Рус.лит. 4 курс Колпаков / Мой бедный Мастер. Полное собрание изданий и переизданий Мастера и Маргариты

Любопытные лица под разными предлогами то и дело заглядыва­ ли в уборную. Приезжий поразил все «Кабаре» двумя вещами: своим замечательным фраком и тем, что был в черной маске.

Впрочем, свита приезжего также примечательна. Она состояла из того самого длинного в пенсне и в клетчатом, с наглой рожей, и толстого черного кота.

Римский приветствовал Воланда с некоторым принуждением. В голове у директора была форменная каша. Он осведомился о том, где же аппаратура артиста, и получил от Воланда краткий ответ, что он работает без аппаратуры.

— Наша аппаратура, товарищ драгоценный, — ввязался в разго­ вор никем не прошенный наглец в пенсне, — вот она. Эйн, цвей, дрей! — И тут длинный, повертев перед глазами недовольного Римского узловатыми пальцами, вытащил из-за уха у кота собст­ венные Римского часы, которые, вне всяких сомнений, были при Римском во время входа в уборную. Шутовски раскланявшись, клетчатый буффон на ладони подал часы пораженному директору, и тот под восхищенные аханья портного и лиц, заглядывающих в дверь, водворил часы на место. У Римского мелькнула мысль о том, что встретиться с длинным в трамвае было бы крайне не­ приятно.

Тут загремели звонки со сцены, и под их грохот был выкинут вто­ рой фокус почише, чем с часами. Именно: кот подошел к подзер­ кальному столику, лапой снял пробку с графина, покачнул его, налил мутной воды в стакан и, овладев им обоими пухлыми лапами, с удо­ вольствием выпил. При виде такой штуки даже и ахать не стали, а просто притихли.

Через три минуты с шелестом раздернулся занавес и вышел но­ вый персонаж. Это был пухлый, как женщина, хронически веселый человек в подозрительном фраке и не совсем свежем белье. Весь зал нахмурился, увидев его. Это был конферансье Мелузи.

— Итак, товарищи, — громко заговорил Мелузи, — сейчас перед вами выступит знаменитый немецкий маг Воланд. Вы сами понимае­ те, — хитро сощурив глаза, продолжал Мелузи, — что никакой магии на самом деле не существует. Мосье Воланд в высокой степени владе­ ет техникой фокуса, а мы все за овладение техникой! Итак, попро­ сим дорогого гостя!

Произнеся всю эту ахинею, Мелузи отступил, сцепил обе ладони и замахал ими.

Публика ответила аплодисментом.

Выход Воланда, клетчатого и кота был эффектен. Черномасочный великан в блистательном фраке с алмазами на пальцах, клетча­ тый, который теперь в ярком свете лампионов оказался явным кло­ уном, и кот выстроились перед рампой.

Отшумел аплодисмент. Сеанс пошел сразу же необычно и чрезвы­ чайно заинтересовал публику.

— Кресло мне, — сказал Воланд.

И тут же неизвестно откуда появилось кресло, в которое и уселся Воланд. Публика притихла. Кулисы были забиты народом, кончив-

шие свои номера артисты напирали друг на друга, и среди них вид­ нелось бледное, хмурое лицо Римского.

Дальнейшее поведение Воланда еще более поразило публику. Раз­ валившись в кресле, артист ничего не показывал, а оглядывал публи­ ку, машинально покручивая ухо любимого кота, приютившегося на ручке кресла.

Наконец артист прервал молчание.

—Скажи мне, рыцарь, — негромко осведомился он у клетчатого гаера, — так это и есть, стало быть, московское народонаселение.

—Точно так, — почтительно ответил клетчатый.

—Так, так, так... — загадочно протянул Воланд. — Давненько, дав­ ненько я не видел москвичей. Надо полагать, они сильно измени­ лись. Город значительно изменился. Это я могу засвидетельствовать. Появились эти трамваи, автомобили...

Публика внимательно слушала, полагая, что это прелюдия к фоку­ сам. На лице у Мелузи мелькнуло выражение некоторого недоразу­ мения, и он чуть приподнял брови. Он счел нужным вмешаться.

