Лекция 2 Специфика политической коммуникации

Онтологическим (основополагающим) для политического дискурса является концепт Власть, поскольку содержание политической коммуникации - именно борьба за власть. Субъектно-объектные коммуникаторы политики – это Политик (Личность) и Народ (Толпа). «Народ» – это не равноправный «партнер», а зависимый «клиент». «Клиент», как правило, массовый, реже групповой и еще реже – индивидуальный.

Политический текст в первую очередь адресован массе. Масса выступает в пассивных ролях адресата-наблюдателя за действием, которое для него разыгрывают, или жертвы – инертной, слабой протоплазмы, ведущей чисто растительное существование, замкнутое на проблемах заработка, размножения, развлечения и т.д. Массу эту постоянно обижают, унижают, обирают «плохие дядьки», и соответственно она требует защиты, присмотра, прокормления со стороны «хороших парней». «Политик» же – это индивидуальность, сильная личность, которая выделилась из безликой, беспорядочной, бессмысленной толщи «Народа», постигла законы мироздания и из «профана» стала «посвященным», из «массы» – «элитой». Это харизматическая личность, которая сохранила волю в толпе и потому так желанна для последней.

Главный модус современной политической коммуникации – избирательный. Единственное «добро», которым располагает рядовой член общества и которое интересует политиков, – его голос на выборах, за что и ведется перманентная борьба. (И зачастую на цинизм «покупки» голосов Народ, называемый еще «электоратом» и «биомассой», отвечает цинизмом их «продажи», иногда в форме: «а я их разведу: буду за деньги агитировать за одного кандидата, а сам проголосую за другого».)

Избирательную модель, как и самую суть «демократической» политики, определяет «массовидность». Соответственно избирательный дискурс имеет одномерную черно-белую палитру и реализуется через понятия Мессии, «чужого»-вредителя, земного рая и т.п. Идеи, которые предлагаются электоральной толпе, должны быть предельно простыми, абсолютными и образными. Успех в убеждении и сгруппировывании достигается благодаря:

утверждению (созданию установки);

повторению (часто одних и тех же выражений);

эффекту распространения заразы (индукция), что в свою очередь приводит к

суггестии (внушению).

Именно повторения и зараза монологизируют дискурс, герметизируют его, превращают его в миф. Появляется то, что «все знают», с чем «глупо спорить», что «смешно опровергать»,  и эти-то идолы и правят нами.

«Открытая» внешне, в действительности «демократическая» политика предвыборных шоу является такой же герметичной, как и всякая другая; она так же тяготеет к самочинной сакрализации, к «автоканонизации», в ней столь же сильно разделение «на профанов» и «посвященных». Заслоны на пути постижения «профанами» истинной сути политической игры ставит знак, который выбран «посвященными» и наделен ими смыслом. Истинный смысл «языка политики» известен только ее авторам и никогда  ее потребителям.

В науке выделяют феномены «коммуникативного лидерства» и «коммуникативной асимметрии» (последняя имеет место при неравноправных отношениях субъектов, когда содержание, формат, язык коммуникации определяет лидер). В коммуникативном плане власть проявляется как возможность вынуждать к принятию точки зрения, выгодной для коммуникативного лидера, а также в праве говорить самому, лишая этой возможности другого.

Реальной властью владеет тот, кто устанавливает модель говорения, кто формирует знаковое пространство. Назвать вещь – значит определить ее суть («Украина или Малороссия?»). Есть серьезные основания считать, что суть «украинства» определена неправильно, – и оттого вечная путаница, вечные беды.

Мы живем в мире слов. Изобретя когда-то термин «совок», разрушили целый тип самоидентификации. Развал Союза стал возможен, когда «совки» и сами поверили в такую свою материальную и духовную нищету:

Маленький мальчик на лифте катался.

Все хорошо. Только трос оборвался...

Роется мама в куче костей:

«Где же кроссовки за сорок рублей?!..»

«Совка» (а затем и «маленького украинца времен Кучмы») заставили гордиться тем, что он устроил революцию и смел нечисть. (Хотя гордиться революцией – все равно что гордиться операцией аппендицита.) На постсоветском пространстве бывшего «совка» и его потомков убеждают в том, что они «выбрали независимость», до полного помрачения обожают Мазепу и Петлюру и ради них готовы на все.

