Self-2.5 Вольтер, Монтескье, Кондильяк

Франсуа-Мари Вольтер (1694—1778)—зачинатель и крупнейший представитель французского Просвещения: поэт, драматург, писатель, историк, политический мыслитель, философ-деист. Родился в Париже в семье видного нотариуса. Опасная слава сатирического поэта и отказ мириться с сословным неравенством дважды приводили Вольтера в королевскую тюрьму Бастилию. Высланный из Франции, Вольтер три года жил в Англии. Здесь он познакомился с эмпиризмом Бэкона, сенсуализмом Локка и физикой Ньютона, горячим приверженцем и пропагандистом которых во Франции он стал. Постоянная угроза преследований вынуждала Вольтера жить вдали от Парижа и временами вновь покидать Францию. Только в местечке Ферне, расположенном на самой границе с Швейцарией и являющемся как бы ничейной территорией, Вольтер, поселившийся там в 1758 г. в приобретенном им имении, чувствует себя спокойно. Эта последняя резиденция всемирно известного писателя-философа становится на время крупным культурным центром Европы. Выдвинутая Вольтером широкая программа социально-политических преобразований в духе буржуазного демократизма, острая неутомимая борьба против католической церкви как важнейшей идеологической опоры феодально-абсолютистских порядков, а также против судебно-правовой системы абсолютизма — все это прочно связало его имя с подготовкой Великой французской буржуазной революции, несмотря на то что субъективно Вольтер был сторонником мирных преобразований, проводимых просвещенным монархом (идея союза государей и философов).

Новое поколение философов-просветителей прошло через вольтеровский деизм как стадию своего развития, которая была затем (начиная со второй половины 40-х годов) превзойдена великими французскими материалистами, твердо вставшими на позиции атеизма. Вольтер безуспешно пытался защищать в полемике с Дидро, Гольбахом и другими материалистами деизм, все более перенося центр тяжести с физикотеологического и космологического аргумента на доказательство социальной полезности веры в деистического бога.

[ФИЛОСОФСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ВОЛЬТЕРА. ДЕИЗМ. АНТИКЛЕРИКАЛИЗМ] 1. Я был завзятым поклонником Локка: я видел в нем единственного разумного

метафизика. [...] Япервымрешился изложить для моего народапонятнымязыкомоткрытия

Ньютона. Картезианские предрассудки,	заменившие во Франции предрассудки
		(I, стр. 20-21).
перипатетиков, были тогда очень прочны [...]
2. Множество мыслителей создавали	роман о душе — явился мудрец, который

скромно написал историю души. Локк развернул перед людьми человеческий разум подобно превосходному анатому, который объясняет пружины человеческого тела. Он повсюду прибегает к помощи светильника физики, иногда он осмеливается говорить утвердительно, но он имеет смелость и сомневаться.

5. Несомненно, что наши первые идеи — это ощущения. Постепенно мы приобретаем идеи, составленные из того, что раздражает наши органы; память удерживает эти ощущения. Затем мы распределяем их по общим идеям. Из этой естественной способности,

которой мы обладаем, — образовывать и упорядочивать наши идеи — вытекают все
			(XXII, стр. 203).
обширные познания человека
6. Trans naturam, за	природой. Но есть ли что-нибудь за природой? Так как под

природой понимают материю, то предметом метафизики стало все, что не является материальным. Например, ваш разум, который не является ни длинным, ни широким, ни высоким, ни плотным, ни острым; Ваша душа, вам неизвестная и являющаяся причиной вашего разума; Духи, о которых постоянно говорили, которым долгое время приписывали столь тонкое тело, что оно уже не было больше телом, и у которых отняли наконец всякое подобие тела, не зная, что после этого остается; Способ чувствования этих духов, не стесняемых пятью органами чувств, способ их мышления при отсутствии головы, способ передачи ими своих мыслей без помощи слов и знаков; Наконец, бог, которого мы знаем

1

через его творения, но которого наша гордыня хочет определить; бог, могущество которого

которого мы пытаемся постичь; Вот предметы метафизики (XX, стр. 76).

