12 П. Н. Шихирев 177

ментатор, как плохой режиссер, который не смог создать достаточно умелую ситуацию, в которой заранее очевид­ная гипотеза могла бы вновь доказать свою истинность. «Именно поэтому,—говорит Макгвайр,—мы фактически готовим из наших студентов в первую очередь хороших специалистов по инсценировкам» [306, с. 38], а «по мень­шей мере 90% времени наших курсов по методологии по­священы способам проверки гипотезы, в то время как бо­лее важному и первоочередному процессу порождения ги­потез уделяется слишком мало времени» [306, с. 40].

Вполне понятно, что молодой (хотя и не только) ис­следователь заботится больше о том, чтобы доказать свою способность поставить эксперимент не хуже других. Тот факт, что и он и другие ставят «одну и ту же пьесу», его не смущает.

Макгвайр справедливо замечает, что бесплодность ис­следований в лаборатории не может быть уравновешена внесением более социально релевантных проблем и совер­шенствованием поиска гипотез, он считает, что необхо­димо отказаться от явно неадекватного понимания зави­симости между переменными как прямой и односторон­ней, призывает к более активному развитию полевых ис­следований^, к созданию информационных банков для того, чтобы иметь возможность исследовать динамику тех или иных процессов, применению более совершенных ма­тематических методов для моделирования социально-пси­хологических явлений и статистической обработки полу­чаемых данных.

Все это совершенно правильно, но опять же больше ка­сается техники исследования, в то время как необходимо изменение содержания подхода к социально-психологиче­скому исследованию как исследованию человека, а не фи­зического объекта.

К такому изменению неумолимо ведет сама «человеч­ность», социальность изучаемого объекта. Она дает о себе знать весьма ощутимо, хотя и воспринимается пока как некая дополнительная (а не сущностная) специфика. Эта «человечность» проявляется в виде различных артефак­тов, беспокоит как этическая проблема вторжения экспе-

° Вместе с тем он совершенно справедливо замечает при этом, что переквалификация «режиссера-постановщика» в «искателя» фактов в полевом исследовании далеко еще не спасает от при­вычки искать подтверждения очевидной гипотезе.

рнментатора в интимную сферу переживаний, необходи­мости обманывать испытуемых и т. п.

Американские социальные психологи хорошо пони­мают сложности исследования, связанные с тем, что чело­век является одновременно и объектом и субъектом по­знания [301, с. 20]. Вместе с тем все эти сложности рас­цениваются как связанные с несовершенством процедуры исследования.

Обычно они рассматриваются с трех сторон: как вы­званные свойствами экспериментатора, испытуемого и си­туацией их общения. Начало исследованию этого вопроса было положено работами Р. Розенталя. В одном из экспе­риментов испытуемым было поручено провести опыт над крысами из одной популяции. Крыса должна была научиться проходить лабиринт, В одном случае «экспери­ментатору» было сказано, что крыса — умная, в другом — глупая. Были получены статистически значимые данные, подтверждающие эту «опережающую» гипотезу. Оказа­лось, что с «умной» крысой экспериментатор обращался более ласково, гладил ее, создавая тем самым неосознанно дополнительное положительное подкрепление.

Впоследствии этот эксперимент был повторен в шко­лах, где роль «экспериментатора» выполняли учителя. В двух экспериментах «способные ученики» (предполо­жительно по той же причине) добились большего ус­пеха [377].

Это явление получило название «эффекта предубеж­денности (bias) ^ экспериментатора» и впоследствии иссле­довалось довольно детально. Оно входит в более широкую группу артефактов, именуемых эффектами свойств экспе­риментатора. В 1966 г. они были суммированы Розента-лем в следующем перечне наиболее распространенных свойств:

1. Ожидания экспериментатора определяют характер получаемых им данных.

2. Осознание экспериментатором своей собственной склонности находить ожидаемые данные может привести

° Смысл английского слова «bias» (пристрастие, предубежден­ность) в конкретном контексте социально-психологического пс-слодовапия состоит в указании ца некую диспозицию, готов­ность к определенной реакции. Это видно из следующего опре­деления: ««bias» — систематическая и устойчивая тенденция к ошибке в определенном направлении, т. е, оценке или пере­оцениванию «подлинного значения» качества» [153, с. 532].

к противоположному эффекту: заставить искать столь и:е предубежденно иные факты, чтобы не казаться предубеж­денным.

3. Экспериментаторы, которые получают «хорошие» данные в самом начале, впоследствии «улучшают» их; те же, кто вначале получают «плохие», склонны получать еще хуже.

4. Эффект предубежденности объясняется не фальси­фикацией, подтасовкой данных или подсказкой испытуе­мым; по-видимому, экспериментатор, сам того не осозна­вая, вербально пли иным имплицитным способом под­крепляет определенные виды поведения испытуемых.

5. Предубежденность может передаваться интонацией, а также визуально, когда экспериментатор и испытуемый видят друг друга во время эксперимента.

6. Эффект предубежденности сильнее у тех экспери­ментаторов, для которых характерны стремление к одоб­рению, склонность к жестикуляции, дружественное и за­интересованное отношение к испытуемым.

