6. Философские взгляды с. Кьеркегора как основателя экзистенциальной философии.

Родоначальником экзистенциализма считается выдающийся датский философ Серен Кьеркегор (1813 — 1856).

Его философские взгляды сформировались под влиянием немецкого романтизма и реакции на гегелевскую философию. Одним из существенных источников направленности философии Кьеркегора было осознание им неблагополучия мира. Начало философии, по мнению датского мыслителя, вытекает не из удивления, как учили Платон и Аристотель, а из отчаяния. Последнее порождается тем, что мир наполнен нетерпимым злом.

Исследование философских проблем в сочинениях Кьеркегора опирается на переиначенную гегелевскую диалектику. Он перетолковывает многие понятия Гегеля и отвергает предложенное им помещение человека в исторически конкретную систему реализации объективного духа, усматривая в этом подчинение человека истории и лишение его самостоятельности и ответственности за свои поступки. Кьеркегор был против претензий философии не только проектировать социальную действительность, но и объяснять ее. Действительность для Кьеркегора есть то, что наше “я” обнаруживает в себе самом.

Душа, по Кьеркегору, первична, а тело вторично. Он считал, что человек есть синтез души и тела, временного и вечного, свободы и необходимости.

Родоначальник экзистенциализма выступил против рационалистической философии и ее учения об истине. Для него “истина есть субъективность”. Критерием истины у Кьеркегора выступает страстная субъективная уверенность в своей правоте. Предмет его интереса — не всеобщая, а личная истина. Позже близкий к такому пониманию истины известный русский философ Л. Шестов отстаивал сходную позицию.

В ходе жизни личность, согласно представлениям копенгагенского философа, может обретать три сменяющие друг друга облика и проходить три сменяющие друг друга стадии, которые противоположны одна другой. Эти стадии или ступени следующие: эстетическая, этическая и религиозная.

На эстетической ступени человек обращен к внешнему миру, погружен в чувственную жизнь, и целью его жизни являются удовольствия. Символ этой стадии — Дон Жуан. Погоня за удовольствиями приводит к пресыщению, и уделом эстетического сознания становятся сомнение и разочарование, тоска и отчаяние. Человек осознает несовершенство такой жизни и переходит на следующую ступень жизни — этическую. На этой стадии жизни стремление к наслаждению замещается чувством долга, и человек добровольно подчиняется нравственному закону. Личность выбирает себя как нравственное существо, сознательно стремящееся идти путем добродетели. Символ этой стадии — Сократ.

Вводя различие между мировоззрением людей на той и другой стадии, Кьеркегор пишет: “Эстетическое мировоззрение, какого бы рода или вида оно ни было, есть в сущности отчаяние, обусловливаемое тем, что человек основывает свою жизнь на том, что может и быть и не быть, т. е. на несущественном. Человек с этическим мировоззрением, напротив, основывает свою жизнь на существенном, на том, что должно быть”. И далее: “Этическое начало сообщает жизни человека внутренний мир, устойчивость и уверенность”. На этической стадии человек становится личностью, превращенной в единственный абсолют. Кьеркегор стремится вывести нравственность из внутреннего расположения человеческого духа. Однако этика изолированного мира ограничена, а нравственный закон, устанавливаемый индивидом исходя из собственного опыта, может быть ошибочным и неприемлемым для других.

Но человеческий выбор, обусловливающий переход с эстетической на этическую стадию жизни, не является последним. Впереди у человека еще есть выбор безотчетной веры. Именно она и покорность Богу ведут человека к религиозной стадии. Выбрав веру в качестве основы организации жизни в акте последующего выбора, человек преодолевает недостатки этической стадии. Последние, согласно Кьеркегору, связаны с тем, что движущей силой поведения человека здесь выступает стремление к счастью, при этом действующий в мире подчиняется закону как чему-то всеобщему, что ограничивает его свободу.

На религиозной ступени личность служит Богу. И религиозная вера возвышает человека над моралью; выработанной им для себя. Достигнув этой ступени, люди погружаются в страдание. Религиозный человек — это страждущий человек. Прекращение страдания означает прекращение религиозной жизни.

Кьеркегор считал, что люди, одержимые оптимизмом, находятся в непроницаемом заблуждении. Жизнь — это не отрада, а юдоль скорби. По мнению философа, человек не по своей воле заброшен, как в бездну, в чуждый и мрачный мир. Пребывая в мире, человек переживает свободу, страдание, грех и страх перед Богом. При этом жизнь, наполненная страданием, приобретает оправдание и смысл благодаря стремлению к спасению при помощи искупления. Страдание — это плата Богу за спасение.

