Стилистика. С.И. Виноградов. Скан. копия

Виноградов С.И. НОРМАТИВНЫЙ И КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ // Культура русской речи и эффективность общения. – М., 1996. – С. 121-152 (скан. копия)

Глава 4

НОРМАТИВНЫЙ И КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ

Вынесенная в заглавие раздела оппозиция, разграничивающая нор­мативный и коммуникативно-прагматический аспекты культуры речи, есть не что иное, как экспликация при помощи современной терминологии, реально существующей в пределах "лингвистики хорошей речи", или "мелиоративной лингвистики", дихотомии. Поскольку мелиоратив­ная лингвистика, сосуществуя с "объективной" ("описательной", "деск­риптивной") лингвистикой, отличалась от последней поиском нормы и идеала, а вследствие этого аксиологической направленностью и импе­ративностью, она всегда располагала целым набором предписаний и рекомендаций, группировавшихся и группирующихся в две генеральные максимы: "говори правильно" и "говори так, чтобы твое общение с другими людьми было успешным. Первый (нормативный) аспект был реализован в словарях и грамматиках, второй (коммуникативно-прагматический) — в риториках, которые, не чураясь нормативности, все же ставили своей основной целью обучить искусству "о всякой данной материи красно говорить и тем преклонять других к своему об оном мнению" [28,91].

Оба указанных аспекта были выявлены и в известном смысле противопоставлены — в теоретическом плане — ив лингвистических работах. О категории нормативности много говорить не приходится: именно проблема нормы "создала" культуру речи как лингвистическую дисциплину. Культура речи в коммуникативно-прагматическом аспекте при общей для этого подхода акцентуации деятельностной стороны языка получала разное концептуальное осмысление — от понимания культуры речи как "учения о говорении в самом широком смысле этого термина, т.е. учения об индвивидуальном использовании языковой традиции в самой различной обстановке социально-культурного быта" [7, 38], до признания принципа "коммуникативной целесообразности" основным! и универсальным регулятором общения [26, 8].

Сегодня можно говорить о новом этапе в развитии культуры речи как лингвистической дисциплины, что не в последнюю очередь объясняется как раз более отчетливым осознанием того факта, что объектом мелиоративной лингвистики является не только языковая норма (а' известный перекос в сторону нормативности в работах по культуре речи достаточно очевиден), но и коммуникативный процесс, рассматриваемый в аксиологическом и деонтическом измерении. Но помимо внут­ренних потребностей саморазвития науки значительную роль сыграли и факторы общелингвистического и даже общенаучного масштаба.

1. Прежде всего здесь следует отметить возрождение интереса к деятельностной стороне языка, развитие лингвопрагматики. Произошел сдвиг в лингвистических парадигмах, сущность которого кратко и точно сформулирована как переход "от лингвистики языка к лингвистике общения" [11, 39]. Важнейшим объектом исследований становится ком­муникативный акт (коммуникативное событие, дискурс), который прин­ципиально не может быть осмыслен лишь на основе изучения тех фак­тов, которые традиционно считались собственно языковыми и поэтому единственно достойными внимания лингвиста. Именно по этой причине, сохраняя в силу традиционности термин "культура речи", мы должны отчетливо осознавать, что под ним понимается культура об­щения.

2. Еще одним фактором стал заметно усиливающийся антропоцентричный характер современной лингвистики. Становится все более ясным, что как человека нельзя изучать вне языка, так и язык нельзя изучать вне человека (см. [23]). Отсюда интерес к языковой личности, к homo loquens — "человеку говорящему", хотя, очевидно, точнее в данном случае было бы говорить о "человеке общающемся". Как коммуникативно-лингвистический и социокультурный феномен культура речи антропоцентрична по самой своей природе, так как представляет собой определенный - результативный и общественно одобряемый в рамках данной культуры — способ коммуникативной деятельности, включая пользование языком.

