Внутреннее состояние Русской земли с половины XI в. До нашествия татар.
Различныя препятствия мешали мирному и правильному действию описаннаго порядка княжескаго владения Русской землею. Эти препятствия легко заметить, следя за ходом отношений между потомками Ярослава (Учебн. кн. руск. ист., Соловьева, главы ѴI-IX). Старшие князья обижали младших родичей, особенно тех, которые рано осиротели и оставались без защиты (князей-изгоев), обделяли их при разделе волостей в пользу своих сыновей; главные города областей со своими вечами вмешивались в отношения князей и путали их родовые счеты; честолюбивые и даровитые князья старались подняться выше старших родичей; наконец, по мере размножения Ярославова потомства, князьям все труднее становилось разсчитывать свои отношения по старшинству. Затруднения, проистекшия из этих препятствий, разрешались усобицами князей или улаживались их договорами, рядами. Под влиянием очереднаго порядка княжескаго владения и условий, его разстраивавших, складывался политический и гражданский порядок в Русской земле в продолжение почти двух столетий со смерти Ярослава.
Политический порядок. Управление и состав общества. Носителем верховной власти в Русской земле был весь княжеский род: отдельные князья считались только временными владельцами княжеств, достававшихся им по очереди старшинства. При сыновьях и внуках Ярослава эта владельческая очередь простиралась на всю Русскую землю. В дальнейших поколениях Ярославова рода, когда он распался на отдельныя ветви, каждая ветвь заводила свою местную очередь владения в той части Русской земли, где она утверждалась. Эти части, зéмли, как их называет летопись XII века, почти все были те же самыя городовыя области, которыя образовались вокруг древних торговых городов еще до призвания князей: Киевская, Переёславская, Черниговская, Смоленская, Полоцкая, Новгородская, Ростовская. К этим древним областям присоединились образовавшияся позднее области Волынская, Галицкая, Муромо-Рязанская. Из этих земель три — Киевская, Переёславская и Новгородская, оставались в общем владении княжескаго рода, или, точнее, служили предметом спора для князей; в остальных основались отдельныя линии княжескаго рода: в Полоцкой — потомство Владимирова сына Изяслава, в Черниговской — линия Ярославова сына Святослава, в Волынской, Смоленской и Ростовской — ветви Мономахова потомства и т. д. Эти земли, как мы уже видели, не совпадали с древним племенным делением русскаго славянства. Первоначальными устроителями этих областей были древние торговые города Руси, по именам которых оне и назывались. Эти города и в XII в. сохраняли прежнее руководящее значение в своих областях. В каждом из них собиралось из горожан вече, имевшее законодательную власть над всей городовой областью. Один летописец XII века свидетельствуеть, что вечевыя постановления Киева, Смоленска, Новгорода и других старших областных городов имели обязательную силу для пригородов или младших городов их областей. Князья, владевшие этими вечевыми городами, должны были вступать в соглашение с ними, заключать с их вечами договоры, ряды, об условиях и порядке владения областью. Управление целой землей редко сосредоточивалось в руках одного князя: обыкновенно она делилась на несколько княжеств по числу наличных взрослых князей известной линии; эти изменчивыя владения назывались волостями или наделками князей: так в Черниговской земле были княжества Черниговское, Северское (область Новгорода Северскаго), Курское, Трубчевское. Княжества, на которыя распадалась известная земля или область, были неодинаковы по пространству и доходности, делились на старшия и младшия, и княжеская линия, владевшая областью, старалась наблюдать в обладании её частями или волостями ту же очередь старшинства, какой следовали прежде сыновья и внуки Ярослава во владении всей Русской землею, доставшейся им от их отцов и деда.
Каждое княжество подразделялось на административные округа, на городския и сельския общества. Эти общества, связанныя круговою порукою обывателей в уплате податей князю и в охране общественной безопасности, называются в Русской Правде вервями; сельские округа в других памятниках XII века носят еще название погостов. На князе, как верховном правителе, лежала забота об устройстве и поддержании общественнаго порядка в волости и об охране её от внешних врагов. Для этого князь содержал при себе дружину, которая служила ему орудием управления и была главной боевой силой княжества. Старшие члены дружины, бояре, составляли думу князя, с которой он советовался о делах правления. Членов дружины назначал он на разныя правительственныя должности. Военным управителем главнаго города области был воевода или тысяцкий, называвшийся так потому, что из обывателей главных областных городов составлялись полки или тысячи, подразделявшияся на сотни и десятки (батальоны и роты) с сотскими и десятскими во главе. Эти городовые полки участвовали в военных походах князей наравне с их дружинами. Во второстепенных городах княжества, где не было княжеских столов или резиденций, вместо князя правили его наместники, посадники. Впрочем старшие вечевые города присвояли себе право назначать на вече посадников в пригороды своих областей. Суд в городах и сельских округах княжества творили именем князя его тиуны или вирники, собиравшие виры, пени за убийство. Управление княжеством доставляло князю средства для содержания его дружины. Они состояли в дани, прямом налоге на податное население княжеетва, и в пошлинах торговых и судебных, т. е. в косвенных налогах, собиравшихся с продажи товаров и с судебных дел. Из этих доходов князь платил денежное жалованье своей дружине; правительственныя должности также соединены были с известными доходами в пользу занимавших их дружинников.