7.Судьбаметафизики всегдабылатакова: начинают спредугадывания, много времени проводят в спорах и кончают сомнением (XXIII, стр. 131).

8.Я скажу в духе мудрого Локка: философия заключается в том, чтобы остановиться, когда утрачен светильник физики (XVII, стр. 153).

9.Нам дано считать, измерять, наблюдать; почти все остальное — химеры (XVIII,мы чувствуем неограниченным; бог, между которым и нами лежит бездна бесконечности и

стр. 56).

12. <<В согласии с воспринятыми идеями мы называем чудом нарушение божественных и вечных законов. [...] Чудо есть нарушение математических, божественных, незыблемых и вечных законов. Уже из одного этого видно, что чудо означает противоречие в терминах: закон не может быть в одно и то же время и незыблемым и нарушаемым (XX, стр. 77).

13. Есть два способа дойти до понятия о существе, которое управляет миром. Для обычных способностей самым естественным и совершенным способом является рассмотрение не только порядка, существующего во Вселенной, но и цели, для которой каждая вещь представляется существующей. На эту тему написано много толстых книг, но всеэти толстыекниги, вместе взятые, содержат лишь следующий аргумент: Когдая вижу часы, стрелка которых указывает время, я заключаю о разумном существе, которое устроило пружины этого механизматак, чтобы стрелка указывала время. Вот почему, когда я вижу пружины человеческого тела, я делаю выво, что разумное существо устроило его органы так, чтобы быть воспринятыми и вскормленными в течение девяти месяцев в матке; что глаза даны для того, чтобы видеть, руки для того, чтобы брать, и т. д. Но из одного толькоэтогоаргументаянемогувывестиничегоиного, крометого, что, вероятно, разумное и высшее существо создало и устроило материю с большим искусством. Только из этого я не могу сделать вывода, что данное существо создало материю из ничего и что онобесконечнововсех отношениях. Напрасноябудуискатьвмоемумесвязиследующих идей: Вероятно, я являюсь творением существа более могущественного, чем я. Следовательно, это существо существует от вечности, следовательно, оно все сотворило, следовательно, оно бесконечно и т. д. . Я не усматриваю связи, которая бы прямо приводила меня к этому заключению. Я вижу лишь, что есть нечто более могущественное, чем я, и не вижу ничего более.

Второй аргумент более метафизичен и менее пригоден для усвоения грубыми умами. Он приводит к гораздо более обширным познаниям. Вкратце он таков: Я существую, следовательно, нечто существует. Если нечто существует, то что-то должно существовать вечно, ибо существующее существует или само по себе или получило свое существование от другого. Если оно существует само по себе, то оно необходимо, и оно всегда было необходимо, значит, это бог. Если же оно получило свое существование от другого, а это другое от третьего, то это означает, что последнее, от чего оно получило свое существование, с необходимостью должно быть богом. Ведь не можете же вы понять, что одно существо дает существование другому существу, если оно не обладает способностью творить. Более того. Если вы утверждаете, что некая вещь получает, не говоря уже о форме, само свое существование от другой вещи, а эта от третьей, третья еще от иной и так до бесконечности, то вы говорите нелепость, так как в таком случае все эти существа не будут иметь никакой причины своего существования. Взятые вместе, они не имеют никакой внешней причины своего существования. Взятые порознь, они не имеют никакой внутренней причины своего существования. Т. е. взятые в целом, они ничему не обязаны своим существованием, а каждая из них в отдельности не существует сама по себе. Следовательно, ни одна из них не может существовать с необходимостью.

Итак, я вынужден признать, что некое существо существует само по себе от вечности и является причиной всех других существ. Отсюда следует, что это существо бесконечно во времени, по величине и могуществу: кто может его ограничить? (XXII, стр. 194, 195).