3. Наконец, важным фактором, определяющим сегодняшнее сос­тояние культуры речи как лингвистической дисциплины, является куль­турологическая направленность многих современных лингвистических (или шире — филологических) исследований. Культурогенное измере­ние культуры речи по существу носит глобальный характер. Культура речи (точнее — культура общения) в значительной мере непосредст­венно опирается на ценности и регулятивы данной национальной куль­туры. При этом, однако, нужно учитывать, что национальная культура глубоко стратифицирована, поэтому речь здесь идет о ценностях и регулятивах высшей культурной страты — так называемой "элитной" (или "высокой") культуры, которой в качестве языковой формации изоморфен литературный язык (см. [37, 6—9]). В связи с этим весьма важным оказывается понятие культурной рамки общения: любой ком­муникативный акт— даже в случае своей максимальной результа­тивности, — осуществляемый вне этой рамки, должен быть признан дефектным с точки зрения культуры речи (ср., например, использова­ние нецензурных слов в качестве своеобразных "маркеров эффектив­ности", действительно в некоторых случаях усиливающих воздействие на адресата, или осознанное введение дезинформации в дискурс для достижения какой-либо цели, что нередко приводит к желаемому ре­зультату).

Развитие лингвистической мысли, сдвиги в лингвистических пара­дигмах вполне закономерно оказывают влияние на науку о культуре речи в ее обоих аспектах.

НОРМАТИВНЫЙ АСПЕКТ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ

Нормативность, т.е. следование нормам литературного языка в процессе общения, справедливо рассматривается как основа, фунда­мент речевой культуры. Давно отмечено, что ориентация на языковую норму обеспечивает стабильность литературного языка, создает воз­можность не только "горизонтальной" (между представителями данного социокультурного сообщества), но и "вертикальной" (между разными поколениями) коммуникации [31]. Кроме того, нормативность идиолекта или социолекта имеет культурно-семиотическое значение: владение литературным языком (а следовательно, и его нормами) — важнейшее условие и показатель принадлежности к данной культуре, точнее — к ее высшей страте ("элитной", или "высокой", культуре).

Изучение языкового сознания носителей языка показывает, что именно нормативность регулярно идентифицируется ими как культура речи; и напротив, нарушения нормы осознаются как наиболее неприем­лемые речевые девиации.

Нормативность — один из параметров текста и дискурса. Однако сама языковая норма, безусловно "извлекаемая" прежде всего из текс­тов, будучи коррелятом системы, подобно системным явлениям, изу­чается как некий самостоятельный феномен, в известном отвлечении от текста и дискурса, что и позволяет говорить о нормативном аспект культуры речи, выделять в ней в качестве относительно автономном такое направление исследований, как ортология, объектом которой является языковая норма.

Ортология длительное время занимала главенствующее положен в науке о культуре речи, и именно в изучении языковой нормы достигнуты наиболее существенные результаты.

Несмотря на различие во взглядах на языковую норму и обилие ее определений (аналитический обзор см. в [42]), после опубликовании известной статьи Косериу [25] господствующим становится пониманий нормы как коррелята системы (норма — это реализованные и реализуемые возможности системы), как промежуточного звена между системой и узусом, связанного с ними отношениями взаимной детерминации. Нельзя переоценить эвристическое значение концепции двойственной — объективно-языковой и социально-аксиологической природы нормы [29; 35; 34]. Были выявлены оппозитивные харак­теристики языковой нормы, важнейшей из которых, несомненно, является оппозиция "стабильность/изменчивость"; создана "динамическая теория нормы" [33]. Проведены исследования в области вариантности языковых средств и вариативности языкового выражения, по общему мнению конституирующих норму как проблему выбора [9; 10; 43; 34;; 14]. При помощи различных методов, включая квантитативные, изуча­лись нормы на разных языковых уровнях [1; 8; 41; 44; 22; 10; 34; 14; 21]. Из всех уровней меньшее внимание в теоретическом плане' уделялось лексической норме, и это вряд ли возмещалось изданием словарей. Хотя практическую кодификацию, осуществляемую преимущественно путем создания толковых и ортологических словарей (среди последних можно выделить универсальные и специализированные сло­вари), безусловно, следует занести в актив отечественной науки о куль­туре речи.