—Иностранный артист выражает свое восхищение Москвой, которая значительно выросла в техническом отношении, и москви­ чами, — заговорил сладко Мелузи, по профессиональной привычке потирая руки.

Тут Воланд, клоун и кот повернули головы в сторону конфе­ рансье.

—Разве я выразил восхищение? — спросил артист у клетчатого.

—Нет, мессир, вы никакого восхищения не выражали, — доло­ жил клетчатый.

—Так?..

—Просто он наврал, — пояснил клетчатый и обратился к Мелузи, прибавив: — Поздравляю вас соврамши.

На галерке кто-то рассмеялся, за кулисами разлилось недоумение. Мелузи вздрогнул.

—Но меня, конечно, не столько интересуют эти автобусы, брю­ ки, телефоны и прочая...

—Мерзость! — подсказал клетчатый угодливо.

—Спасибо, — сказал Воланд, — сколько более важный вопрос — изменились ли эти горожане психологически?.. Э?

—Важнейший вопрос, сударь, — подтвердил и клетчатый. Римского, конферансье, артистов в кулисах охватило полнейшее

недоумение, но, как бы угадав их чувства, артист молвил снисходи­ тельно:

— Ну, мы заболтались, однако, а публика ждет чудес белой магии. Фагот, покажите им что-нибудь простенькое.

Зал шевельнулся, и тысячи четыре глаз сосредоточились именно на клетчатом.

Тот щелкнул пальцами, крикнул залихватски:

— Три... четыре!

И тотчас, поймав в воздухе атласную колоду карт, начал ее тасо­ вать. Колода развернулась сыплющейся лентой, а потом, фыркнув, перелетела через сцену и сложилась в лапе у кота. Тот немедля соско-

чил с кресла, стал на задние лапы, а передними стасовал колоду и вы­ пустил ее лентой в воздух. Колода с шелестом змеей взвилась над го­ ловами, а затем клетчатый, раскрыв рот, как птенец, всю ее, карту за картой, проглотил.

—Класс! — шепнули за кулисами. Кот потряс публику. Из-за этого даже и аплодисмент не вырвался. Жонглеров публика уже видела, но никто никогда не видел, чтобы животное могло проделать такой фокус с колодой.

Тем временем клетчатый воскликнул — ran! — и выстрелил из не­ известно откуда появившегося в руке у него пистолета, а Воланд ука­ зал пальцем в партер и сказал звучно:

—Колода эта теперь в кармане у вас. Да, да. Седьмой ряд, место семнадцатое.

Впартере зашевелились, и затем какой-то гражданин, густо по­ краснев, извлек из кармана колоду. Стали привставать.

Гражданин застенчиво тыкал колодой в воздух.

— Пусть она останется у вас на память. Она вам пригодится для покера, гражданин Парчевский. Вы совершенно справедливо за­ метили вчера, что жизнь без покера представляет собой одну во­ лынку.

И видно было, как в седьмом ряду тот, фамилия которого точно была Парчевский, выпучил глаза и колоду положил на колени.

— Стара штука, — раздался голос на галерке, — они уговорились!

— Вы полагаете? — ответил голос со сцены. — Так вот что: она

увас в кармане!

Скептик сунул руку в карман штанов, но вытащил из кармана не колоду, а пачку червонцев, перевязанную банковским способом.

Ина пачке той была надпись — «1000 рублей».

—Червонцы, червонцы, — послышались голоса на галерке.

—Это червонцы... — недоуменно улыбаясь, сообщил скептик, не зная, что ему делать с пачкой.

—Разве червонцы хуже игральных карт? — спросил Воланд. — Впрочем, если они вам не нравятся, отдайте их соседу.

Слова Волан да вызвали большой интерес на галерке, но червон­ цев скептик никому не отдал, а стал ковырять в пачке, стараясь до­ знаться, настоящие это деньги или какие-то волшебные.

—Сыграйте со мной в такую колоду! — весело попросил кто-то

вложе.

—Авек плезир, — отозвался клетчатый и крикнул, — прошу всех глядеть в потолок! Три!

