семинар 1 (17 января) / Литература / Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада

Глава VI Пространственные и временные структуры

друг другу лишь два времени года, каковыми являлись обычно лето и зима. В литературе на национальных языках лето было временем обновления. Мария Французская говорит о «летнем вечере, когда леса и луга вновь покрываются зеленью и расцве­ тают сады».

Оппозиция «зима — лето» занимает большое место в по­ эзии миннезингеров. «Услады лета» противопоставляются в ней «зимней тоске». В своей знаменитой поэме «Майская песнь» Валь­ тер фон дер Фогельвейде воспевает лето, которое гонит прочь зиму, лишенную ярких красок, пения птиц и радостей на воль­ ном воздухе. Более близкий к крестьянскому сознанию поэт Нейдхарт обращается к зиме в стиле обрядов — фольклорных празднеств: «Убирайся прочь, зима, беги, ты творишь зло!»

Персонификацией лета у миннезингеров был май, месяц обновления, что подтверждает мысль об отсутствии весны — или, точнее, ее поглощении летом. «Чувство мая» было настоль­ ко сильным в средневековом сознании, что миннезингеры при­ думали даже глагол «маить» («es maiet»), означавший освобож­ дение и радость.

Лучше всего выражает аграрный характер времени в Сред­ ние века повторявшаяся повсюду — в рельефах церковных тимпанов, на фресках и миниатюрах, в литературе, и особенно

впоэзии, — тема двенадцати месяцев. Изображали месяцы

ввиде сцен сельских будней — от рубки леса и выпаса свиней до забоя свиней и пирушек по этому поводу у очага. Иконогра­ фические традиции или географические особенности сельского хозяйства в той или иной стране вносили свои вариации в трак­ товку темы. На Севере обычно позже изображалась жатва и не фигурировал сбор винограда. Во французской поэзии, как было замечено, апрель часто занимал то место, что май в немецкой, и поэтому французскому влиянию приписывается тема поэмы Генриха фон Фельдеке, воспевающего апрель («В месяце апре­ ле распускаются цветы») вместо обычного для немецкого мин­ незанга мая.

Повсюду тема двенадцати месяцев представлялась в виде цикла сельских работ, но в этот почти полностью крестьянский цикл включились и сцены сеньориальной, куртуазной жизни,

219

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

приходящиеся на апрель — май. Это конная прогулка сеньора, обычно молодого, как и пробуждающаяся природа, или фео­ дальная охота. Так классовая тема проникала в тему экономи­ ческую.

При этом важно то, что наряду или, лучше сказать, вместе с крестьянским временем выступали и другие формы социаль­ ного времени: время сеньориальное и время церковное.

Сеньориальное время было прежде всего военным. Оно составляло особый период года, когда возобновлялись военные действия и когда вассалы обязаны были нести службу сеньорам. Это было время военного сбора.

Сеньориальное время было также и временем взноса крес­ тьянских податей. Вехами годичного времени были большие праздники, и некоторые из них аккумулировали чувство време­ ни крестьянской массы: это праздники, к которым приурочива­ лись натуральные оброки и денежные платежи. Даты взносов варьировались в разных районах и сеньориях, но в хронологии взносов выделялся общий период — конец лета, когда после сбора урожая взималась основная часть податей. Наиболее важной да­ той был День св. Михаила (29 сентября), иногда же взносы от­ срочивались до Дня св. Мартина зимнего (11 ноября).

Но средневековое время прежде всего было религиозным и церковным. Религиозным потому, что год в первую очередь представал как год литургический. И особенно важной чертой средневековой ментальности было то, что этот литургический год воспринимался как последовательность событий из драмы воплощения, из истории Христа, разворачивавшейся от Рожде­ ственского поста до Троицы, а кроме того, он был наполнен со­ бытиями и праздниками из другого исторического цикла — жиз­ ни святых. Дни памяти великих святых вклинивались в христологический календарь, и наряду с Рождеством, Пасхой, Вознесе­ нием и Троицей одной из важнейших дат религиозного года был День Всех Святых. Что еще более усиливало значение этих празд­ ников в глазах средневековых людей, окончательно придавая им роль временных вех, так это то, что они, помимо сопровождав­ ших их внушительных религиозных церемоний, давали и точки отсчета экономической жизни, определяя даты крестьянских

220

Глава VI Пространственные и временные структуры

платежей или выходные дни для ремесленников и наемных ра­ бочих.