Руководя управлением княжества, князь имел важное влияние и на состав управляемаго общества. В древних памятниках сохранились неёсные следы сословнаго деления у восточных Славян до призвания князей. Искони у них существовало рабство, главным источником котораго был плен. Византийский император Маврикий пишет, что у задунайских Славян его времени (VI-VII вв.) пленники не оставались рабами всю жизнь, как у других народов, но по истечении известнаго срока могли выкупиться и возвратиться на родину или остаться жить среди Славян вольными людьми. В некоторых списках Русской Правды упоминается провилегированный класс, носящий древнее название огнищан, которое в других списках заменяется позднейшим термином княжи мужи. В древних памятниках славяно-русской письменности огнище значило челядь; следовательно, огнищане были рабовладельцы. Можно думать, что так назывался до призвания князей высший класс населения в больших торговых городах Руси, торговавший преимущественно рабами. Значит, рабовладение было первоначальным основанием сословнаго деления русскаго общества. С появлением князей таким основанием стало отношение к князю, как верховному правителю. По различию этого отношения общество разделилось на три сословия: на княжих мужей, людей и холопов. Княжи мужи лично служили князю, составляли его дружину, высшее привилегированное сословие русскаго общества. Люди, т. е. свободные простолюдины, платили князю дань, образуя податныя общества, городския и сельския. Холопы составляли крепостной класс, служили не князю, а частным лицам. Таково было политическое деление общества, основанное на отношении лиц к верховной власти. Но рядом с этим делением заметно в XII веке и другое — экономическое, державшееся на различии имущественных состояний. Так в среде княжих мужей возникает класс привилегированных землевладельцев, которые в Русской Правде носят название бояр. Точно также в сельском населении образуется два класса. Свободные крестьяне, жившие на княжеской, государственной земле и обработывавшие ее своим инвентарем, назывались смердами. Крестьяне, селившиеся на землях частных владельцев, бравшие у них ссуду семенами или деньгами и обработывавшие свои участки хозяйскими орудиями и скотом, назывались ролейными закупами или наймитами. Смерды были вольные крестьяне; закупы составляли полусвободный класс, нечто в роде временно-обязанных крестьян. Таков был склад управления и общества в период очереднаго княжескаго владения Русской землей.
Гражданский порядок. Русская Правда. Её происхождение. Источники и содержание. Теперь обратимся к изучению гражданскаго порядка, ежедневных частных отношений лица к лицу и тех интересов и понятий, которыми эти отношения направлялись и скреплялись. Частная юридическая жизнь древней Руси наиболее полно и верно отразилась в древнейшем памятнике русскаго права, в Русской Правде. Читая Русскую Правду, прежде всего узнаем по заглавию памятника в древнейших списках, что это «суд» или «устав» Ярослава. В самом памятнике не раз встречается замечание, что так «судил» или «уставил» Ярослав.
Но 1) мы встречаем в Правде несколько постановлений, изданных преемниками Ярослава, его детьми и даже его внуком Мономахом, которому принадлежит закон, направленный против ростовщичества и занесенный в Правду. Итак, Правда была плодом законодательной деётельности не одного Ярослава.
2) Текст некоторых статей представляет не подлинныя слова законодателя, а их парафразу, принадлежащую кодификатору или повествователю, разсказавшему о том, как закон был составлен. Такова, например, вторая статья Правды по пространной редакции. Статья эта гласит «после Ярослава собрались сыновья его Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их и отменили месть за убийство а установили денежный выкуп, все же прочее как судил Ярослав, так уставили и его сыновья». Это, очевидно, не подлинный текст закона Ярославовых сыновей, а протокол княжескаго сезда историческое изложение закона словами кодификатора.