Тут же сверкнул огонь и бухнул выстрел. В потолке что-то тресну­ ло, а затем меж нитями трапеций, притянутых к куполу, мелькнули белые листки и затем, трепеща и крутясь, пошли книзу. Две тысячи голов были задраны кверху.

Один листок, два, десять, затем дождь стал гуще, и менее чем че­ рез минуту падающие червонцы достигли партера.

Листы валили и валили, и червонный дождь становился все гуще. Большинство бумажек падало в центр партера, но некоторые отно­ сило к ложам.

Снежный денежный дождь произвел очень большое впечатление на публику. Вначале это было просто удивление, причем головы опу­ скались по мере снижения крупного снега. Затем глаза стали вер­ теться — следили полет денег.

Когда же червонцы стали падать на головы, колени, касаться рук, глаза насторожились.

Одна рука вытянулась, взяла, другая... Начали рассматривать, мять... А они все сыпались и сыпались.

Беспокойно зашевелилась галерка. Тогда кот отмочил такую шту­ ку: войдя на авансцену, он надул щеки и дунул вверх. Вихрем тотчас понесло бумажки на галерею, которая встретила их гораздо более оживленно, нежели партер.

Гамму чувств можно было точно определить. Началось со внима­ ния, а затем во всех глазах ясно выразилось одно желание — понять, настоящие или нет?

Многие глаза устремились сквозь бумажки на свет огней, и тотчас праведные и несомненные водяные знаки кинулись в глаза. Запах также не вызывал ни малейшего сомнения: это был очарователь­ ный, ни с чем не сравнимый, лучший на свете запах свежих червон­ цев. С номерами и сериями и многочисленными и солидными под­ писями.

Настоящие? Тут зловещий блеск показался во многих очах. Вывод напрашивался сам собой: если подлинные, то не попробовать ли...

и... и...

Первые движения были стыдливы, вороваты и быстры. Раз в карман, раз в карман. Но потом публика осмелела. Никто не за­ прещал присваивать сыплющиеся деньги. Многие неопределен­ но посмеивались, дамы в партере розовели. Видно было, как двое молодых людей снялись из партера и, несколько пригибаясь и имея такой вид, что им нужно отлучиться срочно по нужнейше­ му делу, отбыли из зала. Один из них, уходя, поймал еще штуки три червонцев.

На галерке произошла суета. Завязался узел. Послышался голос: «Да ты не толкайся. Я тебя толкну, сволочь». И там же вдруг тресну­ ла звучная плюха. Публика заохала, глядела на галерку. Там произош­ ла возня и вырос внезапно милиционер. Кого-то куда-то повлекли.

Недоумение от такого фокуса в кулисах и на сцене достигло наи­ высшей степени. Милицейский шлем замелькал у занавеса. С другой стороны появилась пожарная ослепительная каска.

Мелунчи решительно не знал, что делать, что говорить. Он гля­ дел то на трех артистов, которые теперь уже оказались сидящими в ряд на трех креслах, то на валящийся с неба поток, то на дирижера. Последний же в это время, глядя не на оркестр, а в зал, машинально махал палкой, доигрывая вальс. В публике гудели.

Мелунчи наконец собрался с духом и выступил. «Гипноз, гип­ ноз...» — думал он.

— Итак, товарищи, — заговорил конферансье, — мы с вами видели сейчас замечательный случай так называемого массового гипноза. Опыт научный, доказывающий как нельзя яснее, что никаких чудес

не существует. Итак (тут конферансье зааплодировал в совершен­ нейшем одиночестве), попросим мосье Воланда раскрыть нам этот опыт. Сейчас, граждане, вы увидите, как эти якобы денежные бумаж­ ки исчезнут так же внезапно, как и появились!

На лице при этом у конферансье было выражение уверенное, а в глазах полнейшая неуверенность и мольба.

Публике его речь не понравилась. Настало молчание. В этот мо­ мент двое исчезнувших молодых людей подозрительной походкой вернулись в партер и, усевшись, тут же занялись ловлей бумажек.

Молчание прервал клетчатый.

—Это так называемое вранье, — заскрипел он, — бумажки, граж­ дане, настоящие!

—Браво! — крикнули на галерке. Публика в партере зашумела.

