- •Часть 2. Литература как продукт деятельности: теоретическая поэтика
- •Глава 2. «Событие рассказывания»: структура текста и понятия нарратологии
- •§ 1. Компонент и композиция. Точка зрения и перспектива
- •§ 2. Повествование и система композиционных форм речи
- •2. Повествование, описание и характеристика
- •3. Роль повествования в системе композиционных форм речи
- •§ 3. Повествователь и рассказчик
- •1. Критерии и способы разграничения
- •2. Сравнительная характеристика
- •Глава 3. Автор и герой. Границы художественного мира
- •§ 1. Образ автора и автор-творец
- •§ 2. Герой, персонаж, характер и тип
- •1. Литературный герой как персонаж
- •3. Персонаж-характер
- •4. Персонаж-тип
- •§ 3. Система персонажей и авторская позиция
- •1. Определения основного понятия
- •Введение
- •§ 1. Постановка проблемы. Термины и понятия
- •§ 2. «Теоретические» и «исторические» типы произведений
§ 2. Повествование и система композиционных форм речи
Понятие повествования в широком смысле, когда имеют в виду общение некоего рассказывающего о событиях субъекта с читателем (не только в искусстве, но и за его пределами, например в сочинении ученого-историка), очевидно, следует прежде всего соотнести со структурой литературного произведения. При этом стоит учесть разделение в нем «события, о котором рассказывается» и «события самого рассказыва-
С нашей точки зрения, термин «повествование» соответствует исключительно второму событию. Необходимо внести два уточнения. Для начала подчеркнем прямой контакт повествующего субъекта с адресатом-читателем, отсутствующий, например, в случаях вставных рассказов, обращенных одними персонажами к другим. Далее заметим, что четкое разграничение двух только что названных сторон произведения возможно, а их относительная автономность характерна в основном для эпических произведений. Конечно, рассказ персонажа драмы о событиях, которые не показаны на сцене, или
аналогичный рассказ о прошлом лирического субъекта (не говоря уже об особом лирическом жанре «рассказа в стихах») представляют собой явления, близкие эпическому повествованию и в то же время отличные от него. Но, как и в других подобных случаях, для того чтобы разобраться в этих переходных формах, методологически правильно будет начать именно с чистых форм, а не растворять различия в неопреде ленной общности.
Предложенный нами подход позволит, во-первых, избежать смешения повествования с сюжетом, характерного для русского формализма (сюжет, в противоположность фабуле, — «порядок изложения» событий)1 и для структуралистски ориентированной современной нарратологии.
Для последней одинаково симптоматичны утверждение Цв.Тодорова, что В.Я.Пропп впервые систематически описал «мифологический тип повествования»2 (а не структуру сюжета волшебной сказки, как сказали бы мы) и тот факт, что К.Бремон назвал свою работу, посвященную попытке «обобщения» идей того же ученого в области сюжетосложения, «Logique du recit» (в русском переводе — «Логика повествовательных возможностей»)3. В специальном «Словаре терминов французского структурализма» термин «гecit» (рассказ, повествование) определяется следующим образом: «синоним повествования, близко по значению понятию "сюжет"»4.
Во-вторых, мы получаем возможность не смешивать, с одной стороны, рассказ о событиях одного из действующих лиц, адресованный не читателю, а слушателям-персонажам, и, с другой — рассказ об этих же событиях такого субъекта изображения и речи, который является посредником между миром персонажей и действительностью читателя. Только рассказ во втором значении следует — при более точном и ответственном словоупотреблении — называть «повествованием». Например, вставные истории в пушкинском «Выстреле» (рассказы Сильвио и графа Б*) считаются таковыми именно потому, что они функционируют внутри изображенного мира и становятся известны читателю благодаря основному рассказчику, который передает эти истории читателю, обращаясь непосредственно к нему, а не к тем или иным участникам событий.
Попытку обоснования необходимых разграничений (проведенную, как нам представляется, не до конца) находим в фундаментальном труде Ж. Женетта «Повествовательный дискурс»: «В своем первом значении... recit обозначает повествовательное высказывание, устный или письменный дискурс, который излагает некоторое событие или ряд событий; так, словосочетание recit d'Ulysse [рассказ Улисса] применяют к речи героя в песнях «Одиссеи» с XI по XII, обращенной к феакийцам, а тем самым — и к самим этим четырем песням. <...>
Во втором значении... recit обозначает последовательность событий, реальных или вымышленных, которые составляют объект данного дискурса, а также совокупность различных характеризующих эти события отношений следования, противопоставления, повторения и т.п. В этом случае «анализ повествования» означает исследование соответствующих действий и ситуаций самих по себе, в отвлечении от того языкового или какого-либо другого средства, которое доводит их до нашего сведения: в нашем примере это будут странствия, пережитые Улиссом после падения Трои и до его появления у Калипсо.
