Литература

1. Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Словарь русских политических метафор. – М., 1994.

2. Гусейнов Г. Ч. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х / Г. Ч. Гусейнов. – М. : Три квадрата, 2003. – 272 с.

3. Костенко Н. В. Ценности и символы в массовой коммуникации  Н. В. Костенко. – К. : Наук. думка, 1993. – 130 с.

4. Огнев И. Цветонумерология : Число, цвет, судьба / Иван Огнев. – М. : Эксмо, 2009. – 304 с.

5. Петренко В. Ф. Язык метафоры в рейтинге политических лидеров  В. Ф. Петренко  Социологический журнал. – 2002. – № 1. – С. 41–48.

6. Павлюк Л. С. Знак, символ, міф у масовій комунікації : посіб.  Л. С. Павлюк. – Львів : ПАІС, 2006. – 120 с.

7. Павлюк Л. С. Риторика, ідеологія, персуазивна комунікація / Л. С. Павлюк. – Львів : ПАЇС, 2007. – 168 с.

8. Парамонова В. А. Политический символ как средство легитимации социального пространства / В. А. Парамонова. – Волгоград, 2002. – 64 с.

9. Полная энциклопедия символов и знаков / авт.-сост. В. В. Адамчик. – Минск : Харвест, 2008. – 607 с.

10. Почепцов Г. Г. Символы в политической рекламе  Г. Г. Почепцов. – К. : Принт сервис, 1997. – 331 с.

11. Психология цвета : сб. ; пер с англ. – М. : Рефл-бук, Ваклер, 1996. – 349 с.

12. Теория метафоры. – М. : Прогресс, 1990. – 512 с.

13. Трессиджер Дж. Словарь символов / Дж. Трессиджер. – М. : ФАИР-ПРЕСС, 2001. – 430 с.

14. Фрейд З. Тотем и табу  Зигмунд Фрейд  http://tainoe.o-nas.info/index.php/books/80-freid13/546-freid1302

15. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса : моногр. / Е. И. Шейгал. – М. ; Волгоград : Перемена, 2000. - 367 с.

16. Энциклопедия символов  сост. В. М. Рошаль. – М. : АСТ ; СПб. : Сова, 2008. – 1007 с.

Лекция 4 Политические мифы современной Украины

Миф является сферой «усредненного сознания», «общих мест», «информацией для всех», плодом сознания репродуктивного, некритического в противовес продуктивному, аналитическому. В этой связи наиболее легко мифологизируются такие сферы, как политика, мораль и т.д., где даже при развитом интеллекте, высокой способности к духовному сопротивлению трудно иметь какое-то оригинальное мнение, отличное от мнения других.

Как правило, миф имеет национальную (племенную) окраску, но известны и образцы наднациональных мифов  католический, коммунистический, фашистский и т.д.

Пояснения, которые миф дает всем жизненным явлениям, абсолютны, универсальны и конечны. Идеи мифа всегда предельно просты и образны. Миф пользуется абсолютными понятиями добра и зла, вокруг которых группируются представления о благе и благосостоянии: у «чужого» плохо все - верования, мораль и образ жизни, поэтому принятие «чужого» образа жизни несет в себе абсолютную угрозу. При этом миф оперирует почти исключительно эсхатологическими понятиями, решает почти любую проблему в ключе дилеммы жизни и смерти сообщества. Феномены окружающего мира жестко распределены на «хорошие» и «плохие», «наши» и «не наши», «правильные» и «неправильные».

Миф всегда внеисторичен (даже антиисторичен) и антидиалектичен (игнорирует, например, закон перехода количества в качество, не понимая, скажем, что язык, пусть даже и «навязанный» (что весьма спорно) предкам 350 лет назад, за это время для многих становится родным). Мифу нет дела до «истории вопроса», объективной логики; их заменяют сказочно-вневременные понятия «золотого века» (Киевской Руси, Запорожской Сечи, Гетманщины, большевистской «украинизации» 20-х годов как якобы «феноменів українського державотворення»). В своей антиисторичности миф зачастую опускается до прямого передергивания (модерное понимание «Украины» и «украинцев» шулерским образом накладывается на явления 100-, 200- и даже 500-летней давности). Анекдотическая «древнейшая история» нашей страны (и «украинской» культуры в целом) создается просто – путем «переименований» и «подчисток». Слово «украина», начертанное в Ипатьевской летописи под 1187 годом с маленькой буквы в тогдашнем значении «область» (таковых «украин» на карте Руси насчитывался не один десяток, в том числе и в районе теперешней Москвы), можно, конечно, при желании написать с буквы большой и в духе вокзальных наперсточников выдать за «первое упоминание Украины».