Церковным же время было потому, что только духовенство умело измерять его. Церковь одна нуждалась в этом в целях ли­ тургических и одна способна была это делать, хотя и с неболь­ шой точностью. Церковный счет времени, и особенно расчеты дней Пасхи (в раннее Средневековье предмет спора ирландской и римской систем), дал первый толчок прогрессу в измерении времени. Духовенство было хозяином времени. Колокольный звон, призывающий священников и монахов к службе, был един­ ственным средством отсчета дневного времени. Лишь с его по­ мощью можно было приблизительно определить время дня, ори­ ентированное на часы церковных служб, благодаря чему регла­ ментировалась жизнь всех людей. Крестьянская жизнь была на­ столько подчинена этому церковному времени, что Жан де Гарланд в начале XIII в. дал слову «колокол» (сатрапа) следующую фантастическую, но характерную для той эпохи этимологию: он произвел его от слова «поле», «село» (campus), утверждая, что «такое название дали крестьяне, живущие в селах и не умеющие определять часы иначе как по звону колоколов».

Время аграрное, время сеньориальное, время церковное. Характерным для них было, наконец, то, что все они тесно зави­ сели от природного времени. Наиболее очевидна эта связь в аг­ рарном времени, но если присмотреться, то она столь же явна и в двух других его видах.

Сеньориальное время было привязано к природному бла­ годаря военным действиям. Они начинались только летом и на его исходе заканчивались. Хорошо известно, что феодальные ополчения распускались, как только завершался трехмесячный срок вассальной военной службы. Еще более увеличивало эту зависимость от природного времени постепенное превращение средневековой феодальной армии в кавалерию. Эта эволюция была санкционирована еще капитулярием Пипина Короткого от 751 г. С тех пор сбор армии происходил не в апреле, как раньше, а в мае, когда зеленеют луга и лошадей можно обеспечить под­ ножным кормом. Куртуазная поэзия, заимствовавшая свой лек­ сикон у рыцарства, называла время служения возлюбленного своей даме «летней службой».

221

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

Церковное время было не менее подчиненным ритму при­ роды. Не только большинство крупных религиозных праздни­ ков, которые были наследниками старых языческих, приурочен­ ных к важным явлениям природы (Рождество, например, заме­ нило древний праздник зимнего солнцестояния), но и весь ли­ тургический год был согласован с природным ритмом сельско­ хозяйственных работ. Литургический год, от Рождественского поста до Троицы, охватывал период приостановки сельских ра­ бот. Лето и часть осени, период наиболее напряженных работ, были свободны от крупных праздников, за исключением Успе­ ния Богородицы, 15 августа, празднование которого прививалось, кстати, медленно. В иконографии сюжет Успения получил рас­ пространение в XII в., а праздник утвердился не ранее XIII в. Яков Ворагинский засвидетельствовал примечательный факт переноса первоначальной даты Дня Всех Святых ради того, чтобы не сби­ вать календарь сельскохозяйственных работ. Изначально этот праздник, утвержденный папой Бонифацием IV в начале VII в., отмечался 13 мая, как и в Сирии, где он появился в IV в., приспо­ собленный к ритму преимущественно городской жизни этой страны. В конце VIII в. он был перенесен на 1 ноября, ибо, как сказано в «Золотой легенде», «папа счел за лучшее праздновать его в такое время года, когда собран весь урожай и паломникам легче найти пропитание». Рубеж VIII—IX вв., когда Карл Вели­ кий дал месяцам новые названия, в общем отражающие сель­ ский труд, представляется заключительным этапом аграризации средневекового Запада.

Фундаментальная зависимость временных структур сред­ невековой ментальности от природного времени, характерная для сельского общества, лучше всего проявляется у хронистов. Среди главных событий они неизменно отмечали необычные для естественного порядка явления: ненастья, эпидемии, неурожаи. Эти столь ценные для исследователей социальной и экономиче­ ской истории указания непосредственно предопределялись сред­ невековой концепцией времени как упорядоченной природой длительности.

