XX. Traduisez en français en faisant attention aux mots mis en italique:

а) 1. Одно сказанное им слово подтвердило его религиозные убеждения. 2. Родители уже устали от моих колебаний, я должен, наконец-то, выбрать профессию. 3. Всем известны его секретные замыслы. 4. Все это сделано намеренно. 5. Спортсмен намерен добиться результатов, превосходящих прошлогодние. 6. Его волнующий взгляд был сильнее любого красноречия. 7. Меня поразило до глубины души замечание, которое было мне сделано без всякого гнева, но с особым достоинством. 8. Добавьте еще красочных деталей к этому рассказу. 9. Он искренне выразил свои соболезнования. 10. На краю деревни, пройдя несколько шагов вправо, мы остановились, чтобы насладиться видом созревающих хлебов. 11. Нечего скрывать, что мы все испытываем к нему большую нежность. 12. По вечерам мы рассказывали друг другу о событиях дня и о трогательной наивности нашего нового друга. 13. Невозможно описать словами, что в этот момент испытывал наш герой. 14. Журналиста надул, провел обычный подросток. 15. Мне кажется, что я знаю причину негодования этого человека. 16. Вечером наша комната была залита нежным светом луны. 17. В тихий осенний день вид голых веток деревьев внушает чувство тоски. 18. От созерцания прекрасного он чувствовал какую-то слабость, утомление, вызывающие желание присесть и оставаться долго в этом положении. 19. Его переполняло все возрастающее, непреодолимое чувство ответственности за принятое решение.

b) 1. Этот высокий худой священник со страстной, но суровой душой верил, что все, что создано природой, является абсолютно логичным. 2. Аббат Мариньян искренне верил, что должен ненавидеть женщину, так как сам Создатель был недоволен этим своим творением. 3. Единственным предназначением женщины, по словам аббата, является соблазнять и испытывать мужчину, и что она всегда продолжает это свое черное дело. 4. Аббат следовал своим наставлениям опасаться любящую душу женщины и презирать эту потребность в любви, которая всегда томиться в ней. 5. Аббат Мариньян читал наставления своей племяннице, упорствуя в том, чтобы сделать из нее сестру милосердия. 6. Аббата страшил пыл, с которым его обнимала племянница, пробуждая в нем нежное чувство радости и дремлющее в нем чувство отцовства. 7. В глазах девушки светилась радость жизни, когда она любовалась природой. 8. Он не мог знать, что у него нет оружия против непобедимой силы любви. 9. Эгоистическое волнение исчезло, когда пожилой священник очутился перед распахнутой дверью на пороге своего дома, пораженный красотой лунного света. 10. Он не мог себе объяснить, откуда взялась эта величественная и тихая (безмолвная) красота светлой ночи. 11. Аббат силился понять природу благоуханной души, парящей теплым светлым вечером. 12. Ласковый свет луны позволил восторженной душе аббата, которой он был наделен от природы, насладиться мягким умиляющим очарованием безмятежной ночи. 13. Продвигаясь к реке и слушая ночную музыку соловья и лягушек, аббат чувствовал, что в нем рождается самый главный из его вопросов: «Для чего лунный свет таит в себе такую красоту?». 14. Сердце аббата смягчилось при созерцании бога в его творении. 14. Это пленительное светило казалось было предназначено озарять то, что слишком тонко и сокровенно для дневного света. 15. Священник был поражен этим изобилием поэзии, нисходящим с неба на землю и превращающим черную ночь в трепетную мглу. 16. У аббата Мариньяна сердце билось от того, что он был потрясен тем, что понял: если господь окружает любовь людей таким великолепием, значит он позволяет им любить друг друга.

Texte complémentaire

UNE VIE

Par mesure d’économie, Julien avait accompli des réformes, qui nécessitaient des modifications nouvelles.

Le vieux cocher était devenu jardinier, le vicomte se chargeant de conduire lui-même et ayant vendu les carrossiers pour n’avoir plus à payer leur nourriture.