3) В Русской Правде нет и следа одной важной особенности древне-русскаго судебнаго процесса, одного из судебных доказательств, судебнаго поединка или поля. Между тем сохранились в древних источниках нашей истории следы, указывающие на то, что поле практиковалось как до Русской Правды, так и долго после неё. Почему Правда не знает этого важнаго судебнаго доказательства, к которому так любили прибегать в древних русских судах? Она знает его, но игнорирует, не хочет признавать. Находим и обяснение этого непризнания: духовенство наше настойчиво в продолжение веков проповедовало против судебнаго поединка, как языческаго остатка, обращалось даже к церковным наказаниям, чтобы вывести его из практики русских судов, но долго его усилия оставались безуспешными. Итак, замечается некоторая солидарность между Русской Правдой и юридическими понятиями древне-русскаго духовенства.
4) По разным спискам Русская Правда является в двух основных редакциях, в краткой и пространной. В письменности раньше становится известна последняя: пространную Правду мы встречаем уже в новгородской Кормчей конца ХIII в. Эта пространная Правда является всегда в одинаковом, так сказать, юридическом обществе. Краткая редакция Правды попадается чаще в памятниках чисто литературнаго свойства, не имевших практическаго судебнаго употребления, в летописях. Правду пространную встречаем большею частию в Кормчих, иногда в сборниках каноническаго содержания, носивших название Мерила праведнаго. Таким образом эту редакцию Русской Правды встречаем среди юридических памятников церковнаго или византийскаго происхождения, принесенных на Русь духовенством и имевших практическое значение в церковных судах. Вот члены этого церковно-юридическаго общества Правды. Древняя русская Кормчая есть перевод византийекаго Номоканона. Номоканон есть свод церковных правил и касающихся Церкви законов византийских императоров. Этим сводом и руководилась древне-русская Церковь в своем управлении и особенно в суде по духовным делам. Византийский Номоканов, наша Кормчая, является в нашей письменности с целым рядом дополнительных статей. Главныя из них таковы: а) извлечение из законов Моисеевых; б) Эклога, свод законов, составленный при иконоборческих императорах первой половины VIII века Льве Исаврянине и его сыне Константине Копрониме; в) Закон судный людем: это славянская переделка той же Эклоги, сделанная для Болгар вскоре после принятия ими христианства, т. е. в IX веке; г) Прохирон, законодательный свод императора Василия Македонянина IX века; д) целиком или отрывками церковные уставы наших первых христианских князей Владимира и Ярослава. Среди этих-то дополнительных статей Кормчей обыкновенно и встречаем мы нашу пространную Правду. Так она является не самостоятельным памятником древне-русскаго законодательства, а одной из дополнительных статей к своду церковных законов.
5) Разбирая эти дополнительныя статьи, мы замечаем некоторую внутреннюю связь между ними и нашей Правдой: некоторыя постановления последней как будто составлены при содействии первых. В числе статей упомянутаго Закона суднаго людем мы встречаем постановление о том, как наказывать человека, который без спроса сядет на чужую лошадь: «аще кто без повеления на чужом коне ездит, да ся тепеть по три краты», т. е. наказывается тремя ударами. В нашей Правде есть постановление на тот же случай, которое читается так: «аже кто всядеть на чюжь конь не прашав, то 3 гривны». Русь времен Правды не любила телесных наказаний; византийские удары переведены в Правде на обычный у нас денежный штраф — на гривны. Так мы замечаем, что составитель Русской Правды, ничего не заимствуя дословно из памятников церковнаго и византийскаго права, однако руководился этими памятниками. Они указывали ему случаи, требовавшие определения, ставили законодательные вопросы, ответов на которые он искал в туземном праве.
