Социокультурные трансформации в эпоху постмодерна

Наступление новой эпохи – постмодерна – предполагает принципиальные изменения глубинных механизмов развития и воспроизводства культуры и функционирования социальных структур.

Рациональное научное познание, на котором основывалась эпоха модерна, «расколдовывание» мира (М.Вебер) привело к последствиям, которые могли бы показаться парадоксальными, если бы не были столь логичными. «Невероятное усложнение технологических, экономических и социальных систем постепенно приводит к тому, что они становятся непостижимыми и неконтролируемыми со стороны самих их создателей и обретают собственные, непостижимые и неконтролируемые человеком способы деятельности. Именно этим объясняется множество техногенных катастроф, провалы политической демократии, приводящие к власти демократическим путем авторитарных лидеров, именно этим, наконец, объясняются экономические кризисы, которые люди учатся предсказывать на основе теории «круговых процессов», «больших волн» и т.д., предпринимая парадоксальные попытки подвергнуть объективному анализу то, что они сами придумали и создали. А это означает ни больше ни меньше как обретение техническими, экономическими и прочими системами своей собственной органической или квазиорганической жизни – той самой, которую отрицали идеологи либерального прогресса»⁴⁵.

Возможно, наиболее очевидным источником постмодерна можно считать глобализацию – завершение начавшегося в модернизированном мире процесса создания единой глобальной системы экономики и социального управления. Глобализационные процессы можно рассматривать и как источник, и, в то же время, как неотъемлемую часть, а широкое распространение глобализационных тенденций - как итог формирования информационного общества. Поскольку глобализационным изменениям в экономике, политике и культуре в целом теоретики информационного общества уделяют столь большое значение⁴⁶, перечислим основные черты глобализации.

1. Глобализация рынка – означает, что основные корпоративные игроки теперь работают с учетом того, что их рынком становится весь мир, и рынки открыты всем экономическим субъектам при условии, что у них есть достаточно ресурсов и желания работать на них. В результате, т.к. на рынках теперь сражаются гиганты, которые обладают ресурсами, обеспечивающими глобальное присутствие, рынки стали ареной гораздо более жестокой конкуренции, чем раньше.

2. Глобализация производства. Этот процесс, связанный с глобализацией рынка, предполагает организацию работы корпораций по всему миру, что, естественно, выдвигает на первый план проблему информации. То есть одним из условий глобализации производства стала глобализация информационных услуг, таких как реклама, банковское дело, страхование и консалтинговые услуги, которые и составляют «новую глобальную инфраструктуру» ⁴⁷.

3. Глобализация финансов – значительно увеличились объемы и скорость международных финансовых трансакций и в то же время зависимость любой национальной экономики от денежных глобальных рынков.

4. Глобализация коммуникаций – создание символической среды, которая охватывает весь земной шар. Это имеет множество социальных и культурных последствий, скажем лишь о возникновении информационной сферы, которая производит единые для всех людей образы (например, американская кинопродукция, телевизионные шоу, новостные агентства, мода). Глобализация коммуникаций играет значительную роль в функционировании глобальной экономической системы, создавая общую символическую среду для самых различных по запросам и реакциям аудиторий, и выступая, таким образом, как пропаганда определенного стиля потребления.