2

16. Мне кажется, что главное заключается не в метафизической аргументации, а в том, чтобы взвесить, нужно ли для общего блага людей, этих несчастных мыслящих животных, принять существование вознаграждающего и карающего бога, который служит нам

одновременно и уздой и утешением, или отвергнуть эту идею, оставляя нас в бедствиях без
			(XVIII, стр. 376).
надежды, а при совершении преступлений — без угрызений совести
17. Итак, вера в бога, вознаграждающего за добрые дела и	наказывающего за дурные,

прощающего небольшие проступки, является самой полезной для человеческого рода. Это единственная узда для могущественных людей, которые нагло совершают явные преступления. Это единственная узда и для людей, которые ловко совершают тайные преступления. Я не говорю вам, друзья мои, что к этой необходимой вере надо примешивать суеверия, которые ее позорят и которые могли бы даже сделать ее гибельной. Атеист —это чудовище, которое пожирает только для того, чтобы удовлетворить свой голод. Суеверный человек — этэ другое чудовище, которое терзает людей во имя долга. Я всегда замечал, что можно излечить атеиста, но суеверного человека никогда нельзя вылечить полностью. Атеист — это разумный человек, который ошибается, но который мыслит сам. Суеверный человек — это грубый глупец, который всегда имеет лишь

заимствованные у других людей мысли [...]. Да, друзья мои, атеизм и фанатизм — это два

Идите твердым шагом по этой тропинке. Веруйте в благого бога и будьте добродетельны

полюса смуты и ужаса. Небольшая зона добродетели лежит между этими двумя полюсами.

(XXI, стр. 574).

18. Атеизм и фанатизм — это два чудовища, которые могут пожрать и растерзать общество; но атеист и в своем заблуждении сохраняет разум, подрезающий его когти, а

фанатик одержим постоянным безумием, которое оттачивает его когти (XVII, стр. 455).

19. В нескольких местах Вашего труда [речь идет о Системе природы Гольбаха] вы

сами признаете, что вера в бога удержала некоторых людей на грани преступления: этого

мне достаточно. Если это верование предупредило хотя бы только десяток убийств, обманов и несправедливых приговоров, то я считаю, что его должна принять вся земля

(XVIII, стр. 377, 378).

20. Никакое общество не может существовать без справедливости. Объявим же бога справедливым. Если закон государства карает явные преступления, возвестим бога, который наказывает тайные преступления. Пусть философ будет спинозистом, если он хочет, но пусть государственный человек будет деистом. Вы не знаете, что такое бог, как он будет наказывать, как он будет вознаграждать. Но вы знаете, что он должен быть разумным государем и честным государем; этого достаточно. Ни один смертный. не вправе

вам противоречить, потому что вы утверждаете вещь вероятную и необходимую для
	(XXVIII, стр. 243).
человеческого рода
21. [...] Может	ли существовать атеистический народ? Мне кажется, что нужно

проводить различие между собственно народом и обществом философов, стоящих над народом. Совершенно очевидно, что во всех странах для черни необходима крепкая узда и что, если бы под управлением Бейля находилось всего пять или шесть сотен крестьян, он не преминул бы возвестить им вознаграждающего и карающего бога. Но Бейль говорил только об эпикурейцах, которые были людьми богатыми, любящими покой, культивирующими все общественные добродетели, в особенности дружбу, избегающими затруднений и опасностей общественных дел, ведущими, наконец, комфортабельную и невинную жизнь. Мне думается, что, когда таким образом вопрос рассмотрен в его отношении к обществу и политике, спор окончен (XVII, стр. 463).

22. Итак, доказано, что в спокойной апатии частной жизни атеизм может допустить существование общественных добродетелей, но в бурях социальной жизни он должен привести к всякого рода преступлениям. Частное сообщество атеистов, которые ни о чем не спорят и которые проводят свои дни в забавах и наслаждениях, некоторое время может существовать без волнений. Но если бы мир управлялся атеистами, то это было бы равносильнонепосредственномуправлениютех адскихсозданий, которых намизображают

3

терзающими свои жертвы. Словом, атеисты, обладая властью, были бы столь же опасны для человеческого рода, как и суеверные люди (XXVII, стр. 353).