Изложенными наблюдениями обясняется происхождение Русской Правды. Мы замечаем, что Русская Правда еще составлялась и в XII веке, долго после смерти Ярослава, что она представляет не везде подлинный текст закона, а иногда только его, повествовательное изложение, что Русская Правда игнорирует судебные поединки, несомненно практиковавшиеся в русских судах XI и XII в., но противные Церкви, что Русская Правда является не особым самостоятельным судебником, а только одной из дополнительных статей в Кормчей и что эта Правда составлялась не без влияния памятников византийскаго права, среди которых она вращалась. Совокупность этих наблюдений и приводит к тому заключению, что читаемый нами текст Русской Правды сложился в сфере не княжескаго, а церковнаго суда, в среде церковной юрисдикции, нуждами и целями которой и руководился составитель Правды в своей работе. Церковный кодификатор воспроизводил действовавшее на Руси право, имеё в виду потребности церковной юрисдикции, и воспроизводил только в меру этих потребностей. Этим обясняется, почему в Правде нет постановлений о преступлениях политических, которыя не подлежали церковному суду, также об оскорблении женщин и детей и об обидах словом, которыя разбирались исключительно церковным судом, но на основании не Русской Правды, а особых церковных законов. Со времени принятия христианства Русской Церкви была предоставлена двоякая юрисдикция. Она, во-первых, судила всех христиан, духовных и мирян, по некоторым делам духовно-нравственнаго характера; во-вторых она судила некоторых христиан, духовных и мирян, по всем делам, церковным и нецерковным, гражданским и уголовным. Для церковнаго суда над этими христианами по нецерковным делам и был необходим церковным судьям писанный свод местных законов. Необходимость эта обусловливалась двумя причинами: 1) первые церковные судьи, Греки или южные Славяне, не знакомы были с русскими юридическими обычаями; 2) этим судьям нужен был такой писанный свод туземных законов, в котором были бы устранены, по крайней мере изменены некоторые туземные обычаи, особенно претившие нравственному и юридическому чувству христианских судей, воспитанных на византийском церковном и гражданском праве. Этими потребностями и вызвана была в церковной среде попытка составить кодекс, который воспроизводил бы действовавшие на Руси юридические обычаи приненительно к изменившимся под влиянием Церкви понятиям и отношениям. Плодом этой попытки и была Русская Правда. Начало её составления относится ко времени Ярослава, почему Русская Правда и носит имя этого князя. Завершение этой работы над сводом можно отодвигать не далее конца XII в. Итак, Русская Правда вырабатывалась около полутора столетия.
Указав происхождение памятника, отметим его юридические источники. По договорам Руси с Греками (X в.) некоторыя преступления, совершенныя Русскими в Царьграде, наказуются денежной пеней «по закону русскому». Этот закон русский, т. е. обычное право древней языческой Руси, и лег в основание Русской Правды, был основным её источником. Но рядом с этим кодификатор черпал и из других источников, которые давали ему постановления, изменявшия или развивавшия древний юридический обычай Руси. Эти источники были таковы: 1) законодательныя постановления русских князей: так во 2-й статье пространной Правды изложен закон Ярославовых сыновей, заменивших родовую месть за убийство вирой, денежной пеней; 2) судебные приговоры князей по частным случаям: таков приговор Изяслава Ярославича, присудившаго к двойной вире жителей Дорогобужа за убийство княжескаго «конюха стараго», т. е. конюшаго старосты или прикащика; приговор этот занесен в Правду, как общий закон, причисливший княжескаго старосту конюшаго по размеру пени за его убийство к составу старшей дружины князя; наконец 3) законодательные проекты духовенства, принятые князьями. Следы этой законодательной работы духовенства мы замечаем уже в летописном разсказе о князе Владимире. Когда усилились разбои в Русской земле, епископы предложили этому князю заменить денежную пеню за разбой более тяжкой правительственной карой; в Русской Правде мы находим постановление, в силу котораго разбойник наказуется не денежной пеней, а потоком и разграблением, конфискацией всего имущества преступника и продажей его самого в рабство за границу со всем семейством.