Тот, кто управляет языком людей, – управляет их мышлением. Борьба с «преступным мышлением» осуществляется в первую очередь посредством борьбы со словами, которыми можно думать крамольные мысли: «Разве ты не видишь, что главная цель новояза – сузить диапазон человеческого мышления? Мы добьемся в конце концов, что преступное мышление станет невозможным – не будет слов для его выражения. ... С каждым годом будет все меньше и меньше слов и соответственно станет уменьшаться диапазон человеческого сознания. ... Революция завершится лишь тогда, когда станет совершенным язык. Новояз – это Ангсоц, а Ангсоц – это новояз» [24:44].

Слова сначала «делигитимизируются» (переводятся из категории «почтенных» в «маргинальные», обсмеянные), а потом и вовсе изымаются из обращения, как ветхие купюры. Нет нужды даже особенно критиковать «Ленина, партию, комсомол» – достаточно просто не вспоминать о них.

В политике существует только то, что представлено в слове (в картинке). Вне этого нет ничего. Постмодерная политика теряет последнюю связь с реальностью, становясь по определению «виртуальной», набором «симулякров» (Ф. Бодрийяр). Телевизор рассказывает нам о том, как плохо (или как хорошо) мы живем. Голосуют за «говорящие головы», виденные в телевизоре, о которых не знают ровно ничего. Телевизор осуществил перевороты в Румынии в 1989 г. (показав свезенные в Тимишоару изо всех окрестных моргов трупы как якобы «жертв режима Чаушеску»), в СССР в 1991 г., на Украине в 2004 г.

В призрачном мире на политический «престол» вступают немыслимые ничтожества – продукт работы команды специалистов, вложивших в этих «Франкенштейнов» необходимую программу. Существуют они исключительно в виртуальном мире телеэкрана, а когда большая политика «уходит» их, возвращаются в первоначальное состояние «ничего». Никто не слышал ни одного яркого слова ни от Горбачева, ни от Кучмы, ни от Ющенко, ни от Тимошенко после их ухода с политического Олимпа (как и до вступления на оный).

Политика окончательно превращается в шоу, в спектакль (точнее, в перфоманс). Никто же всерьез не верит, что «политиком можно стать без денег», что кто-нибудь из политических лидеров – честный, бедный человек, который действительно «думает о нуждах народа», что кто-то из политиков «сидит за правду», как, пожалуй, в цивилизованных странах никто уже не верит, что в церкви во время причастия вино и в самом деле превращается в кровь Христа. Но смотрят, обсуждают, спорят.

И еще немного об электоральной толпе (коя более уважительно именуется публикой).

Г. Лебон, «Психология народов и масс»:

«Толпа знает только простые и крайние проявления чувств. Любое мнение, идею или верование, которые ей пытаются привить, она принимает или отвергает целиком и относится к ним или как к абсолютной истине, или как к абсолютной лжи».

Там же:

«Не факты сами по себе поражают народное воображение, а то, каким образом они распределяются и демонстрируются толпе. Необходимо, чтобы, сгущаясь, эти факты создали бы такой поразительный образ, который мог бы полностью овладеть умом толпы и наполнить всю область ее понятий. Кто владеет искусством производить впечатление на воображение толпы, тот и обладает искусством ею управлять».

3. Фрейд, «Психология масс и анализ человеческого "Я"»:

«Масса легковерна и чрезвычайно легко поддается влиянию, она некритична, неправдоподобного для нее не существует. Она думает образами, порождающими друг друга ассоциативно, — как это бывает у отдельного человека, когда он свободно фантазирует, — не выверяющимися разумом на соответствие с действительностью. Чувства массы всегда весьма просты и весьма гиперболичны... Масса немедленно доходит до крайности, высказанное подозрение сразу же превращается у нее в непоколебимую уверенность, зерно апатии — в дикую ненависть. ... Склонную ко всем крайностям массу и возбуждают тоже лишь чрезмерные раздражения. Тот, кто хочет на нее влиять, не нуждается в логической проверке своей аргументации, ему подобает живописать ярчайшими красками, преувеличивать и всегда повторять то же самое. Так как масса в истинности или ложности чего-либо не сомневается и при этом сознает свою громадную силу, она столь же нетерпима, как и подвластна авторитету. Она уважает силу... От своего героя она требует силы, даже насилия. Она хочет, чтобы ею владели и ее подавляли, хочет бояться своего господина. Будучи в основе своей вполне консервативной, она имеет глубокое отвращение ко всем излишествам и прогрессу и безграничное благоговение перед традицией».

X. Ортега-и-Гассет, «Восстание масс»:

«Масса людей не имеет мнения. Народ никогда не имел никаких идей; он не обладает теоретическим пониманием бытия вещей. Неприспособленность к теоретическому мышлению мешает ему принимать разумные решения и составлять правильные мнения. Поэтому мнения надо втискивать в людей под давлением извне, как смазочное масло в машину».