Один — это уже слишком!

Итак, Москва перегружена не только государственными функциями, но и смыслами. Она превратилась в совершенно отдельный мир, не столько возглавляющий Россию, сколько противопоставленный ей. Культурный, финансовый, экономический, образовательный потенциал столицы превосходит возможности любого федерального округа и сопоставим с ресурсами страны в целом.

Исторически сложилось так, что и транспортные сети России, и государственные земли организовывались по иерархическому принципу. В результате информационные и материальные потоки страны оказались централизованными (однополярными ): почти любая трансакция с неизбежностью проходила через региональный, областной, окружной или государственный центр. Понятно, что это обстоятельство резко повышало издержки, делая российское хозяйствование неэффективным.

По мере развития средств транспорта и связи степень централизации только нарастала, сейчас она дошла до инфраструктурного предела: Москва перестала справляться с тем количеством транспорта, который необходим, чтобы обеспечить исполнение городом взваленных им на себя столичных функций[6]. Помимо того, что централизация власти обременительна для городских служб, она также противоречит дискурсу развития. Система "одного центра" была хороша для классических имперских структур XIX — начала XX веков (и то не всегда), сегодня она уже не является адекватным ответом на обращенные к России вызовы. В сущности, эта система сама стала таким вызовом .

Колоссальный "властный центр" — Москва — играет роль всероссийского "кадрового пылесоса"; причем, отбирая "человеческий ресурс" у провинций, столица не может его корректно использовать и в результате обесценивает[7]. При этом отдаленные округа оказываются в условиях жесточайшего кадрового, финансового и инфраструктурного голода, что затрудняет развертывание на их территории любых форм проектности. В Москве же подобное развертывание также невозможно из-за избыточной плотности проектного пространства, вызывающей острую конкуренцию и взаимную блокировку путей развития.

В политическом пространстве большая часть энергии Москвы направлена на нейтрализацию сепаратистских импульсов. Последние же неизбежны как форма протеста, обращенного против чудовищной централизации[8].

Система разделения властей

Осмысление логики развития российской государственности приводит нас к концепции нескольких центров власти (и тем самым — нескольких "точек роста"), разделенных не только функционально, но и разнесенных географически. Такое решение позволяет, с одной стороны, развернуть и противопоставить информационные, финансовые и кадровые потоки, а с другой — получить дополнительные ресурсы для нового освоения страны за счет возникновения неизбежной конкуренции между новыми центрами аккреции.

Очертим контуры возможной альтернативной политической географии Российской Федерации.

В настоящее время в стране сложилась достаточно разветвленная структура власти. С некоторых пор Россия "позиционирует себя" как правовое государство и помимо традиционных законодательной и исполнительной ветвей власти инсталлирует действительно самостоятельную судебную власть. Пока эта власть имеет малый авторитет, но она активно наращивает свое влияние.

Подобно Соединенным Штатам Америки, с их "не вполне государственной" Федеральной резервной системой, Россия рассматривает свой Центральный банк как самостоятельную властную структуру, практически не зависимую и обладающую весьма значительными реальными полномочиями (финансовая власть).

Российская традиция самодержавия (авторитарности) нашла отражение в самостоятельном характере президентской власти. На сегодняшний день эта ветвь воспринимается как ведущая населением страны, промышленниками и зарубежными политическими деятелями, являя собой образ российской государственности.

В чем логика дееспособности власти?

Мы исходим из гипотезы существования мирового проектного пространства [9]. Поэтому перед каждой страной и ее элитой встает вопрос о власти, оспособленной к стратегированию, в смысле умения прорисовать страну и нацию на карте нового миропорядка, указав Путь и цивилизационную миссию (то есть ответить на вопрос: для чего это государство существует и во имя чего эта нация живет?). Следующим шагом,  полученные ответы необходимо увязать с доступными ресурсами, новыми типами вызовов и угроз и новыми формами институциализации мышления.

Согласно российской инновационной традиции , именно президентской власти предстоит овладеть новым навыком и утвердить за собой право на стратегирование, которое всегда оборачивается ответственностью за Будущее. Президенту и его Администрации придется открывать новейшие горизонты национальных достижений и поощрять новые формы дерзания , а следовательно, очерчивать контуры очередного шага развития.

Противовесом президентской власти с ее инновационным видением и — неизбежно — личным характером является власть законодательная, по своей сущности представляющая большинство и, следовательно, стоящая на страже существующего. Это крайне важный баланс: "личного и общественного", "развития и воспроизводства". Поэтому ставка и на развитие, и на консервацию предполагает рачительное отношение к Государственной Думе, а всякая политика Кремля по ее "приручению" приводит в стратегическом плане к стагнации всех ветвей власти. Очевидны и другие трудности, испытываемые президентской ветвью власти: соотнесение с мировым контекстом развития приходится начинать в момент, когда в России не произведено даже картографирование современного мира (мы, конечно же, не ведем речь о сделанном еще во времена СССР, речь идет о создании новейших инструментов, в частности, геоэкономического и геокультурного атласа).

После получения указания на горизонты и приоритеты законодательная власть нормирует представления развития, переводя их на всеобщий язык права. Затем исполнительная власть раскручивает и удерживает маховик организационного действия, судебная в это время стоит на страже соблюдения Закона, а Центральный банк определяет независимую кредитно-денежную политику.