7. Эффект экспериментатора выражен сильнее, когда экспериментатор и испытуемый хорошо знакомы.

8. Эффект экспериментатора выражен больше у экспе­риментаторов-женщин по сравнению с экспериментато­рами-мужчинами [375].

Чтобы избежать действия перечисленных свойств, Ро-зенталь предлагает ряд мер, в том числе: увеличивать чи­сло экспериментаторов, наблюдать за их поведением, про­водить специальную тренировку с ними, в ряде случаев скрывать от самих экспериментаторов основную гипотезу, добиваясь тем самым двойной маскировки, сводить к ми­нимуму контакты экспериментатора и испытуемого п т. и.

Помимо рекомендаций, направленных на нейтрализа­цию свойств экспериментатора как участника процесса межличностного общения, исследуется и поведение испы­туемого с этой же точки зрения. К настоящему времени рядом исследователей разработана подробная типология испытуемых по характеру их реакций на ситуацию экспе­римента и способу объяснения целей эксперимента.

Так, «услужливые» испытуемые стараются угодить экс­периментатору, они готовы выполнять нудпую, длитель­ную и бессмысленную работу [349]; «осторожные» забо­тятся главным образом о том, чтобы предстать в лучшем свете [373], «определенные» выполняют прихоти экспе-

риментатора, чтобы показать свое доверие [199], «проз­рачные» сотрудничают, получая удовольствие, выставляя напоказ свои личные переживания [241], «эгоисты» уча­ствуют с тем, чтобы убедиться в правильности само­оценки [401], «подозрительные» пытаются скрыть свои подлинные реакции [379].

Специально изучались свойства испытуемых, связан­ные с фактом их желания добровольно участвовать в экс­периментах. Эти «добровольцы», как правило, — студенты первых курсов, слушающие вводные курсы по психологии. Оказывается, «доброволец» воспринимает участие в экспе­рименте как социально одобряемый поступок, склонен под­даваться решению других участвовать в эксперименте, обычно курит, пьет кофе, употребляет другие стимуляторы, ищет одобрения окружающих, подвержен колебаниям на­строения и склонен к самобичеванию, интроверт, умен, хо­чет принадлежать к «элите», нуждается в группе, стре­мится к успеху, обычно первый ребенок в семье, обнару­живает симптомы общего певротизма, принадлежит к от­носительно высокой социально-экономической категории [348, 252, 299, 376, 378].

Нетрудно заметить, что «доброволец» — это типичный представитель так называемого «среднего класса», «белых воротничков» (хорошо оплачиваемых служащих, рабочей аристократии, мелкой п средней буржуазии).

Специфика исследования, вызванная тем фактом, что социально-психологический эксперимент есть не что иное, как частный, хотя и весьма специализированный вид меж­личностного общения, т. е. общения двух людей, выража­ется еще в одной исключительно важной проблеме — эти­ческой. Она непосредственно вытекает из подхода к чело­веку, который можно было бы определить как «презумп­цию лживости» испытуемого или убежденность в том, что испытуемый не может, не знает, не способен или не хочет выразить свою подлинную реакцию. В этом находит свое косвенное выражение признание лицемерия (расхождения публично декларируемого и лично разделяемого) как не­отъемлемой черты социального поведения каждого че­ловека.

Кроме того, важно учесть также и то, что подавляю­щее большинство данных в социальной психологии по су­ществу получены в результате вербальных самоотчетов. В 1965 г. из 61 фундаментального исследования лишь 4

основывались на невербальных данных, другие 57 — на вербальных (из них 20—на письменных) [153, с. 528].

Способность человека как существа, наделенного со­знанием, хотеть одного, осознавать другое, говорить третье, поступать еще как-то, представляет для социальной пси­хологии проблему номер один. О том, что она еще далека от хотя бы приблизительного решения, свидетельствуют многочисленные исследования социальной установки, в которых особенно наглядно видно расхождение между вербальными декларациями и реальным поведением. В са­мом деле, существует огромное количество причин, по ко­торым психологическое состояние (например, социальная установка) выражается испытуемым неадекватно. Он мо­жет не осознавать установку или осознавать недостаточно ясно, не обладать способностью к ее объективации. Далее, испытуемый может скрыть подлинную, реальную уста­новку и выразить иную, например, «социально приня­тую», стереотипную и т. д. Иными словами, исследователь никогда не может быть вполне уверен в валидности ме­тода, если он основан на вербальной реакции.

Надо сказать, что социальные психологи в США про­делали колоссальную работу по решению этой проблемы. Накоплен большой опыт по составлению шкал, вопросни­ков, технике проведения интервью, которые подчинены од­ной центральной цели: проникнуть «за» являющееся и видимое [389]. Однако, несмотря на все эти усилия, ужо сейчас можно констатировать, что хотя задача не решена, но возможности в этом направлении, видимо, в основном исчерпаны. Не случайно в последние годы особенно бурно развиваются методы, которые минимально связаны с вер­бальным самоотчетом испытуемых.