Переход от одной ступени жизни к другой совершается в результате волевого акта, выбора, осуществляемого человеком. Личность ведут по ступеням жизни забота и отчаяние. Кризис отчаяния приводит к появлению страха, который стимулирует выбор и переворачивает человеческую жизнь. Так реализуется свобода человека, направленная на достижение вечного блаженства. Помощником человека в преодолении отчаяния на дорогах жизни, по Кьеркегору, является вера. Отказавшись от разума, вызывающего страдания, страх, отчаяние, человек обретает успокоение в вере, которая одна только и гарантирует подлинное существование.

Следует отметить, что задача существования, или экзистенции, согласно Кьеркегору, не поддается научному исследованию, поэтому его философские идеи запечатлены в виде потока свободных размышлений по поводу интересующих его вопросов. Философ стремится заострить внимание на тревожных симптомах бытия, проявляющихся в духовной жизни людей. Он не склонен был переоценивать значение своих возможностей в предостережений людей о надвигающейся со стороны нигилизма опасности, угрожающей человеческому существованию.

Резкое нарастание кризисных явлений в жизни европейских государств усугубило неблагополучие духовной ситуации времени, что сделало для многих литераторов проблематику, относящуюся к перспективам существования человека в мире, притягательной, возродило интерес к философским вопросам, поставленным в кьеркегоровской философии. Наиболее крупными представителями экзистенциализма считаются М. Хайдеггер, К. Ясперс, Ж.-П. Сартр и А. Камю.

• Проблема бытия в работах Хайдеггера.

«Бытие и время». Выход этой работы в 1927 году сразу сделал Хайдеггера одним из

виднейших философов Германии. Ни одна из последующих работ Хайдеггера не вызвала

подобного резонанса, так что иногда все творчество философа рассматривают через

призму этого произведения, что сам Хайдеггер вовсе не приветствовал.

Публикация курсов лекций Хайдеггера, прочитанных им в 1923— 1925 гг., показала,

что основная часть «Бытия и времени» составлена из материалов этих лекций. В «Бытии

и времени» «феноменологическая герменевтика» Dasein принимает вид системы

«фундаментальной онтологии». В связи с этим Хайдеггер ставит задачу «деструкции

истории онтологии» — на том основании, что, по его мнению, вопрос о бытии со времени

Древней Греции так и не был поставлен в истинном смысле. Это стало возможно лишь в

наше «последнее» время, когда само бытие «поставлено под вопрос» и требует

обоснования.

Вопрос о бытии может быть адресован только сущему. В немецком языке слова

«бытие» (Sein) и «сущее» (Seiende, «бытийствующее») — однокоренные. Хайдеггер

использует это обстоятельство для установления обосновывающего отношения между

бытием и сущим. Правда, и само сущее обосновывается в бытии — обоснование

движется здесь по кругу, но для Хайдеггера это вполне естественно, так как

«Феноменология присутствия [Dasein] есть герменевтика в исконном значении слова,

означающем занятие толкования» (3: 37), а герменевтический крут — один из главных

методов герменевтики.

Вопрос о бытии, далее, обращается не к любому сущему, но к такому, сама сущность

которого заключается в отношении к бытию — именно таким сущим является Dasein,

экзистирующий человек. Смысл бытия должен быть открыт посредством «аналитики

Dasein», так как Dasein — источник всех возможных смыслов, в том числе и смысла

«бытие».

Какое «бытие» Dasein первично и изначально? По Хайдеггеру, не какое-то

«абсолютное бытие», первичное как «логическое условие мыслимости» всего сущего, но

бытие как «повседневное бывание»: оно первично, так как всякий анализ вырастает из

этого бывания, черпает в нем и смыслы, и средства для их выражения. Поэтому

«фундаментальная онтология» начинается с аналитики «повседневного» Dasein: в

соответствии с принципом беспредпосылочности, Хайдеггер не вводит никаких аксиом или гипотез и начинает с того, что дано до

всякого научного и философского анализа — с обыденной жизни.

«Обоснование бытия» в аналитике Dasein осуществляется путем раскрытия «модусов

бытия» Dasein, или «способов вхождения Dasein в мир» — экзистенциалов.

