Проблемы историко-философской науки. М., «Мысль», 1969. - Ойзерман Т. И

Лет сто тому назад естествоиспытатели, по-види­ мому, были убеждены в том, что достижения наук о природе влекут за собой постепенное исчезновение раз­ ногласий, источником которых являются заблужде­ ния, преодолеваемые прогрессом наук, все более при­ ближающимся к исчерпанию предмета своего исследо­ вания. Но естествоиспытатели XIX в. не вполне созна­ вали, что развивающаяся наука открывает новые об­ ласти действительности, с которыми не согласуются (или же не вполне согласуются) имеющиеся теории и сложившиеся понятия*. «Мысль человека, — говорил В. И. Ленин, — бесконечно углубляется от явления к сущности, от сущности первого, так сказать, порядка к сущности второго порядка и т. д. без конца» (3, 29, 227). Эта истина ныне становится непреклонным убеж­ дением всех ученых благодаря тому, что современное естествознание засвидетельствовало ad oculos, что нау­ ки, никогда не исчерпывая своего предмета, постоян­ но расширяют теоретическую основу научных дискус­ сий, которые становятся все более необходимой и пло­

дотворной	формой развития	научного	знания.
М. Планк,	констатируя эту тенденцию, писал: «Как

уже издавна в религии и искусстве, так и теперь так­ же и в науке едва ли найдется основоположение, в ко­ тором кто-либо не усомнился бы, едва ли найдется бес­ смыслица, в которую кто-либо не верил бы...» (156, 1).

логики. Он работает в сфере таких противоречивых понятий, как

прерывность и непрерывность, взаимосвязь и	становление, время
и пространство, вероятность и необходимость;	именно для конкрет­

ных естественнонаучных целей ему необходимо изменять и раз­ вивать, пересматривать исходные логические категории ... И тут уж развитая и осознанная логика историко-философского мышле­ ния не роскошь, не добавка к естественнонаучному образованию, но вопрос первой, самой острой необходимости» (94, 61).

* М. Планк, характеризуя эту тенденцию в физике конца XIX в., вспоминал, что его учитель Ф. фон Йолли рассматривал фи­ зику «как высокоразвитую, почти полностью созревшую науку, ко­ торая теперь, после того как она благодаря открытию закона сохранения энергии, так сказать, увенчана короной, наверное, ско­ ро приобретет окончательную форму. Конечно, в том или ином уголке еще остается, возможно, проверить или добавить пылинку или капельку, но система в целом установлена достаточно надеж­ но, и теоретическая физика явно приближается к той ступени за­ вершенности, которую, скажем, геометрия приобрела уже столе­ тия назад» (31, 56). Известно, что так полагал не один лишь фон Йолли, таково было почти всеобщее убеждение.

339

Мы не склонны расценивать это высказывание как выражение философского скептицизма: оно точно фик­ сирует факт, имеющий, однако, не только гносеологи­ ческие, но и классовые корни, поскольку в интеллекту­ альной атмосфере буржуазного общества, отравленной идеалистическими и религиозными предрассудками, научная полемика сплошь и рядом развертывается не­ научным образом.

Итак, научный прогресс вопреки упрощенным представлениям, бытовавшим в прошлом веке, не толь­ ко не устранил почвы для борьбы мнений, но в огром­ ной степени стимулировал развитие научных дискус­ сий, так как заметно возрос круг спорных теоретиче­ ских вопросов и оспариваемых решений. Глубочайшим источником научных споров являются не заблужде­ ния, а диалектическое движение процесса познания, отражающее диалектические противоречия объектив­ ной действительности. В. И. Ленин, характеризуя дух партийной, воинствующей полемики, присущий мар­ ксизму, указывал: ««Полемический характер» носит «система Маркса» не потому, что она «тенденциозна», а потому, что она дает точное изображение в теории всех тех противоречий, которые имеют место в жизни. По­ этому, между прочим, остаются и будут оставаться не­ удачными все попытки усвоить «систему Маркса», не усваивая ее «полемического характера»: «полемиче­

ский	характер» системы «есть	лишь точное отраже­
ние	«полемического характера»	самого капитализма»

(3, 4, 78). То, что в данном случае говорится об исто­ рически определенной социально-экономической дей­ ствительности, в известном смысле слова применимо к любому объективному диалектическому процессу за вычетом тех его особенностей, которые присущи анта­ гонистическим капиталистическим отношениям, ибо, как говорил Ленин, «диалектика буржуазного обще­ ства у Маркса есть лишь частный случай диалектики» (3, 29, 318).