—Между прочим, этот, — тут клетчатый указал на Мелунчи, — мне надоел. Суется все время, портит сеанс. Что бы с ним такое сделать?

—Голову ему оторвать! — буркнул на галерке кто-то.

—О! Идея! — воскликнул клетчатый.

—Надоел! — подтвердили на галерке.

Весь партер уставился на сцену, и тут произошло неслыхан­ ное — невозможное. Шерсть на черном коте встала дыбом, и он раздирающе мяукнул. Затем прыгнул, как тигр, прямо на грудь к несчастному Мелунчи и пухлыми лапами вцепился в светлые во­ лосы. Два поворота — вправо-влево — и кот при мертвом молчании громадного зала сорвал голову с исказившимися чертами лица с толстой шеи. Две тысячи ртов в зале издали звук «ах!». Из обо­ рванных артерий несколькими струями ударили вверх струи кро­ ви, и кровь потоками побежала по засаленному фраку. Безглавое тело нелепо загребло ногами и село на пол. Кровь перестала бить, а кот передал голову клетчатому клоуну, и тот, взяв ее за волосы, показал публике!

Дирижер поднялся со своего кресла и вылупил глаза. Головы, гри­ фы скрипок и смычки вылезли из оркестровой ямы. Тут в театре по­ слышались женские вскрикивания.

Оторванная голова повела себя отчаянно. Дико вращая вылезаю­ щими глазами, она разинула косо рот и хриплым голосом на весь те­ атр закричала:

— Доктора!

На галерке грянул хохот. Из кулис, забыв всякие правила, прямо на сцену высунулись артисты, и среди них виден был бледный и встревоженный Римский.

— Доктора! Я протестую! — дико провыла голова и зарыдала.

В партере кто закрывал лицо руками, чтобы не видеть, кто, на­ оборот, вставал и тянулся, чтобы лучше рассмотреть, и над всем этим хаосом по-прежнему шел снежный червонный дождь.

Совершенно же беспомощная голова тем временем достигла от­ чаяния, и видно было, что голова эта сходит с ума. Безжалостная га­ лерка каждый вопль головы покрывала взрывом хохота.

— Ты будешь нести околесину в другой раз? — сурово спросил клетчатый.

Голова утихла и, заморгав, ответила:

—Не буду.

—Браво! — крикнул кто-то сверху.

—Не мучьте ее! — крикнула сердобольная женщина в партере.

—Ну что ж, — вопросил клетчатый, — простим ее?

—Простим! Простить! — раздались вначале отдельные голоса,

азатем довольно дружный благостный хор в партере.

—Милосердие еще не вовсе вытравлено из их сердец, — сквозь зу­ бы молвил замаскированный на сцене и прибавил, — наденьте голову.

Вдвоем с котом клетчатый, прицелившись на скорую руку, нахло­ бучили голову на окровавленную шею, и голова, к общему потрясе­ нию, села прочно, как будто никогда и не отлучалась.

— Маэстро, марш! — рявкнул клетчатый, и ополоумевший маэст­ ро махнул смычком, вследствие чего оркестр заиграл, внеся еще большую сумятицу.

Дальнейшее было глупо, дико и противоестественно. Под режу­ щие и крякающие звуки блестящих дудок Мелунчи, в окровавленном фраке, с растрепанными волосами, шагнул раз, шагнул другой, глупо ухмыльнувшись. Грянул аплодисмент. Дикими глазами глядели из ку­ лис. Мелунчи скосился на фрак и горестно улыбнулся. Публика за­ смеялась. Мелунчи тронул тревожно шею, на которой не было ника­ кого следа повреждения, — хохот пуще.

—Я извиняюсь, — начал было Мелунчи, почувствовал, что теря­ ется, чего никогда в жизни с ним не было.

—Прекратите марш!

Марш прекратился так же внезапно, как и начался, и клетчатый обратился к Мелунчи:

—Ах, фрачок испортили? Три... четыре! Клетчатый вооружился платяной щеткой, и на глазах зрителей с костюма конферансье не только исчезли все кровяные пятна, но и самый жилет и белье посве­ жели. Засим клетчатый нахватал из воздуха бумажек, вложил в руку Мелунчи, подтолкнул его в спину и выпроводил вон с таким напутст­ вием:

—Катитесь. Без вас веселей!