Тем не менее, сегодня вряд ли можно говорить о всестороннем и равно глубоком для всех аспектов теоретическом осмыслении феномена языковой нормы и уж тем более о создании общей теории нормы. Нерешенными остаются и многие вопросы, связанные с выработкой принципов кодификации языковой нормы и с реализацией этих прин­ципов в практике словарной работы. Так, необходимо выявить саму сущность языковой нормы в ее противопоставлении нормам других типов, регулирующих общение на естественном языке. Попытки созда­ния типологии нормы предпринимались неоднократно. Предлагалось, например, различать нормы дескриптивные и прескриптивные [39], но они соотносятся с разными языковыми объектами: первые — с диалек­тами¹, вторые — с литературным языком. Еще одна классификация предполагает рассмотрение нормы на трех уровнях — языковых единиц, текста и языка как системы систем [12]. Если противо­поставление нормы на уровне языковых единиц и на уровне текста представляется вполне оправданным (при условии понимания, что это не разные уровни или ипостаси одной нормы, разные нормы), то применение концепта "норма" по отношению к иерархической организации разновидностей и субстандартов в пределах этноязыка по существу ведет к отождествлению нормы и системы. Вряд ли в основе типологии нормы может лежать ее разделение на нормы алетические (то, что реально существует, обычно, типично), деонтические (описы­ваемые в терминах "правильно"/"неправильно") и аксиологические (ин­терпретируемые с позиции "хорошо"/"плохо"). Дело в том, что эти признаки имманентно присущи норме в их единстве: норма — это реальный и типичный факт, осознаваемый как правильный и поэтому получающий позитивную оценку.

Наиболее релевантной с точки зрения культуры речи является типология норм, представленная в ряде работ немецких и чешских лингвистов (Хартунга, Нериуса, Барнета). Во всех этих клас­сификациях противопоставляются языковые, или системные, нормы (Sprachnormen, Sprachsystemnormen) и коммуникативные нормы, или нормы применения языка (kommynikative Normen, Sprachverwendungs-normen). Эта дифференциация существенно уточняется, когда с введе­нием понятия "стилистическая норма" принимает вид трихотомии. А. Едличка в одной из работ [18, 140—147] интерпретирует указанные типы норм следующим образом:

1. Языковые, или системные, нормы (Едличка называет их также формационными, поскольку они "увязаны" с формой существования языка, языковой формацией) определяются как "совокупность языко­вых средств и закономерностей их использования, свойственных данной форме существования языка, которые ей приписаны коммуникативным сообществом и которые в соответствии с этим данное коммуникативное сообщество использует как обязательные" [там же, 140]. Языковые нормы ограничены собственно языковым компонентом, тесно связаны с системой, а их отношение к коммуникации характеризуется лишь тем, что их конституирующими признаками являются общественное приз­нание и обязательность в данном языковом и коммуникативном сооб­ществе.

2. Коммуникативные нормы связаны с процессом коммуникации," включают не только вербальные, но и невербальные элементы, в значительной мере обусловливаются ситуацией общения.

3. Стилистические нормы, которые Едличка считает "наиболее ши­рокими по объему", не ограничиваются проблемой выбора и исполь­зования языковых средств в тексте: они охватывают не только вер­бальные, но и тематические и собственно текстологические компо­ненты. Связанность стилистических норм с текстом "проявляется в том, что внутреннее членение стилистических норм может опираться на раз­работанную классификацию типов текста" [там же, 146].

Предложенное А. Едличкой определение языковой (системной) нор­мы явным образом корреспондирует с тем пониманием нормы, которое является господствующим и в русистике: языковая норма — это реали­зации языковой системы, принятые в данное время данным языковым сообществом в качестве образцовых или предпочтительных. Языковая норма соотнесена с собственно языковыми фактами (ЯЗЫКОВЫМИ единицами) — их составом, образованием, сочетаемостью, употреблением.

Вызывает несогласие предложенное А. Едличкой соотношение между коммуникативной и стилистической нормой: поскольку сферой действия стилистической нормы является текст, представляющий собой лишь один из структурных компонентов процесса коммуникации, а коммуникативная норма охватывает весь коммуникативный процесс, то именно она обладает наиболее "широким объемом" и включает в себя" нормы других типов. Существенно подчеркнуть, что стилистическая норма обращена к тексту, и только к тексту как целостному продукту речевой и коммуникативной деятельности в единстве всех его уровней (содержательно-информационного, структурно-композиционного и речевого). Она непосредственно не соотносится со стилистически маркированными единицами языка, находящимися под "юрисдикцией" языковой нормы, и интересуется ими лишь постольку, поскольку они используются в том или ином тексте. Очевидно, в самом общем виде стилистическую норму можно определить как соответствие текста (относящегося к тому или иному жанру, функциональной разновидности, подсистеме литературного языка) сложившемуся в данной культуре и общественно принятому в данный момент стандарту. Понятие стандарта не исключает вариативности, а, напротив, предполагает ее; но оно предполагает также наличие определенных ограничений и предпочтений в процессе продуцирования текстов с заданными функционально-коммуникативными характеристиками (эти ограничения и предпочтения могут касаться набора топиков, вида информации и способов ее передачи, структурной организации текста, отбора языковых средств и т.д.).