«Экзистенциальную структуру» Dasein — то есть, общий характер экзистенции и,

соответственно, структуру всех экзистенциалов — Хайдеггер определяет как «Набросок».

Набросок у Хайдеггера соответствует гуссерлевской интенциональности как

принципиальной направленности сознания на предмет: «Набросок» — это

«экзистенциальная структура» Dasein, то есть структура вхождения Dasein в мир, в

котором оно изначально уже пребывает (бытие-в-мире). В «Бытии и времени» в

результате «набрасывания» Dasein из себя на мир в акте понимания конституируются

«возможности». Так же, как смысл — не нечто абстрактное, но смысл для сознания, так и

возможность — не модальность вообще, но возможность для Dasein быть каким-то или

сделать что-то: «Dasein есть таким способом, что оно исконно понимало — умело —

могло или не понимало — не умело — не могло быть таким-то или таким-то» (4: 4 — 5).

Что Dasein не есть «в возможности», то оно «экзистенциально» есть. Т. е., все, что Dasein

понимает, «выходя из себя» навстречу миру, — оказывается, принадлежит самому

Dasein, и ему никогда не удается убежать от себя, как не убежать от себя глубоко

несчастному человеку, несущему боль в сердце.

Собственное и несобственное существование.

Собственное и несобственное существование. Поскольку Dasein есть свои

возможности, оно может исчерпывающе реализовывать эти возможности, «выбирая

себя», или, напротив, «терять себя». Отсюда два модуса экзистенции Dasein —

существование «собственное» и «несобственное» (подлинное и неподлинное).

Отношение между собственным и несобственным способами существования Dasein —

основная проблема феноменологической аналитики. Хайдеггер ищет «собственный»

модус для каждого из различных способов бытия Dasein:

1. Бытие в мире, «заброшенность».

2. Бытие с другими людьми, со-бытие.

3. Бытие «с самим собой» — бытие к смерти.

Изначальный опыт Dasein — как раз несобственное, потерянное, «падающее»

существование, поэтому именно с него и должна начинаться, по Хайдеггеру, аналитика

Dasein.

Забвение себя и «падение» само по себе свойственно Dasein, так как бытие Dasein есть

самое отталкивающее для нашего взгляда, то, что мы хотели бы знать в последнюю

очередь и от чего постоянно заслоняемся наличным сущим. Но цель герменевтики —

сделать Dasein доступным самому себе, поэтому герменевтика у Хайдеггера всегда в

некотором смысле «насильственна» и должна противостоять стремлению Dasein

раствориться в сущем, в беспамятстве, в толпе.

Бытие в мире. (заброшенность)

Бытие в мире. Dasein изначально присуща фундаментальная конституция «бытия-в»,

в корне отличная от «бытия-в» других видов сущего. Dasein как экзистенции Хайдеггер

противопоставляет «налично сущее» и «подручное», которые целиком и полностью

исчерпываются их действительностью и потому могут быть зафиксированы как «факт».

Наличные вещи могут находиться в чем-то лишь пространственно, Dasein же — в силу

того, что оно по своей природе «выступает» из себя и «заступает» в окружающий мир.

Dasein конституирует вокруг себя некое смысловое пространство, в котором то, что значимее, то

и больше, и ближе, а то, что не важно, — меньше и дальше. По Хайдеггеру, именно

смысловое пространство первично, а пространство математики и физики — производная

от него искусственная идеализация.

Смысловое пространство строится Dasein в ходе повседневной деятельности как

универсальная «взаимосвязь отсылок» (Verweisungszusammenhang) — сеть практических

смысловых связей типа «молот — наковальня — кузница». Эта взаимосвязь первична по

отношению к отдельной вещи: вещь «бросается в глаза», выделяется из неопределенного

горизонта лишь тогда, когда она выпадает из контекста, «ломается», восстает против

целого.

Поскольку аналитика Dasein есть, по определению Хайдеггера, герменевтика,

предметом которой является сама действительность мира повседневной жизни Dasein,

можно сказать, что предмет аналитики — смысловые связи в мире как

саморазвивающемся тексте, причем автор этого текста, Dasein, сам включен в него в

качестве одного из знаков, конечно, особого рода. Подлинная задача герменевтики —

истолковать мир как текст — развертывается по схеме герменевтического круга: понять

целое можно, только исходя из понимания частей, в том числе из понимания себя как

части мира, и наоборот, часть — только из целого. Но прежде чем мы знаем что-то о

частях, у нас всегда есть предпонимание целого, смутность которого и нужно прояснить.