И Мелунчи удалился со сцены. Под звуки все того же нелепого марша, который по собственной инициативе заиграл дирижер.

Тут все внимание публики вернулось к бумажкам, которые все еще сеялись из-под купола.

Нужно заметить, что фокус с червонцами, по мере того как он длился, стал вызывать все большее смущение, и в особенности среди персонала «Кабаре», теперь уже наполовину высунувшегося из ку­ лис. Что-то тревожное и стыдливое появилось в глазах у администра­ ции, а Римский, тревога которого росла почему-то, бросив острый взгляд в партер, увидел, как один из капельдинеров, блуждающим взором шнырнув в сторону, ловко сунул в кармашек блузы купюру и, по-видимому, не первую.

Что-то соблазнительное разливалось в атмосфере театра вследст­ вие фокуса, и разные мысли, и притом требующие безотлагательно­ го ответа, копошились в мозгах.

Наконец назрело.

Голос из бельэтажа спросил:

—Бумажки-то настоящие, что ли? — Настала тишина.

—Будьте покойны

ЗАМОК ЧУДЕС

Ночью на 1-е сентября 1933

Лишь только неизвестные вывели из подворотни Никанора Ивано­ вича Босого и в неизвестном направлении повели, странное чувство овладело душой председателя.

И даже трудно это чувство определить. Босому начало казаться, что его, Босого, более на свете нет. Был председатель Босой, но его уничтожили. Началось с ощущения уничтоженности, потери собст­ венной воли. Но это очень быстро прошло. И, шагая между двух, ко­ торые, как бы прилипши к плечам его, шли за ним, Босой думал о том, что он... он — другой человек. О том, что произошло что-то, вследствие чего никогда не вернется его прежняя жизнь. Не только внешне, но и внутренне. Он не будет любоваться рассветом, как прежний Босой. Он не будет есть, пить и засыпать, как прежний Бо­ сой. У него не будет прежних радостей, но не будет и прежних печа­ лей. Но что же будет?

Этого Босой не знал и в смертельной тоске изредка проводил ру­ кой по груди. Грустный червь вился где-то внутри у его сердца, и, мо­ жет быть, этим движением Босой хотел изгнать его.

Неизвестные посадили председателя в трамвай и увезли его в дальнюю окраину Москвы. Там вышли из трамвая и некоторое время шли пешком и пришли в безотрадные места к высочайшей каменной стене. Вовсе не потому, что москвич Босой знал эти мес­ та, был наслышан о них, нет, просто иным каким-то способом, ко­ жей, что ли, Босой понял, что его ведут для того, чтобы совершить с ним самое ужасное, что могут совершить с человеком, — лишить свободы.

Босой Никифор Иванович был тупым человеком, это пора при­ знать. Он не был ни любопытен, ни любознателен. Он не слушал му­ зыки, не знал стихов. Любил ли он политику? Нет, он терпеть не мог ее. Как относился он к людям? Он их презирал и боялся. Любил смешное? Нет. Женщин? Нет. Он презирал их вдвойне. Что-нибудь ненавидел? Нет. Был жесток? Вероятно. Когда при нем избивали, скажем, людей, а это, как и каждому, Босому приходилось нередко видеть в своей однообразной жизни, он улыбался, полагая, что это нужно.

Лишь только паскудная в десять человеческих ростов стена при­ двинулась к глазам Босого, он постарался вспомнить, что он любил.

И ничего не вспомнил, кроме клеенчатой скатерти на столе, а на этой клеенке тарелку, а на тарелке голландскую селедку и плаваю­ щий в мутной жиже лук. Но тут же в медленных мозгах Босого яви­ лась мысль о том, что, что бы ни случилось с ним за этой стеной, сколько бы он ни провел за нею времени, был ли бы он