Коммуникативная норма понимается автором настоящей главы как адекватность коммуникативного процесса ситуации общения, а также его соответствие ценностям, стандартам и регулятивам, сущест­вующим в данной культуре. Она включает в себя нормы более низких уровней — языковые и стилистические, — но, кроме того, имеет и свои собственные параметры, к которым относятся, например, следование постулатам общения и соблюдение этических норм.

Из сказанного ясно, что с нормативным аспектом культуры речи (в традиционном понимании этого термина) соотносятся только языковые нормы, тогда как стилистические и коммуникативные нормы репрезен­тируют коммуникативно-прагматический аспект (хотя можно предполо­жить, что в будущем они составят единый объект нового направления в науке о культуре речи — нормативистики).

В изучении языковой нормы реализуются различные подходы, а ее типология может создаваться на разных основаниях. Наиболее традиционна классификация языковой нормы по уровням языка, в которой выделяются нормы произношения и ударения, лексико-фразеологические и грамматические нормы (словообразовательные, морфо­логические, синтаксические); кроме того, сюда же могут быть отнесены просодические (наименее изученные), орфографические и пунктуационные нормы.

Несомненно, как перспективное следует рассматривать такое нап­равление ортологии, как изучение норм в разновидностях и подсистемах литературного языка. На передний план здесь выдвигается исследование норм разговорной речи, которые в отличие от ее системы недостаточно изучены, несмотря на то что в этом существует оче­видная потребность — хотя бы уже потому, что разграничение прос­торечия и разговорной речи (имеющее принципиальное значение с точки зрения культуры речи) требует их всестороннего дистинктивного описания.

При всей аксиоматичности положения, согласно которому норма реализует возможности языковой системы, практически не разработан , вопрос о путях этой реализации, о типах (или уровнях) конкретной ма­нифестации языковой нормы как деонтического ограничителя и регулятора. По мнению автора, существуют по меньшей мере четыре взаимопересекающихся уровня манифестации, проявления нормы:

1.Уровень состава языковых единиц. В каж­дый период своего развития литературный язык располагает опреде­ленным корпусом языковых средств, достаточно четко отграниченным от языкового инвентаря других форм существования национального языка (диалекты, просторечие), субстандартов (жаргоны), предшест­вующих состояний системы самого литературного языка (историзмы, архаизмы), других языков (спорадические заимствования, варваризмы). На этом уровне манифестации языковой нормы большинство языковых фактов (языковых единиц и их вариантов) может быть отнесено к одной их двух больших сфер — "норма" и "ненорма":

Норма Ненорма

нога ноуа (диал.)

инструмент инструмент (прост.)

пополам напополам (прост.)

принять решение, определить определиться (ненорм.)

позицию

угодить потрафить (прост.)

жить у сестры жить у сестре (диал.)

зал зала (устар. и диал.)

инженеры инженера (прост.)

здесь трактор проехал здесь трактором проехано (диал.)

он политикой не интересуется он о политике не интересуется (прост.)

Между "нормой" и "ненормой" существует множество переходных явлений, находящихся в своего рода тамбурной (или "серой", по опре­делению В.А. Ицковича) зоне. К их числу относятся, например, "сис­темные" варианты, не вошедшие в образованный узус (договор, нефтепровод, слесаря); элементы субстандартов (тусовка, крутой, по жизни); "слабые", т.е. употребляемые в текстах, но не закрепившиеся 1 словаре заимствования (консалтинг, дилер, саммит); неологизмы различных типов (коммуняки, обвальный в значении происходящий повсеместно, в краткий промежуток времени, затрагивающий все сто­роны объекта, совок, советская действительность, советский человек); устаревшие и устаревающие слова, формы и конструкции (фольга, запасный, полячка, по ком звонит колокол); устаревшие факты, пере­живающие стадию реактивации (губернатор, дума, давеча, намедни²). Ясно, что именно переходные явления требуют особого кодификатор-; ского внимания.