Но не свидетельствует ли умножение научных дис­ куссий, а следовательно, и разногласий в науке о том, что область единодушных убеждений непрерывно су­ живается? Этот вывод был бы весьма опрометчивым, так как благодаря научным открытиям, продуктивно­ сти научных споров и совершенствованию методов ис-

340

следования область единодушных убеждений непре­ рывно расширяется.

Было бы ошибкой не видеть, как достижения наук

иизменение условий их развития качественно изме­ няют характер научного спора. Противники Коперника

иГалилея ссылались на Библию или на непосредствен­ ные свидетельства органов чувств. Неевклидову гео­ метрию «опровергали» аргументами обыденного здра­ вомыслия, которые представлялись вполне обоснован­ ными геометрией Евклида. Теории относительности противопоставляли ставшие традиционными положе­ ния классической механики, которые эксперимен­ тально подтверждались, что, конечно, никогда не оспа­ ривалось Эйнштейном. В наши дни такого рода упро­ щенная полемика в значительной мере уже дискреди­ тирована. Научная аргументация стала более строгой, обоснованной, самокритичной, опирающейся на более точный анализ и определение понятий, учитывающей относительность, конкретность истины. Проникнове­

ние математических методов в естествознание прида­ ет еще более строгую форму естественнонаучным поло­ жениям и предъявляет новые требования к тем, кто выдвигает научные идеи, ограничивающие или отвер­ гающие положения, утвердившиеся в науке. Современ­ ная техника лабораторных исследований, научных экспериментов, инструментального наблюдения, ши­ роко раздвигая сферу наблюдаемых явлений, создала новые, несравненно более благоприятные условия для объективной регистрации и описания фактов, провер­ ки гипотез и теоретических интерпретаций наблюдае­ мых явлений. Но это развитие интеллектуальной тех­ ники исследования не подорвало почвы, питающей на­ учную полемику, а придало ей более адекватную ее реальному содержанию форму.

2

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ ФИЛОСОФСКОГО СПОРА

Итак, борьба убеждений не составляет differentia specifica философии. Что же отличает философский спор от дискуссии в частных науках?

341

На первый взгляд противоположность между мате­ риализмом и идеализмом целиком определяется диа­ метрально противоположными решениями основного философского вопроса. Но если учесть, что материа­ лизм и идеализм не просто взаимоисключающие точки зрения, а два основных философских мировоззрения, борьба между которыми составляет важнейшее содер­ жание развития философии, то станет очевидной недо­ статочность такого объяснения этой фундаментальной поляризации философии.

Идеализм исторически вырастает из религиозного мировоззрения и сохраняет с ним непосредственную или опосредованную связь на протяжении столетий. История материализма, напротив, связана с антикле­ рикальными, антирелигиозными, атеистическими идейными движениями. Не правильнее ли полагать, что противоположные решения основного философско­ го вопроса представляют собой теоретическое обосно­ вание философской позиции, которая в конечном сче­ те основывается не на одних только теоретических по­ сылках? Буржуазия, когда она была революционным классом, охотно проповедовала материалистическую философию, от которой она решительно отказалась, превратившись в политически господствующий, кон­ сервативный класс. Морализирующая критика мате­ риализма, столь характерная для сложившегося бур­ жуазного общества, постоянное осуждение материа­ лизма не только идеалистами, анализирующими в известной мере его теоретическое содержание, но и ежедневной буржуазной прессой, не входящей в обсу­ ждение собственно философских проблем, — факт, про­ ливающий свет если не на природу теоретических раз­ ногласий между главными философскими направле­ ниями, то уж во всяком случае на социальную подо­ плеку этой идейной борьбы.