ПОЦЕЛУЙ ВНУЧАТЫ

Человеческая рука повернула выключатель настольной лампы, и ка­ бинет дирекции «Кабаре» осветился зеленым светом, а окна почер­ нели. Рука принадлежала Римскому. Знаменитый, небывалый еще в истории «Кабаре» вечер закончился минут пять тому назад. Было около 12 часов ночи. Римский чувствовал, что публика еще течет по всем галереям к выходам «Кабаре», он слышал ее глухой шум и плеск, но директор не захотел дожидаться окончания разъезда. Директору нужно было остаться одному, чтобы какие-то чрезвычай­ ной важности мысли привести в порядок и что-то немедленно пред­ принять. Римский оглянулся почему-то пугливо и погрузился в об­ лупленное кожаное кресло. Первым долгом он сжал голову руками, что нисколько и ничему не помогло. Тогда он отнял руки и уставил­ ся на поверхность стола. Сперва он глядел отсутствующими глаза­ ми, но затем внимание к ближайшим предметам вернулось к нему. Однако ему до смерти не хотелось бы видеть этих близких предме­ тов. «Ну, конечно, я так и ожидал!» — подумал Римский, и его пере­ дернуло.

— Ах, ты пакость, — сквозь зубы протянул он.

Перед ним лежал дожидавшийся уже его запечатанный пакет с фотограммой. Вскрывать, однако, нужно было. И Римский вскрыл конвертик. Фотограмма эта, снятая явно и несомненно с записки Степы, была ясна и осмысленна:

«Вылетел быстроходным Москву буду четвертого утром Про­ верьте получило ли ГПУ мои телеграммы Наблюдайте Воланда Ли­ ходеев».

Римский вновь сжал голову и заскреб в волосах, но тут какой-то уличный шум привлек его.

Кабинет был угловой комнатой во втором этаже здания, и те ок­ на, спиной к которым помещался Римский, выходили в летний сад, а одно, по отношению к которому Римский был в профиль, на Садо­ вую улицу. Ей полагалось быть в это время шумной. Десятки тысяч народу выливались из «Кабаре», ближайших театров и синема. Но этот шум был необычайный. Долетела милицейская залихват­ ская тревожная трель, затем послышался как бы гогот. Римский, нервы которого явно расходились и обострились, ни секунды не со­ мневался в том, что происшествие имеет ближайшее отношение

к его театру, а следовательно, и к нему самому, поднялся из-за стола и, распахнув окно, высунулся в него.

Предчувствие было правильно. Совсем близко под собой Рим­ ский увидел возбужденно спешащую из парадных дверей последнюю вереницу народу, а несколько поодаль, на широченном асфальтовом тротуаре, обезумевшую даму в одной короткой сорочке, из которой, сияя под фонарями, соблазнительно выпирали ее полные плечи. Со­ рочка была заправлена в обычные шелковые дамские штаны, на го­ лове у дамы была модная шляпенка, лицо у дамы было искаженное, а платья на даме не было.

Кругом рвалась к даме толпа кепок и дико гоготала, милиционер­ ские шлемы мелькали тут и там, а какой-то гражданин, сдирая с себя летнее пальто, никак не мог от волнения выпростать руку из рукава.

Дама отчаянно крикнула:

—Да скорее же, дурак! — И гражданину наконец удалось сорвать

ссебя пальто и укутать присевшую от стыда и отчаяния даму.

Но тут же из толпы, которая гоготала все громче и тыкала пальцами, и даже улюлюкала, вырвался какой-то в сорочке,

вкальсонах, в лаковых штиблетах и великолепной заграничной шляпе. Он сиганул, как заяц, потерял эту самую шляпу и кинулся

вбоковую калитку летнего кабаретного сада, но там ему отрезала путь толпа обычных садовых хулиганов. Началась там какая-то ку­ терьма.

Тут в другом месте закипел другой водоворот. И эта сцена была со­ блазнительнее предыдущих. Именно: широкомордый и сильно вы­ пивший лихач пытался тронуть с места свою поджарую лошадь в на­ глазниках, чтобы увезти мужчину, который был совершенно гол. На нем не было и белья. Голый, вертясь как на иголках, одной рукой пытался закрыться газетой «Вечерняя Москва», а другой, в которой была зажата пачка червонцев, тыкал в спину лихача, суля ему громад­ ные деньги. Лихач с дорогой душой увез бы несчастного, но предста­ вители милиции преградили путь.

