⁴³ ПСЗН. Т. 35. № 35771.

327

отысканы финансовые возможности, как общественные, так и ча­стные. Училища могли существовать в двух формах — I и II раз­ряда, различаясь по срокам обучения и соответственно по про­грамме. Это были трех- и шестиклассные школы, дающие среднее образование, и аналогичные мужским гимназиям, хотя они и ста­вили задачу воспитания не деятельниц общественной и государст­венной сферы, а будущих жен и матерей семейства. Женские учи­лища учреждались как общеобразовательные заведения открытого типа для приходящих учениц. Введение этих училищ в общую си­стему образования обеспечивалось тем, что они находились в ве­дении Министерства народного просвещения, будучи под непос­редственным контролем попечителей учебных округов, дававших, кстати, разрешение на их открытие. В 1870 г., в условиях озабо­ченности правительства фактами революционного движения и развитием либеральных настроений, «Положение» 1860 г. ревизу­ется правительством: влияние Министерства народного просвеще­ния на эти учебные заведения, превращенные по закону 1870 г. в женские гимназии и прогимназии, расширяется за счет сужения прав попечительских советов. И все же начало системе среднего женского образования в России было прочно положено, и в тече­ние всей второй половины XIX в. число женских гимназий быстро растет.⁴⁴

Гораздо сложнее оказалось решение судьбы высшего женского образования. В начале 1860-х годов под давлением движения за высшее образование для женщин правительство уступило, не пре­пятствуя посещению ими лекций в университетах в качестве воль­нослушательниц, однако, когда в 1862—1863 гг. власть столкну­лась с сильным общественным движением, запретило слушание лекций. Это вызвало отток российских девушек в европейские страны для получения высшего образования, прежде всего в Швейцарию, и тогда правительство пошло на другую уступку: оно стало разрешать в России учреждение высших женских курсов как частных, но имеющих университетские программы. Несмотря на то что во главе Министерства народного просвещения стоял тогда Д. А. Толстой, человек крайне консервативных взглядов, против­ник расширения прав женщин, все же в 1876 г. по его инициативе был принят закон о предоставлении этому ведомству права удов­летворять ходатайства об открытии таких женских курсов с под­чинением их общему контролю министерства, при этом никак не участвуя в расходах на них.⁴⁵ Отсутствие средств было серьезным препятствием для развития женского образования хотя бы в таком урезанном виде. Другим препятствием было официальное лише­ние выпускниц курсов каких-либо прав, предоставляемых выпу­скникам высших учебных заведений.

Женский вопрос в России имел, кроме образовательной, еще одну важную грань: допуск женщин на государственную службу.

⁴⁴ Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства на­родного просвещения: 1802—1902. СПб., 1902. С. 456—457.

⁴⁵ Федосова Э. П. Бестужевские курсы— первый женский университет в Рос­сии (1878—1918 гг.). М., 1980. С. 44—45.

328

\\ здесь был сделан шаг вперед. В 1864 г. женщины были допуще­ны на службу в качестве телеграфисток, причем («в виде опыта») только в Великом княжестве Финляндском. Поскольку Алек­сандр И благосклонно отнесся к этой частной, разумеется ограни­ченной, мере, пометив на полях: «Полагаю, что со временем мож­но было бы допустить женщин и в Империи»,⁴⁶ то уже с 1865 г. она была распространена и на другие российские территории. В 1871 г. шеф жандармов П. А. Шувалов представил записку, в ко­торой показал себя человеком весьма традиционных взглядов на роль женщины, но, откликаясь на повседневное обсуждение этой темы и явную нужду части женщин в заработке, как и государст­венную потребность в женском труде, предложил все же назвать те сферы государственной службы, где возможна и целесообразно привлечение их в качестве служащих: это оказались медицина (только в качестве аптекарш, фельдшериц, оспопрививательниц), счетоводство и воспитание детей.

Женское образование было лишь малой частью предпринятой правительством реформы, затронувшей главным образом мужчин.

«Положение о начальных народных училищах», принятое 14 июля 1864 г., передавало инициативу открытия начальных школ общественным силам.⁴⁷ Отчасти это диктовалось стремлени­ем привлечь общество к сотрудничеству, дать ему возможность участия в деле народного образования, но также и просто крайне ограниченными финансовыми возможностями казны. Однако ни при каких обстоятельствах власть не соглашалась на независи­мость школы и пыталась обеспечить себе контроль за ней. В дан­ном случае это достигалось учреждением в уездных и губернских городах училищных советов, возглавляемых архиереем и имевших смешанный состав: туда входили как чиновники, так и земские деятели. Такие школы должны были давать элементарные начала грамоты и счета, а также, естественно, и закона божия. «Положе­ние» было принято с учетом еще не созданных, но создававшихся учреждений местного самоуправления — земств.

Следующей ступенью образования — средней — были всесо­словные семиклассные мужские гимназии, устав которых был при­нят Государственным советом и высочайше утвержден вслед за «Положением» о начальной школе — 19 ноября 1864 г.⁴⁸ Как и многие преобразования этого времени, гимназический устав нес в себе ограничения. В данном случае это была плата за обучение, ставившая препятствия перед малоимущими. Но такова была офи­циальная политика, одной из постулатов которой была нецелесо­образность увеличения имеющих образование бедняков, отрыва­ющихся тем самым от своей среды и предъявляющих претензии к власти. Именно этот еще либеральный устав закладывал основы деления средней школы на классическую (гуманитарную) и тех­ническую (реальную). Это была, по сути дела, ранняя профори-

⁴⁶ Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. СПб., 1902. Т. 3. Ч. 2. С. 30.