Мы далеки от того, чтобы сводить противополож­ ность материализма и идеализма к противоположно­ сти между эксплуатирующими и эксплуатируемыми классами, ибо на протяжении многих столетий мате­ риализм и идеализм существуют в рамках одной, на­ пример рабовладельческой или буржуазной, идеоло­ гии. Но это как раз и свидетельствует о том, что они выполняют различные социальные функции на раз-

342

ных этапах развития одного и того же класса или вы­ ражают противоречия между различными образую­ щими его социальными группами. И если идеализм иногда выступает как идеология прогрессивных (и да­ же революционных) классов, то и это указывает на объективную обусловленность исторически определен­ ных форм идеализма социально-экономическими ус­ ловиями, потребностями, интересами.

Столь же не научно было бы рассматривать борьбу между рационализмом и иррационализмом как один лишь теоретический спор. Теснейшая связь между социально-политическими идеями буржуазии XVII— XVIII вв. и рационалистическим культом разума, ве­ рой в возможность и необходимость разумного пере­ устройства общественной жизни особенно очевидна на фоне современной иррационалистической критики ра­ ционалистических «утопий», к которым нынешние приверженцы иррационализма относят как марксизм, так и признание закономерности социального прогрес­ са вообще. Современный иррационалистический идеа­ лизм совершенно не может быть понят, если его рас­ сматривать просто как антитезу исторически изживше­ го себя рационализма XVII—XVIII вв., т. е. вне связи с социальными катаклизмами современного буржуаз­ ного общества, идеологи которого не могут не отре­ каться от прогрессивных философских традиций имен­ но потому, что они непримиримые противники насле­ дующего эти традиции марксизма.

Большинство буржуазных философов и историков философии, начиная со второй половины XIX в., пря­ мо или косвенно признают существеннейшую связь философских учений и споров с обстоятельствами, су­ ществующими независимо от философии. Одни из них рассматривают эти обстоятельства как деформирую­ щие имманентное развитие философской мысли, дру­ гие, напротив, полагают, что борьба философских идей «инспирируется» социальным процессом. Однако само понимание социального процесса носит, как правило, крайне неопределенный характер и зачастую сводится к признанию иррациональной связи философии с «жизненной» позицией мыслителей. Таким образом, если и признается, что истоки философских споров за­ ключаются не в мышлении, а в жизни, то сама жизнь

343

истолковывается лишь психологически, как совокуп­ ность переживаний, независимых от сознания и детер­ минирующих последнее. Иррационалистическая мис­ тификация жизненной позиции и «историчности» мыс­ лителя оказывается на деле непримиримо враждебной материалистическому и историческому объяснению сущности и происхождения философских споров.

Социальная психология, несомненно, может помочь разобраться в философских спорах, но она не выводит

нас за пределы общественного сознания, одной	из
форм которого является философия. Убеждение,	что

философия существует не независимо от других форм общественного сознания, а находится во взаимодей­ ствии с ними, весьма существенно для уяснения много­ образных мотивов философского спора, но явно недо­ статочно для выявления его происхождения и истори­ чески определенного смысла и характера. Для этого необходимо от рассмотрения общественного сознания обратиться к анализу общественного бытия. Но буржу­ азные философы предпочитают совершенно иной путь: стремясь выявить «жизненный смысл» философских споров, они обращаются к философствующему индиви­ ду, к его темпераменту, психическому складу и т. д. Субъективистско-иррационалистическое истолкование «жизненности» философского спора особенно харак­ терно, например, для В. Джемса, утверждающего, что философия есть «наш индивидуальный способ воспри­ нимать и чувствовать биение космического пульса» (36, 9). Философские разногласия сводятся к различию творческих индивидуальностей: социальное, историче­ ское содержание философского спора полностью выхо­ лащивается. Великие философы — наиболее резко вы­ раженные темпераменты.

Джемс, как известно, утверждал, что содержание философских учений определяется «жестким» или же, напротив, «мягким» темпераментом философов. К же­ сткому человеческому типу он относил эмпиризм, ма­ териализм, плюрализм, пессимизм, детерминизм, скеп­ тицизм и т. д., к мягкому — рационализм, идеализм, индетерминизм и т. д. Эта субъективистская характе­ ристика участников философского спора противопо­ ставляет философию наукам и общественной практи­ ке, так как познавательная сторона философии и фи-

344

лософской дискуссии совершенно игнорируется. Так обнаруживается, что буржуазный подход к социаль­ ной, идеологической характеристике противоречий ме­ жду философскими учениями оказывается фактиче­ ским отрицанием того, что на словах как будто бы при­ знается.