Поскольку мы сами включены в это смутно ощущаемое целое, то предпонимание мира,

подлежащего интерпретации, можно сравнить с ощущением «мира» как покоя, как

слаженного, размеренного потока, который несет нас, не требуя нашего сознательного

участия, но оставляя для него возможность. Герменевтика — как взаимоистолкование

мира через себя и себя через мир — должна сделать Dasein сознательным участником

проекта «мир», автором которого оно является. Истинная цель герменевтики — привести

Dasein в состояние бодрствования (Wachsein) относительно себя самого в своем «есть».

Собственный способ бытия в мире Хайдеггер определяет как Заботу. Забота —

«основной феномен Dasein» (14: 103), центральный среди всех экзистенциалов. Как и

само Dasein, категория «забота» несет двоякий смысл: в отношении Dasein как жизни

забота означает психологическое состояние серьезности и сознания ответственности. Но

если бы «забота» имела только этот смысл, на ее место можно было бы поставить,

например, «любовь», что и в психологическом, и в этическом смысле для многих более

привлекательно. Но — не в онтологическом, по крайней мере для Хайдеггера. Забота —

это прежде всего бытийная характеристика Dasein; именно в состоянии заботы Dasein

наиболее полно включено в мир; любовь может уводить и за пределы мира1, но забота

всегда предполагает действительный предмет. В заботе Dasein становится способным

забывать себя и выходить за границы собственной самости — к миру.

Хотя задачей герменевтики, по видимости, является приведение Dasein к

«собственному» способу бытия в отношении к миру, к людям и к самому себе, но

«несобственный» способ этим не уничтожается и даже не «снимается» в диалектическом

смысле: Dasein всегда остается в пространстве между «собственным» и

«несобственным», между бодрствованием и повседневностью; более того, эта

двойственность, эта возможность выбора — и есть способ экзистенции Dasein. Dasein никогда не может перестать быть сущим, причем таким,

которое всегда стоит перед выбором того или иного себя, и все, что может сделать

герменевтика, — дать ясное осознание самого этого выбора, потому что обычно мы

выбираем несобственный способ бытия, просто не предполагая, что возможно что-то

еще.

Бытие-с (Mitsein) и Бытие-с-другими (Miteinandersein). (со-бытие) Когда Хайдеггер

рассматривает бытие Dasein с другими людьми, оказывается, что любая

интерсубъективность, любое со-бытие и бытие-с-другими есть Man, усредненное,

отчужденное бытие.

«Dasein вращается в определенном способе говорения о самом себе — молве, толках,

слухах. Это говорение «о» самом себе есть тот открытоусредненный способ, которым

Dasein получает и утверждает себя. Эта молва есть тот способ [das Wie], каким Dasein

получает в свое распоряжение свою собственную истолкованность. Эта истолкованность

не есть нечто, привнесенное в Dasein, навязанное ему извне, но то, что произошло с

Dasein в силу того, что оно есть, там, где оно живет (Как его бытия)» (14: 31).

Истолкованность Dasein через молву и слухи, — конечно, несобственный модус его

бытия. Но, так же, как и в бытии-в-мире, несобственный модус оказывается здесь

неустранимой необходимостью: включенность Dasein как «знака» в контекст других

знаков есть его неотъемлемая характеристика. Человек не может сам себя родить,

вырастить и жить в одиночестве. Dasein — сущее среди другого сущего, и потому — знак

среди других знаков, слово в Книге Жизни. Вся Книга есть связное повествование, и

слово (Dasein) не может вырваться из предложения, не потеряв смысла. Даже если это

лучшее слово в Книге, его делает таковым вся Книга. Но Dasein — не только «сущее»

(знак), но и бытие (смысл), и относится ко всей жизни сущего, как смысл к знаку. Правда,

молва и слухи — самая внешняя, грубая и потому трудная для интерпретации ступень

языка жизни, но это первая и необходимая ступень: человек должен действовать в

обществе, а значит, должен быть обсужден и «обтолкован». Другое дело, что на этой

ступени нельзя останавливаться, и надо идти к более утонченным формам жизни смысла.