2. Уровень комбинаторики и сочетаемости. Под комбинаторикой здесь понимается упорядоченное объединение единиц в составе единиц более высокого уровня — фонем в морфемах и словах, морфем в словах, слов во фразеологизмах, словоформ и словосочетаний в предложении. Нормативными могут быть вариантные комбинации элементов в той или иной единице (сосу­ществование одностатусных вариантов нормально для языка), но все же чаще изменение состава и порядка следования компонентов ведет к нарушению нормы.

И комбинаторике существуют четыре типа девиаций: добавление, сокращение, перестановка, замена. Примерами добавления могут служить протетические вставки (вострый), эпентезы (компентенция), включение во фразеологизмы изначально не входящих в них слов (отдать должную дань), семантически не мотивированная, избыточная аффиксация (навряд ли) и т.д. К сокращению относятся редукции, ( стяжения, утрата звуков (ваще, иститут, рупь), элиминация компонентов фразеологизма (раскинуть вместо раскинуть умом), пропуск соотносительного слова в сложноподчиненном предложении (опоздал по причине, что электричка не пришла) и др. Типичным примером перестановки является метатеза (ре-се-фе-се-эр, друшлаг, тубаретка). Замены охватывают языковые единицы всех уровней: это могут быть, например, замены звуков (колидор, радиво, перьвый), аффиксов (лимоновый, взад), слов во фразеологизмах (пока суть да дело, львиная часть), грамматических форм в определенных синтаксических позициях (я согласный, он стал председатель кооператива) и мн. др.

В сочетаемости реализуется валентность слова, т.е. его спо­собность вступать в сочетания с другими словами как лексическими или синтаксическими единицами. Нарушение нормы лексической соче­таемости выражается или в замене слова (происходит типичная ситуация), или в создании избыточных, плеонастичных сочетаний (па­мятный сувенир).

Среди девиаций в области синтаксической сочетаемости можно отметить замену слова в синтаксической конструкции (иметь двоих дочерей вместо двух дочерей), изменение грамматической формы уп­равляемого, согласуемого или находящегося в отношениях координации компонента (заведующий кафедры, в городе Тверь, пришли 21 человек), замену предлога (прийти с магазина, лекция по теме), преобразование предложной конструкции в беспредложную или наоборот (равноправны друг другу вместо равноправны друг с другом, подчеркнуть о важ­ности момента).

3. Уровень дистрибуции языковых единиц. Выделение этого уровня связано с внутренним членением литера­турного языка и коммуникативного пространства. Информация, кото­рую несут в себе ненейтральные, маркированные в каком-либо отноше­нии языковые единицы (закрепленные за каким-либо функциональным стилем или типом ситуации общения, обладающие эмоционально-оценочной коннотацией), нормально представлена вместе с этими единицами в языковых тезаурусах личности (ассоциативно-вербальной сети). Владеющий нормами литературного языка человек отчетливо осознает дистрибуцию этих единиц, т.е. возможность их употребления в текстах и ситуациях определенных типов, которые будут сущест­венно различаться, например, для высокой и сниженной лексики или для разговорных и книжных синтаксических конструкций. Этот уровень языковой нормы не следует определять как стилис­тическую норму, так как сферой действия последней является текст.

4. Уровень эталонной языковой единицы. Несмотря на "асимметричный дуализм языкового знака" (С. О. Карцевский), можно утверждать, что в каждый данный момент языковая единица (речь здесь идет о словах и синтаксических конструкциях) обладает достаточно устойчивым единством формы и значения (что, разумеется, не исключает возможности синхронного сосуществования нескольких ее вариантов в границах нормы). С точки зрения норма­тивного образца релевантны все свойства и признаки языковой едини­цы: состав, звуковая и грамматическая форма, структура значений, сти­листическая окраска, лексическая и синтаксическая сочетаемость. К нарушению нормы на этом уровне — скажем, применительно к лексе­ме — ведут формальные и семантические трансформации языковой единицы, связанные, например, с изменением звукового состава, грам­матической формы, места ударения (бюллетни, средства, полоскает), приписывание означающему "чужих" денотата или десигната (подошел автобус с аншлагом "Москва — Бронницы"; это конгениальная книга), элиминция коннотативных сем (зачинщик славных дел), употребление слова без учета его стилистической окраски (я проживаю в соседнем доме — в разговорной речи), изменение в сочетаемости слова — лек­сической и синтаксической (овладеть способностями, противоречит с убеждениями).