Эту зависимость можно найти даже в мире ремесла и тор­ говли, на первый взгляд как будто более свободном от природы. У ремесленников противоположность дня и ночи, зимы и лета

222

Глава VI Пространственные и временные структуры

давала о себе знать в цеховой регламентации. Ночной труд обыч­ но запрещался. Многие ремесла имели сезонные ритмы актив­ ности, как, например, ремесло каменщиков, жалованье которых в конце XIII в. было различным зимой и летом. В мире морской торговли, в которой видят один из двигателей средневековой экономики, зимой замирала навигация, и так было по крайней мере до конца XIII в., пока не получили распространения компас и ахтерштевневый руль. Суда стояли на якоре даже в Средизем­ ном море с начала декабря до середины марта, а в северных мо­ рях часто и дольше.

Несомненно, однако, что в течение XIV в. средневековое время хотя и медленно, но менялось. Успехи городов, возвыше­ ние купеческой буржуазии и различных работодателей, нуждав­ шихся в точном измерении рабочего времени и времени торго­ вых и денежных операций, особенно развитие векселей, подта­ чивали традиционные формы времени и способствовали их уни­ фикации. Уже в XIII в. начало дня стало возглашаться стражни­ ками звуком трубы, а в торговых городах и особенно в центрах суконного производства Фландрии, Италии и Германии появил­ ся рабочий колокол. Технический прогресс и развитие науки, под­ вергшей критике аристотелевскую и томистскую физику, раздро­ били время и сделали его дискретным, подготовив появление новой меры времени — часа, двадцать четвертой части дня. Часы Герберта Аврилакского, созданные около тысячного года, были, несомненно, водяными, но более совершенными, нежели опи­ санные кастильским королем Альфонсом Мудрым в XIII в. Но в конце этого века было сделано решающее усилие, приведшее к изобретению механических часов, получивших распростране­ ние в Италии, Германии, Франции, Англии, а в XIV—XV вв. и во всем христианском мире. Время начало секуляризироваться

истало мирским временем башенных часов, теснившим цер­ ковное время звонниц. Механические часы, еще очень хрупкие

ичасто ломавшиеся, оставались данниками природного вре­

мени, поскольку начало дня варьировалось от города к городу и обычно привязывалось к столь непостоянному моменту, как восход или заход солнца.

Тем не менее переворот свершился достаточно глубокий, чтобы Данте, этот защитник былого, почувствовал, что прежний

223

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

способ измерения времени уходит в прошлое, а вместе с ним и все общество. Сожаление об этом выражает у него Каччагвида:

Флоренция тогда, в окружье древних стен, Когда часы показывали терции и ноны, Жила размеренно, счастливо и без перемен.

Но до того как совершился переворот в осознании време­ ни, наиболее важным для средневекового человека было не то, что меняется, а то, что пребывает в неизменности. «Для средне­ векового христианина ощущать свое существование значило ощущать свое бытие, которое мыслилось как неизменная сущ­ ность». Иначе говоря, существовать значило сознавать соприча­ стность вечности, поэтому время спасения было главным для человека.

В глазах западного мира между небесами и землей, столь тесно связанными между собой нерушимыми узами, тем не ме­ нее, существовала напряженность. Надежде заслужить здесь, на земле, небесное блаженство в умах и сердцах людей противо­ стояло страстное желание, чтобы небесное совершенство сни­ зошло на землю.

Надежда заслужить вознесение на небо побуждала к бег­ ству от мира (fuga mundi). В христианском обществе оно нача­ лось с того времени, когда после признания государством новой веры наиболее требовательные к себе и ближним люди стали с IV в. выражать свое неприятие мира уходом в пустыню. Пер­ вые и наиболее яркие тому примеры дали отцы Востока и Егип­ та. Жития отцов-пустынников на протяжении всего Средневе­ ковья пользовались необычайным успехом на Западе. Презрение к миру (contemptus mundi) стало одной из главных тем средне­ вековой культуры. Причем оно не было лишь уделом мистиков и теологов, таких как, например, Иннокентий III, который в кон­ це XII в., еще до своего понтификата, написал трактат «О пре­ зрении к миру», содержавший идейную квинтэссенцию этого чувства. К ней обращались и поэты, среди сочинений которых на эту тему хорошо известны поэмы Вальтера фон дер Фогельвейде и Конрада фон Вюрцбурга о «Frau Welt», о даме, персони­ фицирующей мирскую суетность, которая соблазнительна сзади

224

Глава VI Пространственные и временные структуры

и отвратительна спереди. Презрение к миру, таким образом, было глубоко укоренившимся в ментальности широких социальных слоев.

