Проф. I. А. Покровский.

Тем не менее, и теперь еще раздаются голоса, требущие поворота к точки зрения римской. Так напр., далее Эндеманн относится с сомнением к расширению договорной свободы в этом отношении. С признанием принципа безформальности сделок, говорить он, тем больше значения надо придавать типичности их содержания. Если договор не может быть подведен под тот или иной, законом регулированный тип, суд должен в признании ему отказать ¹).

Не менее решительные мнения в том же смысле высказывались и в нашем С.-Петербургском юридическом обществе при обсуждении проекта гражданского уложения в 1908 г. ²).

«Существующие типы договоров представляют собою, в сущности, все возможные случаи комбинаций обязательственных отношений, допустимых при современной организации хозяй­ственной жизни, основанной на свободе личности и собствен­ности. Отклонения от этих типов обыкновенно затрагивают или право личности, или существующую организацию собствен­ности и других, связанных с нею, форм обладания».

«Свобода сделок, установленная в 1 ч. X тома, совер­шенно отучила судью считаться с конструкцией этой сделки, на которой основывается разрешаемое им исковое требование. Таким образом, замкнутость типов была бы полезна, как в видах воспитания юридической мысли в стране, так и потому, что число имущественных форм в настоящее время является в сущности исчерпывающим, и в этом смысли расширение типов сделок приводило бы к расшатыванию имущественного правооборота».

На этом основании автор приведенных слов находил ст. 1570 проекта, признающую действительность всякого договора «вредной».

Возможно, что та же мысль будет выдвинута снова при предстоящем обсуждении проекта обязательственного права. Но ясно, что эта мысль есть не что иное, как именно указанная aberratio. Отношения нетипичный, хотя бы они не противоре-

Абстр. и конкр. челов'Ькъ передъ лацоиъ гражд. права. 37

чили ни закону, ни добрым нравам, ни общественному порядку, просто потому, что они не нужны, чужды типичному, «гражданскому» человеку, объявляются не заслуживающими охраны закона. «Гражданский человек» выступает в роли «liomo cogens» и давит конкретного человека, отнимая у него возможность регулировать свои конкретные, нетипичные отношения сообразно своим индивидуальным потребностям.

Любопытно однако, что даже Эндеманн счел необходимым к своему вышеприведенному мнению сделать следующую ого­ворку: «Разве бы в новом, нетипичном обязательстве про­явилось юридическое творчество народа» ¹). Но ведь творче­ство народа не может проявиться иначе, как через посредство творчества отдельных лиц; первое начинается вторым, и если мы отрежем возможность последнему, мы уничтожим возмож­ность и первого.

Но в этом вопросе голоса, подобные вышеприведенным, составляют исключение. Законодательство, по-видимому, твердо стоит на занятой им позиции и едва ли можно бояться, что оно от неё отступит. Такое отступление было бы во всяком случаи принципиально и практически—огромным шагом назад.

IV.

Более спорным в современной теории является, как известно, другой вопрос—о допустимости по желанию сторон обязательств абстрактных.

И по этому вопросу при обсуждении проекта гражданского уложения в нашем юридическом обществе были высказаны разные мнения, причем сильно было представлено и мнение отрицательное. Послушаем, однако, мотивы. Вот что говорил один из виднейших его представителей.

«Вопрос о causa, о наличности юридического основания не ставится ни в какой другой области гражданских правоотно-шений, хотя все они покоятся, в широком смысле, на одном и том же общехозяйственном основании. Вопрос о ней

1) Endemann. Lelirbuch des biirgerlichen Rechts. 9-te Aufl. Bd. I. (1903). § 108.

²) См. Труды юрждическаго общества при Спб. универоитет-Ь. Т. 1, стр. 89, 98 (докладъ В. М. Нечаева).

1) „es sei denn, dass sich in dein neuon Verpflichtungsverlialtnisse eine von der Allgemeinheit des Volkes getragene schopferische Reclitsbil-dung kundgabe", (1. cit. S. 624—625;.