Буржуазные философы часто утверждают, что сущ­ ность философского спора составляет свобода выска­ зываний, их независимость от политики, идеологии и даже от науки. Следует напомнить в этой связи глубо­ кое замечание Гегеля: «Когда речь идет о свободе, всегда следует выяснять, не говорят ли, собственно, о частных интересах» (27, 8, 399). Буржуазная филосо­ фия выполняет вполне определенную идеологическую функцию даже тогда, когда она провозглашает свою независимость от идеологии и религии. И это прояв­ ляется в том, что она «свободно» принимает буржуаз­ ные идеологические догматы и религиозные убежде­ ния, т. е. выдает их за теоретические выводы из отвле­ ченных философских положений.

Господство реакционных общественных сил в усло­ виях развитого капиталистического общества неизбеж­ но придает дискуссиям среди буржуазных философов ненаучный, бесплодный характер. Можно понять с этой точки зрения Ж. Пиаже, который утверждает, что философские дискуссии — «род диалога между глухими» (155, 28). Но чем объясняется этот характер философского спора? Природой философии? Так пола­ гают неопозитивисты, представители философии линг­ вистического анализа. Но и те и другие игнорируют идеологическую атмосферу философского спора в ус­ ловиях буржуазного общества. А без нее, конечно, не­ льзя объяснить, например, «томистский ренессанс» в некоторых капиталистических странах. Упорство, с которым неотомизм «согласовывает» аристотелевский гилеморфизм с новейшими достижениями естествозна­ ния, — наглядное доказательство определяющего вли­ яния политической и религиозной идеологии буржу­ азного общества на развитие философии и характер философских споров.

Неизбежной предпосылкой философских споров в буржуазном обществе является наличие множества различных философских учений и ученьиц, школ и

345

школок, направлений и направленьиц. Одних буржу­ азных философов этот факт приводит в отчаяние, и они горестно рассуждают об анархии философских систем. Другие, напротив, видят в этом плюрализм философских учений, реализацию принципа автоно­ мии философии, независимости философского мышле­ ния от «внешних» — политических, научных, идеоло­ гических — факторов. В действительности же в этом дроблении буржуазной философии на множество тече­ ний закономерно проявляется сущность капиталисти­ ческого строя, в котором конкурирующие друг с дру­ гом философские учения многообразными путями и средствами воздействуют на сознание людей. Все эти враждующие друг с другом философские учения вы­ полняют в основном единую идеологическую функ­ цию. На это указывал В. И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме», подчеркивая преимущественно идеалистический характер противостоящих друг дру­ гу буржуазных философских учений, их единство в борьбе против материализма.

Современные буржуазные философы нередко утвер­ ждают, что можно было бы достичь взаимопонимания и преодоления взаимоисключающих воззрений в фи­ лософии, если бы участники философского спора дого­ ворились о смысле применяемых ими терминов, пра­ вилах дискуссии, общей им всем гуманистической цели. Разумеется, это пожелание остается прекрасно­ душной утопией в мире, где существуют противопо­ ложные классы и социальные системы. И конечно, прав М. Б. Митин, критикуя упрощенное представле­ ние о причинах дивергенции философских учений: «...наличие коренным образом противоречащих друг другу направлений имеет много причин, среди которых нельзя не признать главной причиной социальное мно­ гообразие общественной жизни, наличие в обществе различных общественных классов и происходящую борьбу между ними» (74, 258).