Бытие-с-другими — модус бытия Dasein, для которого Хайдеггер не

находит

соответствующего ему собственного способа бытия. Тем самым проблема

интерсубъективности обретает здесь новую форму: у человека есть изначальный опыт

другого, существование другого «я» не составляет уже проблемы, но проблему теперь

составляю «я сам». Реальный вопрос человеческой экзистенции, по Хайдеггеру, как раз

противоположен «проблеме интерсубъективности» европейского рационализма от

Декарта до Гуссерля: обычный человек никогда не сталкивается с проблемой

достоверности существования других «я», напротив, актуальной задачей бывает отличить

себя от других, «найти себя», затерявшегося в чужих мнениях, навязанных образах

оведения и т. д.

Да, знак всегда стоит в контексте, он должен быть общезначим, также и Dasein как

сущее. Но смысл — всегда индивидуален. Таково же Dasein как бытие. Бытие Dasein и

путь к его собственному способу бытия Хайдеггер открывает во временности и бытии-к-

смерти.

Смерть. Через аналитику смерти Хайдеггер вводит в «Бытии и времени» проблему

временности Dasein. «Феноменологическое усмотрение» смерти кажется невозможным,

так как своя смерть не может быть предметом опыта, а чужая смерть может, но не в

собственном смысле: смерть всегда моя, и ничья больше. В момент смерти, как и в момент рождения, человек абсолютно одинок.

Но «герменевтика смерти» возможна и необходима: «Подразумеваемое смертью

окончание значит не законченность присутствия [Dasein], но бытие к концу этого сущего.

Смерть — способ быть, который Dasein берет на себя, поскольку оно есть» (3: 245).

Dasein — жизнь — обретает целостность не в момент смерти, но имеет эту целостность

благодаря присутствию смерти всегда и в каждый момент жизни.

В противовес декартовской формуле «я есмь вещь мыслящая» Хайдеггер выдвигает

другую: «Я есмь умирающий»; «я сам есть эта постоянная, предельная возможность меня

самого, а именно — возможность более не быть». Как любая возможность Dasein, эта

возможность принадлежит к его сущности. «Стало быть, Dasein сущностным образом

есть своя смерть» (1: 330). Но быть смертью, или, точнее, быть к смерти, Dasein может

либо собственным, либо несобственным образом. Несобственное отношение к смерти

выражается в ходячем трюизме «все смертны». Этот подход эксплуатирует

неопределенность момента смерти и определенность относительно самого факта.

Подразумевается: «да, все смертно, но не я, во всяком случае, не сейчас». За этим кроется

самое паническое бегство от смерти или от того, что в нас смертно, к тому, что считается

бессмертным, или просто к забвению. Но, как и в других формах «падения», Dasein здесь

теряет себя, причем теряет надежнее всего, ибо страх смерти самый действенный.

Собственный подход к смерти диаметрально противоположен: здесь смерть — уже не

событие, завершающее историю человека как живого существа, но «обратная сторона

жизни». Памятование о смерти — memento mori — есть самый верный способ перейти от

забытья усредненного Man к бодрствованию. Смерть — та возможность прямого ничто

(возможность для Dasein стать «ничем»), у которой Dasein должно себя всякий раз

отвоевывать. «Dasein умирает фактично все то время, пока оно экзистирует, но обычно и

чаще в модусе падения» (3: 251—252). По словам Гете, — «Лишь тот достоин жизни и

свободы, кто каждый день за них идет на бой» — по Хайдеггеру, более того, сама жизнь

— это и есть то, что отвоевано у смерти, и даже сам процесс «отвоевания». В модусе

падения Dasein бежит от смерти в беспамятство Man, потому очень мало может отвоевать

у нее. Только в модусе бодрствования Dasein прямо устремляется к смерти как «наиболее

собственной способности быть».

Время («временствование») — является одним из экзистенциалов Dasein и также

имеет собственный и несобственный модусы. В отличие от многих других философов,

Хайдеггер определяет настоящее, «здесь и сейчас», как несобственное, так как оно бежит

от будущего (в конечном счете — от смерти) и от прошлого (от экзистенциальной вины).

Как и Августин, Хайдеггер говорит, что будущее уже есть для Dasein, уже присутствует в

его «сфере возможностей», и называет «бытие-к-будущему» решимостью, а «бытие-к-

прошлому» — виной. «Тот, кто действует, всегда бессовестен». Это происходит от того,

что Dasein, осуществляя себя как выбор из круга «наброшенных» возможностей, всегда

неизбежно уничтожает многие возможности, несовместимые с избранной к

осуществлению. Это уничтожение абсолютно и безвозвратно, и именно оно является

основанием экзистенциального «бытия-виновным», а уже последнее делает возможным

любую фактическую виновность.