В прямой зависимости от распространения таких социокультурных и экономических особенностей современного мира как быстрый темп инноваций, разукрупнение и децентрализация бизнес-структур, развитие информационных технологий и соответствующий переход к конкуренции на основе интеллектуального капитала, высокий уровень специализации компаний и др. находится все большее распространение и увеличение роли сетевых структур – образований, обладающих двумя отличительными признаками: размытостью границ и опорой на неформальные отношения доверия. Концепция сетевого общества была предложена Мануэлем Кастельсом⁴⁸, который рассматривал сети основную черту наступающей «информационной эпохи», в которой именно доступ к сети становится ключевым фактором развития, ибо только это дает возможность коммуникаций и интерактивного общения с кем угодно и когда угодно. Сетевой подход оказался довольным удобным для построения моделей глобализации: мировая экономика рассматривается как многоуровневая система, верхний уровень которой составляет сеть так называемых «ворот в глобальных мир» – компактных территорий мегаполисов, соединяющих в себе функции транспортных узлов, финансовых центров, а также центров образования, науки и политического влияния⁴⁹. Эти «ворота в глобальный мир» обеспечивают доступ к глобальной экономике обширным территориям, входящим в сферу их экономического и политического притяжения («хоре»). При том, что далеко у не каждой страны есть такие «ворота», «хора» может охватывать территорию не одного, а нескольких государств, часть которых может обладать региональными «воротами» («воротами» второго порядка). Наряду с этими «адекватно глобализованными» территориями существуют и территории «дальней периферии», не получающие от глобальной экономики никаких преимуществ, но несущие, наряду со всеми остальными, бремя ее поддержания. Наличие у государства собственных «ворот в глобальный мир» позволяет национальным политическим, экономическим, научно-образовательным и культурным элитам войти в узкий клуб лиц, участвующих в принятии ключевых решений на глобальном уровне в каждой из этих сфер⁵⁰. Модель «глобальных ворот» открывает важные инструментальные возможности для понимания того, каким образом национальные экономики интегрируются в глобальную экономическую систему. Она не только позволяет оценить актуальное положение дел в этой сфере, но и создает основу для обсуждения стратегии стран, чья интеграция в глобальную экономическую систему еще не завершена, в т.ч. и столь громадных по своей территории, ресурсам и населению, как Россия, Индия, Китай и Бразилия. В случае России, радикально обгоняющей Китай, Индию и Бразилию по уровню развития человеческого потенциала, в первую очередь – образования и науки, данная проблема приобретает особую остроту⁵¹.

Горизонтальные сетевые структуры, таким образом, начинают играть в современном мире ведущую роль. С одной стороны, резко падает значимость ориентации на высшую власть; сетевые структуры поддержки, информированности оказываются гораздо более значимыми. С другой стороны – со стороны собственно властных структур происходит принципиально сходный процесс - самоизоляция от народных масс.

Успехам на пути глобализации способствуют распространение средств массовой коммуникации и развитие транспорта. Эти же факторы приводят, в конечном счете, к изменению пространственных и временных характеристик, которые, кажется, окончательно утрачивают свой физический смысл и полностью переходят в разряд категорий виртуальных. Временная перспектива существенно сокращается, история окончательно утрачивает ретроспективную глубину. Аргументы о сжатии времени-пространства в современном мире, и сами представления об этом процессе были введены в обиход широкой публики Э.Гидденсом и Д.Харвеем. К ним обращался также Мануэль Кастельс⁵², вводя понятие вневременного времени, чтобы подчеркнуть, что сетевое общество пытается создать «вечную вселенную», в которой временные ограничения будут все больше и больше сниматься. Кастельс убедительно показывает, как манипулируют временем «электронно управляемые глобальные рынки капитала», и как это отражается на рабочем времени, на которое также оказывается воздействие («гибкий график») в целях максимально эффективного использования. Кроме того, сетевое общество ведет к «размыванию образов жизни», и характерной чертой этого процесса становится «слом ритмичности», причем в такой степени, что манипулированию подвергаются биологические фазы жизни человека (50-летние женщины рожают, развивается крионика, генная инженерия). Довольно убедителен Кастельс и в вопросе о «мгновенных войнах». Так он называет войны, которые после победы Запада в «холодной войне» державы вели короткими решительными бросками, используя самые передовые технологии, и которые СМИ в «стерильном» виде презентовали всему миру. Кастельс делает далеко идущие выводы из того обстоятельства, что наступил конец традиционных войн. Он говорит, что на протяжении почти всей истории война была необходимым «обрядом перехода» и, по его мнению, служила постоянным напоминанием о смертности человека, а также точкой отсчета для выживших. Теперь это уходит в прошлое, от чего еще больше укрепляется культ вневременного времени, где мы живем в вечном настоящем. Современное время - это время так называемых «проектов», которые реализуются на коротких дистанциях. Пространство практически перестает оказывать влияние на жизнь и деятельность людей, поскольку становится легко преодолимым благодаря развитию транспорта, а то и вовсе исчезает, когда благодаря средствам массовой информации человек становится «очевидцем» событий, происходящих в любой точке земного шара.