Теперь разберем содержание Русской Правды, касаясь его лишь настолько, чтобы уловить в нем основные житейские мотивы и интересы, действовавшие тогда в русском обществе. Главное содержание памятника составляет юридическое определение деёний, коими одно лицо причиняет вред другому. За некоторыя из этих деёний закон полагает лишь частное вознаграждение в пользу потерпевшаго, за другия сверх того и правительственную кару со стороны князя. Деёния перваго рода по Русской Правде суть гражданския правонарушения, деёния второго рода — уголовныя преступления. Взыскание в пользу князя состояло в известной денежной пене; только кара за наиболее тяжкия уголовныя преступления была значительно осложнена: за разбой, поджог и конокрадство преступник подвергался не определенной денежной пене в пользу князя, а потере всего имущества с лишением свободы. За все остальныя преступныя деёния закон наказывал определенной денежной пеней в пользу князя и денежным вознаграждением в пользу потерпевшаго. Княжеския пени и частныя вознаграждения представляют в Русской Правде целую систему; оне определялись известной суммой гривен кун. Гривна значила фунт, гривна серебра — фунт серебра; куны — деньги. Наше слово деньги татарскаго происхождения, означает звонкую монету и вошло в наш язык не раныне XIII в. Гривной кун, т. е. денежным фунтом, назывался слиток серебра, обыкновенно продолговатый, служивший ходячим меновым знаком на древне-русском рынке до XIV века. В разное время, сообразно изменявшейся ценности серебра, гривна кун имела неодинаковый вес: в XI и начале XII века это был кусок серебра в полфунта весом; в конце XII века, когда завершилось составление Правды, вес этого менового знака простирался лишь до четверти фунта. Мы не можем определить тогдашнюю рыночную стоимость серебра, а можем лишь оценить стоимость весовую. Так как фунт серебра теперь стоит около 20 рублей, то гривна кун в XI и начале XII в. по весу металла стоила около 10 руб. сер., а в конце XII в. около 5 руб. За убийство взималась денежная пеня в пользу князя, называвшаяся вирой, и вознаграждение в пользу родственников убитаго, называвшееся головничеством. Вира была троякая: двойная в 80 гривен кун за убийство княжаго мужа или члена старшей княжеской дружины, простая в 40 гривен за убийство простого свободнаго человека, половинная или полувирье в 20 гривен за убийство женщины и тяжкия увечья, за отсечение руки, ноги, носа и за порчу глаза. Головничество было гораздо разнообразнее, смотря по общественному положению убитаго. Так головничество за убийство княжаго мужа равнялась двойной вире, головничество за простого крестьянина — 5 гривнам. За все прочия преступныя деёния закон наказывал продажею в пользу князя и уроком за обиду в пользу потерпевшаго. Такова была система наказаний по Русской Правде. Легко заметить взгляд, на котором основывалась эта система. Русская Правда отличала личное оскорбление, обиду, нанесенную действием лицу, от ущерба, причиненнаго его имуществу, но и личная обида, т. е. вред физический разсматривался законом преимущественно с точки зрения ущерба хозяйственнаго. Он строже наказывал за отсечение руки, чем за отсечение пальца, потому что в первом случае потерпевший становился менее способным к труду, т. е. к приобретению имущества. Смотря на преступления преимущественно как на хозяйственный вред, Правда карала за них возмездием, соответствующим тому материальному ущербу, какой они причиняли. Правда обращает мало внимания на мотивы преступления и не заботится ни о предупреждении преступлений, ни об исправлении преступной воли. Она имеет в виду лишь непосредственныя материальныя последствия преступления и карает за них преступника материальным же, имущественным убытком. Любопытно сопоставить некоторыя статьи Правды о продажах или пенях в пользу князя, как и о частных вознаграждениях или уроках. Одинаковая пеня в 12 гривен грозит за похищение бобра из ловища, за уничтожение полевой межи, за выбитье зуба и за убийство чужого холопа. Одинаковой пеней в 3 гривны и одинаковым уроком в одну гривну наказуются отсечение пальца и похищение охотничьяго пса с места лова; за поджог и конокрадство наказание гораздо тяжелее, чем за увечье. Значит, имущество человека в Правде ценится не дешевле, а даже дороже самого человека, его здоровья, личной безопасности. Произведение труда для закона важнее живого орудия труда — рабочей силы человека. Тоже начало проводится и в другом ряду постановлений Правды. Замечательно, что имущественная безопасность, целость капитала, неприкосновенность собственности обезпечивается в законе личностью человека. Купец, торговавший в кредит и ставший несостоятельным по своей вине, мог быть продан кредиторами в рабство. Наемный сельский рабочий, получивший при найме от хозяина ссуду с обязательством за нее работать, терял личную свободу и превращался в полнаго холопа за попытку убежать от хозяина не расплатившись. Значит, безопасность капитала закон ценил дороже личной свободы человека. — То же самое значение капитала открывается и в статьях Правды об имущественных сделках и обязательствах. Правда не знает преступлений нравственнаго характера, ей чужда мысль о нравственной несправедливости; но за то она вносит точныя определения в имущественныя отношения людей. Она различает, например, отдачу имущества на хранение от займа, простой заем, одолжение по дружбе, от отдачи денегь в рост из определеннаго, условленнаго процента, а эту сделку от вклада в торговое предприятие, в товарищество на вере из неопределеннаго барыша или дивиденда. Далее, в Правде находим точно определенный порядок взыскания долгов с несостоятельнаго должника, т. е. порядок торговаго конкурса.
