Слово и книга

в ыросли из чисто «мирских» оснований эллинистической культуры, если и не без влияния ближневосточных тради­ций (влияния, которое легко уловить, но трудно измерить), то все же без прямого конфликта с тем, что в составе элли­низма было собственно «эллинским». Любовь к знанию, любовь к изяществу — что здесь чуждого образованному эллину? Однако мы недаром употребили слово «культ», ко­торое принадлежит религиозной сфере. Позднеантичный культ книги мог стать действительно культом, в букваль­ном, отнюдь не метафорическом смысле слова, лишь под воздействием двух других факторов: оба они были рели­гиозными по своему характеру — и явно внеэллинскими по своему генезису.

Первым фактором было присущее христианству пре­клонение перед Библией как письменно фиксированным «словом Божьим».

Вторым фактором было присущее позднеиудейскому (протокаббалистическому), позднеязыческому и гностиче­скому синкретизму преклонение перед алфавитом как вме­стилищем неизреченных тайн.

Начнем с роли христианства. Как известно, церковь восприняла из иудейской традиции не только (расширен­ный) ветхозаветный канон, но, что важнее, тип отношения к канону, идею канона («Тора с небес» ⁷⁰); по образцу вет­хозаветного канона она отобрала новозаветный канон. Со­временное религиеведение зачисляет христианство в кате­горию «религий Писания» («Schriftreligionen»); так в свое время мусульмане зачислили христиан в категорию «ахль аль-китаб» («людей Книги» ⁷¹). Правда, если говорить о совсем тонких нюансах, надо сказать, что культ книги в христианстве не столь абсолютен, как в позднем иудействе и в исламе. Согласно новозаветному изречению, «буква убивает, а дух животворит» ⁷²; и недаром буквы новозавет­ного канона не подверглись благочестивому пересчитыва­нию, как буквы иудейского канона⁷³. Иудаизм и вслед за ним ислам разрабатывали доктрину о предвечном бытии сакрального текста — соответственно Торы или Корана — как довременной нормы для еще не сотворенного мира⁷⁴;

210

14*

211

С. С. Аверинцев. Поэтика ранневизантийской литературы

Слово и книга

но в христианстве место этой доктрины занимает учение о таком же предвечном и довременном бытии Логоса, при­том понятого как личность («ипостась»). Есть один образ, который стоит для христианского сознания много выше, чем письмена «Писания»: это человеческое лицо Христа — лик воплощенного Логоса. «Я узрел человеческое лицо Бога,— восклицает византийский теолог,— и душа моя была спасена!» ⁷⁵ Центральная задача византийского сак­рального искусства— построение «Лика»; вспомним ле­генды об отпечатке Иисусова лица, чудесно проявлявшемся на плате Вероники, на плате топарха Авгара, на доске еван­гелиста Луки ⁷⁶. Напротив, в круге культуры ислама миниа­тюрист, даже решившись изобразить фигуру «Пророка», из почтения оставлял вместо лица — белое пятно ; контраст очевиден. Поклонение «Лику» ограничивает поклонение «Книге». По христианской доктрине, норма всех норм, «путь, истина и жизнь» — это сам Христос (не его учение или его «слово», как нечто отличное от его личности, но его личность как «Слово»)⁷⁸; евангельские тексты — сами по себе лишь «записи» о нем, ссяоц.упцоуе'бцата, как выража­ется Юстин⁷⁹.

И все же само имя «Логоса», или «Слова», очень есте­ственно ассоциировалось с понятием «слова» как текста, с понятием книги. Мы имеем любопытное тому подтвержде­ние. Некий христианин по имени Муселий на свои деньги выстроил библиотеку, и вот анонимная эпиграмма ранневи­зантийской эпохи так восхваляет его поступок:

Эту обитель для слов доброхотно воздвигнул Муселий, Ибо уверовал он свято, что Слово есть Бог .

Где есть «Слово», там недалеко и до книги. Бог-Слово получает уже в раннехристианской пластике атрибут, чуж­дый, как мы видели, богам Греции и Рима, — свиток⁸¹. На знаменитом саркофаге Юния Басса (359 г.) свитки даны апостолам Петру и Павлу как «служителям Слова» ⁸², стоя­щим у престола Христа-Логоса. На мозаичной композиции в апсиде римской церкви Сайта Констанца (первая полови­на IV в.), «Закон», передаваемый Христом Петру, овеще-

ствлен в виде огромного свитка (вспоминаются насмешли­вые слова сатирика Ювенала о другом, ветхозаветном «Законе», переданном в «таинственном свитке» ⁸³). Позднее византийское искусство заменит свиток в руке Христа на кодекс, но смысл символа останется тем же самым.