Далеко не все могли следовать этому чувству в жизни, но некоторые отдавались ему, становясь отшельниками и препод­ нося людям образец праведности. С самого начала, еще в Египте, отшельничество породило два течения — уединение в пустыне по примеру св. Антония и объединение в общины, начало чему положила обитель св. Пахомия. Оба эти течения были представ­ лены и на Западе, но народом почитались только представители первого. Несомненно, что поначалу монахи картезианского или цистерцианского орденов пользовались большим духовным авторитетом, чем монахи традиционных орденов, более обмир­ щенных даже и после клюнийской реформы, как бенедиктинцы. Белое монашество — а их белое одеяние было символом смире­ ния и чистоты — противостояло черному и с самого начала ока­ зывало более сильное влияние на воображение народа. Но очень скоро в глазах народа оно слилось с черным монашеством и даже с клириками, живущими в миру. Отшельник же, живущий в оди­ ночестве, не перестал в представлении мирян воплощать собой идеал пустынножительства, который был в христианстве наи­ более возвышенным.

Развитие отшельничества происходило в соответствии со своей конъюнктурой, и в одни эпохи отшельников появлялось больше, а в другие — меньше. В то время когда западный мир вырвался из раннесредневекового состояния застоя и в XI— XII вв. добился важных социальных, демографических и эконо­ мических успехов, как бы в противовес мирским победам, желая сбалансировать их, поднялось мощное отшельническое движе­ ние. Оно началось, несомненно, в Италии, имевшей через Визан­ тию контакты с богатым отшельническо-монашеской традици­ ей Востоком, с деятельности св. Нила Гроттаферратского, св. Ромуальда, основавшего в начале XI в. близ Флоренции орден камальдулов, и св. Иоанна Гуальберта, создавшего общину в Валломброзе.

Завершилось же оно созданием орденов премонстрантов, картезианцев и цистерцианцев, но наряду с этими крупными его победами были и более скромные результаты, как основание

225

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

Пьером д'Арбрисселем обители в Фонтевро, а особенно появле­ ние многочисленных одиноких отшельников и отшельниц, не связанных уставом и церковной организацией, ближе стоявших к идеалу свободной религиозной жизни, часто наделявшихся народом колдовскими способностями и с легкостью представ­ лявшихся ему в ореоле святости, которые заселили леса и пусты­ ни христианского мира. Отшельник был образцом праведности, исповедником и наставником. Именно к нему обращались страж­ дущие души, будь то рыцари или любовники, отягощенные ви­ ной. В эпосе или в романах отшельник появляется в любом лесу, как, например, старый Огрин, к которому обратились за советом Тристан и Изольда.

Отшельник Огрин долго убеждал их, Советуя покаяться в грехах.

Он рассказал им о пророчествах Писанья И помнить их призвал о Судном дне.

Для средневековых людей отшельник был прибежищем христианских идеалов, которым, как казалось, изменяла церковь. Здесь можно вспомнить Вальтера фон дер Фогельвейде, поно­ сившего священников, которым он ставил в пример отшельни­ ка; при этом он оплакивал несчастную церковь, слишком юного папу Иннокентия III и взывал к Богу о помощи христианскому миру: «И долго плакал сей отшельник...»

Отшельники нередко приходили к тому, что становились возмутителями спокойствия и народными предводителями. Превращаясь в странствующих проповедников, они поначалу обосновывались в людных местах, на перекрестках дорог и близ мостов, а затем и вовсе покидали свои пустыни ради публичных городских площадей, что многим казалось делом неслыханным. Так, в начале XII в. картезианец Пайен Болотен написал целую поэму против этих «лжеотшельников», а знаток канонического права Ив де Шартр выступил с критикой сторонника уединен­ ной жизни отшельника Рено, защищая жизнь в монашеской об­ щине.

Наряду с отдельными всплесками популярности отшель­ ничества на протяжении всего Средневековья существовала

226

Глава VI Пространственные и временные структуры

иболее спокойная, устойчивая тяга к одиноким пустынножи­ телям. Иконография изображала их такими, какими они были в действительности, — воплощенным бунтом гордого само­ отречения против преуспевающего и цивилизованного мира. Босые, одетые в шкуры, обычно козлиные, с посохом в форме греческой буквы тау, знаком креста, который должен был защи­ щать наподобие спасительного знака, упоминаемого в книге Иезекииля («...не троньте ни одного человека, на котором знак...»)