Выстраивается целая агиографическая (житийная) традиция национального героизма, в которой «герои» представлены «святыми» (действительные их поступки, характеры и достоинства при этом в расчет не принимаются). Классический пример – «раскручиваемый» уже полтора века в чисто политических целях миф об «отце нации» и «гениальном поэте» Шевченко¹.

Всякий миф ригиден (сто и двести лет повторяет практически то же самое, даже лексемы мало меняются, хоть и потеряли уже всякий смысл, – типа «материнська мова» по отношению к человеку, русскоговорящему в 5-м поколении) и некогерентен, т.е. игнорирует реальные факты (нежелание переходить на «рідну мову» трактует как последствия «колоніального минулого», а не собственной уже почти 25-летней политики ассимиляции).

Отличительная черта национальных мифов – культ предков (великих предшественников). Каждого современного человека должен давить вечный долг перед предками, жившими пять веков назад, которых он никогда не знал и которым ничем не обязан. Да и вообще всякий миф маниакально зависим от прошлого.

Миф отличается обожествлением релятивных политических явлений (границ, законодательных актов, типов государственного устройства) и гневно отрицает всякую возможность их обсуждения как «кощунствование» и «предательство». В предметы религиозного культа превращаются также языковые, конфессиональные и т.п. предпочтения.

Любой миф характеризуется агрессивностью (хоть подчас и любит пробавляться байками о своей беспрецедентной в истории человечества «терпимости»). Он страдает манией миссионерства и мессианства, приписывает другим свои idées fixes и особенно любит лозунг: «ЖелЂзной рукой загонимъ человЂчество къ счастію». Миф добрый: он помогает всем, кто просит. Тем, кто не просит, тоже помогает. Миф обвиняет весь прочий мир за то, что последний не желает отвечать его идеалам.

Но разные племена разговаривают на разных языках. Белый не может обидеться, если его упрекают в том, что он плохой негр.

Мифический «протагонист» всегда предусматривает наличие в структуре мироздания своего антагониста  олицетворения абсолютного зла. Именно злая воля этого «демона» предстает первопричиною всех бедствий.

Цель мифа – переделать весь мир под себя. Поэтому у каждого подлинного мифа выделяются надрациональные цели, этакие «сверхзадачи». Средневековый католицизм «нес свет праведной веры» народам-«язычникам». Россия с XIX в. ищет некий «третий путь», позиционирует себя как спасителя человечества от капиталистической пошлости. Пролетарская революция имела своей целью построение «рая на земле» для трудового элемента всего мира. США после Второй мировой войны задались намерением «установить во всем мире демократию».

Нормальное состояние для мифического типа мировосприятия – это состояние войны со всеми соответствующими атрибутами – ненавистью, страхом, слепым поклонением и безудержным восторгом. Когда исчезает этот «кармический» противник, наступает пустота. Война – то, что удерживает в равновесии мифологическую картину мира. ПОБЕДА ДЛЯ МИФА РАВНОСИЛЬНА ПОРАЖЕНИЮ, ибо он никогда не знает, что ему делать с этой победой.

На идеологическом рынке современной Украины за власть над умами сражаются два основных мифа: миф классического украинского национализма и альтернативная ему мировоззренческая система – столь же безапелляционный и агрессивный миф Русского Міра.

Украинский националистический миф, пародийно заместивший в народном бессознательном опустевшую «нишу» коммунистической идеологии (и даже на чисто вербальном уровне буквально заменивший партийную «сознательность» на националистическую «свідомість»), в общем-то не оригинален по сравнению с подобными «теориями» у других народов и зиждется на следующих постулатах: Украина существовала испокон веков, и ее теперешние границы – это исторически оправданнейшая сфера расселения «титульної нації». Украинцы были всегда, и всегда были в их настоящем виде. Они – народ, обладающий всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, основное из которых – крайняя толерантность к «чужим»: этот народ-де никогда и никого не «поневолював». Будучи волею рока включено в состав разных прочих чуждых государств, население нынешней Украины всегда «усвідомлювало» себя именно как «украинское», хотело «побудови держави» и пламенно желало объединения с восточнымизападными «братами». (Правда, реальная «злука» почему-то не вызывает эйфории ни у тех, ни у других.) В такие «українці» записаны и «Руська Трійця», искавшая-де альянса с «Великою Україною» (правда, при отсутствии оной в природе), и т.д., и т.п. Периодически в истории возникали фигуры «державобудівників», как-то Мазепа (в действительности хотевший вернуть Малороссию под власть Речи Посполитой), но «злая доля» путала их карты вплоть до великого мига 24 августа 1991 г. Фигуры «лицарів» (от грабителя Байды до донбасского руссоненавистника Олексы Тихого) в национальной агиографии ослепляют нравственной красотою.