Puis, comme il fallait que quelqu’un, pour tenir les bêtes quand les maîtres seraient descendus, il avait fait un petit domestique d’un jeune vacher nommé Marius.

Enfin, pour se procurer des chevaux, il introduisit dans le bail des Couillard et des Martin, une clause spéciale contraignant les deux fermiers à fournir chacun un cheval, un jour chaque mois, à la date fixée par lui, moyennant quoi ils demeuraient dispensés des redevances de volailles.

Donc les Couillard ayant amené une grande rosse à poil jaune, et les Martin un petit animal blanc à poil long, les deux bêtes furent attelées côte à côte; et Marius, noyé dans une ancienne livrée du père Simon, amena devant le perron du château cet équipage.

Julien nettoyé, la taille cambrée, avait retrouvé un peu de son élégance passée; mais sa barbe longue lui donnait malgré tout un aspect commun.

Il considéra l'attelage, la voiture et le petit domestique, et les jugea satisfaisants, les armoiries repeintes ayant seules pour lui de l’importance.

La baronne descendue de sa chambre au bras de son mari monta avec peine, et s’assit, le dos soutenu par des coussins. Jeanne à son tour parut. Elle rit d’abord de l'accouplement des chevaux, le blanc, disait-elle, était le petit-fils du jaune; puis, quand elle aperçut Marius, la face ensevelie dans son chapeau à cocarde, dont son nez seul limitait la descente, et les mains disparues dans la profondeur des manches, et les deux jambes enjuponnées dans les basques de sa livrée, dont ses pieds, chaussés de souliers énormes, sortaient étrangement par le bas; et quand elle le vit renverser la tête en arrière pour regarder, lever le genou pour faire un pas, comme s’il allait enjamber un fleuve, et s’agiter comme un aveugle pour obéir aux ordres, perdu tout entier, disparu dans l’ampleur de ses vêtements, elle fut saisie d’un rire invincible, d’un rire sans fin.

Le baron se retourna, considéra le petit homme abasourdi, et, cédant aussitôt à la contagion, il éclata, appelant sa femme, ne pouvant plus parler. – «Re-re-garde Ma-Ma-Marius! Est-il drôle! Mon Dieu, est-il drôle».

Alors la baronne, s’étant penchée par la portière et l’ayant considéré, fut secouée d’une telle crise de gaieté que toute la calèche dansait sur ses ressorts, comme soulevée par des cahots.

Mais Julien, la face pâle, demanda: «Qu’est-ce que vous avez à rire comme ça? Il faut que vous soyez fous!»

Jeanne, malade, convulsée, impuissante à se calmer, s’assit sur une marche du perron. Le baron en fit autant; et, dans la calèche, des éternuements convulsifs, une sorte de gloussement continu, disaient que la baronne étouffait. Et soudain la redingote de Marius se mit à palpiter. Il avait compris sans doute, car il riait lui-même de toute sa force au fond de sa coiffure.

Alors Julien, exaspéré, s’élança. D’une gifle il sépara la tête du gamin et le chapeau géant qui s’envola sur le gazon; puis, s’étant retourné vers son beau-père, il balbutia d’une voix tremblante de colère: «Il me semble que ce n’est pas à vous de rire. Nous n’en serions pas là si vous n’aviez gaspillé votre fortune et mangé votre avoir. A qui la faute si vous êtes ruiné?»

Toute la gaieté fut glacée, cessa net. Et personne ne dit un mot. Jeanne, prête à pleurer maintenant, monta sans bruit près de sa mère. Le baron, surpris et muet, s’assit en face des deux femmes; et Julien s’installa sur le siège, après avoir hissé près de lui l’enfant larmoyant et dont la joue enflait.

La route fut triste et parut longue. Dans la voiture on se taisait. Mornes et gênés tous trois, ils ne voulaient point s’avouer ce qui préoccupait leurs cœurs. Ils sentaient bien qu’ils n’auraient pu parler d’autre chose, tant cette pensée douloureuse les obsédait, et ils aimaient mieux se taire tristement que de toucher à ce sujet pénible.

G. de Maupassant «Une vie»

91