Во-первых, совершенствуются методы наблюдения, ко­торые раньше «применялись незаслуженно мало» [448, с. 380], разрабатывается техника наблюдения за невер­бальным поведением (мимика, обмен взглядами, движе­ния тела, жесты), перемещениями в пространстве, пара-лингвистическим поведением (тональность голоса, тембр, паузы и т. п.), лингвистическим поведением. Составля­ются подробные шкалы, классификации мельчайших вы­ражений внутреннего психологического состояния, изобре­тается новая аппаратура [448, с. 381—401].

Во-вторых, интенсивно изучаются методы психофизио­логического исследования социально-психологических фе-

номенов [393]. Помимо обычных психофизиологических измерений: кожно-гальванической реакции, пульса, арте­риального давления, частоты дыхания, фиксируются со­кращения зрачков. Недавно был создан ИПС (измеритель психологического стресса) — устройство, которое может различать эмоциональные модуляции голоса (в том числе и по телефону) [298, с. 725]. По мнению Д. Шапиро и Г. Шварца, «эта техника обеспечивает невербальные, объ­ективные, относительно свободные от влияния предраспо­ложенности показатели реакции человека, которые обла­дают отчасти теми же преимуществами, что жесты, ки-нестетика и другие индикаторы внешне наблюдаемого по­ведения» [393, с. 88] ".

Итак, проникновение в психологическую сущность вос­приятия испытуемым социальной реальности идет следу­ющими путями: 1) созданием системы «фильтров», очи­щающих «сырую» вербальную реакцию от возможных по­мех (это направление исследований, по мнению многих социальных психологов, исчерпало себя); 2) совершенст­вования методов, позволяющих обойтись без вербального самоотчета (наблюдение и психофизиологические ме­тоды) ; на эти методы сейчас возлагаются большие на­дежды.

Вот тут и возникает проблема этики социально-психо­логического исследования как проблема вроде бы неизбеж­ная и объективно заданная. Выход, казалось бы, прост: если испытуемый ради обеспечения высокого качества ис­следования не должен знать об истинной его цели, то его не только можно, но и надо обмануть, предложив другое объяснение, скрыть суть эксперимента и т. п. Однако в та­ком случае надо отказать человеку в праве быть (в том числе и в социально-психологическом эксперименте) че­ловеком- и низвести его до уровня подопытного животного. Только тогда этически возможны обман и «проникнове­ние» в истинный смысл вербальных реакций, нарушающее право человека на охрану личной тайны.

В последние 10 лет все эти проблемы обсуждаются ис­ключительно остро на страницах американской научной печати. Начало дискуссии положили упоминавшиеся

" Следует отметить, что сами авторы этого обзора оценивают достигнутые результаты как весьма скромные, но предсказы­вают этому направлению большое будущее.

опыты С. Милгрэма, в которых инсценировалось наказа­ние за ошибку в выполнении задания и испытуемым пред­лагалось увеличивать силу электротока, который якобы применялся к человеку, находящемуся в соседней ком­нате. В других опытах испытуемых заставляли заполнять по две тысячи страниц бессмысленными цифрами, затем рвать их на клочки и начинать всю работу сначала. Целью эксперимента было объявлено изучение влияния моно­тонного труда [169, с. 74].

В какой степени допустим обман, столь необходимый для соблюдения чистоты эксперимента, а если он недопу­стим, то какие приемы должны его заменить? Если учесть, что «сколько-нибудь значимые исследования (как оказывается.—П. Ш.) неотделимы от обмана» [330, с. 73], то станет понятна озабоченность не только эти­ческой стороной дела, но и практической судьбой эмпи­рического исследования в американской социальной психологии ^ Далее, обман как необходимый прием вряд ли может способствовать авторитету самой соци­альной психологии и, кроме того, вполне естественно вызывает негативную реакцию у испытуемых. Осознавая себя объектами исследования, они более настороженно будут следить за всеми манипуляциями исследователя. Наконец, как это случилось в социологии^, появятся и рекомендации испытуемым о том, как себя вести в том или ином социально-психологическом исследовании, а тем более имеющем практическое значение (тестирование при приеме на работу и т. п.). Учитывая, что популяр­ные издания по социальной психологии сейчас исключи­тельно широко распространяются в США, эта перспек­тива представляется весьма реальной.

^ Официальная инструкция Комитета по этическим проблемам Американской психологической ассоциации предлагает после исследования раскрывать испытуемым настоящую его цель. Согласно этой инструкции обман испытуемого не должен прак-• тиковаться, за исключением тех случаев, когда он может быть полностью оправдан социальным благом, которое дает исследо­вание [301, с. 22].

" Приложение к книге У, Уайта [450, с. 449] так и называется «Как обманывать в тестах». Как метко сказал в свое время Д. Рисмен, «разница между социологами и социальными пси­хологами состоит в том, что первые искренни с испытуемым до, а вторые — после эксперимента» [448, с. 380].

«Пропитывание» общества социально-психологиче­скими знаниями создает, таким образом, еще одну проб­лему, выявленную К. Гергеном, также весьма значимую для дальнейшего развития методов социально-психологи­ческого исследования.