На роль универсального «образа врага» выбрана Россия, противостояние с которою имеет характер некоей запредельной бесконечности, определяющей смысл существования украинского националиста. Несравнимо больший реальный, а не «мистический», вред, принесенный тою же Польшей, по законам драматургии отброшен. Под властью Российской империи и СССР Украина влачила жалкое существование колонии и жаждала «національного відродження». «Москали» загребли себе все, выработанное на Украине, и запретили «все украинское» (что, правда, оставляет загадкою многие факты, например трудности принятия в советское время в республиканскую «Спілку письменників» литераторов, пишущих по-русски). События 1991 (и 2004) годов были ни в коей мере не спецоперацией западных кукловодов, а исключительно «злетом національного духу», «свідомим волевиявленням народу». Население, русское по языку и культуре, – «неправильное», «заблудшее», подлежащее «обращению в праведную веру», а по факту  «переделке» под вкусовые предпочтения прочей части (хотя вообще-то ассимиляция признана преступлением даже по стандартам ЮНЕСКО), что-то вроде дурноболезников и вообще «пятая колонна». Им предлагается «вивчити рідну мову», что приблизительно равно призыву «полюбить любимого мужа».

Конъюнктурщиками от истории спешно стряпается «розовая биография» страны, где центральное место занимает идея «консолидированной нации» при полном отсутствии последней. Как и положено в мифе, в этой «легенде» сглаживаются все «неудобные» подробности, исчезают все нюансы, события и персоналии вытягиваются удручающе-прямо к «національному відродженню», как нити в ткацком станке. В кое-как сколоченном пантеоне «национальных гениев» кто-то, как Шевченко, достается по наследству «от прежней власти» (естественно, в соответствующей идеологической подмалевке), но таких «непотопляемых» мало, и большинство культов приходится создавать заново. На этой выставке «мнимых величин» встречаются фигуры нуднейшего и лживейшего «историка» и многолетнего австрийского агента Грушевского – главаря кучки самозванцев-«центральнорадовцев», его подручного  второсортного «модерного» беллетриста-порнографиста (конечно, по меркам столетней давности) и полного политического банкрота Винниченко, произведенного в великие писатели химика-чекиста Хвылевого (урожденного «великоросса» Фитилёва) – автора абсолютно неудобоваримых фанатичных опусов, бухгалтера-погромщика Петлюры, инженера-недоучки и по совместительству террориста Бандеры, теоретическая «спадщина» которого сводится к паре десятков сереньких статей, не ставших «Святым Писанием» даже в соответствующей среде. Прочие пустоты, окруженные пиаром, и того менее замечательны.

Естественно, внедрение подобных теорий как обязательных для исповедования невозможно без насилия, как «мягкого» (манипулятивного), так и прямого (административного). В рамках последнего с целью «изгнания русскости» искусственно создается некий «украиноязычный фон» посредством принудительного перевода на «державну мову» школьного и вузовского обучения, научных разработок, документации, телевидения, рекламы и проч. Кроме «глушения» исторической памяти, наличествует еще один важный момент – иллюзия «выбора» людьми именно такого формата своего жизнеустройства. (Однако этой умилительной картине забавно противостоит соотношение языков в сферах, где за продукт люди «голосуют деньгами», – пресса, книготорговля, эстрада, причем национализм, натурально, вопит о «пожирании украинского рынком»). Гуманитарная наука и гуманитарное образование (даже самое что ни на есть «высшее») загнаны в узкие рамки национализма, с обязанностью декламации всех официальных мантр. «Украинские отделения» филфаков и истфаков занимают еще отдельное место, выступая неким соединением семинарии и Высшей партийной школы. Их цель – готовить не столько узких специалистов, сколько фанатиков-пропагандистов, своего рода «светских священнослужителей», не столь несущих знание об украинском, сколь испытывающих (и воспитывающих) неприятие русского. (Не диво, что дело частенько доходит до открытого безобразия, примеры которого может привести каждый житель востока и юга Украины,  выпадов таких «викладачів» в адрес школьников и студентов, общающихся между собой по-русски.) Не много в этом смысле скажешь хорошего и о журфаках, призванных выращивать «правоверного» журналиста в совершенно советском кондовом духе.