Манифестация литературной нормы не является строго дискретной: выделенные уровни взаимопересекаются, образуя своего рода поле нормативности, в пределах которого большинство языковых фактов может занимать не одну, а несколько позиций. Так, деформированное слово иститут должно интерпретироваться как просторечное (уровень состава), в котором ненормативная утрата фонемы (уровень комбина­торики) приводит к искажению звуковой формы эталонной лексемы (уровень эталонной единицы). Правда, существуют языковые единицы, которые нормативно идентифицируются только на одном уровне манифестации нормы. Так, исчерпывающей нормативной характеристикой слов зарод (большой стог сена), заплот (забор), потрафить (угодить), всклянь (до краев какой-либо емкости) будет указание на их внелитературность, принадлежность к словарю говоров или просторечия.

Типология нормы по необходимости должна быть дополнена типологией отступлений от нормы, которая может создаваться на разных основаниях, но с обязательным объяснением причин ненормативных девиаций.

Традиционна и общепринята дифференциация отступлений от нормы по языковым уровням, при которой выделяются и противо­поставляются друг другу орфоэпические, акцентологические, лексико-фразеологические, грамматические (словообразование, морфология, синтаксис), орфографические и пунктуационные ошибки (выделение здесь такого таксона, как стилистические ошибки, некорректно; в то же время эта структура может быть существенно расширена за счет просодических девиаций и отступлений от нормы в номинации). Ценность этой классификации заключается в том, что она соотнесена с системой языка, недостатком же ее является отнесение к одной группе фактов с очевидно разным нормативным статусом — скажем, собственно литературных и находящихся за пределами литературного языка языковых средств. Поэтому она должна быть дополнена типологией отступлений от нормы на основе выявленных уровней манифестации языковой нормы (см. выше). Причем важной задачей является не просто описание разных типов ненормативности, но и составление своеобразного "конкорданса" ненормативных языковых единиц, отно­сящихся к тому или иному типу.

С точки зрения типологии отступлений от литературной нормы существенно различать "слабую" и "сильную" ненормативность. Приме­рами первой могут служить некоторые системно обусловленные факты, достаточно широко употребляемые в литературных текстах (в том числе в разговорной речи носителей литературного языка), но не имеющие достаточно устойчивого нормативного статуса и однозначно позитивной кодификаторской оценки (черное кофе, сто грамм, самый лучший и т. д.). Факты, относящиеся ко второй группе, можно опре­делить как идентификаторы ненормативности (или "лакмусовые бумажки нормы", но словам С. И. Ожегова). Сюда относится просторечие в полном объеме (инструмент, трудящие, зазря), а также вполне системные для литературного языка единицы, однако традиционно закреп­ленные в языковом сознании его носителей как ненормативные в от­личие от тех своих коррелятов, которые столь же традиционно насе­ляют "заповедник нормы" (договор, звонит, сектора).

Весьма важным инстинктивным признаком отступлений от языко­вой нормы является признак "непреднамеренность/преднамеренность" нарушения. Непреднамеренные отступления от нормы в свою очередь подразделяются на ошибки и оговорки. Ошибки появляются обычно по причине недостаточной языковой компетенции говорящего и могут быть определены как "неосвоенная норма". Оговорки возникают (об оговорках речь может идти только в том случае, когда человек владеет литературным языком и данным типом нормы) под воз­действием комплекса лингвистических и экстралингвистических факто­ров. Среди языковых явлений, в известном смысле "провоцирующих" оговорки, можно отметить, например, смежность или сходство языко­вых единиц (принадлежность к одному семантическому полю, паронимия). К оговоркам могут привести, например, следующие обстоятельст­ва: неожиданный прорыв подсознательного в сферу речевой объекти­вации (так называемые "фрейдовы оговорки"), определенное психофи­зическое состояние субъекта (усталость, волнение), неосознаваемое человеком влияние на его речь массового узуса или речевых особен­ностей контрагента по дискурсу.