25.	Платоновская метафизика, соединенная с христианскими мистериями, образовала
основу непонятного учения; этим оно обольщало и запугивало слабые умы. Это была цепь,
которая простиралась от сотворения мира до его конца			(XXXI, стр. 83).
26.	Вот основа христианской религии. Вы не видите здесь ничего, кроме сплетения
самых пошлых обманов, сочиненных подлейшей сволочью, которая одна лишь и
исповедовала христианство в течение первых ста лет		(XXVI, стр. 546).
27.	Очевидно, что христианская религия это сеть, которой мошенники опутывали

глупцовболеесемнадцативеков, икинжал, которымфанатики убивалисвоих братьевболее четырнадцати столетий (XXVIII, стр. 428).

[СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ ВОЛЬТЕРА] 32. У каждого животного есть свой инстинкт. Инстинкт человека, укрепленныйразумом,

влечет его к обществу, так же как к еде и питью. Потребность в обществе не только не развратила человека, но его портит, наоборот, удаление от общества. Тот, кто жил бы совершенно один, вскоре потерял бы способность мыслить и изъясняться. Он стал бы в тягость самому себе. Он дошел бы до того, что превратился в животное. Избыток бессильной гордыни, восстающей против гордыни других, может заставить меланхолическую душубежать от людей. Именно тогдаонапортится. И онасама наказвает себя за это. Ее гордыня является для нее источником страданий. В одиночестве и тайной

досаде терзает она себя за то, что презираема и забыта. Она ставит себя в самое ужасное
			(XIX, стр. 378, 379).
рабство, надеясь быть свободной
33. Я получил, сударь [	Вольтер обращается к Руссо], вашу новую книгу против

человеческого рода; благодарю вас за нее. Вы можете оплакивать людей, которым не говорите правду о них самих, но вы их не исправите. Нельзя более сильными красками обрисовать ужасы человеческого общества, от которого наше невежество и наша слабость надеютсяполучитьстолькоутешений. Никогданебыло употребленоболееуманато, чтобы вселить в нас желание стать животными; хочется ходить на четвереньках, читая ваш труд. Однако вот уже более шестидесяти лет, как я потерял эту привычку и чувствую, что мне, к несчастью, невозможно вернуться к ней; я оставляю этот естественный способ

передвижениятем, ктоболеедостойныего, чемвыия (Вольтер— Руссо, 30 августа1755). 34. [...] На нашей несчастной планете невозможно, чтобы люди, живя в обществе, не были разделены на два класса: богатых, которые повелевают, и бедных, которые им

служат (XVIII, стр. 475).

35. Все крестьяне не будут богаты, и не нужно, чтобы они были богаты. Необходимы люди, которые обладают только руками и доброй волей. Обойденные судьбой, они будут участвовать в благе других. Они будут свободны продавать свой труд тому, кто лучше

заплатит. Эта свобода заменит им собственность. Их будет поддерживать прочная

уверенность в справедливой заработной плате. Они с радостью вовлекут свои семьи в свой тяжелый, но полезный труд (XX, стр. 293).

41. Растет новое поколение, которое ненавидит фанатизм. Наступит день, когда у

руководствавстанутфилософы. Готовитсяцарстворазума		(Вольтер—Даламберу, 1 марта
1764 г.).

42. Все, что я вижу, сеет семена революции, которая неизбежно произойдет и до

удовольствия видеть которую я не доживу. Французы всегда запаздывают, но в конце

концов они все же приходят к цели. Свет понемногу настолько распространился, что воссияет при первом же случае. Тогда произойдет изрядная кутерьма. Молодые люди поистине счастливы: они увидят прекрасные вещи (Вольтер — Шовлену, 2 апреля 1764

г.).