Социальное поле в эпоху постмодерна также изменяется в сторону все большей фрагментированности и нестабильности. Человек в этой измененной ткани общества не ставит перед собой универсалистских целей познания, политической или экономической деятельности. Он целиком сфокусирован на том, чтобы найти свой сегмент в этом мире и выразить себя в этом сегменте.

В попытках осмыслить собственно социокультурные трансформации сложилось философское течение постмодернизма, принципиальной чертой которого можно назвать, пожалуй, противопоставление интеллектуальной традиции Просвещения. В частности, постмодернисты отвергают основную посылку Просвещения – принципиальную постижимость человека и общества силами разума. Постмодернисты не приемлют того, что они называют тотальными объяснениями или «великими сказаниями» (Жан-Франсуа Лиотар). С этой точки зрения, все попытки объяснить мир, в котором мы живем, если они используют такие понятия, как «развитие цивилизации», «становление капитализма», «силы прогресса» должны быть отброшены. Во-первых потому, что с точки зрения постмодернистов, все теоретические построения представляют собой своего рода матрицу, искусственно сконструированную исследователем, а потому субъективную, систему координат, в которую «вписывается» окружающая реальность. Но обвинения состоят не только в том, что «тотальные объяснения» социальных сдвигов являются замаскированными попытками придать настоящему и будущему определенный облик, но и в том, что ход истории разоблачает и дискредитирует эти попытки. Утверждается, например, что эти таким образом ухудшилось положение слаборазвитых стран (тут и наступление пустынь, и кислотные дожди, и чрезмерная урбанизация, и экономики, которые оказались в зависимости от уровня цен на международном рынке сельскохозяйственной продукции), и принцип «получать больше, давать меньше», который пришел в противоречие с требованиями экологии, поставил под угрозу выживание человека и животного мира планеты и т.п. Сами постмодернисты считают, что им удалось избавиться от «смирительной рубашки Просвещения», прекратить погоню за истиной и тем самым обрести свободу различий: в анализе материала, объяснении и его интерпретации.

Так как само понятие истины постмодернизм считает фантастичным, то, соответственно, он отказывается и от поиска аутентичности, ведь если нам известно, что ничто само по себе не имеет смысла, а есть только различные интерпретации (Ролан Барт называл это полисемантическим видением), то вполне логично полностью отказаться от поисков смысла. Характер человека постмодерна таков, что он легко мирится с тщетностью этого поиска и не впадает от этой тщетности в уныние, предпочитая вместо этого находить удовольствие в ощущении бытия.

Таким образом, говоря о постсовременности, имеется в виду характерное для нашего мира состояние брожения, неустойчивости, текучести, скепсиса, иронии и нестабильности любых отношений. Один из наиболее выдающихся социологов, занимавшихся постсовременностью, Зигмунд Бауман, в качестве одного из основных признаков нашего времени указывал на нашу постоянную неуверенность, которая является обратной стороной огромного пространства выбора, которое у нас появилось. Попав в постсовременность, мы понимаем, какое количество препон исчезло с нашего пути по сравнению с предыдущими поколениями, но одновременно мы оказываемся перед тяжким выбором, как нам жить дальше, при том, что ясные критерии для выбора исчезают. Бауман также обращает внимание на постоянно возникающие перед нами «соблазны», которыми постоянно искушают нас реклама, маркетологи и знаменитости, используя возможности СМИ и других средств воздействия на наше воображение, тогда как предшествующая система постоянно стремилась держать под контролем источники этих соблазнов. Внимание, которое уделяют постмодернисты знакам и значениям, симуляции и неаутентичности, влиянию критериев перформативности, если они применяются к знанию и информации, особой роли электронных способов распространения информации, - представляют интерес для изучения явления информационной революции.