Таковы главныя черты Правды, в которых можно видеть выражение господствовавших житейских отношений и интересов, основных мотивов жизни стараго киевскаго общества: Русская Правда есть по преимуществу законодательство о капитале. Капитал служит в ней предметом особеннаго внимания для законодателя. Им указываются важнейшия юридическия отношения, которыя формулируют закон; последний строже наказывает за деёния, направленныя против собственности, чем за нарушение личной безопасности. Капитал служит и орудием кары за те или другия преступления: на нем основана самая система наказаний. Само лицо разматривается в Правде не столько как член общества, сколько как владелец или производитель капитала: лицо, его не имеющее или производить его не могущее, теряет права свободнаго или полноправнаго человека (женщина и закуп). Капитал чрезвычайно дорог: до начала XИИ столетия при годовом займе закон допускал рост в половину капитала (50 %). Лишь Владимир Мономах попытался смягчить строгия постановления о росте, ограничив его размер. Впрочем, при долгосрочном займе и он допустил рост в 40 %. Легко заметить ту общественную среду, которая выработала право, послужившее основанием Русской Правде: это был большой торговый город. Село в Русской Правде остается в тени, на заднем плане. Впереди всего в древнейших частях Правды поставлены интересы и отношения торговых городских классов, т. е. отношения торгово-промышленной жизни. Так, изучая по Русской Правде гражданский порядок, частныя юридическия отношения людей, мы и здесь встречаемся с той же силой, которая так могущественно действовала на установление политическаго порядка во все продолжение перваго периода, именно — с городом или с тем, чем работал торговый город — с торгово-промышленным капиталом.
Церковный суд. Влияние Церкви на быт и нравы народа. Русская Правда была верным отражением русской юридической действительности XI и XII в., но отражением далеко не полным. Она воспроизводит один ряд частных юридических отношений, построенных на материальном, экономическом интересе; но в эти отношения все глубже проникал с конца X века новый строй юридических отношений, который созидался на ином начале, на чувстве нравственном. Эти отношения проводила в русскую жизнь Церковь. Памятники, в которых отразился этот новый порядок отношений, освещают русскую жизнь веков с другой стороны, которую оставляет в тени Русская Правда.
Начальная летопись, разсказывая, как Владимир в 996 году назначил на содержание построенной им в Киеве соборной Десятинной церкви десятую часть своих доходов, прибавляет: «и положи написав клятву в церкви сей». Эту клятву мы и встречаем в сохранившемся церковном уставе Владимира, где этот князь заклинает своих преемников блюсти нерушимо постановления, составленныя им на основании правил Вселенских соборов и законов греческих царей, т. е. на основании греческаго Номоканова. Древнейший из многочисленных списков этого устава мы находим в той же самой новгородской Кормчей конца XIII века, которая сберегла нам и древнейший известный список Русской Правды. Время сильно попортило этот памятник, покрыв его первоначальный текст густым слоем позднейших наростов — знак продолжительнаго практическаго действия устава. В списках этого устава много поправок, переделок, вставок, вариантов. Однако, легко возстановить если не первоначальный текст памятника, то по крайней мере основную мысль, проведенную законодателем. Устав определяет положение Церкви в новом для неё государстве. Церковь на Руси ведала тогда не одно только дело спасения душ: на нее возложено было много чисто-земных забот, близко подходящих к задачам государства. Она является сотрудницей мирской государственной власти в устроении общества и поддержании государственнаго порядка. С одной стороны, Церкви была предоставлена широкая юрисдикция над всеми христианами, в состав которой входили дела семейныя, дела по нарушению неприкосновенности и святости христианских храмов и символов, дела о вероотступничестве, об оскорблении нравственнаго чувства, о противоестественных грехах, о покушениях на женскую честь, об обидах словом. Так Церкви предоставлено было устроять и блюсти порядок семейный, религиозный и нравственный. С другой стороны, под её преимущественное попечение было поставлено особое общество, выделившееся из христианской паствы и получившее название церковных или богаделенных людей. Общество это во всех делах, церковных и нецерковных, ведала и судила церковная власть. Оно состояло: 1) из духовенства белаго и чернаго с семействами перваго; 2) из мирян, служивших Церкви или удовлетворявших разным мирским её нуждам, каковы были, например, врачи, повивальныя бабки, просвирни и т. п.; 3) из людей безприютных и убогих, призреваемых Церковью, странников, нищих, слепых, вообще неспособных к работе. Разумеется, в ведомстве Церкви состояли и самыя учреждения, в которых находили убежище церковные люди: монастыри, больницы, странноприимные дома, богадельни. Все это ведомство Церкви определено в уставе Владимира общими чертами, часто одними намеками; церковныя дела и люди обозначены краткими и сухими перечнями. Практическое развитие начал церковной юрисдикции, изложенных в уставе Владимира, находим в церковном уставе его сына Ярослава. Это уже довольно пространный и стройный церковный судебник. Он повторяет почти те же подсудныя Церкви дела и лица, какия перечислены в уставе Владимира, но сухие перечни этого последняго здесь разработаны уже в тщательно формулированныя статьи со сложной системой наказаний и, по местам, с обозначением самаго порядка судопроизводства.