4

Шарль-Луи Монтескье (1689—1755) — французский философ-просветитель, политический мыслитель, историк и правовед, писатель. Родился в семье знатного дворянина. Занимался изучением искусства, а также наук естественных и общественных. Сотрудничал в «Энциклопедии», возглавлявшейся Дидро. Среди произведений Монтескье'

— «Размышления о причинах величия и падения римлян» (1734), «Опыт о вкусе в произведениях природы и искусства» (напечатана в «Энциклопедии»). Наиболее фундамента гьный и знаменитый труд Монтескье — «О духе законов» (1748).

Всатирических «Персидских письмах» (1721) Монтескьё, уподобляя французскую абсолютную монархию азиатскому деспотизму, выступил противником клерикализма и деспотизма. Полагая, что многие положения христианского вероучения нелепы (напр., догмат о триединстве Бога), он в то же время осуждал религиозный фанатизм, жестокие столкновения между представителями различных конфессий. Считая ложными все существующиерелигии,Монтескьё,однако,неотрицалбытиеБога:придерживаясьдеизма, он рассматривал Бога как создателя природы, сообщившего ей в «начале времен» неизменныезаконыиболееуженивочтоневмешивающегося.Критикуясоциальныйстрой феодальной Франции, Монтескьё противопоставлял ему идеал государства, в котором общественные и частные интересы находятся в полной гармонии. В «Размышлениях о причинах величия и падения римлян» (1734) Монтескьё связывал «величие» римлян с наличием у них политической свободы и республиканской формы правления, способствовавших укреплению гражданских добродетелей.

Восновном сочинении «О духе законов» («L’Esprit des lois», вышло анонимно в Женеве

в1748) Монтескьё выступил с обоснованием географического детерминизма в понимании общества. Он выделял три основные формы правления: республику, монархию, деспотию. Приреспубликанскомправленииверховнаявластьнаходитсяврукахмногих– всегонарода или его части; при монархическом ею обладает один человек, управляющий посредством неизменных законов; при деспотическом она принадлежит одному лицу, использующему ее по своемупроизволу. Климат он разделял нахолодный, умеренный и жаркий. Холодный (среднеевропейский) климат Монтескьё считал благоприятным для установления политической свободы, в то время как жаркий, напротив, способствующим «духурабства». При этом, согласно Монтескьё, обширные государства могут управляться только деспотической властью, в малых же странах закономерно возникают республики.

Вслед за Локком Монтескьё отстаивал необходимость разделения властей в государстве: политическая свобода невозможна без разделения законодательной, исполнительной и судебной властей, которые не должны зависеть друг от друга – смешение их ведет к деспотизму.

Этьен-Бонно Кондильяк (1715—1780) — французский философ-просветитель, историк и экономист. Учился в парижской семинарии и Сорбонне, получил духовное образование и сан аббата, но отказался от обязанностей священнослужителя. Интересуясь философией и науками, сближается с Руссо и Дидро, с помощью последнего публикует свою первую книгу – «Опыт о происхождении человеческих знаний»(1746), которая имела большой успех. В этом произведении Кондильяк разделяет мнение Локка, согласно которому существуют два источника знания – внешний опыт (ощущения и восприятия) и внутренний опыт (рефлексия, т.е. наблюдение над деятельностью сознания). В 1749 выходит «Трактат о системах», благодаря которому Кондильяк становится членом Берлинской академии наук. В этом трактате он подверг критике метафизические системы Декарта, Мальбранша, Спинозы и Лейбница, как построенные на основе отвлеченных принципов, тогда как истинная система должна начинать с идей «наиболее простых, сообщаемых нам органами чувств; образовать из них сложные понятия, которые, сочетаясь между собой, в свою очередь произведут другие понятия...». В 1754 выходит в свет «Трактат об ощущениях», где Кондильяк полностью отказывается от ранее высказанных взглядов, переходя с позиций Локка на позиции Ламетри: единственным источником всех

5

данных сознания оказываются ощущения, более того: «Суждение, размышление, желание, страсти и т.д. представляют собой не что иное, как само ощущение в различных его превращениях». Разработанная Кондильяком сенсуалистическая теория познания сыграла важную роль в развитии французского Просвещения.

6