38 Проф. I. А. Покровшй.

ставится только в договорном праве¹, в области, отмежеван­ной преимущественному господству волевого элемента. Здесь, где закон отказывается от непосредственного вмешательства в определение конкретных, единичных целей граждан, предоставляя им почти абсолютную свободу самоопределения,— близка опасность окончательного разрыва гражданского правоотношения с основными, необходимыми целями граждан­ского оборота, а следовательно, и гражданского закона. Здесь необходимо поставить веху—указать общий предел, за которым кончается область гражданских правоотношений и начинается область прихоти, область душевных движений, имеющих также окраску волевого акта, но не служащих тем основным целям общежития, защиту коих только и может принимать на себя гражданств закон»).

Как видим, в существе своем мотив тот же, что и в предыдущем случае — боязнь, что юридическая сделка уклонится от «основных целей общежития, защиту коих только и может принимать на себя закон». Все то, что не вливается в эти общепризнанные, основания цели общежития, хотя бы оно, повторяем, не противоречило ни закону, ни добрым нравам, ни общественному порядку, составляет «область прихоти», которую право должно игнорировать.

Но точно ли это прихоть? Кто может быть уверен в том, что в данном отклонении от ныне общепризнанных основных целей общежития, от нынешнего «общехозяйствен­ного основания», не заключается хотя бы того, о чем думал Эндеманн, вводя свою оговорку.

«Гражданский человек», изгнанный в дверь, как видим, влезает в окно. Так поступает, говорят, природа, но увы—не только она одна.

В действительности вопрос об абстрактных обязательствах, по нашему мнению, лежит в совершенно иной плос­кости. Как показывает история, вопрос этот вызван к жизни не такими или иными «прихотями», а потребностями торгового, т.е. в высокой степени «хозяйственного» оборота. При решении этого вопроса дело идет вовсе не о том, допустить или не допустить обязательства sine causa — таких беспричинных обязательств, разумеется, не бывает вовсе.—

Л1 М. Винаверъ. Из области цивилистики. 1908, стр. 195.

Абетр. и конкр. человъ-къ передъ ляцомъ гражд. права. 39

дело идет лишь о том, может ли обязательство быть при­знано действительным без указания своей causa, без непременного и немедленного предъявления её суду. И в конечном счете это вопрос доверия к участникам оборота, вопрос — я бы сказал —государственной деликатности. Требование непременного обнаружения при самом предъявлении иска causa obligationis представляет по существу требование раскрыть перед судом чемодан с вещами для просмотра его содержимого с точки зрения его юридической легаль­ности. Такому просмотру подвергается прежде всего и чаще всего самый «гражданский человек». Вопрос о признании или непризнании абстрактных обязательств при таких условиях есть, прежде всего, вопрос об отношении закона к самому «гражданскому человеку», вопрос о доверии или недоверии к нему. Новые европейские законодательства, как известно, решают этот вопрос в смысле доверия¹). Но, ведь, в Европе и при переезде через границы редко приходится раскрывать свои чемоданы...

Представление об абстрактном «гражданском» человеке, как о некоторой норме того, что единственно заслуживает охраны, играет большую роль и в вопросе о признании или непризнании обязательств на действия неимущественного характера, вопрос, который также был неоднократно предметом обсуждения в нашем юридическом обществе ²).

Естественно, что с точки зрения «хозяйственности» как единственного разумного базиса всего гражданского права, отношения неимущественные будут выходить за пределы этого последнего. Средний «гpaждaнcкий» человек рисуется как существо, живущее только интересами имущественными, как блаженной памяти бывший некогда в большом ходу «экономический человек». Но жизнь выросла уже из этого пред-

1) BGB. § 780, швейц: ул. объ обязательствах!), § 17. См. обстоятель­ ную аргумептацш въ Protokolle. Bd. II. S. 499-508.

²) Ом. Труды, т. I, 1. cifc., а также прев!я по поводу докггада г. Б'Ь- ляцкына—Труды, т. IV.

40