Книга— символ «откровения»; она легко становится символом сокровенного, трансцендентной тайны. «И видел я в деснице у Сидящего на престоле свиток, исписанный с внутренней и внешней стороны, запечатанный семью печа­тями, — повествует автор Апокалипсиса. — И видел я Ан­гела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин развернуть свиток сей и снять печати его? И никто не мог ни на небе, ни на земле, ни под землею развернуть свиток сей и снять печати его» ⁸⁴. Поглощение книги вы­ступает как символ посвящения в трансцендентную тайну. Метафорика инициации, известная по Иезекиилю, находит себе место в том же Апокалипсисе: «И взял я книжицу из руки Ангела, и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же я съел ее, то горько стало во чреве моем» ⁸⁵.

Эта метафорика остается актуальной не только для ран­нехристианской, но и для ранневизантийской литературы. Так, жития Романа Сладкопевца рассказывают, что этот прославленный «песнописец», т. е. поэт и композитор, при­том сам «воспевавший» свои произведения, первоначально был не способен ни к пению, ни к сочинительству. Он был aqxovoq («безголосый») и Suaqxovoi; («дурноголосый»); лишь в результате чуда он стал etxpcovcx; («сладкогласный»). «Ему, клирику Великой Церкви, сыну благородных родите­лей, притом украшенному всякою добродетелью, девствен­нику, воздержному всеми своими чувствиями, кроткому и милосердному, в поношение был дурной голос; того ради много и смеялись над ним среди собратий-клириков» ⁸⁶. Чудо совершилось, как повествуют все агиографы, следу­ющим образом: после долгих молитв и слез «в одну из но­чей ему в сонном видении явилась пресвятая Богородица, и подала хартию, и сказала: "возьми хартию сию, и съешь ее"» . Как видим, повеление, полученное Романом, тожде­ственно повелениям, описанным у Иезекииля и в Апока-

212

213

С. С. Аверинцев. Поэтика ранневизантийской литературы

л ипсисе. «И вот святой, — продолжает агиограф, — решил­ся растворить уста свои и выпить (!) хартию. Был же то праздник пресвятого Рождества Христова; и тотчас, пробу­дясь от сна, изумился он и восславил Бога. Взойдя затем на амвон, он начал воспевать песнь: "Дева днесь Пресуще-

88 у-.

ственного рождает» . Сотворив же и других праздников кондаки, числом около тысячи, он отошел ко Господу» ⁸⁹. В этой легенде поэтический дар Сладкопевца, позволивший ему, по-видимому, со стихийной легкостью сочинить ог­ромное множество богослужебных поэм, приравнен к про­роческому вдохновению Иезекииля и Иоанна. Аналогичная легенда объясняет даровитость другого церковного поэта — Ефрема Сирина⁹⁰. Наверное, надо быть византийцем, что­бы зримо представить себе, как «выпивают» хартию, т. е. клочок (тоцо^) пергамента!⁹¹ Впрочем, один византийский ритуал магического свойства действительно включает «вы­пивание», если и не хартии, то во всяком случае написан­ных букв: чтобы мальчик легче учился грамоте, рекоменду­ется вывести чернилами на дискосе 24 буквы греческого алфавита, затем смыть письмена вином и дать мальчику испить этого вина ⁹². И легенда, и ритуал предполагают, что письмена должны вещественно войти в человеческое тело, дабы внутренняя сущность человека (по библейскому вы­ражению «сердце и утроба») причастились их субстанции.

В этой системе символов письмена приобщаются к со­ставу «сердца и утробы», но в свою очередь «сердце и ут­роба» становятся письменами, священным текстом. «Вы показываете, — с похвалой обращается к верующим один новозаветный автор, — что вы — письмо Христово, через служение наше написанное не чернилами, но духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скри­жалях сердца» ⁹³.

Бог христиан недаром изображался со свитком в руках. Христиане первых веков «были в необычайной степени чи­тающим и сочиняющим книги народом» ⁹⁴. Церковь на не­сколько веков опередила языческий мир, перейдя к более практичной и перспективной форме книги — кодексу⁹⁵. Стоит обратить внимание, как переменилось в христиан-

214