Но уже сложившегося человека, доставшегося в наследство от «темных времен», не так-то легко убедить в его «неправильности» (хотя встречаются, конечно, и такие уродливые случаи «прозрения»). Поэтому, по мнению идеологов, этот досадный балласт должен поскорее вымереть (навязшая в зубах байка о Моисее, водившего-де народ 40 лет по пустыне, чтобы извести естественным путем всех «стародумачей», последнего «родившегося в рабстве»), а основные усилия следует бросать на детей как самое «благодарное» поле для манипулятивной обработки. С этою целью ребятишек и начинают уже с трехлетнего возраста подвергать густому идеологическому облучению в украиноязычных (исключительно украиноязычных!) детских садиках. Далее эстафету подхватывает школа как известнейший и абсолютно беспринципный «зомбификатор», всегда и везде выполняющий «госзаказ», да и вузовское обучение ненамного отстает. Даже абстрагируясь от массы фантастических легенд, вбиваемых в голову ребятне и молодежи, и уроков «патриотической ненависти»,  представление, что язык обучения, язык культуры вообще – это украинский язык, путем искусственного вытеснения русского входит в подсознание сегодняшних русскоязычных (пока!) подростков. Шизогенная ситуация, когда дети в классе постигают «учение» о русском языке как «языке оккупантов», а после выходят на перемену и привычно общаются на этом «угнетательском» языке, этот «когнитивный диссонанс» в сознании теперешней молодежи должен же в конце концов, по замыслу власти, окончиться «полной победой украинскости». Вода камень точит.

Не зря, видно, древняя восточная поговорка гласит: «Хочешь победить врага – возьми на воспитание его детей».

Но при этом, хоть украинский национализм, ратуя за свои «волю» и «право», и отбирает «волю» и «право» у других, но все-таки он не является подлинно «мессианским», «завоевательным». Направление «внутрь», а не «наружу» для мифа смерти подобно. Добиваться «права бути собою на своїй землі», устремляться к тупиковому идеалу – наконец-то надеть вышиванку и слушать соловьев в вишневых садках,  жидковато для хорошего мифа, а явно параноидальный бред про украинцев как породителей мировой цивилизации все-таки всерьез никем не воспринимается и заметного государственного финансирования не получает.

Во всяком случае, классический украинский национализм как узкопартийное порождение, носящее ярко выраженные сектантские черты и абсолютно несостоятельное с научной точки зрения, очевидно доказал свою неспособность выполнять конструктивную, государствостроительную и культуросозидательную функцию, так и не выйдя за границы отрицания, чем НЕ является Украина (бессмертно выраженное Л. Кучмой в формуле «Украина не Россия»). Украинское ментальное «Эльдорадо» – «Эуропа»  капитально обанкротилось. «Физическая», так сказать, Европа стремительно катится в пропасть нищеты, бунтов и полнейшего духовного кризиса.

Антипод  идеология Русского Міра, идеология русского державного национализма,  сильнее уже тем, что в ее основе – позитивный (утверждающий) миф в противовес негативному (отрицающему) мифу национализма украинского, а также тем, что она нацелена на объединение различных этнических групп под эгидой общей идеологии («братских народов союз вековой»), а не на изоляцию в национальном превосходстве («запануєм у своїй сторонці»). «Русский Міръ» позиционирует себя как некий духовный противовес пошлости западной «цивилизации потребления» и собиратель под своей эгидой всего славянства, которому грозит растворение в болоте «третьего мира» в условиях глобальной западной диктатуры. Имеет явную религиозную подкладку; по радикальности критики Запада и нетерпимости ко всем прочим религиозным направлениям во многом напоминает ислам и часто оценивается как своего рода «православный фундаментализм».