В предыдущих главах мы подчеркивали специфи­ ческую сложность философских проблем, решение ко­ торых оставляет открытую возможность дальнейшего их развития в связи с новыми научными данными и историческим опытом. Однако это обстоятельство, ко­ нечно, не может объяснить возрождение в философии

346

исторически изживших себя воззрений, давно опро­ вергнутых концепций и т. п. Возникающие в этой свя­ зи коллизии не могут быть правильно поняты без ана­ лиза идеологических источников разногласий, вну­ тренне присущих обществу, в котором идеологическое единство принципиально невозможно вследствие его антагонистической структуры. Те же идеологические мотивы (не всегда, конечно, осознаваемые философа­ ми) ярко проявляются в современных спорах об от­ чуждении, в той или иной интерпретации проблемы человека, в анализе отношения антропологическое — социальное, в понимании сущности гуманизма и т. д.

Характеризуя идеологические истоки философских споров, следует, конечно, иметь в виду, что идеология не остается неизменной и ее развитие, так же как и многообразие исторических форм ее существования, получает специфическое выражение в философии. Это подтверждается анализом тех философских положе­ ний, которые характеризуют отношение к некоторым достаточно очевидным, никем не оспариваемым фак­ там.

Вфилософии в несравненно большей степени, чем

вестествознании, приходится постоянно проводить различие между знаниями (в том смысле, в каком Лейбниц говорил об истинах факта) и убеждениями, которые, конечно, могут основываться на знаниях (на­ учные убеждения), однако же не сводятся к ним без остатка. Магеллан был убежден в существовании про­ лива, соединяющего Атлантический и Тихий океаны.

Эта гипотеза была подтверждена его путешествием. В теоретическом естествознании имеется немало убе­ ждений, которыми руководствуются исследователи. Эти убеждения подтверждаются или, напротив, опро­ вергаются научными открытиями, экспериментами. В последнем случае от этих убеждений обычно отка­ зываются. Иное дело философия, в которой убеждения вообще не могут быть непосредственно подтверждены или опровергнуты экспериментами*. И кроме того,

* Известно, что Э. Мах и В. Оствальд, будучи не только есте­ ствоиспытателями, но и философами, отрицали объективное суще­ ствование атомов, поскольку физические и химические процессы, с которыми в их время имели дело физики и химики, могли быть

347

философия, поскольку она обсуждает вопросы челове­ ческой жизни, этики, эстетики, естественно, не может прибегнуть к естественнонаучным методам проверки своих положений или же эти методы имеют здесь огра­ ниченное значение.

Убеждения, поскольку они выражают отношение людей к определенным фактам, их оценку, не явля­ ются описанием фактов. Такие убеждения могут про­ тивостоять друг другу как взаимоисключающие, одна­ ко в борьбе этих убеждений речь идет, собственно, не столько об истине или заблуждении, сколько об оцен­ ке человеческого поведения, которое может характери­ зоваться как правильное или неправильное, разумное или неразумное, нравственное или безнравственное. Однако и такая теоретическая оценка противостоящих друг другу философских убеждений далеко не всегда возможна, в особенности если эти убеждения отража­ ют различные исторические ситуации и поэтому в сущности не являются взаимоисключающими, хотя и не могут быть согласованы друг с другом.

Примером такого рода коллизии может быть издав­ на обсуждавшийся в философии вопрос об отношении человека к факту своей смертности. М. Монтень, про­ должая традиции античного эпикуреизма и стоициз­ ма, утверждал, что человек способен разумно наслаж­ даться жизнью лишь постольку, поскольку он посто­ янно размышляет о смерти и тем самым преодолевает страх перед ней. Монтень соглашается с изречением Цицерона: философствовать — это не что иное, как приготовлять себя к смерти. «Лишим ее загадочно­ сти, — говорил Монтень, — присмотримся к ней, при­ учимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чемлибо другом. Будемте всюду и всегда вызывать в себе ее образ, и притом во всех возможных ее обличиях...

объяснены и без допущения атомистической структуры материи. Отрицание существования атомов вытекало, однако, не столько из естественнонаучных, сколько из философских убеждений этих мыслителей: Э. Мах сводил все существующее к ощущениям (ато­ мы же не воспринимаются чувственно), В. Оствальд — к энергии, которая истолковывалась как первичное по отношению к физиче­ скому и психическому. Экспериментальное доказательство атоми­ стической структуры материи вынудило этих ученых признать реальность атомов. Однако ни тот ни другой не отказались от сво­ их философских воззрений.

348