Эта система и этот порядок построены на соотношении понятий греха и преступления. Грех ведает Церковь, преступление — государство. Всякое преступление Церковь считает грехом; но не всякий грех государство считало преступлением. На комбинации этих основных понятий и построен порядок церковнаго суда в уставе Ярослава. Все дела, определяемыя в уставе, можно свести к трем разрядам: 1) дела только греховныя, без элемента преступности, например, употребление воспрещенной церковными правилами пищи, судились исключительно церковной властью без участия судьи княжескаго; 2) дела греховно-преступныя, воспрещенныя и церковными правилами, и гражданскими законами, например, умычка девиц, разбирались княжеским судьей с участием судьи церковнаго; наконец 3) дела третьяго разряда были всякия преступления, совершенныя церковными людьми, как духовными, так и мирянами. По уставу Владимира таких людей по всем делам ведала церковная власть; но и князь оставлял за собою некоторое участие в суде над ними. Наиболее тяжкия преступления, совершенныя церковными людьми, душегубство, татьбу с поличным, судил церковный судья, но с участием княжескаго, с которым и делился денежными пенями.
Таково в общих чертах содержание Ярославова устава. Нетрудно заметить, какия новыя понятия вносил он в русское право и юридическое сознание: он 1) осложнял понятие о преступлении, о материальном вреде, причиняемом другому, мыслию о грехе, о нравственной несправедливости или нравственном вреде, причиняемом преступником не только другому лицу, но и самому себе; 2) подвергал юридическому вменению греховныя деёния, которых старый юридический обычай не считал вменяемыми, как умычка, обида словом; наконец 3) согласно с новым взглядом на преступление осложнял действовавшую систему наказаний, состоявших в денежных пенях, нравственно-исправительной карой, эпитимией и заключением в церковном доме, соединенным с принудительной работой в пользу Церкви.
По разсмотренным церковным уставам можно составить общее суждение о том, какое действие оказала Церковь на быт и нравы русскаго общества в первые века его христианской жизни. Церковь не изменила ни форм, ни оснований политическаго порядка, какой она застала на Руси, хотя он и был ей несочувствен: она только старалась устранить некоторыя тяжелыя его следствия, например, княжеския усобицы, и внушить лучшия политическия понятия, разясняя князьям истинныя задачи их деётельности и указывая наиболее пригодныя и чистыя средства действия. Точно также, не касаясь прямо ни форм, ни начал русскаго юридическаго быта, она, так сказать, прививала к нему новыя, лучшия юридическия понятия и отношения и с помощью их изменяла быт и нравы общества. Особенно глубоко было её действие на дух и формы частнаго гражданскаго общежития. Здесь, во-первых, она разрывала старый языческий родовой союз, создавая новый — христианскую семью. Христианство еще застало на Руси живые остатки родового союза. Построенный на языческих началах, он был противен Церкви, которая с самой минуты своего появления на Руси стала разбивать его и на его развалинах строить союз семейный, ею освящаемый. Средством для этого было церковное законодательство о браке. Церковными правилами были точно определены степени родства, в которых запрещались брачные союзы. Допуская браки между более отдаленными родственниками, Церковь приучала их смотреть друг на друга, как на чужих людей. Так она укорачивала языческое родство, обрубая его отдаленныя ветви. Далее, точными и строгими предписаниями об отношениях между мужем и женою, между родителями и детьми она очищала нравы, вносила право и дисциплину туда, где прежде господствовали инстинкт и произвол.