Русский народ в данном контексте – это славянское население нынешних Российской Федерации, Белоруссии и Малороссии (конечно, с определенными этнографическими различиями). Названия «Великая», «Малая», «Белая», «Червонная» и проч. «Руси′»  суть топонимы, а не этнонимы, указания на место проживания, а не на какую-либо отдельную национальность. Малороссия – близка и понятна (более того, она – непосредственный соавтор «имперского проекта», советского строя и современного русского языка), а «Украина» – чисто политический западный проект, задуманный как «Антироссия» в ряду прочих подобных происков,  т.е. не более чем заурядная спецоперация с целью раскола русского единства и захвата власти в «однополярном мире».

Как утверждают сторонники этой теории, исконно русских людей (начиная с Червонной Руси – теперь Галичины) на протяжении XIX–XX веков в интересах грязных политических интриг ломали через колено, делая из них «украинцев» различными способами – от «промывки мозгов» до прямого физического уничтожения, визуальным апофеозом чего стал концлагерь Талергоф. Около 50 % нынешней «украинской» территории (в искусственных границах бывшей сталинской УССР) к «Украине» не имеет ни малейшего отношения и является по факту захваченной землей, где исконное население вынуждено влачить жалкое существование оккупированной нации под гнетом националистической диктатуры довольно свинского толка, самый приход которой к власти в 1991 году основан на обмане, манипуляциях и подтасовках. Да и вообще все редакции «независимой Украины» – креатура Запада (и весьма бездарная). То, что торжественно называется «украинской литературной мовой»,  не более чем кое-как сляпанный в чисто политических целях сколок с польского, в котором все бесчисленные «черевики», «сукни», «спидницы», «крамницы», «вализы», «ковдры», «гумы», «баюры», «квиты», «хворобы», «дивчины», «зошиты», «аркуши», «кавы», «цукры» и «тистечка» на очередном витке антирусской истерики дополнены «свилинами», «автивками», «потягами», «продавчинями», «филижанками» (чашками), «заштриками» (инъекциями), «двирцями» (вокзалами), «рондельками» (кастрюлями) и «комирним» (квартплатой). Настоящий же язык Малой России (как и Белой) – это русский язык, без всякой «польщизны», право на который малороссийский мужик отстоял еще в войне 16481654 гг. Не русский, а «украинский» язык как продукт русско-польского скрещивания – язык оккупации. Не русскоязычный «украинец», а именно украиноязычный «украинец»  человек, предавший свои корни.

Существование архаичного пластикового западного проекта «Ukraine», усиленно пиариваемого никому, кроме самих себя, не нужными «маркетологами»-грантоедами, в нынешнем его «лоскутном» формате не только бессмысленно, но и опасно – для всех, ибо это «потенциальная Югославия». Страна расколота на ментально абсолютно различные части (кто говорит, что две, кто выделяет три и четыре, а кто целых 40), люто ненавидящие друг друга и обвиняющие друг друга в общих бедах. Идеал для адептов этой теории – будущая всеславянская федерация. В оной, конечно, «славянские ручьи сольются в русском море» (Пушкин). Ну что ж, современная эпоха – не время пестования региональных различий. Славяне должны объединяться, чтобы выстоять перед экспансией Запада.

Говоря о вреде любого мифа, превращающего человека в фанатика, нельзя все же считать его исключительно «байками для убогих»,  неверно было бы не отметить, что миф способен оказывать не только деструктивное, но и конструктивное влияние. Всякое человеческое сознание по своей сути мифологично: все мы верим во что-то, что не подтверждено нашим реальным опытом. Привлекательность мифа, то, что он остается «инженером-конструктором сознания», «несущей конструкцией» мировосприятия не только первобытного, но и современного человека, объясняется тем, что он является достаточно эффективным средством решения древнейших психологических потребностей: в физической и психологической безопасности, в защите, в принадлежности к коллективу, в сильном лидере, в понятности и осмысленности существования. Выживать гуртом всегда проще, чем в одиночку. В сложных ситуациях традиционный (циклический) тип мироощущения в противовес историческому (линейному), архетипизация события позволяет легче переносить невзгоды: «такое уже было, и все хорошо кончилось». Вера в высшие цели (пусть даже иллюзорные) способствует мобилизации сил общества и каждого отдельного человека.¹

Однако всегда важно не упустить момент, когда из средства созидания миф превращается в средство разрушения; когда люди подходят к краю пропасти, но продолжают тешить себя сказочками о том, что ничто плохое не может с ними случиться, потому что они-де «самый прекрасный и певучий народ на свете», которому должен весь окружающий мир.