ив Апокалипсисе, посохом паломников и странников, наделяв­ шимся магической силой и силой спасения, они искушающе воз­ действовали на умы, напоминая о св. Антонии, одержавшем по­ беду над всеми дьявольскими соблазнами, и о св. Иоанне Крес­ тителе, основателе отшельнического спиритуализма.

Но все не могли стать отшельниками. Тем не менее многие стремились достичь этого казавшегося гарантией спасения иде­ ала, по крайней мере символически. Обычай облачаться в мона­ шеское одеяние на пороге смерти, весьма распространенный сре­ ди великих мира сего, свидетельствует о желании обрести мона­ шеское, точнее, отшельническое совершенство. Удаление рыца­ ря от мира в пустынь было важной темой эпических песен, осо­ бенно пострижение в монахи перед смертью, и наиболее извест­ ным произведением на эту тему является «Монашество Гильома». Этому примеру следовали и богатые купцы. Венецианский дож Себастьяне Циани, сколотивший на торговле такое состоя­ ние, что его богатство вошло в поговорку («Богат, как Циани», — говорили в Венеции), в 1178 г. удалился в монастырь Сан-Джор- джо-Маджоре,то же самое сделал и его сын Пьеро Циани в 1229 г., также сложивший с себя полномочия дожа. А богатый сиенский банкир Джованни Толомеи специально основал в 1313 г. мона­ стырь Монте-Оливето-Маджоре, чтобы перед смертью туда удалиться. Как писал в начале XI в. св. Ансельм графине Матиль­ де Тосканской, «если вы чувствуете приближение смерти, то до того, как покинуть жизнь, предайте себя полностью воле Бога

иради этого всегда держите наготове монашеское одеяние».

Зов пустыни, пробуждавший также тягу к экзотике и при­ ключениям, достигал иногда и людей из народа. Так случилось с матросом корабля св. Людовика, о неожиданном призвании ко­ торого на пути из Святой земли рассказал Жуанвиль. «Обеспечив

227

ЧАСТЬ 2 Средневековая цивилизация

себя свежей водой и другими припасами, мы покинули остров Кипр и прибыли на остров Лампедуза, где наловили много кро­ ликов. Там среди скал мы обнаружили древний скит с садом, устроенным жившими в нем ранее отшельниками. В саду были оливковые, фиговые деревья, посадки винограда и другие расте­ ния, а посреди него протекал ручей. Мы с королем дошли до кон­ ца сада и увидели сначала первый свод, под которым была выбе­ ленная известью молельня с крестом из красной глины. Затем мы прошли под второй свод, и перед нами предстали два совер­ шенно истлевших человеческих тела; они лежали бок о бок со скрещенными на груди костями рук, головами, обращенными на восток, как хоронят покойников. Когда мы вернулись на корабль, то узнали, что один матрос остался на острове; командир кораб­ ля сказал, что он решил стать отшельником, и поэтому королев­ ский мажордом Никола де Суази велел оставить для него на бе­ регу три мешка сухарей, дабы ему было чем питаться».

Для тех же, кто не способен был на такой покаянный под­ виг, церковь предусмотрела иные средства спасения души. Это дела милосердия и благотворительность, дарения церквам, а для ростовщиков и всех неправедно наживших богатство — его воз­ вращение после смерти. Так завещание стало пропуском на не­ беса.

Не сознавая ясно того, сколь одержимы были люди Сред­ невековья жаждой спасения и страхом перед адом, совершенно невозможно понять их ментальности, а без этого неразрешимой загадкой останется поразительная нехватка у них жажды жизни, энергии и стремления к богатству, что вызывало чрезвычайную мобильность состояний, ибо даже наиболее алчные до земных благ в конце концов, хотя бы и на смертном одре, выражали пре­ зрение к миру, а такой умственный настрой, мешавший накоп­ лению богатства, отнюдь не приближал средневековых людей в психологическом и материальном отношении к капитализму.

Покаянное бегство от мира было, однако, не единственным выражением устремлений средневековых людей к спасению и вечной жизни. Было и другое, столь же мощное духовное тече­ ние, увлекавшее многих страждущих людей надеждой на возмож­ ность воцарения небесного блаженства на земле, возвращения

228