Минут пять понадобилось, чтобы рассеялись возбужденные тол­ пы с Садовой. Полуодетые исчезли, а голого увез на том же лихаче единственный не изумившийся ничему происходящему растороп­ ный милиционер. Последний проявил великолепную находчивость

иэнергию. Он велел лихачу закрыть фартуком и верхом пролетку,

инесчастный голый скорчился в экипаже, как бедный, затравлен­ ный толпой зверек.

Римский закрыл окно и вернулся к столу. Директор не удивился происшедшему на улице, да и нечему было удивляться. Не было ни­ каких сомнений в том, что эти раздетые были из «Кабаре» — те са­ мые, которые соблазнились и приобрели вещи в сомнительном ма­ газине клетчатого гаера. Фокус выплеснулся за пределы «Кабаре», но с фокусом Римский примирился, как бы странен он ни был. Вне сомнений, заграничные фокусники применяли гипноз. Последст­ вия сеанса...

— Черт с ним, с гипнозом, — сморщившись, пробормотал Рим­ ский и уставился в фотограмму.

Сейчас самым важным для Римского было одно: решить вопрос о том, нужно ли звонить в ГПУ или нет. На первый взгляд и сомне­ ний быть не могло. Когда директора театров залетают во Владикав­ каз, а администраторы театров исчезают... звонить необходимо. И тем не менее руки у директора сделались как бы деревянными. По­ чему, почему вы, Григорий Максимович, не беретесь за трубку теле­ фона? Да, это трудно было бы объяснить!

Здание театра начало стихать. Публика покинула его, а затем уш­ ли цепью и капельдинеры. В здании осталась только одна дежурная, пожарный на своем посту за сценой. В кабинет к директору никто не постучал, так как было известно, что Григорий Максимович нередко остается работать в кабинете. Прошли последние гулкие шаги по ко­ ридору, а затем стала полная тишина.

Римский курил папиросу за папиросой, морщился и о чем-то ду­ мал. Чем больше он курил, чем больше думал, тем больше у него рас­ страивались нервы. Не только им овладела тоска, но даже и какие-то воспоминания, жгучие, неприятные.

Печальная цепь его размышлений была прервана звонком. Ожил телефон на столе. Тут всякому бы стало понятно, насколько развин­ тились нервы у директора. Он вздрогнул так, как если бы его уколо­ ли в бок. Но оправился и снял трубку. Прежде всего, на его «Да!» ни­ кто ничего не сказал, но почему-то Римский угадал, что кто-то есть у аппарата. Ему почудилось даже, что он слышит, как кто-то, прита­ ившись, дышит у аппарата.

— Да... — повторил тревожно директор.

Тут он услышал голос. И голос этот хрипловатый, женский, низ­ кий был Римскому не знаком.

—Пришлю к тебе гонца, — сказала дальняя женщина, — берегись, Римский, чтобы он не поцеловал тебя!

И голос пропал. Римский повесил трубку.

—Хулиганы! — шепнул злобно и страдальчески директор, но ни­ какой уверенности в его голосе не было. Тревога окончательно овла­ дела им. Он пожал плечами, потом пробормотал:

—Надо будет валерианки принять.

Азатем добавил веско и решительно:

—Так вот что, Григорий Максимович, — звонить или не звонить? Проверю цепь, — шепнул сам себе Григорий Максимович.

И он проверил ее. Она была такова. Внезапно приехал из-за гра­ ницы артист, проклятый Степка с ним заключил договор. После это­ го Степка напился. После этого Степка пропал. Дикие телеграммы. Посылают в Гепеу Внучату, а он пропал. После этого — сеанс артиста, невероятный какой-то. Голые на улицах. Червонцы. Но ведь ясно же телеграфирует Степка. Надо звонить в Гепеу.

Так говорил ум Григория Максимовича, но кроме ума что-то еще было в нем, что не позволяло ему поднять руку к телефонной трубке, и он не мог уяснить себе, что это именно было. Колебания его при­ няли характер мучений. Когда он почувствовал себя совершенно разбитым, круглые часы начали бить полночь. Последний удар уны­ ло и протяжно разнесся по директорскому кабинету, еще сильнее