Причины упадка Юго-Западной Руси (до нашествия Татар). Эти причины заключались в условиях, разрушавших общественный порядок и благосостояние Киевской Руси; действие этих условий становится заметно уже с половины XII века. В жизни Киевской Руси, как она отражалась в быте высших классов русскаго общества, замечаем признаки значительных успехов гражданственности и просвещения. Руководящая сила народнаго хозяйства, внешняя торговля сообщала этой жизни много движения, приносила на Русь большия богатства, содействовала украшению житейской обстановки. Заметно присутствие значительных капиталов в больших городах Руси XI и XII веков. Материальное довольство выражалось в успехах искусств и книжнаго образования. Но все это составляло лицевую сторону жизни, имевшей свою изнанку, которой является быт наших классов общества. Экономическое благосостояние Киевской Руси XI и XII вв. держалось на рабовладении, которое к половине XII века достигло там громадных размеров. В X, XI и XII веках челядь составляла главную статью русскаго вывоза на черноморские и каспийские рынки. Рабовладение было одним из главнейших предметов, на которые обращено было внимание древнейшаго русскаго законодательства, сколько можно судить о том по Русской Правде: статьи о рабовладении составляют один из самых крупных и обработанных отделов в её составе. Челядь составляла тогда необходимую хозяйственную принадлежноеть и русскаго землевладения: ею населялись и её руками преимущественно обработывались земли частных владельцев, как и частныя вотчины князей. Рабовладельческия понятия и привычки древне-русских землевладельцев переносились потом и на отношения последних к вольным рабочим, к крестьянам. Русская Правда знает класс ролейных, т. е. земледельческих наймитов или закупов. Закуп близко стоял к холопу, хотя закон и отличал его от последняго: это неполноправный, временно-обязанный крестьянин, работавший на чужой земле и в иных случаях (за кражу и побег от хозяина) превращавшийся в полнаго, обельнаго холопа. В этом угнетенном юридическом положении закупа и можно видеть действие рабовладельческих привычек древне-русских землевладельцев, переносивших на вольнонаемнаго крестьянина взгляд, каким они привыкли смотреть на своего раба-земледельца. Строгость, с какою древне-русский закон преследовал ролейнаго наймита за побег от хозяина без расплаты, свидетельствует в одно время и о нужде землевладельцев в рабочих руках, и о стремлении наемных рабочих, закупов, выйти из своего тяжелаго юридическаго положения. Таким образом успехи общежития и экономичеекое благосостояние в Киевской Руси куплены были ценою порабощения низших классов. Это приниженное положение рабочих классов и было одним из условий подкапывавших общественный порядок и благосостояние Киевской Руси. Порядок этот не имел опоры в низших классах населения, которым он давал себя чувствовать только своими невыгодными последствиями.
Князья своими владельческими отношениями сообщали усиленное действие этому неблагоприятному условию. Очередной порядок княжескаго владения сопровождался следствиями, крайне тягостными для народа, особенно для сельскаго населения. В постоянных усобицах друг с другом князья опустошали волости своих соперников, жгли их села, истребляли или забирали скот, уводили захваченных обывателей, а половцы, которых они нередко наводили на Русскую землю, угоняли в степи и обращали в рабство тысячи пленников. Превратившись в хищническую борьбу за рабочия руки, сопровождавшуюся разорением сел и городов и уменьшением свободнаго населения, княжеския усобицы еще более увеличивали тяжесть положения низших классов в Киевской Руси.
Внешния отношения Киевской Руси создавали новое условие, гибельно действовавшее на её общественный порядок и благосостояние. Изучая жизнь этой Руси, ни на минуту не следует забывать, что она основалась на европейской окраине, на берегу Европы, за которым простиралось обширное море степей. Эти степи с своим кочевым населением и были историческим бичем для древней Руси. После поражения, нанесеннаго Ярославом Печенегам в 1036 г., русская степь на некоторое время очистилась; но вслед за смертью Ярослава начались непрерывныя нападения на Русь новых степных её соседей Половцев, с которыми Русь боролась упорно в XI и XII вв. Половецкия нападения оставляли по себе страшные следы на Руси: нивы забрасывались, заростали травою и лесом; где паслись стада, там водворялись звери; города, даже целыя области, пустели. До смерти Мономахова сына Мстислава (1132 г.) Русь еще с успехом отбивала Половцев от своих границ и даже иногда удачно проникала в глубь половецких кочевий, но после этого деётельнаго Мономаховича ей, очевидно, становилось не под силу сдерживать половецкия нападения и она начала отступать перед ними. От этих нападений, разумеется, всего более страдало сельское пограничное население, не прикрытое от врагов городскими стенами. На княжеском сезде в 1103 г. Владимир Мономах живо изобразил великому князю Святополку тревожную жизаь крестьян в пограничных со степью областях: «весною, говорил князь, выедеть смерд пахать на лошади, и приедет половчин, ударит смерда стрелою, возьмет его лошадь, потом приедет в село, захватит его жену, детей и все имение, да и гумно его сожжет».
Благодаря всем этим неблагоприятным условиям, приниженному положению низших классов, княжеским усобицам и половецким нападениям, с половины XII в. становятся заметны признаки запустения Киевской Руси. Вечная полоса по среднему Днепру и его притокам, издавна так хорошо заселенная, с этого времени начала пустеть. Отлив населения и торжество степных кочевников, закрывавших пути внешней торговли, главнаго источника богатства Киевской Руси, вели к обеднению Киева и его области, роняли цену киевскаго стола в глазах князей и таким образом лишали Киев его прежняго значения, как политическаго центра Русской земли. Значит, упадок юго-западной Руси начался еще задолго до нашествия на нее Татар (1239 г.), которое только довершило его и окончательно опустошило этот край (См. далее Учебн. Соловьева, гл. XII и XVI).