В третьем значении, по-видимому, наиболее архаичном, recit также обозначает некое событие, однако это не событие, о котором рассказывают, а событие, состоящее в том, что некто рассказывает нечто, — сам акт повествования как таковой. В этом смысле говорят, что песни «Одиссеи» с XI по XII посвящены повествованию Улисса, — в том же смысле, в каком говорят, что песнь XXII посвящена убийству женихов Пенелопы: рассказывать о своих приключениях — такое же действие, как и убивать поклонников своей жены; но в то время как реальность приключений (в предположении, что они считаются реальными, как это представлено Улиссом) очевидным образом не зависит от этого действия, повествовательный дискурс (recit в значении 1) столь же очевидным образом полностью зависит от этого действия, поскольку является его продуктом — подобно тому, как всякое высказывание есть продукт акта высказывания...»1.
Как видно, и первый, и третий варианты употребления термина recit обозначают в нашей терминологии особую часть повествования эпического певца — вставной рассказ Одиссея на пиру у царя феаков, обращенный к другим персонажам, участникам этого события. Разница лишь в том, что этот вставной рассказ рассмотрен Ж. Женеттом сначала как особая часть текста, а затем как событие общения персонажа со своими слушателями. Второе же значение термина относится не к повествованию или рассказыванию, а к ходу самих изображенных событий, т.е. к сюжету. С нашей же точки зрения, лишь речь эпического певца — и как текст, и как событие общения — представляет собою повествование в собственном смысле слова; но как раз ее ученый вообще не имеет в виду.
Как правило, в научной литературе разграничениям такого рода специальное внимание не уделяется, а в литературе справочной вообще чрезвычайно мало каких-либо дефиниций «повествования». Словарь «Современное зарубежное литературоведение» (М., 1966) содержит ряд статей, связанных с понятием «нарратология», но в нем нет статьи «наррация» или «нарратив». В «Предметном словаре литературы» Геро фон Вильперта (ЗДиидог^, 1989) также нет термина «повествование» (ЕггаЫеп). «Словарь нарратологаи» Дж.Принса определяет повествование на популярном уровне как сообщение о событиях1.
Повествование — материальная (речевая) основа «события рассказывания», т.е. общения повествующего субъекта с адресатом-читателем. Это и отличает его от сюжета, т.е. от развертывания «события, о котором рассказывается» в произведении. Специфический признак повествования — его «посредническая» функция: осуществление контакта читателя с миром героев2. С такой точки зрения, мы вначале рассмотрим вопрос о повествовании как особом типе высказывания (речевой форме), а затем перейдем к вопросу о видах повествующего субъекта.
Как известно, термин «повествование» — помимо широкого значения, когда он относится к произведению в целом, взятому в его коммуникативном аспекте, — может обозначать и вполне конкретные вещи: определенные фрагменты текста или элементы речевой структуры произведения (как правило, эпического). Но и в этом, узком смысле содержание понятия остается еще в значительной степени непроясненным. Характерно «нестрогое и расплывчатое смешение повествования с "описанием", "изображением"... а также со сказовыми формами и др.»3. На наш взгляд, прояснить суть дела помогает обращение к истории термина и понятия1. Термин «повествование» и классическая риторика
Терминология, традиционная для отечественного литературоведения («повествование», а не «наррация»), восходит к «теории словесности» прошлого века, которая, в свою очередь, опиралась на разработанное классической риторикой учение о таких формах построения прозаической речи, как повествование, описание и рассуждение1. Впоследствии место «рассуждения» в этой триаде заняла «характеристика». В то же время возникло (под влиянием работ М. М. Бахтина) резкое противопоставление речи, цель которой — изображение предмета (обычно таковы высказывания повествователя или рассказчика), и прямой речи персонажа, которая является предметом изображения. В результате вся совокупность высказываний, имеющих изобразительные (в указанном широком смысле) задачи, стала называться «повествованием», а прежде равноправные с ним «описание» и «рассуждение» (характеристика) превратились в его составные элементы.
Естественно, что термин перестал обозначать какую-либо определенную структуру и соотноситься с каким-либо определенным аспектом произведения. Так, если А. П. Чудаков считает, что «излагаются» повествователем (рассказчиком) не только «события», но и «характеристики»*, то, по мнению В. А. Сапогова, повествование «представляет собой изображение действий и событий во времени, описание, рассуждение, несобственно-прямую речь героев (курсив мой. — Н.Т.)*3. Отсутствие сколько-нибудь строгих определений понятия проявилось в том, что авторы работ, посвященных классификации видов повествования, — как в русском, так и в западном литературоведении — сам этот термин никак не оговаривают4. Необходимо, по-видимому, сопоставить «повествование» с «описанием» и «характеристикой» в качестве композиционных форм (типов построения) прозаической речи, имеющих различные функции в составе художественного целого.